— Это весьма шаткая моральная почва, Келтэн, — с неодобрением заметил Бевьер.
— Знаю, — согласился Келтэн. — Потому-то на ней и не стоит обосновываться.
Наутро небо было пасмурным, густые тучи, набежавшие с запада, заволокли его серой клубящейся пеленой. Поскольку стояла поздняя осень, да еще они оказались так далеко к северу, чудилось, что солнце восходит чуть ли не на юге, зажигая неистовым оранжевым пламенем небо над стеной Беллиома и робко выглядывая из-за нее, чтобы тронуть мазками багрового света колышущиеся чрева тяжелых туч.
Лагерные костры словно выцвели и съежились, бессильные справиться со всевластным холодом, царившим здесь, на макушке мира, и рыцари и их союзники кутались в меховые плащи и теснились поближе к огню.
Далеко на юге раскатился глухой рокот, и в небе заплясали вспышки бледного призрачного света.
— Гром? — не веря собственным ушам, спросил Келтэн у Улафа. — Но ведь сейчас неподходящее время года для грозы.
— Бывает, — пожал плечами Улаф. — Я как-то к северу от Хейда попал в грозу вперемежку с метелью. Незабываемое впечатление.
— Чья очередь готовить? — рассеянно вопросил Келтэн.
— Твоя, — тотчас ответил Улаф.
— Ты теряешь бдительность, Келтэн, — рассмеялся Тиниен. — Тебе ведь отлично известно, что этого вопроса лучше не задавать.
Келтэн что-то проворчал и принялся раздувать огонь.
— Полагаю, Спархок, мы должны сегодня же отправиться на побережье, — строго сказал Вэнион. — До сих пор погода держалась неплохая, но не думаю, что мы можем рассчитывать на это и впредь.
Спархок кивнул.
Раскаты грома становились все громче, и пелену туч, залитую багровым отсветом солнца, рассекли слепяще-белые всполохи молний.
А потом к громовым раскатам прибавился размеренный ухающий рокот.
— Что такое? — встревоженно воскликнул Кринг. — Опять землетрясение?
— Нет, — ответил Халэд. — Чересчур ритмичный звук — как будто кто-то молотит в громадный барабан. — И вдруг осекся, указывая на гребень стены Беллиома. — Что это?
Из леса, окаймлявшего острый, как лезвие ножа, край стены, проступал огромный холм — вернее, это можно было бы счесть холмом, если бы оно не двигалось.
Оно находилось как раз против солнца, а потому невозможно было рассмотреть его в подробностях, однако по мере того, как оно поднималось выше, рыцари сумели разглядеть подобие сплющенного купола, по обе стороны от которого расходились, точно огромные крылья, две заостренные выпуклости. Оно росло и росло, и стало ясно, что это вовсе не купол — скорее гигантский перевернутый конус, сужающийся книзу, и из боков его торчат те самые странные выпуклости, похожие на крылья. Заостренное основание конуса опиралось — так показалось им — на некую массивную колонну. Заслонившее собой солнце, это нечто было кромешно-черным как ночь и продолжало расти, разбухая чудовищным сгустком тьмы.
Наконец оно остановилось.
И открыло глаза.
Две узкие пылающие щели раскрывались все шире, раскосые и злобные, точно глаза дикой кошки, и пламя, пылавшее в них, было ослепительней самого солнца. Самое пылкое воображение в бессилии отступало перед жуткими размерами этой твари. То, что прежде казалось огромными крыльями, на самом деле были ее глаза.
А затем чудовище разинуло пасть и взревело, и стало ясно — то, что они слышали прежде, был отнюдь не гром.
Оно взревело вновь, обнажая клыки — гигантские подобия молний, с которых, точно кровь, капало пламя.
— Клааль! — взвизгнула Афраэль.
И тогда над острым срезом стены, словно пара округлых холмов, поднялись огромные плечи, и черными парусами развернулись над ними перепончатые, как у летучей мыши, громадные крылья.
— Что это такое? — крикнул Телэн.
— Клааль! — снова взвизгнула Афраэль.
— Что такое Клааль?
— Не что, болван! Кто! Азеш и другие старшие боги его изгнали, а какой-то идиот вернул его!
Гигантская тварь все подымалась над стеной, и уже видны были огромные руки со множеством пальцев. Тело твари было непостижимо громадным, и вспышки молний кишели под его кожей, освещая омерзительные подробности.
А затем гигант поднялся в полный рост, едва ли не на сотню футов возвышаясь над краем стены.
Сердце Спархока стремительно ухнуло в бездну. Неужели они могли решиться…
— Голубая Роза! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!
— В сем нет нужды, Анакха. — Голос Вэниона, устами которого вновь завладел Беллиом, прозвучал на удивление спокойно. — Клааль лишь на миг ускользнул из-под власти Киргона. Не решится Киргон выставить слугу своего в открытую схватку со мною.
— Это принадлежит Киргону?
— Сейчас — да. Скоро, однако, сие переменится, и Киргон будет принадлежать Клаалю.
— Что оно делает? — закричала Бетуана.
Чудовище, нависавшее над стеной, вознесло громадную лапу и принялось молотить по земле слепящими молниями, отчего вокруг разлетались брызги пламени. Отвесный склон задрожал, пошел трещинами, с ревом и грохотом осыпаясь на лес у подножия стены. Гигантский камнепад ширился, становясь все мощнее.
— Клааль никогда не доверял мощи своих крыльев, — хладнокровно заметил Беллиом. — Явился бы он сей миг сражаться со мной, однако высота стены страшит его. Так готовит он себе ступени, дабы спуститься вниз.
С гулким грохотом, напомнившим о землетрясении, которое и породило стену Беллиома, добрая миля отвесной скалы угрожающе накренилась и рухнула на лес, прибавив высоты груде камня у подножия.
А чудовище продолжало терзать стену, обрушивая вниз все новые камнепады, которые ложились крутой насыпью, тянувшейся все выше и выше к вершине стены.
И вдруг гигантская тварь по имени Клааль исчезла бесследно, и лишь пронизывающий ветер, визгливо завывая, хлестал по изуродованному склону стены, разгоняя клубы пыли, поднятые камнепадами.
За воем ветра был слышен и другой звук. Спархок стремительно обернулся. Тролли, как один, пали ниц, скуля от ужаса.
— Мы всегда знали о нем, — задумчиво говорила Афраэль. — Мы пугали друг друга рассказами о Клаале. Есть какое-то извращенное удовольствие в баснях, от которых мороз по коже. Я, пожалуй, даже не верила до конца, что он действительно существует.
— Собственно, что он такое? — спросил Бевьер.
— Зло, — пожала она плечами. — Сами мы воплощение добра — во всяком случае, таковыми себя считаем. Клааль — наша противоположность. Его существованием мы объясняем существование зла. Не будь Клааля, нам пришлось бы взять ответственность за зло на себя, а мы для этого чересчур себя любим.
— Значит, Клааль — властелин ада? — спросил Бевьер.
— Можно и так сказать. Впрочем, ад — это не определенное место, а состояние ума. Рассказывают, что когда старшие боги — Азеш и остальные — явились в мир, Клааль уже был здесь. Они хотели сами владеть миром, а он стоял у них на пути. После того как некоторые из них попытались избавиться от него в одиночку и были уничтожены, они объединились и вышвырнули его из мира.
— Откуда он взялся? Изначально, я имею в виду? — не отставал Бевьер. Арсианец любил докапываться до первопричин.
— Мне-то почем знать? Меня тогда еще не было. Спроси у Беллиома.
— Меня интересует не столько то, откуда взялся Клааль, сколько то, на что он способен, — сказал Спархок, вынимая Беллиом из кошеля, висевшего на поясе. — Голубая Роза, — сказал он, — думается мне, должны мы поговорить о Клаале.
— Сие было бы неплохо, Анакха, — ответил камень, вновь завладевая Вэнионом.
— Откуда он — или оно — взялся?
— Ниоткуда, Анакха. Подобно мне, Клааль был всегда.
— Что он — или оно — такое?
— Необходимость, Анакха. Не желал бы я оскорбить тебя, однако необходимость существования Клааля непостижима твоему разуму. Богиня-Дитя дала уже достаточное тому толкование — сообразно ее способностям.
— Ну знаешь ли! — фыркнула Афраэль. Слабая усмешка тронула губы Вэниона.
— Не гневайся на слова мои, Афраэль. Воистину, при всей твоей ограниченности я все же люблю тебя. Ты еще молода, однако лета принесут тебе мудрость и понимание.
— Так не годится, Голубая Роза, — предостерегла Сефрения.
— Что ж, хорошо, — вздохнул Беллиом. — Приступим к делу. Истинно, как сказала тебе Афраэль, Клааль был изгнан старшими богами — хотя дух его и поныне таился в самых камнях сего мира, равно как и прочих миров, сотворенных мною. Более того, что старшие боги сделали, то могли они также и переделать, и заклятие, коим возвращен Клааль, вплетено было в заклятие, коим был он изгнан. Видимо, некий смертный, искушенный в заклятиях старших богов, обратил вспять заклятие изгнания — и Клааль вернулся.
— Можно ли его уничтожить?
— Сие не «он» и не «оно», Анакха. Клааль есть Клааль. Нет, Анакха, Клааль не может быть уничтожен, не менее, чем могу быть уничтожен я. Клааль вечен.
Сердце Спархока упало.
— Похоже, нам грозят серьезные неприятности, — пробормотал он, обращаясь к своим друзьям.
— В некоторой мере сие моя вина. Так увлечен был я рождением новой моей дочери, что внимание мое отвлеклось от всегдашних моих обязанностей. Всегда имею я обыкновение, сотворяя новый мир, изгонять из него Клааля. Сие же дитя привело меня в такой восторг, что я все откладывал и откладывал изгнание. Затем столкнулся я с красной пылью, что заключила меня в темницу, и обязанность изгнать Клааля легла на старших богов. Поскольку сами они несовершенны, то и изгнание, ими осуществленное, оказалось несовершенным, и так Клааль получил возможность вернуться.
— С помощью Киргона? — мрачно уточнил Спархок.
— Заклятие изгнания — и возвращения — Клааля стирикское. Киргон не мог произнести его.
— Значит, это сделал Кизата, — заключила Сефрения. — Он наверняка мог знать заклятие. Не думаю, правда, что он сделал это по доброй воле.
— Скорее по принуждению Киргона, матушка, — сказал Келтэн. — В последнее время дела для Киргона и Заласты оборачивались не лучшим образом.
— Но призвать Клааля!.. — Афраэль содрогнулась.
— Люди в безнадежном положении совершают безрассудные поступки, — пожал плечами Келтэн. — Думаю, это относится и к богам.
— Что же нам делать с Клаалем, Голубая Роза? — спросил Спархок.
— Ты ничего не в силах сделать, Анакха. Отменно управился ты с Азешем и, вне всяких сомнений, так же отменно управишься с Киргоном, однако против Клааля ты бессилен.
— Значит, мы обречены, — упавшим голосом пробормотал Спархок.
— Обречены? Конечно же нет, Анакха. Отчего ты так легко падаешь духом и поддаешься безутешности, друг мой? Я не стану принуждать тебя сражаться с Клаалем. Сие мой долг. Клааль причинит нам некоторые хлопоты, как то в обыкновении Клааля. Затем, как было заведено, мы с Клаалем встретимся в поединке.
— И ты изгонишь его?
— Сие никогда не ведомо заранее, Анакха. Заверяю тебя, однако, что приложу я все силы, дабы изгнать Клааля, — так же, как и Клааль приложит все силы, дабы изгнать меня. Поединок между нами лежит в будущем, а будущее, как я часто говорил тебе, сокрыто для всех. Однако же выйду я на поединок уверенно, ибо всякое сомнение ослабляет решимость, а робкая неуверенность отягчает дух. В битву надлежит идти с легким сердцем и радостною душою.
— У тебя склонность к нравоучениям, Творец Миров, — с легким ехидством заметила Афраэль.
— Не вредничай, — мягко укорил ее Беллиом.
— Анакха!
Это был Гхворг, бог убийства. Великан шагал по тронутому инеем лугу, оставляя темные следы на морозно-серебристой траве.
— Я слушаю слова Гхворга, — ответил Спархок.
— Это ты призвал Клааля? Ты думаешь, Клааль поможет нам причинить боль Киргону? Это плохая мысль. Прогони Клааля.
— Это сделал не я, Гхворг, и не Камень-Цветок. Мы думаем, что это Киргон призвал Клааля, чтобы причинить нам боль.
— Камень-Цветок может причинить боль Клаалю?
— Мы не знаем. Сила Клааля равна силе Камня-Цветка.
Бог убийства присел на корточки на стылом дерне, громадной лапой почесывая косматую морду.
— Киргон — ничто, Анакха, — проворчал он бесцеремонно. — Мы можем причинить боль Киргону завтра — или потом. Мы должны причинить боль Клаалю сейчас. Мы не можем ждать потом.
Спархок опустился на одно колено.
— Твои слова мудры, Гхворг.
Губы Гхворга раздвинулись в чудовищном подобии ухмылки.
— Это слово не в ходу у нас, Анакха. Если Кхвай скажет: «Гхворг мудр», я причиню ему боль.
— Я не хотел вызвать твой гнев, Гхворг.
— Ты не тролль, Анакха. Ты не знаешь наших обычаев. Мы должны причинить боль Клаалю, чтобы он ушел. Как мы сделаем это?
— Мы не можем причинить ему боль. Только Камень-Цветок может прогнать его.
Гхворг, оглушительно зарычав, хватил кулаком по мерзлой земле.
Спархок поднял руку.
— Киргон призвал Клааля, — сказал он. — Клааль вступил в союз с Киргоном, чтобы причинить боль нам. Мы причиним боль Киргону сейчас, не потом. Если мы причиним боль Киргону, он побоится помогать Клаалю, когда Камень-Цветок причинит боль Клаалю и прогонит его.
Гхворг задумался.
— Твои слова хороши, Анакха, — сказал он наконец. — Как мы можем причинить боль Киргону сейчас? Спархок быстро прикинул.
— Ум Киргона не такой, как твой ум, Гхворг, и не такой, как мой. Мы прямодушны, а Киргон вероломен. Он послал твоих детей против наших друзей сюда, в земли зимы, чтобы мы пришли биться с ними, но главное войско Киргона — не твои дети. Главное войско Киргона придет с юга, чтобы напасть на наших друзей в городе, который сияет.
— Я видел это место. Там говорила с нами Богиня-Дитя.
Спархок нахмурился, вспоминая подробности Вэнионовой карты.
— Здесь и дальше на юг есть горы, — сказал он. Гхворг кивнул.
— Еще дальше на юг горы становятся ниже, а потом переходят в равнины.
— Я вижу, — сказал Гхворг. — Ты описал их хорошо, Анакха.
Спархок с изумлением понял, что Гхворг явно способен охватить мысленным взором весь континент.
— Посреди этих равнин есть другие горы. Люди зовут их Тамульские горы. Гхворг согласно кивнул.
— Главное войско детей Киргона пройдет через эти горы к городу, который сияет. В горах холодно, и ваши дети там не будут страдать от солнца.
— Я вижу, куда ведет твоя мысль, Анакха, — объявил Гхворг. — Мы перенесем наших детей в эти горы и там будем ждать детей Киргона. Наши дети не будут есть детей Афраэли. Они будут есть детей Киргона.
— Это причинит боль Киргону и его слугам.
— Тогда мы сделаем это. — Гхворг повернулся и указал на гигантскую осыпь, сотворенную Клаалем. — Наши дети поднимутся по лестнице Клааля. Потом Гхномб остановит время. Наши дети будут в тех горах до того, как солнце уйдет спать в эту ночь. — Он рывком поднялся. — Хорошей охоты! — проворчал он и, развернувшись, зашагал к своим собратьям и все еще перепуганным троллям.
— Мы должны действовать так, будто ничего не изменилось, — говорил Вэнион, когда часа через два после полудня Они собрались у костра. Солнце, как мимоходом заметил Спархок, уже склонялось к закату. — Клааль может появиться в любое время и в любом месте. Мы не можем рассчитать его появление — так же, как не можем рассчитать метель или ураган. Если что-то не поддается расчетам, остается лишь принять необходимые предосторожности — и больше не обращать на это внимания.
— Хорошо сказано, — одобрила королева Бетуана. Бетуана и Вэнион неплохо ладили друг с другом.
— Что же нам делать, друг Вэнион? — спросил Тикуме.
— Мы солдаты, друг Тикуме, — ответил Вэнион, — и делаем то, что надлежит делать солдатам. Наше предназначение — сражаться с людьми, а не с богами. Скарпа скоро двинется из джунглей Арджуны, и я полагаю, что второй удар будет нанесен из Кинезги. Тролли наверняка замедлят продвижение Скарпы, но они не смогут далеко отойти от гор в Южном Тамуле, потому что не вынесут жары. Опомнившись от первого столкновения с троллями, Скарпа непременно попытается обойти их. — Вэнион взглянул на карту. — Нам нужно расставить свои силы так, чтобы отразить натиск Скарпы либо армии, которая двинется из Кинезги. Думаю, для этой цели более всего подходит Самар.
— Нет, Сарна, — возразила Бетуана.
— И то и другое, — вмешался в разговор Улаф. — Войско в Самаре сможет прикрыть земли от южной оконечности Атанских гор до Арджунского моря, а заодно и ударить к востоку от южной части Тамульских гор, если Скарпа ускользнет от троллей. Войска в Сарне преградят путь вторжению через Атанские горы.
— Он прав, — сказал Бевьер. — Нам придется разделить силы, выхода у нас нет.
— Мы можем поставить в Самаре рыцарей и пелоев, а в Сарне — атанскую пехоту, — добавил Тиниен. — Долина в нижнем течении реки Сарна — идеальное место для конницы, а горы вокруг самой Сарны самой природой предназначены для атанов.
— Обе эти позиции — оборонительные, — возразил Энгесса. — Войну нельзя выиграть в обороне.
Спархок и Вэнион обменялись долгими взглядами.
— Вторгнуться в Кинезгу?.. — с сомнением спросил Спархок.
— Нет, — сказал Вэнион, — рано. Подождем, покуда из Эозии не придут рыцари церкви. Когда они войдут в Кинезгу с запада, тогда и настанет время для нас двинуться туда с востока. Мы возьмем Киргона в клещи. Когда с двух сторон на него пойдут такие силы, он может воскресить всех киргаев, какие когда-либо жили на свете, и все равно проиграет.
— До тех пор, пока не спустит с цепи Клааля, — угрюмо вставила Афраэль.
— Нет, Божественная, — сказал Спархок. — Беллиом хочет, чтобы Киргон выслал против нас Клааля. Если мы поступим таким образом, то сами будем решать, где и когда состоится поединок. Мы выберем место, Киргон выпустит Клааля, а я выпущу Беллиом. А уж потом нам останется только сидеть и ждать.
— Мы поднимемся на стену точно так же, как это сделали тролли, Вэнион-магистр, — говорил Энгесса на следующее утро. — Мы не хуже их умеем карабкаться по осыпям.
— Только у нас это займет побольше времени, — прибавил Тикуме. — Нам придется убирать валуны, чтобы по осыпи могли пройти кони.
— Мы поможем вам, Тикуме-доми, — пообещал Энгесса.
— Стало быть, решено, — подвел итог Тиниен. — Атаны и пелои двинутся на юг, чтобы занять позиции в Самаре и Сарне. Мы выведем рыцарей на побережье, и Сорджи переправит нас в Материон. Оттуда мы двинемся сушей.
— Именно переправа меня и беспокоит, — признался Спархок. — Сорджи придется сделать, самое меньшее, с полдюжины рейсов.
Халэд вздохнул и закатил глаза.
— Ты, кажется, опять собрался прилюдно стыдить меня, — сказал Спархок. — Что я упустил на этот раз?
— Плоты, Спархок, — устало пояснил Халэд. — Сорджи собирается отогнать плоты на юг, чтобы продать на лесоторговой ярмарке. Он намерен увязать их в один большой плот. Посади рыцарей на суда, коней на плот, и все мы доберемся до Материона за один рейс.
— О плотах я и впрямь забыл, — смущенно сознался Спархок.
— Однако плот будет двигаться не слишком-то быстро, — заметил Улаф.
Ксанетия уже давно с интересом прислушивалась к их разговорам. Сейчас она взглянула на Халэда и заговорила застенчиво, почти робко:
— А что, молодой господин, будет ли тебе подмогой сильный ровный ветер, дующий вослед твоим плотам?
— Еще какой подмогой, анара! — с восторгом подтвердил Халэд. — Мы сможем сплести из веток что-то вроде парусов.
— Разве Киргон либо Клааль не почуют, что ты вызываешь ветер, дорогая сестра? — спросила Сефрения.
— Киргон не может почувствовать дэльфийскую магию, Сефрения, — ответила Ксанетия. — Анакха мог бы спросить у Беллиома, касается ли сие и Клааля.
— Как это вам удается? — с любопытством спросила Афраэль.
Ксанетия слегка смутилась.
— Сие было совершено, дабы укрыть нас от тебя и родичей твоих, Божественная Афраэль. Когда Эдемус проклял нас, наложил он свое проклятье таким образом, дабы магия наша оставалась сокрытой от врагов — ибо таковым почитали мы тогда и тебя. Сие оскорбляет тебя, Божественная?
— Только не сейчас, анара! — воскликнула Флейта и, бросившись в объятия Ксанетии, крепко ее расцеловала.
ГЛАВА 2
Гигантский плот, который смастерили матросы Сорджи, был в четверть мили длиной и в сотню футов шириной. Большую его часть занимал загон для коней. Колыхаясь и раскачиваясь, плот двигался на юг под угрюмым зимним небом, которое то и дело обрушивало на него ледяные потоки дождя со снегом. Стоял жгучий холод, и молодые рыцари, разместившиеся на плоту, кутались с головы до ног в меховые плащи и искали прибежища в сомнительном укрытии полоскавшихся на ветру навесов.
— Все дело во внимании к деталям, Берит, — говорил Халэд, закрепляя веревку, которая натягивала правый край одного из «парусов». — Детали — это и есть сущность всякой работы. — Неодобрительно щурясь, он разглядывал край заледенелого паруса, который был так покрыт инеем, что больше походил на снегозащитную стенку. — Спархок придумывает великие замыслы, а детали оставляет другим. И это, по правде говоря, даже хорошо, потому что он оказывается безнадежным неумехой, когда дело доходит до мелочей и настоящей работы.
— Халэд! — воскликнул потрясенный Берит.
— Ты когда-нибудь видел, как он пытается работать с инструментами? Отец нам не раз повторял: «Не давайте Спархоку далее притронуться к инструментам!» У Келтэна руки растут из нужного места, а вот Спархок совершенно безнадежен. Если поручить ему честную работу, он скорее покалечит себя… — Халэд резко вскинул голову и выругался.
— В чем дело?
— А ты не чувствуешь? Буксирные канаты с левого борта ослабли. Пойдем-ка, встряхнем матросов. Мы же не хотим, чтобы эта неуклюжая громадина снова встала торчком.
И двое молодых людей, кутаясь в меховые плащи, быстро зашагали по покрытым инеем бревнам, огибая на ходу загон, где кони тесно сбились в кучу, и спасаясь от ледяного пронизывающего ветра, который дул в корму.
Идея увязать все плоты в один гигантский плот была безусловно хороша, но управлять этим плотом оказалось даже труднее, чем предполагали Сорджи или Халэд. Сплетенные из веток примитивные паруса хорошо ловили ветер, вызванный Ксанетией, направляя тяжесть громадного плота к югу. Корабли Сорджи должны были вести плот на буксире, и тут-то и начинались проблемы. Даже два корабля, подгоняемые ветром одинаковой силы, никогда не движутся с одинаковой скоростью, а потому полсотни судов впереди плота и по двадцать пять по бокам приходилось вести с небывалой точностью, чтобы громадный плот двигался в нужном направлении. Покуда все были настороже, все шло как надо, но в двух днях южнее Беллиомовой стены вдруг сразу несколько мелочей пошло наперекосяк, и плот начал опасно крениться набок. Выровнять этот крен не удавалось никакими усилиями, а потому пришлось разбирать и наново увязывать плот — нелегкий труд на морозе и под промозглым ветром. Никому не хотелось снова повторять этот подвиг.
Когда они добрались до левого борта, Берит вынул из-под мехового плаща бронзовый рожок и проиграл краткий немузыкальный сигнал, повернувшись к буксирным судам, а Халэд между тем неистово размахивал желтым флагом. Условленные заранее сигналы были просты. Желтый флаг приказывал судам прибавить парусов, чтобы натянуть буксирные канаты, синий флаг велел сбросить скорость, чтобы ослабить канаты, а красный — отвязать канаты и убираться с дороги плота.
Наконец канаты снова натянулись — это краткий сигнал Халэда был передан по цепочке матросам, стоявшим на вахте.
— Как тебе удается следить за всем? — спросил Берит у своего друга. — И откуда ты так быстро узнаешь, что что-то не так?
— Боль, — сухо ответил Халэд. — Я вовсе не горю желанием несколько дней подряд разбирать и собирать эту неповоротливую скотину под ледяным дождем, который сразу на мне и намерзает, а потому я весьма внимательно прислушиваюсь к тому, что говорит мне мое тело. Малейшие перемены можно ощутить ногами, а то и пятками. Когда хоть один из канатов ослабляется, плот движется немного по-другому.
— Есть ли что-нибудь такое, чего ты не умеешь?
— Я плохо танцую. — Халэд сморщился под новым порывом жгуче-ледяного дождя со снегом. — Пора кормить и поить лошадей. Пойдем, скажем послушникам, что довольно сидеть сложа руки и восхищаться своими титулами, — пора приниматься за дело.
— Ты и в самом деле ненавидишь аристократов? — спросил Берит, когда они вдоль края загона двинулись к навесам, под которыми укрывались молодые послушники.
— Да нет, вовсе я их не ненавижу. У меня просто не хватает на них терпения, и я никак не могу взять в толк, как это можно не замечать того, что творится вокруг. Титул, должно быть, увесистая штука, если тот, кто его носит, больше ни на что не обращает внимания.
— Ты ведь и сам когда-нибудь станешь рыцарем.
— Не я это выдумал. Спархоку иногда приходят в голову поразительные глупости. Он отчего-то решил, что сделать рыцарями меня и моих братьев — значит оказать честь памяти нашего отца. Уверен, что отец сейчас покатывается над ним со смеху. — Они уже дошли до навесов, когда Халэд повысил голос: — Подъем, господа! Пора кормить и поить коней! За работу!
Затем он критическим оком оглядел загон. Пять тысяч лошадей оставляют весьма внушительные следы своего пребывания.
— Думаю, пора преподать нашим послушникам еще один урок смирения, — тихо сказал он Бериту и громче добавил: — А когда вы с этим управитесь — беритесь за лопаты и тачки. Мы ведь не хотим накапливать лишний вес, верно, господа?
Берит не был еще полностью искушен в некоторых сложных разновидностях магии — эта часть пандионского обучения длится порой всю жизнь. Однако он продвинулся уже достаточно далеко, чтобы распознать игру со временем и расстоянием. Казалось, что гигантский плот едва ползет на юг, однако быстрая перемена погоды безоговорочно противоречила этому ощущению. Во-первых, у них должно было уйти гораздо больше времени на то, чтобы ускользнуть от нестерпимых холодов дальнего севера, а во-вторых, дни не могли так скоро удлиниться вновь.
Как бы то ни было и кто бы это ни устроил, но они — намного раньше, чем следовало, — прибыли к песчаному берегу в нескольких милях севернее Материона и начали сводить коней на берег с шатких бревен плота.
— Недолгое путешествие, — лаконически отметил Халэд, наблюдая за тем, как послушники выгружают на берег коней.
— Так ты заметил! — рассмеялся Берит.
— Они не особенно и скрывали. Когда брызги, намерзавшие на моей бороде, в один миг растаяли, я начал подозревать неладное. — Он помолчал. — Трудное это дело — учиться магии?
— Сама по себе магия не так уж и сложна. Главная трудность — изучить стирикский язык. В стирикском нет правильных глаголов. Они все неправильные, да к тому же у них девять спряжений.
— Пожалуйста, Берит, говори по-эленийски.
— Ты знаешь, что такое глагол?
— Более или менее знаю, но что такое спряжение? Бериту отчего-то стало легче — по крайней мере, Халэд знает не все на свете.
— Я помогу тебе разобраться, — заверил он друга. — Может быть, Сефрения что-нибудь придумает.
Солнце уже заходило, сверкая ослепительными красками, когда они въехали в жемчужно мерцающие ворота Огнеглавого Материона, и к тому времени, когда рыцари добрались до имперской резиденции, на город уже опустились сумерки.
— Что это с ними стряслось? — пробормотал Халэд, когда они миновали ворота резиденции.
— Ты о чем? — не понял Берит.
— Парень, для чего у тебя глаза? Стражники у ворот глядели на Спархока так, словно он вот-вот взорвется — или превратится в дракона. Говорю тебе, Берит, что-то здесь не так.
Рыцари церкви свернули по залитой сумеречным светом лужайке к своим казармам, а остальные с цокотом проскакали по подъемному мосту в ворота замка Эланы. Они спешились во внутреннем дворе при свете факелов и вошли в замок.
— Здесь даже хуже, — пробормотал Халэд. — Давай-ка держаться поближе к Спархоку, на случай, если придется утихомиривать его. Рыцари у подъемного моста, похоже, не на шутку боятся его.
Они поднялись по лестнице к королевским покоям. На привычном месте у дверей не было Миртаи, и это еще больше насторожило Берита. Халэд прав — что-то здесь определенно не так.
Император Сарабиан, в своем любимом лиловом камзоле и обтягивающих штанах, нервно вышагивал по синему ковру гостиной. Когда Спархок и Вэнион направились к нему, он, казалось, попятился и съежился.
— Ваше величество, — приветствовал его Спархок, наклонив голову. — Как приятно вновь вас увидеть. — Он огляделся. — Где Элана? — спросил он, положив шлем на стол.
— Э-э… минутку, Спархок. Как дела на Северном мысе?
— Более или менее так, как мы задумали. Киргон больше не повелевает троллями, но зато у нас теперь есть новая проблема, быть может, похуже прежней.
— Вот как?
— Мы все расскажем, когда Элана присоединится к нам. Это не настолько приятная история, чтобы повторять ее дважды.
Император беспомощно взглянул на своего министра иностранных дел.
— Поговорите с баронессой Мелидирой, принц Спархок, — предложил Оскайн. — У нас здесь кое-что случилось. Она была при этом, а потому лучше нас сможет ответить на ваши вопросы.
— Что ж, ладно, — голос Спархока прозвучал ровно, хотя и беспокойство Сарабиана, и уклончивый ответ Оскайна во все горло кричали о том, что произошло нечто недоброе.
Баронесса Мелидира сидела в своей постели, опершись спиной на гору подушек. На ней был очаровательный синий халатик, однако на левом плече белела широкая повязка. Баронесса была бледна, но ее глаза были холодны и тверды, как камень. У ее постели сидел Стрейджен в своем любимом камзоле из белого атласа. Лицо его выражало нешуточную тревогу.
— Ну наконец-то, — сказала Мелидира. Голос ее прозвучал жестко и деловито. Она метнула уничтожающий взгляд на императора и его советников. — Я вижу, принц Спархок, эти храбрые господа предоставили мне рассказать вам о том, что здесь случилось. Я постараюсь быть краткой. Пару недель назад вечером королева, Алиэн и я готовились ко сну. Вдруг в дверь постучали, и вошли четверо мужчин, которых мы вначале сочли пелоями: у них были обриты головы, они были одеты на пелойский манер — однако это были не пелои. Один из них был Крегер. Трое других — Элрон, барон Парок и Скарпа.