Спархок покорно отвернулся и уставился на ночное небо. Несколько знакомых созвездий на этом небе либо отсутствовали, либо находились не там, где он привык их видеть.

— Можешь повернуться, отец. — Голос Афраэли стал более звучным, вибрирующим. Он повернулся.

— Может быть, все-таки наденешь на себя хоть что-нибудь?

— Зачем?

— Просто сделай это, Афраэль. Исполни мой каприз.

— Как утомительно. — Она выхватила из пустоты нечто вроде покрывала из невесомого газа и небрежно обернулась им. — Так лучше?

— Не намного. Мы можем отправляться?

— Сейчас проверю. — На миг в ее глазах появилось отсутствующее выражение. — Они уже близко, — сообщила она. — Они куда-то свернули по дороге. Их легко отвлечь. А теперь слушай внимательно. Старайся сохранять спокойствие. Помни твердо, что я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Ты не упадешь.

— Откуда?

— Увидишь. Я бы сделала все иначе, но нам надо спешить, и я не хочу, чтобы Киргон успел узнать, где я нахожусь. Мы начнем понемногу, и у тебя будет время привыкнуть. — Афраэль слегка повернула голову. — Ну вот, они уже здесь. Можно начинать.

Спархок прислушался — и ему показалось, что он уловил отдаленный детский смех, хотя это мог быть лишь отзвук ветерка, заблудившегося в лесных кронах.

— Дай мне руку, — велела Афраэль. Спархок взял ее за руку. Рука была теплая, и это почему-то отчасти успокоило его.

— Смотри в небо, Спархок, — приказала немыслимо прекрасная женщина.

Спархок поднял лицо к небу и увидел над вершинами леса бледно светящийся краешек крадущейся по небу луны.

— Теперь можешь посмотреть вниз.

Они стояли в пустоте, футах в десяти над дрожащей поверхностью озерца. Все тело Спархока напряглось.

— Не делай этого! — резко прикрикнула Афраэль. — Расслабься. Ты только замедлишь нас, если мне придется волочить тебя по воздуху, как полузатопленную лодку.

Он попытался, но без особого успеха. Впрочем, его не покидала уверенность, что зрение обманывает его. Он ощущал под ногами что-то твердое. Спархок даже потопал ногой — он стоял на чем-то невидимом, но прочном, как земля.

— Это ненадолго, — сказала богиня. — Скоро тебе это не понадобится. Мне всегда приходится подставлять что-то твердое под ноги Сефрении… — Голос ее оборвался странным всхлипом. — Пожалуйста, Спархок, возьми себя в руки, — умоляюще проговорила она. — Нам надо спешить. Смотри на небо. Сейчас мы поднимемся выше.

Он ничего не почувствовал — ни движения воздуха, ни сосущей пустоты в желудке, но, когда он вновь взглянул вниз, полянка и зачарованное озерцо съежились до размеров пятнышка. Огоньки Бересы мерцали в крохотных оконцах, и лунный свет протянулся длинной сияющей полосой, рассекая гладь Тамульского моря.

— Все в порядке? — интонации несомненно принадлежали Афраэли, но ее голос и внешность изменились самым решительным образом. В ее лице странно смешались черты Флейты и Данаи, превращая ее во взрослую женщину, которая непостижимо была и той и другой. Вместо ответа Спархок вновь топнул по твердому ничто у себя под ногами.

— Когда мы полетим, я не смогу это удержать, — предостерегла она. — Мы будем двигаться чересчур быстро. Держи меня за руку, но смотри, не переломай мне пальцы.

— Тогда не делай ничего, что застало бы меня врасплох. Ты собираешься отрастить крылья?

— Вот еще глупости! Я же не птица, Спархок. Крылья были бы мне только помехой. Просто выпрямься и расслабься. — Афраэль внимательно взглянула на него. — Ты держишься совсем неплохо. Сефрения обычно к этому времени уже бьется в истерике. Может быть, тебе будет легче сидеть?

— На чем?

— Неважно. Пожалуй, нам лучше стоять. Сделай глубокий вдох, и начнем.

Спархок обнаружил, что когда смотришь вверх, становится легче. Любуясь звездами и недавно взошедшей луной, он не видел пугающей пустоты под ногами.

Не было ни ощущения, что они движутся, ни свиста ветра в ушах, ни хлопанья плаща. Спархок сжимал руку Афраэли и не сводил глаз с луны, которая лениво отдалялась к югу.

Затем от земли начало подниматься бледное, опалово мерцающее свечение.

— Этого только недоставало, — пробормотала богиня.

— Что случилось? — голос Спархока прозвучал неожиданно пискливо.

— Облака.

Спархок посмотрел вниз — и увидел под собой сказочный мир. Рыхлая облачная пелена, мерцая в лунном свете, протянулась, насколько хватало глаз. Горы туманного воздуха вздымались на волнистой невесомой равнине, и облачные колонны и башенки стояли тут и там, словно часовые. С восторгом Спархок взирал на скользивший под ними, залитый лунным светом облачный пейзаж.

— Какая красота, — пробормотал он.

— Возможно, но я не могу разглядеть землю.

— Мне так больше нравится.

— Мне нужны ориентиры, Спархок. Я не вижу, где нахожусь, а потому не знаю, куда лечу. Беллиом может отыскать любое место по одному его названию, а я — нет. Я должна видеть землю, а облака ее заслоняют.

— Почему же ты не используешь звезды?

— Что?

— Так делают моряки в открытом море. Звезды неподвижны, а потому моряки выбирают определенную звезду и прокладывают путь, правя на нее.

Наступило долгое молчание, и облачный мир под ногами, стремительно убегавший назад, замедлил свой бег и наконец замер.

— Иногда, Спархок, ты бываешь такой умный, что просто невозможно это стерпеть, — язвительно проговорила Богиня, державшая его за руку.

— Ты хочешь сказать, что тебе это даже никогда не приходило в голову? — недоверчиво спросил он.

— Я редко летаю ночами, — ответила она таким тоном, словно защищалась. — Спускаемся. Мне нужно отыскать ориентиры.

Они стали опускаться, и облака рванулись им навстречу, а потом они погрузились в густой липкий туман.

— Так они состоят из тумана? — спросил Спархок с удивлением, имея в виду облака.

— А ты думал, из чего?

— Не знаю. Я об этом прежде никогда не думал. Просто мне почему-то кажется это странным.

Они прошли сквозь облака и очутились ниже — облака, уже не омытые лунным светом, нависали над их головой грязным непроницаемым пологом. Земля далеко внизу утопала в кромешной тьме. Они плыли в воздухе, поворачивая то влево, то вправо и стараясь разглядеть хоть что-то приметное.

— Вон там, — показал наконец Спархок. — Много огней — должно быть, крупный город.

Они двинулись в этом направлении, притягиваемые светом, словно беспечные ночные насекомые. Когда Спархок посмотрел вниз, его охватило чувство нереальности. Город, лежавший под ними, был совсем крошечным. Словно пригоршня детских кубиков, рассыпался он на краю протяженного озера. Спархок поскреб щеку, вспоминая карту.

— Это, должно быть, Супаль, — сказал он. — Тогда это озеро — Арджунское море… — Спархок осекся — у него вдруг пошла кругом голова. — Афраэль, отсюда до Бересы добрых триста лиг! Почти тысяча миль!

— Совершенно верно — если только это Супаль.

— Что же еще? Арджунское море — единственный крупный водоем в этой части континента, а Супаль как раз на восточном его берегу. На юге — Арджун, а на западе — Тиана. — Потрясенный Спархок воззрился на нее. — Тысяча миль!.. А мы покинули Бересу всего полчаса назад. С какой же скоростью мы летим?

— Какое это имеет значение? Мы добрались сюда, а это самое главное. — Юная красавица, державшая за руку Спархока, задумчиво огляделась. — Диргис к западу отсюда, так что нам не надо лететь прямо на север. — Она начала поворачивать их в воздухе, покуда они не оказались лицом к северо-западу. — Пожалуй, так. Не поворачивай головы, Спархок. Смотри в этом направлении. Сейчас мы снова поднимемся, и ты отыщешь нужную звезду.

Они стремительно взлетели, пронизав облака, и Спархок сразу увидел знакомое созвездие.

— Вон там, — указал он. — Пять звезд в виде собачьей головы.

— В жизни не видывала подобной собаки.

— Напряги воображение. Как это тебе никогда не приходило в голову держать путь по звездам? Афраэль пожала плечами.

— Наверное потому, что я вижу дальше, чем ты. Для тебя небо гладкое — что-то вроде перевернутой чаши, на которой нарисованы звезды, все на одном расстоянии от тебя. Вот почему тебе кажется, что эти звезды образуют собачью голову. Я этого не вижу, потому что знаю, как они далеки друг от друга. Не своди глаз со своей собаки, Спархок. Дай мне знать, если мы свернем с курса.

И вновь залитый лунным светом облачный край стремительно заскользил под ними. Какое-то время они летели молча.

— А знаешь, — сказал Спархок, — это не так уж плохо. Во всяком случае, когда привыкнешь.

— Куда лучше, чем ходить пешком, — отозвалась облаченная в невесомый газ богиня.

— Вначале, правда, у меня волосы вставали дыбом.

— Сефрения так и не сумела продвинуться дальше. Она начинает визжать от ужаса, едва ее ноги отрываются от земли.

— Погоди-ка, — сказал Спархок, кое о чем вспомнив. — Когда мы убили Гверига и похитили Беллиом, ты поднялась из пропасти, и она прошла к тебе по воздуху. Она вовсе не визжала от ужаса.

— Не визжала. Это был, пожалуй, самый отважный поступок в ее жизни. Я едва не лопнула от гордости за нее.

— Она была в сознании? Я имею в виду — когда вы нашли ее?

— Она то теряла сознание, то вновь приходила в себя. У нее хватило сил сказать нам, кто напал на нее. Я замедлила ее сердцебиение и уняла боль. Сейчас она очень спокойна. — Голос Афраэли задрожал. — Она ждет смерти, Спархок. Она чувствует рану в сердце и знает, что это означает. Когда я уходила, она передавала Ксанетии свои последние слова для Вэниона. — Юная богиня подавила всхлип. — Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

— Конечно. — Спархок на миг отвел глаза от созвездия, мерцавшего в ночном небе. — Там, впереди, в облаках видны горы.

— Значит, мы почти у цели. Диргис расположен в большой долине, которая лежит как раз за этим кряжем.

Их стремительный полет начал замедляться. Они пролетели над снежными пиками южного отрога Атанских гор, пиками, которые высились среди облачного моря, точно ледяные острова, и обнаружили, что над долиной колышется лишь тонкий облачный слой.

Невесомые, как пух одуванчика, они спустились к поросшим лесом холмам и ущельям долины. Лунный свет вымыл из пейзажа все цвета, придав ему взамен небывалую четкость. Слева, чуть в отдалении, мерцала горстка огней — красноватый отлив факелов на узких улочках и золотистое сияние свечей в крохотных окнах.

— Это Диргис, — сказала Афраэль. — Мы опустимся на землю за пределами города. Мне, пожалуй, понадобится опять переменить облик, прежде чем мы войдем в город.

— Либо это, либо надень что-нибудь еще.

— Тебя это в самом деле так волнует, Спархок? Неужели я уродлива?

— Нет. Совсем наоборот — и это волнует меня еще больше. Я не могу связно думать, Афраэль, когда ты стоишь рядом нагая.

— Я ведь не женщина, Спархок, — во всяком случае, не в том смысле, который тебя так волнует. Неужели ты не можешь думать обо мне, как, скажем, о кобылице или оленихе?

— Нет. Не могу. Займись делом, Афраэль. Не уверен, что нам так уж нужно обсуждать, как именно я о тебе думаю.

— Ты краснеешь, Спархок?

— По правде говоря, да. Может, покончим с этим?

— А знаешь, это очень мило.

— Может, хватит?

Они опустились на землю в укромной лощине примерно в полумиле от окраин Диргиса, и Спархок вновь отвернулся, ожидая, пока Богиня-Дитя примет более привычный облик стирикской девочки, которую все они знали как Флейту.

— Так лучше? — спросила она, когда он обернулся.

— Гораздо. — Спархок подхватил ее на руки и поспешил к городу, широко шагая длинными ногами. Он сосредоточился на ходьбе — это помогало ему не думать.

— Они вошли в город, свернули с главной улицы и остановились перед большим двухэтажным зданием.

— Это здесь, — сказала Афраэль. — Войдем и поднимемся по лестнице. Я сделаю так, что трактирщик нас не увидит.

Спархок рывком распахнул дверь, пересек зал на первом этаже и поднялся по лестнице.

Когда они вошли, Ксанетия, окутанная сиянием, бережно обнимала Сефрению. Женщины расположились на узкой кровати в небольшой комнате, стены которой были сложены из грубо отесанных бревен. Это была одна из тех уютных чистеньких комнат, какие можно отыскать по всему миру, в любой гостинице, расположенной в горах. Здесь были изразцовая печь, пара кресел, и у каждой кровати стоял ночной столик. Две свечи бросали золотистый свет на женщин на постели. Одеяние Сефрении спереди было залито кровью, и ее бледное лицо подернула предсмертная серость. Спархок взглянул на него — и его охватила жгучая ярость.

— За это я причиню Заласте боль! — прорычал он по-тролличьи.

Афраэль озадаченно посмотрела на него, затем тоже заговорила на гортанном наречии троллей.

— Твоя мысль хорошая, Анакха, — свирепо согласилась она. — Причини ему много боли. — Душераздирающие звуки слова, которым в языке троллей обозначалась «боль», отчего-то лучше всего выражали их состояние.

— Впрочем, его сердце все равно принадлежит мне, — добавила Афраэль и повернулась к Ксанетии. — Есть какие-нибудь перемены? — спросила она уже по-тамульски.

— Ни малейших, о Божественная, — безмерно усталым голосом ответила дэльфийка. — Я отдаю дорогой нашей сестре собственную силу, дабы поддержать ее существование, однако же сила моя почти исчерпалась. Скоро умрет она, а вслед за нею и я.

— Нет, милая Ксанетия, — с силой сказала Афраэль, — этого я не допущу. Однако же не страшись. Здесь Анакха, и при нем Беллиом, который спасет вас обеих.

— Но сие недопустимо! — воскликнула Ксанетия. — Сие подвергнет опасности жизнь королевы Эланы! Уж лучше пусть умрем мы обе, я и моя сестра.

— Не надо самопожертвований, Ксанетия, — едко бросила Афраэль. — У меня от таких слов зубы ноют. Поговори с Беллиомом, Спархок. Узнай, как мы должны все проделать.

— Голубая Роза, — позвал Спархок, касаясь пальцами шкатулки, скрытой под матросской робой.

«Я внемлю тебе, Анакха», — голос Беллиома прозвучал в его сознании едва слышным шепотом.

«Мы прибыли туда, где лежит смертельно раненная Сефрения».

«Хорошо».

«Что делать нам теперь? Молю тебя, Голубая Роза, не подвергай еще большей опасности мою подругу».

«Мольба твоя недостойна, Анакха, ибо говорит она о недостатке веры. Начнем же. Преклони свою волю передо мною. Твоими устами должен я говорить с анарой Ксанетией».

Странная, отрешенная апатия нахлынула на Спархока, и он ощутил, как его сознание непостижимым образом отделяется от тела.

— Внемли мне, Ксанетия. — Странно изменившийся голос тем не менее принадлежал Спархоку, однако он не ощущал, что говорит.

— Со всем вниманием, Творец Миров, — изможденным голосом отозвалась Ксанетия.

— Пусть Богиня-Дитя поддержит свою сестру. Мне понадобятся твои руки.

Афраэль проскользнула на кровать и бережно приняла Сефрению из рук Ксанетии.

— Возьми шкатулку, Анакха, — приказал Беллиом, — и передай ее анаре Ксанетии.

Спархок неловкими дергающимися движениями высвободил шкатулку из-под рубахи и стянул через голову кожаный ремешок.

— Собери вокруг себя всю умиротворенность, что вложило в тебя проклятие Эдемуса, Ксанетия, — продолжал Беллиом, — и заключи шкатулку — и суть мою — в свои руки, дабы твой покой снизошел на то, что будет в твоих руках.

Ксанетия кивнула и, протянув сияющие руки, взяла шкатулку у Спархока.

— Очень хорошо. Теперь заключи Богиню-Дитя в свои объятия. Обними ее и передай ей меня.

Ксанетия обхватила руками разом Афраэль и Сефрению.

— Превосходно. Разум твой быстр, Ксанетия. Так даже лучше. Афраэль, открой шкатулку и возьми меня. — Беллиом помолчал. — Без шуток, — предостерег он Богиню-Дитя, не прибегая на сей раз к архаичной речи. — Не пытайся уловить меня своими хитростями и нежными касаниями.

— Не говори глупостей, Творец Миров.

— Ведома ты мне, Афраэль, и ведомо мне, что ты куда опаснее, нежели был Азеш и есть Киргон. Устремим же все свои силы на то, чтобы исцелить сестру твою.

Богиня-Дитя открыла шкатулку и вынула сияющую Сапфирную Розу. Спархок с изумлением заметил, что слепяще-белое свечение Ксанетии обрело голубоватый оттенок, смешавшись с сиянием Беллиома.

— Приложи меня, подобно целительному снадобью, к ране, дабы мог я исправить вред, причиненный Заластой.

Спархок был солдатом и хорошо разбирался в ранах. Он похолодел, увидев глубокую кровоточащую рану под левой грудью Сефрении.

Афраэль бережно приложила к ране Беллиом.

Голубое свечение окутало Сефрению. Она приподняла голову.

— Нет, — слабым голосом проговорила она, пытаясь оттолкнуть руку Афраэли.

Спархок поспешно взял ее руки в свои.

— Не тревожься, матушка, — сказал он мягко, — мы обо всем позаботились.

Рана в груди Сефрении сомкнулась, оставив уродливый багровый шрам. Затем, у них на глазах, под воздействием Сапфирной Розы шрам стянулся в тонкую белую ниточку, которая все бледнела и бледнела и в конце концов исчезла.

Сефрения зашлась в кашле — булькающем, клокочущем кашле, какой бывает обычно у спасенных из воды людей.

— Передай мне вон тот таз, Спархок, — приказала Афраэль. — Ей нужно очистить от крови легкие.

Спархок взял с ночного столика большой неглубокий таз и протянул ей.

— Вот, — добавила она, — забери это. — Она вернула Спархоку уже закрытую шкатулку, взяла таз и подставила его под подбородок Сефрении.

— Вот и хорошо, — ободряюще приговаривала она, когда маленькая женщина начала с надрывом выкашливать сгустки свернувшейся крови. — Избавься от нее, так и надо.

Спархок отвел глаза. Процедура была не из приятных.

«Будь спокоен, Анакха, — мягко проговорил в его сознании голос Беллиома. — Враги твои остались в неведении о том, что произошло. — Камень помолчал. — Надобно мне отдать должное Эдемусу, ибо он весьма хитроумен. Сдается мне, никто более не постиг всей истинной важности совершенного им. Прокляв детей своих, тем самым надежно укрыл он их от врагов. Существо мое содрогается при мысли о том, какую боль довелось ему испытать».

«Я не понимаю», — откровенно сознался Спархок.

«Благословение, Анакха, звенит и рассыпается в сиянии, точно звон колокольцев, проклятие же темно и безмолвно. Будь свет, что исходит от анары Ксанетии, благословением, весь мир услышал бы и узнал заключенную в нем безмерную любовь, однако же Эдемус сделал сей свет проклятием, и в том его мудрость. Проклятые изгнаны и сокрыты, и никто — ни люди, ни боги — не в силах услышать и узнать время их появления либо ухода. Взяв шкатулку в руки свои, анара Ксанетия сокрыла целиком звук и ощущение моего присутствия; когда же обняла она Афраэль и Сефрению и укрыла их в сияющей своей тьме, никто живой не сумел учуять меня. Подруга твоя в безопасности — пока. Враги твои не ведают о том, что случилось».

Сердце Спархока воспарило.

«Всем сердцем, Голубая Роза, сожалею я о том, что мне недостало веры», — искренне извинился он.

«Виной сему твое горе, Анакха. Всем сердцем я прощаю тебя».

— Спархок! — голос Сефрении прошуршал слабым шепотом.

— Да, матушка? — Он быстро шагнул к кровати.

— Тебе не следовало соглашаться на это. Ты подверг Элану страшной опасности. Я думала, ты крепче.

— Все в порядке, Сефрения, — заверил он. — Беллиом только что мне все объяснил. Никто ничего не узнал о том, что мы лечили тебя.

— Как же так?

— Все дело в присутствии Ксанетии — и в ее прикосновении. Беллиом говорит, что она совершенно заглушила все происходящее. Как я понял, причина тут в различии между благословением и проклятием. Как бы там ни было, Элане ничего не грозит. Как ты себя чувствуешь?

— Как полуутопленный котенок, если тебе так хочется это знать, — слабо улыбнулась она. И, вздохнув, добавила: — Я бы никогда не поверила, что Заласта способен на такое.

— Я заставлю его пожалеть о том, что ему вообще пришла в голову эта мысль, — мрачно проговорил Спархок. — Я вырву у него сердце, поджарю на вертеле и поднесу Афраэли на серебряном блюде.

— Ну разве он не милый мальчик? — с нежностью проговорила Афраэль.

— Нет, — голос Сефрении прозвучал неожиданно твердо. — Я одобряю эту идею, дорогие мои, но я не хочу, чтобы Заластой занимались вы. Он хотел убить меня, значит, мне и решать, кто получит его.

— По-моему, это справедливо, — признал Спархок.

— Что ты задумала, Сефрения? — спросила Афраэль.

— Вэнион выйдет из себя, когда узнает об этом случае. Я не хочу, чтобы он буйствовал и ломал мебель, а потому намерена вручить ему Заласту — перевязанного розовой ленточкой.

— И все-таки, — упрямо сказала Афраэль, — я получу его сердце!