— Можешь ты попросить Гхномба сделать так, чтобы мы понимали, о чем говорят люди? — спросил Улаф.

— Зачем? Для чего это нужно? — безмерно удивился Блокв.

— Если мы узнаем, что они говорят, мы узнаем, кого из этого стада нам нужно выслеживать, — пояснил Тиниен. — Мы найдем тех, кто знает, где злые люди.

— Разве они все этого не знают? — изумленно спросил Блокв.

— Нет, не знают. Только некоторые.

— Люди очень странные. Я поговорю с Гхномбом. Может быть, он поймет. — Тролль поднялся, нависнув над ними. — Я поговорю с Гхномбом, когда вернусь.

— Куда ты идешь? — вежливо спросил Тиниен.

— Я голоден. Я съем собаку. Потом я вернусь и поговорю с Гхномбом. — Он помолчал. — Я могу принести собаку для вас, если вы тоже голодны.

— Э-э… нет, Блокв, спасибо, — поспешно ответил Тиниен. — Я сейчас что-то не голоден. Впрочем, хорошо, что ты спросил об этом.

— Мы сейчас в одной стае, — пожал плечами Блокв. — Так делать хорошо. Правильно. — И он косолапо зашагал по улице.

— На самом деле это не так уж далеко, — говорила Афраэль сестре, когда они вместе с Ксанетией ехали из долины, где стоял Дэльфиус, к Диргису, городку в Южном Атане, — но Эдемус все еще не слишком охотно помогает нам, так что лучше мне не забывать о хороших манерах. Он бы мог оскорбиться, если бы я начала плутовать с расстоянием там, где живут его дети.

— Прежде ты никогда не употребляла этого слова, — заметила Сефрения.

— Должно быть, влияние Спархока, — отозвалась Богиня-Дитя. — Это весьма полезное слово. Оно маскирует вещи, о которых мы предпочитаем не говорить при посторонних. В Диргисе мы будем достаточно далеко от долины дэльфов, и уж там я смогу плутовать, сколько мне заблагорассудится.

— Как ты полагаешь, Божественная, много ли времени займет у нас дорога в Натайос? — спросила Ксанетия. Дэльфийка вновь изменила цвет волос и кожи и приглушила сияние, чтобы скрыть от посторонних глаз свою истинную сущность.

— Несколько часов, не больше, — пожала плечами Афраэль, — реального времени, конечно. Я не умею прыгать с места на место, подобно Беллиому, но при необходимости могу перемещаться довольно быстро. Если понадобится поспешить, я отнесу вас в Натайос по воздуху.

Сефрения содрогнулась.

— Мы не настолько спешим, Афраэль. Ксанетия озадаченно взглянула на свою стирикскую сестру.

— Ее тошнит от полетов, — пояснила Афраэль.

— Вовсе нет, — возразила Сефрения, — я просто пугаюсь до полусмерти. Это ужасно, Ксанетия. За минувшие три столетия я летала с Афраэлью раз пять и всякий раз потом несколько недель приходила в себя.

— Я ведь все время говорю тебе, Сефрения, что не надо смотреть вниз, — сказала Афраэль. — Если бы ты просто смотрела на облака, а не на землю, все было бы гораздо проще.

— Я ничего не могу с собой поделать, Афраэль, — отвечала Сефрения.

— Неужто это и впрямь так страшно, сестра моя? — спросила Ксанетия.

— Ты и представить себе не можешь, Ксанетия, насколько страшно. Когда скользишь в пустоте, а под ногами у тебя только пять тысяч футов воздуха… Это чудовищно!

— На сей раз я устрою все по-другому, — заверила ее Афраэль.

— Я немедля начну сочинять благодарственную молитву.

— Переночуем в Диргисе, — сказала Афраэль, — а с утра выедем в Натайос. Мы с Сефренией спрячемся в лесу, Ксанетия, а ты отправишься в город на разведку. Если мама там, мы очень скоро покончим с нашей общей бедой. Едва Спархок будет точно знать, где она, он обрушится на Скарпу и его родителя, точно мстительная гора. От Натайоса после этого и развалин не останется — только большая дыра в земле.

— Он действительно видел их, — говорил Телэн. — Он слишком подробно их описал, чтобы это была выдумка.

Юный вор только что вернулся из путешествия по злачным кварталам Бересы.

— Что он за человек? — спросил Спархок. — Дело слишком важное, чтобы полагаться на случайные сплетни.

— Это дакит, — отвечал Телэн, — бродяга из Джуры. Его интересует не политика, а тугая мошна. К армии Скарпы он присоединился главным образом оттого, что предвкушал грабежи в Материоне. Словом, его трудно назвать человеком с высокими идеалами. Когда он оказался в Натайосе и обнаружил, что придется не только грабить, но и драться, его интерес к этому предприятию слегка приугас. Как бы то ни было, я наткнулся на него в одной из паршивейших таверн, какие мне доводилось видеть, и он был вусмерть пьян. Поверь мне, Фрон, он был не в том состоянии, чтобы лгать. Я сказал ему, что подумываю поступить на службу в армию Скарпы, и он с почти отцовской заботой принялся меня отговаривать: не вздумай, мол, сынок, это гиблое дело, и все такое прочее. Он сказал, что Скарпа — свихнувшийся маньяк, который считает себя непобедимым и полагает, что сможет одним щелчком одолеть атанов. Он так или иначе уже подумывал о том, чтобы дезертировать, и тут в Натайос вернулся Скарпа, а с ним — Крегер, Элрон и барон Парок. Они везли с собой королеву и Алиэн, и у ворот их встречал Заласта. Дакит оказался поблизости и услышал их разговор. Заласта, видимо, еще не забыл, что такое хорошие манеры, потому что его разозлило, как Скарпа обращался с пленницами. Они поссорились, и Заласта чарами скрутил своего сынка в тугой узел. Я так думаю, Скарпа довольно долго извивался, как червяк на раскаленном камне. Потом Заласта увел женщин в большой дом, где для них были приготовлены комнаты. Судя по словам этого дезертира, дом обставлен почти роскошно — если не считать решеток на окнах.

— Его могли обучить этому рассказу, — с горечью проговорил Спархок. — Быть может, он был не настолько пьян, как казался.

— Поверь мне, Фрон, он здорово нализался, — заверил его Телэн. — По дороге в таверну я срезал кошелек — просто так, практики ради, — и денег у меня хватало. Я влил в него столько хмельного, что хватило бы и полк напоить.

— Фрон, я думаю, что он прав, — вставил Стрейджен. — Его рассказ чересчур подробен для вымысла.

— А если этого дезертира послали сюда для того, чтобы обвести нас вокруг пальца, с какой стати он стал бы тратить драгоценное время на мальчишку-карманника? — резонно добавил Телэн. — Все мы выглядим не такими, как запомнил нас Заласта, и я сомневаюсь, что даже ему может прийти в голову, что Ксанетия и Сефрения сообща наколдовали нам новые лица.

— И все же, — сказал Спархок, — я считаю, что торопиться не следует. Не сегодня-завтра Афраэль доставит в Натайос Ксанетию, а уж Ксанетия наверняка сумеет выяснить, кто именно сидит под замком в этом доме.

— Но мы бы могли покуда хотя бы перебраться поближе к Натайосу, — возразил Стрейджен.

— Зачем? Расстояние ничего не значит для моего синего друга. — Спархок коснулся ладонью шкатулки, оттопыривавшей рубашку на его груди. — Как только я буду точно знать, что Элана там, мы нанесем визит Заласте и его ублюдку. Я могу даже пригласить с собой Кхвая. Меня крайне занимает то, что он приготовил им обоим.

Дневной свет вдруг обрел былую яркость, и жители Супаля разом перестали прыгать и дергаться, как марионетки, обретя нормальную человеческую походку. У них ушло полдня на то, чтобы объяснить Гхномбу, почему им нужно вернуться в реальное время, и бог еды до сих пор сомневался, так ли это необходимо.

— Я подожду тебя вон в той таверне, дальше по улице, — сказал Тиниен, когда они с Улафом вышли в узкий проулок. — Ты помнишь пароль?

Улаф что-то проворчал.

— Я не задержусь, — сказал он и, перейдя через улицу, направился к двоим всадникам, которые только что въехали в город.

— Занятное у тебя седло, приятель, — обратился он к одному из всадников, человеку средних лет, с перебитым носом, который восседал на чалом жеребце. — Из чего оно сделано — из стриженого барашка?

Берит ошеломленно взглянул на него, затем окинул быстрым взглядом узкую улочку у восточных ворот Супаля.

— Я как-то забыл спросить об этом седельщика, сержант, — ответил он, приметив потрепанную форменную куртку светловолосого эленийца. — Да, кстати, — может быть, ты дашь мне и моему юному другу один совет.

— Советы я даю бесплатно. Валяй спрашивай.

— Не знаешь, где здесь, в Супале, приличный трактир?

— Тот, в котором остановились мы с другом, вполне недурен. Он в трех улицах отсюда, — Улаф жестом указал направление. — На нем болтается вывеска с изображением вепря — хотя рисунок мало напоминает вепрей, которых мне доводилось видеть.

— Мы заглянем туда.

— Может быть, вы встретитесь там со мной и моим другом. После ужина мы обычно сидим в пивной.

— Мы заглянем и туда — если решим остановиться именно в этом трактире.

Улаф кивнул и зашагал вверх по улице, направляясь к таверне. Он вошел внутрь и присоединился к Тиниену, который сидел за столом у очага.

— Куда ты девал нашего косматого друга? — спросил он.

— Он отправился поискать еще одну собаку, — ответил Тиниен. — Тут ты, видно, сделал промашку, сержант. Похоже, собаки пришлись ему по вкусу. Если мы задержимся в Супале, здесь не останется ни одной шавки.

Улаф сел за стол и откинулся на спинку стула.

— Я тут встретил на улице одного эленийца, — сказал он достаточно громко, чтобы его могли расслышать остальные посетители таверны.

— Вот как? — небрежно отозвался Тиниен. — Астелийца или эдомца?

— Трудно сказать. Ему когда-то перебили нос, так что нелегко понять, откуда он родом. Он искал при личный трактир, и я посоветовал ему тот, в котором мы остановились. Может, мы с ним там и увидимся. Приятно будет для разнообразия послушать элений скую речь. Надоело мне это тамульское лопотанье. Если ты уже допиваешь свое пиво, почему бы нам не прогу ляться к гавани и не поискать кого-нибудь, кто пере правил бы нас через озеро в Тиану?

Тиниен одним глотком осушил кружку.

— Пошли, — сказал он вставая.

Они вышли из таверны и, заведя какой-то пустячный разговор, направились к знакомому трактиру — неспешной походкой людей, у которых нет никаких срочных дел.

— Взгляну-ка я на подкову на левой передней ноге моей лошадки, — сказал Улаф, когда они подошли к трактиру. — Иди сам. Встретимся в пивной.

— Где же еще? — хохотнул Тиниен. Халэд, как и ожидал Улаф, был в конюшне, делая вид, что чистит скребницей Фарэна.

— Я вижу, вы с другом решили-таки остановиться здесь, — небрежно заметил рослый талесиец.

— Здесь удобно, — пожал плечами Халэд.

— А теперь слушай внимательно, — Улаф перешел на едва различимый шепот. — Мы тут кое-что разузнали. Здесь, в Супале, ничего не произойдет. Вы получите очередное послание.

Халэд кивнул.

— Там будет сказано, что вы должны переправиться через озеро в Тиану. На судне будьте осторожны и следите за тем, что говорите. На борту будет соглядатай — арджунец с длинным шрамом на щеке.

— Я буду начеку, — сказал Халэд.

— В Тиане вы получите другое послание, — продолжал Улаф. — Вам будет велено обогнуть озеро и направиться в Арджун.

— Это слишком долгий путь, — возразил Халэд. — Мы ведь можем выехать отсюда по тракту и добраться в Арджун в два раза быстрее.

— Видимо, они не хотят, чтобы вы добрались туда слишком быстро. Должно быть, у них и без вас дел полно. Не могу поручиться за это, но, скорее всего, из Арджуна вас направят в Дираль. Если Келтэн прав и Элана в Натайосе, это будет самый логичный ход.

Халэд вновь кивнул.

— Я скажу Бериту. Думаю, нам с ним лучше держаться подальше от здешней пивной. Я уверен, что за нами следят, и, если мы начнем заводить разговоры с другими эленийцами, наши враги насторожатся.

Кони, стоявшие в конюшне, вдруг начали ржать и бешено лягаться, молотя копытами по стойлам.

— Что это с ними? — удивился Халэд. — И чем это здесь так воняет?

Улаф шепотом выругался. Затем он повысил голос и заговорил на языке троллей:

— Блокв, нехорошо приходить так в логово людей. Ты съел собаку, и люди и их животные могут учуять тебя.

Ответом ему было оскорбленное молчание — незримый спутник Улафа покинул конюшню.

Бетуана и Энгесса в лоснящейся одежде из шкур выдры сопровождали Вэниона и его рыцарей в пути на юг от Сарны. По предложению Энгессы они повернули к западу, чтобы спуститься с гор в Восточной Кинезге.

— Мы следили за ними, Вэнион-магистр, — говорил рослый атан, бежавший вровень с конем Вэниона. — Их главные полевые склады примерно в пяти лигах к западу от границы.

— У вас есть какие-нибудь неотложные дела, ваше величество? — спросил Вэнион у Бетуаны, бежавшей по другую сторону от него.

— Ничего срочного. Что у тебя на уме?

— Раз уж мы все равно здесь, не свернуть ли нам немного с пути и не сжечь ли их склады? Мои рыцари что-то разболтались, а хорошая драка укрепляет дисциплину.

— Сейчас довольно холодно, — заметила она с едва заметной усмешкой. — Добрый костер был бы как раз кстати.

— Так зажжем его?

— Почему бы и нет?

Кинезганские склады занимали около пяти акров земли. Они располагались в каменистой безлесной впадине, и охранял их полк кинезганцев в традиционных развевающихся одеяниях. Увидев приближавшуюся колонну рыцарей в доспехах, охранники галопом поскакали навстречу им. Этот маневр нельзя было назвать иначе, как только тактическим промахом. Покрытая гравием кинезганская пустыня была ровной и лишенной естественных препятствий, и ничто не могло сдержать атаку рыцарей церкви. Противники сшиблись с оглушительным лязгом и грохотом, и рыцари после мгновенного промедления двинулись дальше, топча подкованными копытами своих коней тела убитых и раненых, а ржущие кони кинезганцев между тем в ужасе уносились прочь.

— Впечатляюще, — признала Бетуана, бежавшая рядом с Вэнионом. — Но разве это не утомительно — долгие месяцы терпеть вес — и запах — доспехов ради двух минут удовольствия?

— Всякий способ ведения боя имеет свои недостатки, ваше величество, — ответил Вэнион, поднимая забрало. — По крайней мере, половина смысла подобных атак в том, чтобы убедить противника не ввязываться в схватку. Зачастую это помогает избежать больших потерь.

— Репутация безжалостного воина — тоже хорошее оружие, Вэнион-магистр, — согласилась Бетуана.

— Нам это по душе, — усмехнулся он. — А теперь разведем костер, чтобы ваше величество могли погреть около него свои пальчики.

— С удовольствием, — усмехнулась она в ответ.

Прямо перед ними, преграждая дорогу к складам, высился пыльный холм, напоминавший формой слегка закругленную пирамиду. Вэнион жестами приказал своим рыцарям рассыпаться и с двух сторон обогнуть холм, чтобы обрушиться на главные склады армии Киргона. Рыцари помчались вперед галопом, с тем оглушительным стальным лязгающим грохотом, который знаменует собой неумолимую непобедимость.

И тут холм зашевелился. Пыль, лежавшая на нем, поднялась в воздух огромным облаком, и два гигантских крыла развернулись во всей своей непроглядной черноте, обнажив конусообразный лик Клааля. Адская тварь взревела, скаля огненные, брызжущие молниями клыки.

И тогда из-под огромных крыльев появилась армия, подобной которой Вэниону еще не доводилось видеть.

Солдаты были ростом с атанов и гораздо массивнее их. Широкие плечи были обнажены, и стальные нагрудники прилегали к их торсам, точно вторая кожа, подчеркивая узлы напряженных мускулов. Шлемы были увенчаны диковинными украшениями — рога, острые и ветвистые, жесткие стальные крылья, а маски-забрала, подобно нагрудникам, плотно облегали лица, явно повторяя черты каждого воина. Эти стальные лица были нечеловеческими. От немыслимо широкого лба они резко сужались к заостренному подбородку, напоминая голову самого Клааля. Глаза-щели яростно сверкали, а вместо носа была лишь пара дырочек. Разинутые рты стальных масок ощерились зловещими рядами хищных острых зубов.

Солдаты кишели под крыльями Клааля, и молнии, брызжущие из его оскаленной пасти, плясали вокруг них. Они размахивали оружием — помесь палицы и топора, адская сталь, извлеченная из худших кошмаров.

Они были слишком близко, чтобы можно было успеть скомандовать отступление, и рыцари, скакавшие громыхающим галопом, были обречены прежде, чем сумели понять, что за враг появился перед ними.

Столкновение двух армий сотрясло землю, и мощный стальной лязг тотчас сменился хаосом страшных звуков — удары, крики, предсмертное ржание коней, треск рвущегося металла.

— Труби отступление! — прорычал Вэнион командиру генидианцев. — Выверни себя в рог наизнанку! Отводи людей!

Резня была чудовищной. Нечеловеческое войско Клааля рвало в куски коней и людей. Вэнион со всей силы пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Магистр пандионцев проткнул копьем стальной нагрудник одного из чужаков и увидел, как кровь — во всяком случае, он полагал, что эта густая желтая жидкость должна быть кровью, — хлынула потоком из стальных уст маски. Тварь отскочила, но все еще яростно размахивала своим грозным оружием. Тогда Вэнион выпустил древко копья, оставив тварь проколотой насквозь, как жаркое на вертеле, и выхватил меч.

Ему пришлось потрудиться в поте лица. Чужак сносил удары, которые рассекли бы человека пополам. Все-таки в конце концов Вэнион разрубил противника — как крестьянин срубает жилистый, неподатливый терновый куст.

— Энгесса! — пронзительный крик Бетуаны, в котором были ярость и безмерное отчаяние, перекрыл на миг все прочие звуки битвы.

Вэнион рывком развернул коня и увидел, как атанская королева пробивается на помощь к своему упавшему полководцу. Даже чудища, отправленные в бой Клаалем, дрогнули перед бешеной яростью атаны, которая прорубала себе дорогу к Энгессе.

Вэнион пробился к ней, меч его сверкал в стылом свете дня, обильно орошаемый желтой кровью.

— Ты сможешь нести его? — прокричал он Бетуане. Она наклонилась и без малейшего усилия подхватила на руки раненого друга.

— Отступай! — проревел Вэнион. — Я тебя прикрою! — И направил коня наперерез чужакам, которые уже готовы были наброситься на нее.

Ни тени надежды не было в залитом слезами лице Бетуаны, когда она бежала в тыл колонны, бережно прижимая к груди обмякшее тело Энгессы.

Вэнион стиснул зубы, занес меч и поскакал в атаку.

Сефрения безмерно устала к тому времени, когда они добрались до Диргиса.

— Я совсем не голодна, — сказала она Афраэли и Ксанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центре города. — Все, что мне нужно, — горячая ванна и часов двенадцать сна.

— Ты нездорова, сестра моя? — обеспокоенно спросила Ксанетия.

Сефрения устало улыбнулась.

— Нет, дорогая, — сказала она, положив руку на плечо анары. — Я немного устала, только и всего. Наше стремительное путешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принесли наверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду до завтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.

Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись по шею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние, освещая себе дорогу свечой.

Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая и уютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрении нравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Она придвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.

— Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?

Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заласта сильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку, холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел свое происхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода были спутаны, лицо напоминало хищную птицу.

— Только не устраивай сцен, любовь моя, — предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшего сожаления. Он тяжело вздохнул. — Что мы сделали не так, Сефрения? — печально спросил он. — Что разделило нас и привело к такому грустному концу?

— Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, Заласта? — отозвалась она. — Почему ты не мог оставить все как есть. Я ведь любила тебя — хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, но все же любила. Неужели ты не мог принять эту любовь и забыть о другой?

— Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.

— Спархок намерен убить тебя.

— Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.

— Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?

— Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-бы услышать звук твоего голоса. — Он поднялся из кресла в углу комнаты, где сидел до сих пор. — Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Это она привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения. Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.

— Ты ошибаешься, Заласта. Анакха — элениец. Лучше бы тебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебя здесь, она съест твое сердце на десерт.

— Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чем пришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. — Мучительная боль вдруг исказила его лицо. — Но почему, Сефрения? Почему? Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!

— Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешь стараться изо всех сил. — Сефрения смотрела на него с ненавистью и презрением. — Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего вида меня тошнит.

— Что ж, отлично. — Его голос вдруг отвердел, точно камень.

Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-под куртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставался стириком — настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.

— Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалею об этом, — пробормотал он, шагнув к ней.

Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясь добраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его за бороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду, перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался и грубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательно погубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, и она поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, в последний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то же время вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.

А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.

Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану и почувствовала, как между пальцев хлещет кровь.

Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.

— Я люблю тебя, Сефрения, — полным боли голосом проговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.