Джун не ответила.
– Я не удивлюсь, если ты скоро оденешь опять это чертово обручальное кольцо.
Джун продолжала молчать. Фрэнки упала на стул и обхватила голову руками.
– Значит, все так и было, раз ты ничего не отрицаешь. Почему, Джун? Почему?
– Мне очень жаль, Фрэнки. Я не думала, что так получится. Ты ведь знаешь, что такое съемки с натуры. Ты ведь тоже была на них.
– В буквальном смысле этого слова, – простонала Фрэнки. – А ты представляешь, каково мне было тут без тебя слушать все эти сплетни. Я так страдала. Я чувствую себя дурой, особенно потому, что я никогда не смогу быть с мужчиной. Скажи мне, ты моя или нет?
– Да. И я люблю тебя, Фрэнки, – из глаз Джун покатились слезы. – Я не могу объяснить, почему была с ним. Мне абсолютно не доставляло никакого удовольствия спать с ним.
Фрэнки вздрогнула.
– Я иду домой. Не могу больше ничего слышать об этом.
– Пожалуйста, Фрэнки, не уходи. Ты нужна мне. Обещаю, я сделаю для тебя все. Этого больше никогда не повторится.
– Как ты можешь говорить так?
– Я знаю, этого больше не будет, вот и все. Мне никогда не захочется заняться этим опять. Вся эта история только показала мне, как я люблю тебя.
– О Боже! – Фрэнки расплакалась. Она понимала, что ей нужно уйти отсюда к дьяволу и уберечь себя от новых страданий. Но она не могла жить без Джун.
Джун подошла к ней и крепко обняла.
– Пожалуйста, не плачь, Фрэнки. Мне очень жаль, что я причинила тебе боль, правда.
Губы Джун коснулись рта Фрэнки. Поначалу она пыталась сопротивляться, но язык Джун пробился сквозь ее плотно сжатые губы и скользнул внутрь. Фрэнки ничего не оставалось делать, как ответить Джун. Руки Джун скользили по телу Фрэнки под свитером. Кончиками пальцев она медленно ласкала ее соски.
– Пойдем в спальню, Фрэнки. Позволь мне показать, как я люблю тебя.
Фрэнки позволила отвести себя в спальню. Джун осторожно сняла одежду с Фрэнки, а потом разделась сама.
– Повернись, дорогая, тебе нужно расслабиться.
Фрэнки легла на живот, и Джун села на нее. По телу пробежали мурашки, когда она почувствовала прикосновение тела Джун. Руки Джун массировали ее плечи, растирая их маслом с великолепным запахом, разжигая и без того разгоряченную Фрэнки. Джун перешла к спине, целуя ее ягодицы и осторожно опуская руку к самым интимным местам. Она перевернула Фрэнки и начала массировать грудь.
Джун опускалась все ниже и ниже, пока ее руки не коснулись маленького заветного язычка. Они скользнули между бедер и раздвинули ноги Фрэнки. Голова Джун припала к влажному влагалищу. Фрэнки застонала. Джун стала страстно ласкать ее языком. Фрэнки закричала от удовольствия и тяжело дышала, пока Джун доводила дело до конца.
На следующий день Фрэнки приехала на студию бледная и уставшая. Она чувствовала себя выпотрошенной. После того, как они опять занялись любовью, она согласилась еще раз испытать их отношения. Она знала, что ее одержимость не даст ей ничего, кроме новых страданий, но она не могла сопротивляться.
Даниэль был на седьмом небе. Порой ему приходилось щипать себя, чтобы прекратить называть ее Бланш. Нет, не потому, что она была на нее похожа. А потому, что она так же жестикулировала руками, когда хотела что-то сказать, потому что ее глаза так же сияли, когда Даниэль хвалил ее игру, и то, как она осторожно и мягко начинала его дразнить, по мере того, как проникалась к нему доверием. Конечно, он понимал, что она не Бланш. Бланш умерла и похоронена почти двадцать лет назад.
Он удивился, что никто не замечал сходства между ними. Хотя, все это было очень давно, к тому же, Бланш всегда предпочитала держаться в тени и редко выходила с ним в свет. И, конечно, когда она погибла, он собрал и спрятал все фотографии, где они были вдвоем.
Он все больше начинал ценить Джину за ее сообразительность, образованность и, конечно, за ее талант. Он знал, к чему идет Джина, и молился, чтобы это не испортило ее.
Каждую ночь, лежа в постели, он пытался представить, что бы было, если бы она лежала рядом с ним. Ему казалось странным, что желание обладать ею при их первой встрече, сейчас казалось ему просто нелепым. Его поразило то, что он действительно не хочет ее физически. Ему хотелось просто быть с ней, любить и оберегать ее, но он не хотел ее тела. Он знал, так не должно быть.
Дон Стейнер вышел в центр съемочной площадки. Суровым взглядом обвел всю компанию.
– О'кей, сворачиваемся. Поздравляю всех!
Все бросились обнимать и целовать друг друга. Каждый почувствовал огромное облегчение оттого, что наступил конец тяжелой и напряженной работы на протяжении трех месяцев. Особенно это почувствовала Джина. Стейнер подошел к ней и поцеловал.
– Поздравляю, Джина, мы сделали это! – он крепко обнял ее. – Вспоминай обо мне, когда станешь денежным мешком, а я все еще буду зарабатывать деньги на свое существование, – Стейнер улыбнулся и пошел искать Фрэнки.
– Прекрасно, милая, – Даниэль пожал руку Джине, а потом обнял ее. – Ведь мы сделали это, не правда ли?
Джина улыбнулась, кивнула в ответ и побрела к своему трейлеру собирать вещи. Еще ни один мужчина в жизни так не смущал ее.
Глава 54
Первый месяц после съемок Джина отдыхала и расслаблялась на «Вилле Орхидей». Иногда звонила Мими и предлагала ей встретиться с режиссером или продюсером, но за этим никогда не следовало никаких предложений. К третьему месяцу дни начали казаться нескончаемыми. За ланчем она встретилась с Мими и сказала, что уже начинает волноваться, что у нее нет работы.
Мими разубедила ее.
– Милая, надо дождаться, пока выйдет фильм, и тогда мы устроим тебе выставку.
– Мне кажется, у меня сейчас очень мало проб.
– Частично, это моя вина. Я могла бы посылать тебя на все пробы, но я не хочу делать свою работу нечисто. Мне кажется, впереди у тебя блестящая карьера, и очень глупо разрушать ее, хватая все, что само идет в руки. Терпение, Джина, дождись выхода фильма. И даже после того тебе надо быть очень осторожной. Ведь в этом городе люди убеждены, что твой первый фильм может быть просто счастливой случайностью, просто удачей. А вот после второго фильма о тебе действительно заговорят всерьез.
– Наверное, ты права, но я себя не очень хорошо чувствую от безделья.
– Милая, наслаждайся свободой, пока есть такая возможность. Через четыре месяца состоится премьера. Фильм должен получить «Оскара», ты войдешь в круг знаменитых актеров и, когда у тебя не будет ни секунды свободного времени, ты вспомнишь этот момент.
Мими оказалась права. После премьеры «Рози» в декабре, Джину буквально засыпали просьбами дать интервью для прессы или сфотографироваться. Фильм получил разные отзывы от критиков и от публики. Но это был тот фильм, который все обсуждали и рекомендовали посмотреть своим друзьям, чтобы обо всем судить самим. Но все, кто видел фильм, сошлись на одном: Фрэнки Дюваль – непревзойденна, а большинство были убеждены, что она получит «Оскара». Джину тоже хвалили, критики прочили ей большое будущее.
Джине предложили главную роль в мини-сериале и в телевизионном фильме. Мими запретила ей соглашаться ни на одну из них.
– Извини, дорогая, но они совсем не подходят тебе. Надо подождать, пока попадется что-нибудь стоящее. Терпение, только терпение.
Джина ждала и терпела. Но почти все время она была одна на «Вилле Орхидей», а Фрэнки все время проводила с Джун у нее дома.
Она обратилась к Даниэлю – они раз в неделю вместе ходили на ланч.
– Как прошла неделя? – спросил он, пока официант обслуживал их в «Иви».
Джина пожала плечами.
– Ничего, наверное.
– Ну, моя дорогая, я вижу, блеск этого города нагнал на тебя тоску.
– Неужели это так заметно?
– Да.
Официант принес бутылку белого вина во льду и содовую. Даниэль наполнил бокалы.
– Что случилось?
Джина сделала небольшой глоток.
– Просто мне скучно. Мими убеждена, что мне не надо делать ничего, пока она мне не найдет «отличного судна», как она это называет.
– Это комплимент, Джина, поверь мне. Значит, она уверена, что тебе уготовлено большое будущее, иначе она впихнула бы тебя в какой-нибудь мини-сериал, быстрее, чем ты успела бы глазом моргнуть. Мими знает, что делает, Джина. Доверься ей.
– Да, Даниэль. Но она все время посылает меня на встречи с людьми и разжигает мой аппетит. Два дня назад мне предложили роль в фильме «Магнаты». По крайней мере, я буду хоть три месяца занята работой.
– Это всего лишь телевидение, моя дорогая. Даже, если это сериал, занимающий первое место в рейтинге. А Мими хочет, чтобы ты заявила о себе в кино.
– Я знаю, но когда я хожу на пробы, мне кажется, что здесь в три раза больше красивых блондинок, чем в Лондоне. Не останусь ли я позади или совсем забытой, если Мими будет продолжать говорить «нет»?
– Ты сейчас сама же ответила на свой вопрос. В этом городе миллион красоток, но Мими считает, что у тебя настоящий талант, поэтому и старается держать тебя отдельно, придать тебе исключительность.
– Извини, Даниэль, я не собиралась жаловаться на Мими, она всегда очень хорошо ко мне относилась. Если честно, я не уверена, что создана для Голливуда. Кажется, меня здесь знают столько людей, но никого нет, кроме тебя и Фрэнки, кому я могу позвонить и поболтать. Понимаю, я в этом городе многое получила, но до сих пор не знаю, нравится ли он мне.
– Не одна ты себя так чувствуешь. Я тоже чертовски ненавижу этот город, но, к сожалению, я слишком стар, чтобы менять свою жизнь, и, к тому же, я действительно больше ни на что не годен, кроме как на то, чтобы сниматься.
– А если вернуться в театр?
– Театр – моя первая любовь, но если быть честным, дорогая, я привык чувствовать себя в безопасности, если не удался первый дубль, можно сделать второй. Сейчас я бы окаменел на сцене. И каждый разорвал бы меня в клочья, поэтому я играю там, где безопасно.
Джина вздохнула.
– Понимаю. Но все равно, хотя мне и понравился мой опыт в съемках «Рози», я предпочитаю гул живой публики. Не уверена, что хочу сниматься в кино до конца моей жизни.
– Джина, взгляни на кучу голливудских актеров, которые раньше играли на Бродвее. В наши дни ты можешь сочетать свою работу. Если ты станешь известной в кино, тебе будут предлагать лучшие роли в театре. Очень многие люди здесь, включая меня, уверены, что в один прекрасный день ты взойдешь на вершину.
Джина покраснела.
– Спасибо тебе, Даниэль. Конечно, ты прав. Просто в последние годы у меня было слишком много проблем, но с детства я мечтала быть актрисой и играть великие роли. Моя мать была вне себя, когда узнала, что я собираюсь в школу драмы.
– Почему?
– Если честно, я не знаю, Даниэль. Много лет я пыталась разобраться в этом. Мне кажется, она возненавидела меня с того самого момента, когда я родилась. Думаю, это как-то связано с моим отцом.
– Ты знаешь, кто он?
– Нет. Мать никогда не говорила о нем. Но, должно быть, он причинил, ей много боли и страданий. Я всегда клялась, что не закончу жизнь так сурово и одиноко, как Джойс, моя мать.
– Твоя мать никогда не была замужем?
– Нет.
– Мне кажется, что для конца пятидесятых это необычная ситуация.
– Да, но я не знаю, почему. Она никогда не рассказывала мне о своем прошлом.
– Тебе никогда не хотелось узнать, кто твой отец?
– Когда была младше – хотелось. Я мечтала, что когда вырасту, то найду его, и он будет похож на папулю Ворбакса из «Сиротки Энни». Потом я выросла и поняла, что если бы он захотел видеть меня, то обязательно бы нашел, и я решила забыть о нем точно так же, как он забыл обо мне. Больше мне нечего сказать. Я даже не знаю его фамилии.
– У твоей матери тоже фамилия Шоу?
– Нет, это мое сценическое имя. У матери фамилия Шорт. Кстати, это Фрэнки изменила Шорт на Шоу еще на первом курсе школы. Она сказала, что так звучит гораздо артистичнее.
– Ты сказала, что имя твоей матери Джойс, не так ли?
– Да, а что?
– Нет, ничего… Просто давно у меня был знакомый по фамилии Шорт. Послушай, Джина, мне нужно уходить… У меня… У меня интервью для «Лос-Анджелес Таймс». Я совсем забыл об этом. Извини, что бросаю тебя. Увидимся, – Даниэль поспешно вышел из ресторана, оставив за столиком ошеломленную Джину.
Он допил пятый стакан виски. Невыносимые воспоминания поглотили его. Он знал, что винить некого. Он должен страдать от этой боли, так же, как страдал бы любой человек, который убил другого человека и страдает от угрызений совести. Он двадцать с лишним лет скрывался от наказания. Воспоминания одолевали его, и он не мог остановить их. Они все больше уводили его в прошлое.
Глава 55
Даниэль Дюваль томился от скуки. От однообразной задачи наливать бесконечный кофе в маленькую экспресс-кофеварку голова болела, словно от оглушительной музыки.
Шел сентябрь 1955 года, бар «Рай и ад» в лондонском Сохо, как всегда, был заполнен. Даниэль работал там официантом и к тому моменту, когда он туда прибыл, буквально валился с ног. Большинство обслуживающего персонала были такие же, как он, безработные актеры и актрисы.
Обычно он работал наверху, в «Раю». Приятная музыка и белые облака на потолке. Внизу, в «Аду», было темно, играла громкая музыка и черные стены были разрисованы красными языками пламени. Сегодня один из официантов позвонил и сказал, что болен. Скорее всего, этот ублюдок отправился на пробы, предположил Даниэль. Так что, в этот день его поставили работать в «Аду». Как похоже на «Шестнадцать тонн» Эрни Форда, думал он, проклиная в очередной раз проигрыватель.
А еще он ругал этот «Ад», потому что он сможет сегодня обслужить эту девушку с голубыми глазами, которая начала посещать «Рай» две недели назад.
Ему казалось, что это самая прекрасная девушка, которую он когда-либо видел. У нее были длинные светлые волосы, которые, по убеждению Даниэля, не стали такими от перекиси водорода, и огромные голубые глаза. Она выглядела такой невинной со своей челкой и белыми вязаными носочками.
У Даниэля никогда не было проблем с женщинами. Он знал, что все официантки влюблены в него, и не упускал возможности воспользоваться своей внешностью. Черные волосы, карие глаза и улыбка, от которой у женщин начинали трястись коленки. Он был очень красивым мужчиной.
Но эта девушка была совсем другой. Даниэль старался изо всех сил, применял самые лучшие разговорные фразы и улыбки – так улыбаться он тренировался перед зеркалом целых два года – но девушка ни на что не обращала внимания. Она улыбалась ему, когда он отпускал шутки, но сразу же возвращалась к разговору со своей подружкой. Конечно, если бы она опускала перед ним ресницы или смотрела на него, падая от его чар, он бы быстро потерял к ней интерес. Скорее всего, он просто переспал бы с ней и забыл. Но, так как его красота не производила на нее никакого впечатления, он решил, что влюблен.
Может быть потому, что он как раз читал «Как важно быть серьезным», он решил, что из нее получится прекрасная Сесили, конечно, если он будет играть Джека. Он был художник, а художники всегда безнадежно влюблены в красивых девушек, которые почти не замечают их существования.
Из обрывков ее разговоров он понял, что она учится в колледже секретарей, за углом. Он решил, что единственно правильным было отираться возле колледжа, как Фредди из «Пигмалиона».
Так, в половину пятого, когда закончилась его смена в баре, он пошел к Тотенхее Корт Роуд и встал напротив выхода из колледжа.
Через несколько минут она вышла и пошла по тротуару, болтая с подружкой. Он пристроился позади них. Они прошли по Кэмбридж Площади и свернули на Шефтсбери Авеню. Даниэль держался от них на безопасном расстоянии. Когда девушки вышли на площадь Пикадилли, они остановились поглазеть на витрину магазина «Сван и Эдгар» и Даниэлю пришлось замедлить шаг. Девушка со светлыми волосами показала на что-то на витрине. Они весело рассмеялись и исчезли внутри магазина.
Даниэль вздохнул и пошел к метро на электричку до Клэпхеме, где он снимал угол. Он поставил пластинку с песней «Настоящая любовь» на свой старый граммофон и слушал ее до тех пор, пока сосед не заколотил в дверь.
На следующий день девушка в «Раю» не появилась. Он даже поменял рубашку ради нее. Он опять пошел к колледжу и стал ждать ее появления. Без четверти пять девушка появилась, и пошла прямо ему навстречу.
– Привет, – нерешительно сказала она.
Впервые за свою жизнь Даниэль Дюваль от растерянности не мог сказать ни слова. «Привет» – это все, что он смог пробормотать.
Она стояла и ждала, когда он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Тогда она улыбнулась и прошла мимо него.
В ту ночь, лежа в постели, Даниэль решил, что завтра пригласит ее куда-нибудь. Завтра он скажет ей, что он не просто официант, а лучший Гамлет, которого когда-нибудь видела английская школа драмы. Все так говорили. Ну и что с того, что он сейчас не работает? Даже у Лоуренса Оливье, который сейчас играет в «Макбете» в театре Шекспира на Средфорд, были трудности, когда он только закончил школу драмы. Даниэль прочел, что Оливье тогда посылал в рекламные полосы газет «Стейдж» и «Дейли Телеграф» такое объявление: «Лоуренс Оливье. Свободен».
Эта история утешала Даниэля. Он чувствовал, что далеко пойдет. Просто ему нужен один шанс, и все.
На прошлой неделе он ходил на пробы в бирмингемский театр. У него была репутация театра, который ставит на ноги молодые таланты – сам Оливье свою первую профессиональную работу получил там. Все прошло хорошо. Даниэль чувствовал, что это хорошее предзнаменование.
Он всегда старался быть на виду, зная, что если отступит хоть на шаг, они возьмут кого-нибудь другого. Он торопился на красный свет светофора, пока большой красный автобус не преградил ему путь, потому что если автобус пройдет первым, то он не успеет на поезд в Бирмингем. То же самое он чувствовал по отношению к этой девушке – если она станет его, он получит работу.
На следующий день она, как обычно, вышла из колледжа. Даниэлю показалось, что она выглядит еще красивее, чем он ее запомнил. Он был уверен, что она красится помадой. Она посмотрела в его сторону и быстрым шагом пошла по дороге. Даниэль понял, что сегодня удача на его стороне, потому что она была одна. Он догнал ее и пошел с ней рядом. Девушка посмотрела на него и поздоровалась. Он поздоровался в ответ и опять почувствовал себя совершенно нелепым.
Они подошли к метро. Девушка сказала «до свидания» и пошла к эскалатору.
Даниэль действовал моментально и схватил ее за руку.
– Послушай, пожалуйста, не уезжай сейчас. Пойдем со мной, выпьем кофе. Моя жизнь подвергается опасности.
Она улыбнулась, высвободила свою руку и начала спускаться вниз. Даниэль набрал в легкие воздуха. Или сейчас, или никогда.
– Ну, неужели ты покинешь меня сейчас, – продекламировал он, окрыленный уроками Руди по постановке голоса. – Я должен уйти из этого мира и забрать свою жизнь!
Все вокруг обернулись и уставились на него. Кроме одной девушки, для которой все это устраивалось.
– Другими словами, я люблю тебя, и если ты не пойдешь со мной пить кофе, я выброшусь из окна!
Она уже спустилась с лестницы. Повернулась и посмотрела на него. После минутного замешательства она начала подниматься по лестнице к нему. Подойдя к Даниэлю, девушка остановилась.
– Как вас зовут?
– Джойс Шорт.
– Я люблю тебя, Джойс Шорт. Как насчет кофе?
Даниэль встречался с ней каждый день две недели подряд. Он был уверен, что влюблен в нее. Только через три дня Джойс разрешила ему взять ее за руку, еще через четыре дня она позволила себя поцеловать в кино, когда они смотрели «Высшее общество».
Они ходили смотреть Тони Стилла в двадцать первый экспресс-бар и Джойс постепенно перестала быть такой стеснительной. Она смеялась и улыбалась, приглашала Даниэля танцевать с ней. На последнем танце он близко прижал ее к себе, она обняла руками его шею и дышала ему в плечо. По дороге к нему домой, Джойс разрешила дотронуться до ее маленьких розовых грудей. Но потом настаивала на том, чтобы уйти домой. Прошла еще неделя, прежде чем он совершил путешествие к ней под юбку и дотронулся до начала ее чулок. Это было в кино, во время фильма «Ночь охотника». Охваченный страстным нетерпением он, наконец-то, проник в ее трусики. В этот день он сказал ей, что получил работу в бирмингемском театре. Он упрашивал Джойс после кино зайти в бар, купить спиртного и отпраздновать это великое событие. Джойс немного опьянела. Когда они вернулись к нему в комнату, он медленно раздел ее, но к тому времени, как он вошел в нее, он был так переполнен долгим томлением, что опозорился.
Даниэль чувствовал себя полным ничтожеством. Она была девственницей, а он обращался с ней, как со шлюхой. Чтобы как-то загладить свою вину перед ней, он сказал:
– Ты же знаешь, Джойс, я люблю тебя. Поехали со мной в Бирмингем.
На следующий день Джойс пришла в колледж и подала заявление об уходе. Родителям она написала, что любит Даниэля, и они поженятся, как только у них появится достаточно денег. Она знала, что совершенно бессмысленно ехать домой в маленькую деревушку Ворвикшир и пытаться все объяснить. Она сломала все правила и приличия. Но Даниэль этого стоил. Джойс была уверена в этом.
Даниэль был в шоке, когда она сказала ему, что сделала. Он не думал, что она поймет все так буквально, но уже ничего нельзя было сделать.
Они сняли маленькую дешевую квартирку в пяти минутах ходьбы от театра. Она напоминала ему декорации из спектакля «Оглянись в гневе». Каждый день Даниэль ходил на репетиции своей маленькой роли Герцога Омерла в «Ричарде II». Джойс дополняла его жалкий заработок временной работой машинистки. У них было мало денег, но Джойс всегда улыбалась ему, когда он приходил после спектакля, и с охотой обучалась тому, как доставить ему удовольствие в постели.
После шести месяцев работы в Бирмингеме Даниэлю предложили играть сезон в Шефилде. После Шефилда – Манчестер. Джойс ездила с ним, успокаивала его, когда он начинал волноваться, что никогда не привыкнет к театральной круговерти, говорила о том, какой он красивый и талантливый, когда местные газеты игнорировали его выступления.
Но в Бристоле Даниэль изменился. Вместо того, чтобы после работы сразу идти домой, он с друзьями ходил в один из подпольных клубов, который работал до четырех утра. Домой он возвращался теперь только утром. Джойс нашла себе секретарскую должность, и теперь ей приходилось бывать на работе до половины девятого. Обычно, вернувшись домой, она ждала Даниэля до двенадцати и потом, расстроенная, ложилась спать.
Иногда Даниэль будил ее, чтобы заняться любовью. Если он немного выпивал, то становился агрессивным. Он швырял вещи, и однажды ей показалось, что он ударит ее. Но когда он овладевал ею, его гнев затихал, и вся злость проходила. Она лежала молча, и ее тело было недвижимо, она ждала, пока он кончит. Потом Даниэль переворачивался на другой бок и засыпал пьяным сном, а она до рассвета лежала и сдерживала слезы. Джойс поняла, что начинает терять Даниэля. Ее глаза больше не улыбались, а лицо осунулось и похудело.
В Бристоле Даниэль получил свою первую большую роль Мальволио в пьесе «Двенадцатая ночь». Его партнершей была Матильда Делайя с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами. Даниэль еще никогда не встречал такой женщины. В свои двадцать четыре она уже сыграла в одном нашумевшем спектакле в Вест Энде и тотчас же прославилась.
Но с тех пор карьера Матильды не сдвинулась с места. Она вышла замуж за очень известного импресарио, но через два года он развелся с ней из-за ее несносного характера. Ходили слухи, что она была «проблемой», а никто не хотел нанимать в свой театр проблему. Так что Матильду брали на работу только те режиссеры, которые знали, что скоро уйдут на покой, и которым нравился способ Матильды благодарить их.
Однажды, когда после спектакля весь состав собрался в китайском ресторанчике, Даниэль почувствовал на своем бедре чью-то руку, которая двигалась все выше. Он посмотрел влево. Матильда оживленно беседовала с актером, сидящим рядом с ней.
Ее рука осторожно расстегнула его ремень и скользнула в брюки. Прикосновение ее пальцев к его плоти было таким шоком, что Даниэль чуть не разлил свое вино. Он был доволен, что ресторанчик так слабо освещен, и почти все актеры постоянно пили. Она достала его плоть, и ее рука начала медленно двигаться вверх и вниз, прикасаясь именно там, где нужно. Матильда все еще разговаривала с актером рядом с ней. Ее рука двигалась теперь быстрее. Даниэль понял, что не в состоянии больше сдерживаться. Матильда повернулась к нему и, помахивая платком, сказала:
– Даниэль, ты просил платок, дорогой?
В ту ночь Даниэль не пришел домой.
Джойс все знала, но старалась сохранять спокойствие. У нее не было выбора. Она любила его, и если бы потеряла, то у нее не осталось бы ничего. Все следующие месяцы, путешествуя с ним по стране, она молчала. После Бристоля его роли становились все больше и больше, и критики, наконец, стали замечать его.
Весной 1957 года Даниэль пробовался в театре Шекспира. Ему предложили целый ряд хороших ролей на выбор на целый сезон. Они с Джойс переехали на Страдфорд-на-Эвоне, где сняли коттедж в десяти минутах быстрой ходьбы от театра.
Однажды вечером Джойс решила сделать Даниэлю сюрприз и пошла в театр встретить его. Она дожидалась его у сцены. Через двойные двери она увидела, как Даниэль выходит из гримерной. Он повернулся спиной, не заметив ее, его руки обняли какую-то девушку, и он сильно поцеловал ее в губы.
Джойс сидела на платформе, дрожа от холода. Поезд на Лондон опаздывал на двадцать пять минут. Джойс хотелось разрыдаться, но она сдерживалась изо всех сил. Она вернется в Лондон, найдет работу и забудет о нем. Да, она любила его, и мысли о жизни без него были непереносимы. Но у нее была гордость. И она не смогла больше терпеть это. Подошел поезд. Джойс наблюдала, как входят пассажиры. Решимость покинула ее. Она подождала, пока поезд отъехал от станции, потом встала и побрела по пустынным улицам к коттеджу.
Даниэль – это все, что у нее было.
Новый сезон принес ему роль Гамлета и славу. Джойс видела, как газеты публиковали его вкусы и привычки, что он любит есть на завтрак и где покупает себе одежду. Но они никогда не упоминали о ней. Его новый агент, Аль Альперстейн, сказал Даниэлю, что его имидж портит тот факт, что он живет с любовницей. Аль хотел, чтобы каждая женщина, приходившая на спектакль посмотреть на Даниэля, верила, что он доступен.
Джойс Аль не нравился. Он был одним из лучших агентов Лондона и всегда приезжал на спектакли Даниэля с каким-нибудь директором театра, но она не доверяла ему. Джойс не нравилось, как Даниэль ловит каждое его слово. Джойс знала, что Аль мечтает, чтобы они с Даниэлем расстались, Аль создавал новую звезду. А звезды создавались из сексапильности так же, как из таланта.
Даниэль опять начал проводить почти все время вне дома. У него всегда находились какие-нибудь слабые извинения – «режиссер хотел пообедать со мной» или «мой агент сказал, что привез с собой парня из Голливуда, который хочет попробовать снять меня в кино». Джойс старалась всему верить и никогда не спрашивала его, почему ей приходится все время сидеть одной дома. По крайней мере, он приходил домой, и это было уже почти кое-что. Но она понимала, что постепенно уходила из его жизни, и не было ничего, что могло остановить его.
Однажды, в начале декабря, во входную дверь их коттеджа кто-то постучал. Джойс открыла дверь и увидела на пороге свою сестру Бланш.
Джойс испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она была рада видеть свою сестру. А с другой… Ей было стыдно за ту мимолетную вспышку ревности, когда она увидела, какой красавицей стала Бланш.
Джойс видела, как она грациозно вошла в комнату и сняла пальто, как прекрасно она сложена. У них была разница всего лишь в один год, но Бланш всегда привлекала к себе внимание. Когда они были детьми, люди всегда останавливали их мать и, не замечая Джойс, охали и ахали над Бланш. С натуральными светлыми волосами, голубыми глазами, нежной свежей кожей она действительно была похожа на ангелочка, как называли ее люди.
Джойс хотелось ненавидеть ее, но Бланш была такой доброй и мягкой, что она просто не могла. За время их отношений с Даниэлем комплекс второсортности у Джойс постепенно сгладился. Она начала смотреть на себя в зеркало и поняла, что очень даже милая девушка. Но, когда она увидела Бланш, то опять почувствовала себя в тени ее красоты.
– Джойс, ты не представляешь, как я рада видеть тебя, – сказала Бланш своим мягким голосом. – Я так по тебе соскучилась.
– Как тебе удалось разыскать меня?
– Мама и папа сказали, что ты сбежала, чтобы выйти замуж за Даниэля Дюваля. Я видела его имя во всех газетах, когда его выбрали на роль Гамлета. Мой колледж организовал поездку сегодня, чтобы посмотреть спектакль, и я объяснила учителю, что хочу навестить свою сестру и доберусь домой одна. Швейцар мне сказал твой адрес, и вот я здесь, – она улыбнулась.
– О! – сказала Джойс. – Как поживают родители?
– Хорошо. Мне кажется, отец еще не отошел от шока, что ты удрала с Даниэлем. Когда он получил твое письмо, он чуть не сошел с ума. Он сказал, что не хочет, чтобы ты опять появлялась в их доме. Мама была о'кей, но ей пришлось стать на сторону отца. Мне кажется, это жутко романтично. Из-за Даниэля я поступила бы точно так же. Мне кажется, он великолепен. Когда вы поженились?
– Мы не женились. Мы э-э, решили подождать, пока его карьера станет прочнее, и он начнет зарабатывать больше денег. Возможно, это будет в конце этого сезона.
Глаза Бланш расширились.
– Живете в грехе? Боже, Джойс, так низко пасть! Я ничего не скажу отцу об этом, ты же знаешь, какой он ревностный католик, и все такое, – она понизила голос. – Он здесь?
– Нет, Даниэль обычно не приходит домой между спектаклями.
– Как хорошо, – Бланш не прятала свою растерянность. – Ведь я приехала навестить тебя. Как ты?
