Глава 1

Во Вейкуна не существовало более. Двадцать четыре столетия прошло с тех пор, как город весайтских арендов был стерт с лица земли, и мрачные леса Северной Арендии поглотили руины. Разбитые стены обрушились и лежали теперь под толстым слоем зеленого мха и коричневых гниющих листьев; только лишенные крыш стены некогда гордо возвышающихся башен еще виднелись среди окутывающего деревья тумана, указывая то место, где давным-давно стоял Во Вейкун. Сырой снег белым покрывалом окутывал еле виднеющиеся в тумане развалины; тонкие струйки воды, как слезы, струились по древним камням.

Гарион, плотно завернувшись в теплый шерстяной плащ, одиноко бродил по улицам погибшего города, и думы его были так же мрачны, как плачущие камни, окружавшие его. Ферма Фолдора, с ее залитыми солнцем зелеными полями, была так далеко, что казалась сейчас давним волшебным сном, и мальчик отчаянно тосковал по дому. Он мучительно пытался припомнить все мелочи той жизни, но они ускользали от него и в памяти оставались лишь вкусные запахи, витавшие на кухне тети Пол, да звон молота Дерника в кузнице, словно замирающее эхо последнего удара колокола.

Хуже всего, что в жизни Гариона больше не осталось ничего постоянного.

Основой его существования, скалой, на которой покоилось в детстве сознание собственной безопасности и благополучия, всегда была тетя Пол. В простом и понятном мирке фермы Фолдора она считалась поварихой, и все звали ее «мистрис Пол», но весь мир знал ее как Полгару, чародейку, с рождения которой прошло уже четыре тысячелетия, а смысл ее деяний был непонятен простым смертным.

А господин Волк, старый бродячий сказочник! Как он изменился! Гарион знал теперь, что давно знакомый приятель детских лет – на самом деле его пра-пра-пра... дедушка, а за внешностью гуляки и пропойцы скрыта мудрость чародея Белгарата, снисходительно наблюдавшего за людскими пороками и неразумными поступками богов вот уже семь тысяч лет.

Гарион вздохнул и вновь направился через туман, сам не зная куда.

Даже их имена чем-то раздражали, будили беспокойство. Гарион вовсе не желал верить ни в легенды, ни в колдовство, ни в чародейство. Подобные вещи казались просто неестественными, нарушали солидный, установленный веками порядок вещей. Но слишком многое случилось за это время, и сохранять здравый скепсис становилось все труднее. В одно потрясающее душу мгновение последние остатки сомнений были безжалостно сметены, а ему ничего не оставалось делать, разве только ошеломленно наблюдать, как тетя Пол одним лишь жестом сняла бельма с глаз ведьмы Мартжи, возвратив безумной зрение, но лишив способности заглядывать в будущее. Гарион вздрогнул, вспомнив отчаянный вопль Мартжи, вопль, каким-то образом отметивший минуту, начиная с которой мир, окружавший Гариона, стал намного менее надежным, разумным, а главное, безопасным.

Увезенный из единственного родного места, которое знал, не уверенный в двух самых близких людях и не знающий более различий между возможным и невозможным, Гариону пришлось волей-неволей неизвестно с какой целью скитаться по земле. Он не имел никакого понятия о том, что они делают в этом разрушенном городе, и совершенно не представлял, куда отправятся потом. Единственное, в чем был уверен Гарион, одна мрачная мысль завладела душой – где-то в этом мире существовал человек, прокравшийся к деревенскому маленькому домику в предрассветный час и убивший его родителей, и Гарион обязательно найдет врага и уничтожит его, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь. И было нечто утешительное в этом единственно надежном утверждении.

Осторожно перебравшись через разрушенную стену, Гарион продолжал невеселую прогулку. Терпеливое время стерло почти все, что пощадила война, а остальное скрывали толстый снежный покров и густой туман. Гарион снова вздохнул и направился к руинам башни, где они провели предыдущую ночь.

Неподалеку он заметил тетю Пол и господина Волка, тихо беседующих о чем-то. Старик надвинул на глаза капюшон цвета ржавчины; тетя Пол зябко куталась в синий плащ, с грустью оглядывая туманные окрестности. Темные длинные волосы рассыпались по плечам, а серебряный локон на лбу казался белее снега под ногами.

– Вот он! – воскликнул Волк, завидев Гариона. – Где ты был?

– Нигде, – ответил Гарион, – просто должен был подумать кое о чем.

– Вижу, ты ухитрился промочить ноги?

Подняв ногу, Гарион оглядел мокрые коричневые сапоги.

– Не думал, что снег так быстро тает, – извинился он.

– Ты что, лучше себя чувствуешь с этой штукой на боку? – спросил господин Волк, показывая на меч, который Гарион носил теперь постоянно.

– Все только и говорят о том, как опасна жизнь в Арендии, – пояснил Гарион, – а кроме того, я должен к нему привыкнуть.

Он сдвинул новый поскрипывающий кожаный пояс так, чтобы рукоятка, оплетенная проволокой, не бросалась в глаза. Меч был подарком от Бэйрека в день Эрастайда, одним из немногих даров, полученных Гарионом на корабле, потому что праздник пришлось провести в море.

– Не очень-то он идет тебе, – неодобрительно заметил старик.

– Оставь Гариона в покое, отец, – рассеянно вмешалась тетя Пол, – меч его, и пусть носит, как считает нужным.

– Пора бы уж Хеттару быть здесь, разве не так? – спросил Гарион, спеша переменить тему разговора.

– Он мог застрять в горах Сендарии, – ответил Волк. – Хеттар обязательно придет. На него можно положиться.

– Не понимаю, почему он не купил лошадей в Камааре!

– Там они не так хороши, – пояснил Волк, почесывая короткую седую бородку, – а мы отправляемся в дальний путь, и я не желаю, чтобы мой конь пал в дороге. Лучше сейчас немного задержаться, чем потом терять время.

Гарион полез под воротник и потер шею в том месте, где цепь странного серебряного амулета, подаренного на Эрастайд Волком и тетей Пол, натерла кожу.

– Не трогай цепь, дорогой, – велела тетя Пол.

– Можно, я буду носить его поверх одежды? Никто его под туникой не увидит, – пожаловался Гарион.

– Амулет должен соприкасаться с кожей.

– Но это так неудобно! Конечно, он очень красивый, но иногда холодит, а иногда слишком греет, кроме того, по временам бывает ужасно тяжелым. И цепь так натирает тело! Не привык я к украшениям!

– Это не совсем украшение, дорогой, – ответила тетя Пол. – Со временем привыкнешь.

– Может, почувствуешь себя лучше, – рассмеялся Волк, – если узнаешь, что твоя тетя свыклась со своим только через десять лет. Я просто уставал твердить ей, что нельзя снимать амулет!

– Не понимаю, почему нужно именно сейчас говорить об этом! – холодно ответила тетя Пол.

– У тебя тоже такой есть? – с любопытством спросил старика Гарион.

– Конечно.

– Значит, мы все должны их носить?

– Это семейная традиция, Гарион, – объявила тетя Пол тоном, не допускающим дальнейших споров.

Холодный влажный ветер, свистевший в руинах, чуть-чуть разогнал туман.

Гарион вздохнул:

– Скорей бы уж Хеттар приехал. Как хочется уйти отсюда подальше! Это место похоже на кладбище.

– Оно не всегда было таким, – очень тихо сказала тетя Пол.

– А каким же?

– Здесь было так хорошо! Высокие стены, гордые башни... Мы все думали, город будет стоять вечно!

Она показала на беспорядочную поросль кустов, пробивающихся сквозь камни.

– Когда-то тут был разбит великолепный сад с цветочными клумбами, где дамы в шелковых платьях сидели на скамейках, а молодые люди пели любовные песни, стоя под забором, окружавшим сад. Голоса юношей были так нежны, а дамы вздыхали и бросали через стену ярко-красные розы. А в конце этой улицы, на выложенной мрамором площади, встречались старики, чтобы вспомнить минувшие войны и покинувших этот мир соратников. За площадью стоял дом с верандой, где я часто сидела с друзьями, любуясь звездным небом, а мальчик-паж приносил нам охлажденные фрукты, и соловьи пели так, что казалось, их сердечки вот-вот разорвутся.

Голос ее на мгновение замер.

– Но потом пришли астурийцы, – с каким-то ожесточением продолжала тетя Пол, – и ты поразился бы, узнав, как мало времени надо, чтобы разрушить то, что создавалось веками!

– Не мучай себя, Пол, – прошептал Волк. – Такое иногда случается, и мы почти ничего не в силах сделать.

– Я могла бы помочь, отец, – отозвалась она, по-прежнему не сводя глаз с развалин, – но ты ведь сам не позволил мне, помнишь?

– Ты опять за свое, Пол? – устало спросил старик. – Мы должны мужественно переносить потери. Весайтские аренды все равно были обречены, и в лучшем случае ты смогла бы отдалить неизбежное всего на несколько месяцев. Мы просто не имеем права пытаться исправить неисправимое и вставать на пути неизбежного.

– Ты и раньше это говорил. – Тетя Пол взглянула на буйную поросль деревьев, теряющуюся в тумане. В шепоте проскользнула странная, перехватывающая горло нотка:

– Не думала, что лес так скоро все завоюет...

– Но прошло почти двадцать пять веков, Пол.

– Правда? А кажется, будто все происходило в прошлом году.

– Не думай об этом. Только зря себя мучаешь. Почему бы нам не войти внутрь? Этот туман сильно действует на нервы.

Тетя Пол бессознательным жестом обняла Гариона за плечи, и все направились к башне. Слезы навернулись на глаза мальчика, когда он ощутил аромат, исходящий от ее одежды, и почувствовал близость родного человека. Вся холодность их отношений, так возросшая за последнее время, исчезла, казалось, за эти несколько мгновений.

Помещение в основании башни, сложенной из таких огромных камней, что ни время, ни упорно проталкивающиеся повсюду корни деревьев были не в силах ее разрушить, оставалось относительно целым и защищало от ветра. Широкие пологие своды поддерживали низкий, выложенный камнем потолок, и комната из-за этого походила на пещеру. В дальнем конце между грубо отесанными плитами зияла большая трещина, служившая неплохим дымоходом.

Накануне, в вечер приезда, когда все ввалились сюда, мокрые и замерзшие, Дерник, обстоятельно рассмотрев дыру, быстро сложил грубый, но вполне пригодный очаг из булыжников.

– Сойдет! – решил он. – Не очень красивый, конечно, но несколько дней послужит.

И теперь, когда Волк, Гарион и тетя Пол вошли в зал, в очаге уже ярко горел огонь, отбрасывая колеблющиеся тени на низкие своды и излучая благословенное тепло. Дерник, в тунике из коричневой кожи, складывал дрова у стены. Бэйрек, огромный, рыжебородый, позвякивал кольчугой, начищая меч. Силк, одетый в рубашку из неотбеленного холста и черный кожаный жилет, лениво растянулся на тюках, бросая от нечего делать игральные кости.

– Хеттар не появился? – поднял глаза Бэйрек.

– Слишком рано еще, – ответил Волк, подходя к очагу.

– Почему бы тебе не сменить башмаки, Гарион? – предложила тетя Пол, вешая синий плащ на колышек, вбитый Дерником в трещину на стене.

Гарион снял узел с вещами и стал в нем рыться.

– И носки тоже, – добавила она.

– Туман рассеялся? – спросил Силк господина Волка.

– Ни чуточки.

– Если мне удастся уговорить вас отодвинуться от, очага, я займусь ужином, – неожиданно деловито объявила тетя Пол, вынимая окорок, каравай ржаного крестьянского хлеба, мешок сушеного гороха и с дюжину дряблых морковок.

На следующее утро после завтрака Гарион натянул камзол, подбитый овечьим мехом, застегнул пояс с мечом и отправился в затянутые туманом развалины высматривать Хеттара. Такое задание он дал себе сам и был благодарен друзьям – ведь ни один не упомянул, что в этом нет необходимости.

Пробираясь через покрытые слякотью улицы к разрушенным западным воротам города, он изо всех сил пытался изгнать из головы невеселые мысли, так омрачившие вчерашний день, поскольку ничего не мог предпринять в этих обстоятельствах и только попусту изводил и мучил себя.

Но к тому времени, как Гарион добрался до ворот, он все же чуть успокоился.

Стена немного защищала от ветра, но липкая сырость все же забиралась под одежду, а ноги успели замерзнуть. Дрожа от озноба, Гарион тем не менее приготовился ждать. Уже в нескольких шагах ничего нельзя было разглядеть из-за тумана; оставалось только прислушиваться. Постепенно удалось различить звуки: шорохи в лесу за стеной, стук капель, срывающихся с деревьев, шлепки соскальзывающих с ветвей снежных комьев, ритмичное постукивание дятла, трудившегося над сухим стволом.

– Это моя корова! – внезапно раздался совсем близко чей-то голос.

Гарион замер и весь обратился в слух.

– Тогда не выпускай ее со своего пастбища, – посоветовал другой.

– Это ты, Леммер? – спросил первый.

– Да, а ты – Деттон, так ведь?

– Не узнал тебя! Давно не виделись!

– Года четыре-пять, по-моему, – решил Леммер.

– Ну как идут дела в вашей деревне? – полюбопытствовал Деттон.

– Голодаем. Все отобрали за налоги.

– Мы тоже. Едим древесные корни.

– Этого мы еще не пробовали. Варим кожаные вещи: пояса, башмаки.

– Как твоя жена? – вежливо спросил Деттон.

– Умерла в прошлом году, – глухо, бесстрастно ответил Леммер. – Господин наш забрал моего сына в солдаты, и вскоре в каком-то сражении он был убит. Говорили, что при осаде крепости мальчика облили кипящей смолой. После этого жена перестала есть и вскоре умерла.

– Как жаль, – посочувствовал Деттон. – Такая была красавица!

– Им же лучше, – объявил Леммер, – по крайней мере, больше не мерзнут и не голодают. А какие же корни вы едите?

– Лучше всего береза, – посоветовал Деттон. – Ель слишком смолистая, а дуб – чересчур жесткий. Кладешь в котел еще немного травы, чтобы запах был приятнее.

– Надо попробовать, – решил Леммер.

– Ну мне пора. Господин велел расчищать просеки, и обязательно выпорет меня, если слишком задержусь, – вздохнул Деттон.

– Может, еще увидимся.

– Если останемся живы.

– Прощай, Деттон.

– Прощай, Леммер.

Голоса затихли вдали. Гарион долго еще стоял, не двигаясь, отупев от потрясения; в глазах стыли слезы жалости и сострадания к несчастным. Хуже всего было то, что эти двое даже не роптали, воспринимая все происходящее как обыденную, нормальную жизнь Ужасная ярость сжала горло, и внезапно захотелось напасть на кого-нибудь и бить, бить...

Но тут в тумане вновь послышался какой-то звук. Кто-то пел высоким чистым тенором; в песне перечислялись давно забытые обиды, а припев звал к битве. И гнев Гариона, непонятно почему, обратился на неизвестного: дурацкие стихи о распрях, происходивших сотни лет назад, казались омерзительно непристойными по сравнению с тихим отчаянием двух крестьян; и, не успев ничего сообразить, Гарион вынул меч и слегка пригнулся.

Пение слышалось все ближе, и Гарион различил конский топот. Осторожно высунув голову из-за стены, он смог разглядеть шагах в двадцати молодого человека в желтом облегающем трико и ярко-красном камзоле. Плащ, подбитый мехом, был откинут; длинный изогнутый лук висел на плече, а на поясе болтался меч в красивых ножнах. Рыжевато-золотистые волосы спадали на плечи из-под остроконечной шапочки с пером. И хотя песня была зловеще-мрачной, а голос исполнен страстного отчаяния, ничто не могло стереть дружелюбно-открытого выражения с юношеского лица.

Гарион злобно уставился на пустоголового аристократа, совершенно уверенный в том, что этот поющий болван в жизни не ел никаких корней и уж точно не скорбел о жене, уморившей себя голодом с тоски и печали.

Незнакомец повернул лошадь и, все еще продолжая петь, проехал через разрушенную арку в ворота, около которых сидел в засаде Гарион.

Гариону обычно совсем не была свойственна воинственность, и при других обстоятельствах он, возможно, повел бы себя совсем иначе. Но, к сожалению, вызывающе одетый незнакомец появился в совершенно неподходящее время. Гарион быстро изобрел план, все преимущество которого заключалось в простоте, и, поскольку препятствий к осуществлению не оказалось, все сработало просто восхитительно – до определенного момента. И как только молодой человек появился в воротах, Гарион, выскочив из укрытия, схватил его за плащ и стащил с седла.

Испуганно закричав, тот плюхнулся в слякоть.

Однако дальше дела у Гариона пошли не так гладко. Не успел он вынуть меч, как незнакомец, перекатившись, вскочил и в мгновение ока обнажил оружие. Глаза метали молнии, меч угрожающе свистнул в воздухе.

Гарион был совсем неопытным бойцом, но обладал быстрой реакцией, а тяжелая работа на ферме Фолдора укрепила мускулы. Несмотря на гнев, подвигнувший напасть на певца, он совсем не желал причинить зло незнакомцу.

Противник держал меч легко, почти небрежно, и Гарион подумал, что хороший удар по лезвию выбьет оружие из рук щеголя.

Он быстро размахнулся, но почему-то не смог нанести удар; лезвие меча противника отклонилось в сторону, зазвенев о его собственный меч. Гарион отпрыгнул и вновь неуклюже размахнулся. Опять зазвенела сталь: воздух наполнился звоном, грохотом, проклятиями; противники наступали и отступали, делая выпады, стараясь повалить врага. Уже через секунду Гарион понял, насколько превосходит его незнакомец, но тот почему-то не использовал предоставившейся несколько раз возможности нанести смертельный удар, и на лице Гариона против воли появилась нерешительная ухмылка. Противник, как ни странно, широко, даже дружелюбно улыбнулся в ответ.