Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

      Вместе с информационными войнами в ХХI веке обостряются угрозы цивилизационных войн. С позиций политического сыска опасности таятся прежде всего во внутригосударственных цивилизационных войнах. К ним известный западный исследователь С. Хантингтон относит войны между крупными группами населения, принадлежащими к разным цивилизациям, но находящимися в рамках одного государства; между "почвенниками" - сторонниками сохранения своей культуры и выступающими за перестройку всей жизни страны по образу другой цивилизации (в России, например, между славянофилами и западниками), между властвующими и стремящимися к власти группами, склонными к утверждению разных общественно-экономических формаций20. Угроза для политической безопасности, национального суверенитета страны сегодня может исходить от тех элитарных групп, которые жаждут ускользнуть из-под контроля общества, не стеснены пониманием национальной ответственности, стремятся обрушить систему гражданского согласия. Если такая элитарная группа, претендуя на статус информационной элиты и владея средствами массовой информации, вырывается из национального пространства и выходит на прямой контакт с мировыми центрами власти и влияния, то угроза общественной безопасности, угроза цивилизационной войны значительно возрастает.
      Если эта война случилась, то победы в ней добиваются чаще всего политическими методами. Но для принятия верных политических решений, впрочем, как и силовых, нужно проникновение в глубь тех отношений, что завязались между противоборствующими сторонами (отношений межнациональных, идеологических, политических, экономических). Это дело политического сыска, который добывает информацию о процессах в "штабах", противостоящих власти, противостоящих ее политике и идеологии. Сыск на высоте, когда он душит процесс превращения цивилизационной холодной войны в горячую. А когда цивилизационная война разжигает информационную, то органам сыска приходится работать и на этом фронте. И вот здесь настает час передовых информационных технологий, профессионалов социально-психологической борьбы, "паблик рилейшнз", вобравших опыт столетий.
      Могут ли органы политического сыска сами остановить смену общественно-политического строя в стране и наряду с этим смену власти? История почти не знает таких случаев. И дело здесь в том, что органы сыска - это всегда инструмент власти. Действуя в отрыве от власти, даже суперпрофессионально, они терпят крах. И власть в критические моменты терпит крах, если у нее нет прочных, доверительных отношений со службами сыска. М. Горбачев так и не мог за все годы перестройки сделать КГБ своим инструментом, тонкая трещина между ним и Комитетом государственной безопасности в отношении методов преобразований к концу его властвования превратилась в пропасть, в которую его и увлек ГКЧП (так называемый Государственный комитет по чрезвычайному положению). Есть случай и в более давней российской истории. Временное правительство Керенского пало в том числе и потому, что оно, по сути, разогнало профессиональные органы политического сыска. А породив новую контрразведку (так и не вставшую на ноги), посматривало на нее брезгливо, совершенно не представляя ее инструментом своей власти. Зато Ленин и ВЧК действовали в единой связке, и это единство помогло выстоять власти большевиков в гражданскую войну.
      Органы сыска могут быть инструментом укрепления власти, если она доверяет им вести сыск во власти, пресекая тенденции разложения ее или тенденции перерождения своих лидеров, смены ими идеологических ориентиров. А главным доверителем здесь выступает либо вождь (в тоталитарных обществах), либо закон и традиции (в либеральных обществах). Мировой опыт подталкивает к нетрадиционному выводу: сыск в обществе, в цивилизационных и информационных войнах, не подкрепленный сыском во власти, оставляет уязвимой политическую безопасность страны.
      "Сыск - грязная работа, отмеченная негласным, тайным съемом информации, провокацией",- считают одни.
      "Сыск - разновидность аналитической и политической деятельности, связанной с полемикой, с убеждением оппонента",- вещают другие.
      Столетия пробежали, а мнения вихрятся вокруг двух полюсов: нравственности и безнравственности сыска. А чем измерить нравственную составляющую сыскного дела? Да все тем же: законами, регламентирующими его, и нравственными началами - соотношением добра и зла, свободой личности, правами человека, социальной честностью. Когда есть и то и другое, сыск становится легитимным инструментом сохранения политической безопасности.
      О чем эта книга?
      О выдающихся организаторах и людях политического сыска. По своим убеждениям они были разные: либералы и коммунисты, консерваторы и монархисты. И характеры, и судьбы - разные: А. Бенкендорф, В. Штибер, Г. Судейкин, С. Зубатов, А. Герасимов, В. Джунковский и Ф. Дзержинский, Я. Агранов, Н. Кузнецов, Ф. Бобков, Э. Гувер. Их, разъятых временем и мировоззрением, объединил в единую корпорацию сыскной звездный талант. Каждый имел свои открытия на ниве сыска. А общие методы, приемы и технологии они сумели творчески адаптировать к условиям своей страны и выжать максимальный результат. И хотя они действовали в разных государствах, каждый защищал свой общественно-политический строй, обслуживал существующую власть.
      Князь Бенкендорф - и перед нами Россия Николая I, полковник Судейкин время Александра III, Зубатов - и рваное правление Николая II, Джунковский с Дзержинским - и рвущая со старым миром Россия Ленина, Агранов - и стальной холод эпохи Сталина, Бобков - и вязкие времена Брежнева, переходящие в сумбур Горбачева. А Германия середины XIX века полна делами Вильгельма Штибера, за которыми монументальная фигура Карла Маркса. А мистер Гувер и его ФБР открывают политическую Америку 20-60-х годов. И только Гитлер с Геббельсом, Гейдрихом и Мюллером выпадают из череды эпох, прерывая их преступлениями против человечества. Но и они по-своему лелеяли политический сыск, который работал на воспитание нового немца, взявшегося завоевать мир.
      Политический сыск в обществе и во власти, агенты и агентурные сети, информация о политических настроениях и мнениях, борьба с оппозицией, разрушение оппозиционных радикальных организаций, спецоперации по управлению политической сферой, эффективное разрешение национальных и социально-политических конфликтов, обеспечение информационных войн, пропаганды и "паблик рилейшнз", социальный контроль масс с элементами политического сыска - все это вошло в жизнь целых стран благодаря нашим героям. Каждый из них звезда сыскной технологии.
      Бенкендорф - это государственная организация сыска в России, Судейкин - разрушение революционных партий масштабной провокацией и агентурной работой, Зубатов - создание псевдореволюционных организаций в пику революционным и полный контроль революционного поля, генерал Джунковский - формирование профессионального аппарата политического сыска большевистской ВЧК, создание "легендированных" антисоветских организаций, Штибер и Агранов - постановка политических спектаклей в борьбе с политической оппозицией, Бобков - "мягкое" разрушение диссидентских организаций в момент их зарождения и "паблик рилейшнз" в технологиях политического сыска, Гувер - борьба с коммунистами и левой интеллигенцией, союз Федерального бюро расследований и служб безопасности корпораций на платформе политического сыска и "паблик рилейшнз", использование мафии в борьбе с агентами иностранных государств.
      На основе различных свидетельств и документов из архивов, из отечественных и зарубежных публикаций, встреч с работниками спецслужб, в этой книге представлены истории, версии и судьбы звезд политического сыска в событиях своего времени.
      Эта книга не состоялась бы без помощи, поддержки и консультаций многих людей, которым я выражаю искреннюю благодарность: кандидату исторических наук, главному специалисту РГАСПИ Г. Д. Головиной, главному специалисту РГАСПИ Л. П. Кошелевой, а также Ю. Б. Гланцу, В. А. Гурковскому, Е. Г. Давыдову, Ю. С. Здорову, Е. Ф. Иванову, Б. Б. Иманбаеву, Ю. А. Кобякову, Б.Д. Крутикову, Н. Я. Клепачу, Н. И. Никандрову, В. В. Никитину, В.Д. Попову, Т. М. Пращерук, А. П. Редькину, А. Л. Свечникову, Н.В. Струтинскому, И. И. Цыбульскому, С. П. Чаплинскому, Н.Л. Шпилькову.
      ВОСТОК
      ГРАФ БЕНКЕНДОРФ:
      ЖИЗНЬ ДЛЯ СЫСКА
      Вечер декабря 14-го дня 1825 года
      В сумерках уходящего дня 14 декабря 1825 года губернатор Васильевского острова, будущий глава политической полиции, генерал-лейтенант Александр Христофорович Бенкендорф бесстрастно рассматривал Сенатскую площадь российской столицы.
      Картина была тягостной. Разметанные картечью тела восставших, которых потом назовут декабристами, бурые ручьи крови, смешанной с копотью, стоны, озлобленные крики живых, сбившихся в кучи по указанию верных режиму ротных командиров, чьи солдаты очищали место побоища. Вместе с наступавшей теменью на душу генерала ложился холод удовлетворения от содеянного. Наконец долго зревший нарыв на теле империи лопнул. Нарыв, о котором еще четыре года назад граф Бенкендорф предупреждал Александра I.
      Александр Христофорович представил тогда царю записку о "Союзе благоденствия" - тайном обществе офицеров и генералов, героев войны с Наполеоном, избравших путь военного переворота в России. Он их всех хорошо знал - генерала М. Орлова, принимавшего капитуляцию Парижа, К. Рылеева, П. Пестеля, Н. Муравьева. Да и как не знать, если тогда, в войну, их вела одна судьба - защитника Отечества, защитника престола.
      Он тоже был дитя той войны, как и будущие декабристы. Но после разгрома наполеоновских армий и вступления во Францию его не поразило, что русский народ, первый в Европе по славе и могуществу,- народ крепостной, народ, лишенный конституции. Именно это подвигло тогда его боевых соратников на создание тайных обществ, на идею военной революции. Александр Бенкендорф, пребывая в дружбе с ними, руководствовался иными соображениями. Монархия оставалась его верой. Выстраданной им, остзейским дворянином, немцем по рождению и психологии, идее служения престолу он нашел авторитетное обоснование в столь любимой двенадцатитомной "Истории государства Российского" Николая Михайловича Карамзина. Русский историк, идеолог самодержавия, был ясен и краток: "История народа принадлежит царям". Потом Бенкендорф прочитает у Пушкина:
      В его "Истории" изящность, простота
      Доказывают нам без всякого пристрастья
      Необходимость самовластья
      И прелести кнута.
      Поморщившись от жесткой проницательности поэта, Александр Христофорович удовлетворенно принял эту чеканную формулу для своей жизни. Он был тверд и последователен, когда писал в записке царю об уже самораспущенном "Союзе благоденствия": "Весьма вероятно, что они желают лишь освободиться от излишнего числа с малым разбором навербованных членов, коим неосторожно открыли все, составить скрытнейшее общество и действовать под завесою безопаснее". Граф Бенкендорф уже тогда предчувствовал появление Северного и Южного обществ и их обреченный путь к военному перевороту: "Буйные головы обманулись бы в бессмысленной надежде на всеобщее содействие".
      Содействия 14 декабря действительно не получилось. А получился расстрел взбунтовавшихся полков полками, верными государю. Отступничество было пресечено решительно и кроваво. И кровавость эта пронзала генеральские приказы, в шеренге которых и параграфы Бенкендорфа.
      Впитывая теперь панораму растерзанной площади, запах дыма и морозной сырости, думал Александр Христофорович о судьбе, что развела их, героев войны, по разные стороны, думал о том, что предвидение его сбылось - они, восставшие, поддержки армии и народа не увидели, но смуту внесли окаянную. И неужели и дальше России нести этот крест покушений и низов и верхов на власть государя, Богом данную, поколениями и столетиями утвержденную? Нет, нужна организация, способная предвидеть, узнавать и пресекать попытки замахнуться на престол и самое святое - жизнь императора.
      Государственная безопасность
      по Бенкендорфу: идеи и решения
      Тогда, в вечер 14 декабря, он осмыслил проект, который спустя несколько дней отлился в двухстраничную записку Николаю I "О высшей полиции". Будто о высшем образовании.
      Государь, только что взошедший на трон и испытавший потрясение от событий на Сенатской площади, с жадностью вчитывался в идеально ровные строки генеральского послания. Проект Бенкендорфа ладно пришелся к царскому замыслу реорганизации власти. Над всеми государственными учреждениями должна встать личная канцелярия императора. Ее высшая сила была в том, что она занималась подбором кадров, определением законов и политическим сыском. Сыск - это Третье отделение императорской канцелярии, спустя годы печально знаменитое, вошедшее в историю.
      Проект Бенкендорфа, по сути, стал программой создания политической полиции в России. Чем она должна заниматься? По Бенкендорфу, политическим сыском и политической информацией. Политический сыск - дело тонкое и справное. Уже тогда Александр Христофорович определил его как поиск и выявление лиц, групп и организаций, которые в своих воззрениях расходятся с режимом, пресечение деятельности оных, когда они активно выходят на тропу интеллектуальной и гражданской борьбы.
      Поиск - выявление - пресечение. Слова дышат энергией, которую вдохнет в них аппарат политического сыска - Третье отделение. Пять экспедиций определил в нем Бенкендорф. Первая - работа по революционерам ("тень" декабристов), вторая - работа по сектантам (церковь - это вера, а веру надо охранять от покушений), третья - работа по иностранцам (демократические ветры с Запада), четвертая - работа с прессой и театрами (от слова все зло), пятая - работа по уголовникам (обычное дело).
      Но это была лишь часть забот Третьего отделения. Другая предопределялась идеей Бенкендорфа о том, что знание общественного мнения важно для власти так же, как топографическая карта для командующего. Поэтому Третье отделение должно информировать царя о настроениях в обществе и среди населения.
      Бенкендорф прекрасно понимал, что центральный аппарат политической полиции в такой стране, как Россия, ничто без местных органов. Кто же будет заниматься политическим сыском, пресечением антигосударственной деятельности, сбором политической информации на огромных просторах империи - от Сибири до Польши, от северных поселений до кавказских аулов? Идея Бенкендорфа была проста и эффектна - жандармы. Те жандармы, которые появились в армии при Павле I, которым во время заграничного похода русских войск в 1815 году главнокомандующий Барклай-де-Толли определил главное занятие: "наблюдение за порядком на бивуаках и кантонир-квартирах, отвод раненых во время сражений на перевязочные пункты, поимку мародеров и т. п.". После войны жандармские части осели в столицах, губернских городах и портах. К ним обращались, когда надо было собрать недоимки, поймать разбойников, подавить неповинующихся.
      "Это же готовая служба,- был убежден Бенкендорф.- В Третье отделение, к руководителю высшей полиции, могли бы стекаться сведения от жандармов, рассеянных во всех городах России и во всех частях войск".
      Николаю I, военному до мозга костей, идея Бенкендорфа показалась сугубо симпатичной. Двойная суть жандармов - и военные, и полицейские, а в сыскной службе - офицеры, а не гражданские чиновники - вот что грело душу императора.
      Боевой генерал с охранительными
      способностями - любимец Николая
      Теплым вечером первого дня июля 1826 года принял император графа Бенкендорфа. Долго и сердечно говорили об устройстве политического сыска в России.
      - Ну что же, граф, придется вам возглавить это дело,- подвел итог Николай.
      Бенкендорф как человек военный попросил у царя инструкцию. По преданию, государь протянул ему белоснежный платок и молвил доверительно:
      - Вот тебе инструкция. Чем больше утрешь слез этим платком, тем лучше.
      От Николая можно было ждать такого неожиданного напутствия, ибо видел он себя отцом огромного российского патриархального семейства, которому все поверяют свои заботы, несут свои жалобы. А разбираться в них - это будущая доля чиновников Третьего отделения и жандармских офицеров.
      Напутствие царя Бенкендорф превратил в строки о высоком предназначении жандарма: "В вас всякий увидит чиновника, который через мое посредство может довести глас страждущего человечества до престола царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высочайшую защиту государя императора". В этих строках были и мораль, и право.
      Не обошел Александр Христофорович и себя, когда писал об устройстве "высшей полиции": "Для того чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты империи, необходимо, чтобы она подчинялась строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника". Николай I и не сомневался в нравственных качествах Бенкендорфа, когда 26 июля 1826 года подписывал указ о назначении его главой Третьего отделения и когда месяцем раньше утверждал его шефом жандармов и начальником своей охраны.
      Ко времени назначения на столь ответственные посты 43-летний генерал Бенкендорф выглядел моложаво и строго. Рельефный раздвоенный подбородок, тонкие волнистые губы, глубоко посаженные глаза, прямой, как расчерченный треугольник, нос и высокий лоб, венчанный редким хохолком, являли собой "на первый взгляд" типичный лик немецкого аристократа. Но ум и суровая прямота на грани прямолинейности, которые источало его лицо, находились в совершеннейшей дисгармонии со взглядом - добрым, рассеянным и даже апатичным. Казалось, будто две стихии, умственная и чувственная, не совсем мирно уживались в натуре его, и нужен был лишь какой-то момент, когда одна победит другую. Но какой? Только в конце жизни он все-таки наступил.
      А тогда, в 1826-м, в июле, Николай, раздумывая о назначении Бенкендорфа главой тайной полиции, мысленно ворошил его жизнь, полную событий и приключений. Генерал был сыном прибалтийского барона, рижского губернатора. Мать тоже благородных кровей, урожденная баронесса Шиллинг, подруга детства императрицы Марии Федоровны. Учился в модном пансионе иезуита аббата Николя. Науки осваивал по программе светской, а веры придерживался христианской. Послушный, но с характером мальчишка любил историю и армию. И в 15 лет был зачислен в лейб-гвардии Семеновский полк. Сметливый и расторопный Александр Бенкендорф быстро оказался во флигель-адъютантах у Павла I. А дальше войны полной чашей: в Грузии в 1803 году при князе Цицианове, а через год остров Корфу. Там он собрал легион из местных жителей и двинул на французов. С 1806 года его имя мелькает в боевых сводках из Пруссии и Молдавии. Храбрым и отчаянным был Бенкендорф. И первый генеральский чин получил в 29 лет за атаку под Велижем в июле 1812 года. Но самая громкая слава нашла Бенкендорфа, когда он с казачьим отрядом прошел по французским тылам через всю Белоруссию до ставки генерала Витгенштейна. А это значило, что была установлена связь между главной армией и корпусом, прикрывавшем петербургское направление. Лихие кавалерийские рейды, операции в тылу - конек Бенкендорфа. Его военный стиль под стать характеру - честолюбивому, решительному и упрямому. Победы русской армии в 1813-1814 годах так или иначе связаны и с именем Бенкендорфа. И портрет его в военной галерее Зимнего дворца по праву занял место в ряду героев Отечественной войны 1812 года. Столичное общество чтило генералов, овеянных славой побед, и Бенкендорфа в их числе. 1819 год он встретил начальником штаба Гвардейского корпуса.
      Здесь его и настигли события в Семеновском полку, который входил в этот корпус. Семеновцы, доведенные до крайности издевательствами полкового командира Шварца, отказались выполнять приказы и требовали отстранить полковника от командования. Солдатский бунт в гвардейском полку: что может быть страшнее для императорской власти, для которой гвардия самые преданные части! Бенкендорф, замещавший тогда командира корпуса генерала Васильчикова, действовал с кавалерийской прямолинейностью, исходя из того, что авторитет власти священен. Он требовал только одного - выдать зачинщиков. Причины бунта его не интересовали, и он не желал об этом говорить с солдатами. И конфликт, начавшийся в одной из рот, вырос до масштабов полка, и его с трудом удалось погасить. Полк расформировали, потом создали заново.
      Позже, после следствия, Бенкендорф упрямо гнул свою линию, которую не отказал в удовольствии изложить в письме военному министру П. Волконскому: "Корпусное начальство (имелся в виду генерал Васильчиков.- Э. М.), которое должно было немедленно (даже с опасностью для жизни своей) восстановить порядок и внушить повиновение всеми способами, какие находятся в его распоряжении, медлит своим появлением. Мало того, его первое распоряжение обнаруживает его бессилие. Полковник Шварц, против которого направлено мятежническое действие, уволен от должности прежде, нежели было наказано самое важное преступление - нарушение субординации".
      События в Семеновском полку, брожение в гвардии сильно встревожили власти. Бенкендорф настаивал на том, что нужна организация, способная наблюдать за умонастроениями в войсках. Помнил о своей стычке с командиром Преображенского полка Пирхом. Александр Христофорович тогда распорядился дать сведения о разговорах, которые ведут офицеры о революции в Неаполе. Пирх отказался: "В моем полку неаполитанцы не числятся, а о моральных и служебных качествах моих офицеров сказано в аттестационных документах". Этот отказ щепетильного полковника еще больше укрепил Бенкендорфа во мнении о необходимости тайной полиции.
      Под его влиянием командир корпуса генерал Васильчиков составил проект, который царь утвердил 4 января 1821 года. Это был для гвардии поистине революционный документ: "Начальство гвардейского корпуса необходимо должно иметь самые точные и подробные сведения не только обо всех происшествиях в вверенных войсках, но еще более - о расположении умов, о замыслах и намерениях всех чинов... Совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе, для наблюдения войск... Полиция сия должна быть так учреждена, чтоб и самое существование ее покрыто было непроницаемою тайной..."
      А потом родилась секретная инструкция под немудреным названием "О быте, настроениях и разговорах в полках". Быт стоял на первом месте, ибо генеральские головы ставили настроение и разговоры в теснейшую зависимость от него. Спустя полгода Бенкендорф уже имел возможность знакомиться с донесениями, составленными в духе этой инструкции: 1) получают ли нижние чины все положенное им от казны довольствие сполна и в установленные сроки; 2) не нарушаются ли права артелей на принадлежащие им суммы; 3) как начальники относятся к подчиненным, какие налагают наказания; 4) как и в какое время проводятся учения; 5) какие имеют место разговоры и суждения среди нижних чинов, какие циркулируют слухи; 6) каково обхождение начальников с подчиненными офицерами и какие разговоры последние ведут о своих начальниках; 7) какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров.
      К концу 1821 года Бенкендорф за ревностную службу был произведен в генерал-лейтенанты, что вызвало немалые пересуды в петербургском свете,молод и хитер. В том же году он составил обстоятельную записку о тайных обществах, которую адресовал Александру I. Она была "оставлена без последствий". А последствия того, о чем писал Бенкендорф, громыхнули спустя четыре года восстанием на Сенатской площади. Семеновского полка, правда, среди восставших не было.
      Вот таким был к 38 годам генерал Бенкендорф, волею нового царя Николая I определенный заниматься безопасностью престола и отечества. Боевой генерал с охранительными наклонностями. К тому времени Николай видел в Александре Христофоровиче друга близкого и верного. А уж передряг испытать вдвоем пришлось немало. Один переход из Одессы в Варну во время турецкой кампании 1828 года чего стоил. До самого Дуная - ливень и бешеный ветер, а дорога - по нехоженому лесу, славившемуся разбойничьими шайками. "Дрожь пробегает по мне, когда я только вспоминаю, что в то время ехал один по неприятельской земле с русским Императором, вверенным моей охране",- как-то исповедовался Бенкендорф.
      А поездка императора из Шумлинского лагеря в Варненский? Тамошняя местность буквально кишела турецкой конницей. Даже спустя месяцы, мысленно обращаясь к тем дням, Бенкендорф не мог отделаться от гнетущей тревоги: "Ответственность в безопасности Государя лежала преимущественно на мне, в качестве командующего главной его квартирой. Меня невольно обнимал ужас при мысли о слабости защиты, окружавшей Владыку могущественной России... с горстью людей мы шли по пересеченному горами и речками краю, где предприимчивый неприятель, имевший еще на своей стороне и ревностную помощь жителей, мог напасть на нас и одолеть благодаря численному перевесу. Я взял все возможные в нашем положении меры предосторожности, но сердце мое сильно билось".
      А разве можно забыть случай, когда однажды на крутом повороте близ Пензы их коляска перевернулась. Кучер и камердинер лежали без чувств. Государь выпал, его придавило тяжеленным колесом. Упавший поодаль Бенкендорф птицей рванулся к поверженной карете. Схватился за обод, дернул что было сил.
      - Выходите! - крикнул Николаю.
      - Не могу подняться, верно, плечо треснуло,- спокойно произнес царь.
      И все же раскачал себя, вылез. От напряжения стало дурно. Накатилась слабость. Испарина омыла лицо. Бенкендорф знал, что делать. В дорожном кофре нащупал бутылку хереса. Плеснул в кружку.
      - Пейте, ваше величество.
      Помогло вино. Усталость, теплая боль закружила царскую голову. И пришло ощущение свободы. А потом наступили минуты осмысления случившегося, о которых Бенкендорф скажет: "Видя передо мною сидящим на голой земле с переломанным плечом могущественного владыку шестой части света, которому... кроме меня, никто не прислуживал, я был невольно поражен этой наглядной картиной суеты и ничтожества земного величества. Государю пришла та же мысль, и мы разговорились об этом с тем религиозным чувством, которое невольно внушала подобная минута". В то мгновение они действительно были вместе: Бог, царь и Бенкендорф.
      Это была, несомненно, удача Николая - иметь около себя такого человека. Человека, служившего ему верой и правдой в качестве начальника личной охраны, главы Третьего отделения и шефа отдельного корпуса жандармов одновременно. И когда в октябре 1829 года Бенкендорфа свалила холера, Николай, пожалуй, впервые ощутил, как тяжело на душе, как он одинок в делах, лишен моральной опоры. Три недели не отпускала болезнь Бенкендорфа, и через каждые день-два у его изголовья можно было видеть фигуру императора.
      Глаза у Бенкендорфа голубые, северные глаза, мужские. Сколько женщин утонуло в них: бабник был Бенкендорф. Гусарская школа - лихость, галантность, любовь быстрая и легкая, как шампанское. Николай тоже был не свят, но к приглянувшимся женщинам чувства питал длительные. С фрейлиной Нелидовой долго любовь водил, будучи при жене и государственных обязанностях. По-дружески корил Бенкендорфа: серьезным делом занят, а в любви скор, непостоянен, не по-генеральски это. Но зато в картах советчиком уже был Бенкендорф. Для него вист-преферанс - сладкая игра, игра для души. Мастеровит и азартен в ней, будто и не остзейской породы. Дивился Николай способностям Александра Христофоровича, слушался его и выигрывал у соратников - иностранных дел министра графа Нессельроде, барона Корфа, генерала Плаутина.
      Грех на душу
      Но государь знал большой грех за Бенкендорфом. В 1816 году молодой генерал вступил в масонскую ложу. Называлась она "Соединенные друзья". По прошествии лет можно считать, что привела его туда мода на вольнолюбивые порывы, на духовные искания. Масонство в России тогда было словно внутренней церковью, христианством для души. Их, молодых офицеров и генералов, людей высшего света, масонство объединяло в некое братство, влекло романтикой тайного ордена. Братьями Бенкендорфа были Грибоедов, Чаадаев, будущий декабрист Пестель. Бенкендорф покинул ложу в 1818 году, а Пестель - годом раньше. И оба по идейным соображениям. Бенкендорф окреп в убеждении, что высшая идея - служение престолу - не стала главной у вольных каменщиков. А Пестель, жаждавший переустройства общества, понял, что российское масонство стояло далеко от жизни и не стремилось к политическим изменениям в стране.
      Выйдя из масонов, будущие декабристы создали "Союз благоденствия", предтечу тайных обществ - Северного и Южного. "И желалось им некоторый порядок масонских лож ввести в "Союз благоденствия",- уразумел современник их И. Якушкин. Об этом союзе Бенкендорф своевременно информировал государя. Помнил ли он при том заповедь масонов: "Если один из братьев станет бунтовать против государства, ему следует не содействовать в этом, а скорее сострадать как глубоко несчастному человеку. Однако этот брат не может быть исключен из ложи, а узы, связывающие его с нею, остаются нерасторжимыми"? Николай I сам возглавил Верховную следственную комиссию по делу декабристов. По пятнадцать часов в сутки - допросы, допросы, допросы. Священным огнем исходило царское сердце - выжечь с корнями заразу либерализма. Вопросы подследственным, что удары,- гневные, прямолинейные.
      - Тихонечко, тихонечко, ваше величество,- предупреждал Бенкендорф.Силой не получится, хитростью да лаской надо.
      Может, от таких предупреждений и родился донос А. Голицына, будто член следственной комиссии Бенкендорф, помня о своих бывших соратниках по масонской ложе, был весьма субъективен при расследовании дел декабристов. Вроде сочувствовал, стремился отвести от заслуженной кары.
      Но доносчик оказался близорук. Пластичный Бенкендорф забыл заповедь масонов о нерасторжимости уз. Иная его вела стезя - нерасторжимость с властью. Поэтому Павлу Пестелю, соратнику по ложе,- смертная казнь. Так же, как Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаилу Бестужеву-Рюмину, Петру Каховскому. Как иначе! Ведь дворянин Пестель на тайном собрании "Северного общества" заявил: "В случае успеха восстания царскую семью уничтожить". И поддержан был.