Позже я понял, что она сделала это нарочно, но в тот момент я был в ужасе. Но не от ее поведения, а от того, что творилось у меня внутри и чего мне захотелось, глядя на нее. Она была уже в нижнем белье, когда я сказал: «Господи боже, ты понимаешь, что делаешь, девочка?» Но я стоял в другом конце комнаты, Елена была ко мне спиной, поэтому не могла читать по губам. Она продолжала раздеваться. Я подошел к ней, развернул к себе и повторил вопрос. Она открыто посмотрела на меня и сказала: «Я делаю то, чего вам очень хочется, Виттор». И это было правдой. Мы занимались любовью в кресле, где вы сейчас сидите, инспектор.

Я так сильно хотел ее, что даже дверь не закрыл. — Карптон допил бренди и поставил бокал на стол. — Елена знала, чего я хочу. Я ни капли не сомневаюсь, что она догадалась об этом, как только пришла с отцом ко мне домой за собакой. Ко всему прочему, она прекрасно разбиралась в людях. По крайней мере, меня раскусила сразу. Елена всегда знала, чего я хочу, когда хочу и как именно хочу.

— Так вы и нашли упругую плоть, которую искали, — сказала леди Хелен.

Холодное презрение в голосе подчеркнуло язвительность ее замечания.

Но Карптон не боялся своей откровенности.

— Нашел. Да. Но все получилось не так, как я ожидал. Я не собирался влюбляться. Я думал, мы будем просто заниматься сексом. Здоровым, жарким сексом, когда нам того захочется. В конце концов, мы оба удовлетворяли свои прихоти.

— Какие прихоти?

— Она утоляла мою жажду молодого тела, возможно, помогала обрести вторую молодость. Я помогал ей побольней ударить отца.

Карптон подлил бренди себе и своим слушателям и посмотрел на них, ожидая реакции на свое последнее заявление.

— Как я уже сказал, инспектор, я не полный дурак.

— Вы слишком строги к себе.

Карптон поставил бутылку рядом с креслом и сделал внушительный глоток бренди.

— Вовсе нет. Взгляните на факты. Мне сорок семь, я уже старею. Ей было двадцать, вокруг нее рой молодых мальчиков, у которых вся жизнь впереди. С какой стати она положила бы глаз на меня, разве только хотела сделать больно отцу? Это был идеальный вариант. Выбрать коллегу, точнее, приятеля. Выбрать мужчину, который старше отца. Женатого. У которого есть дети. Я не лелеял надежды, что Елена выбрала меня, потому что я казался привлекательней остальных ее знакомых, я никогда не обольщался этой мыслью. С самого начала я знал, что у нее на уме.

— Вы имеете в виду скандал?

— Энтони много связывал с появлением Елены в Кембридже. Его интересовало все, что касалось ее жизни здесь. Как она вела себя и как одевалась, как она записывала лекции, как отвечала на семинарах. Все это имело огромное значение. Мне кажется, он считал, что и как мужчину, и как родителя, и даже как преподавателя его оценивают по делам его дочери.

— Примешивалась ли тут и Пенфордская кафедра?

— В его сознании, думаю, да. На деле нет.

— Но если Уивер полагал, что от поведения Елены зависит его репутация…

— Значит, от нее требовалось примерное поведение профессорской дочки. Елена знала об этом. За заботливостью своего отца она видела желание ее контролировать и страшно злилась. Вы только представьте себе открывшийся Елене горизонт восхитительных возможностей унизить отца и отомстить ему, если бы все узнали, что она регулярно трахалась с одним из его коллег.

— Вам было все равно, что вас используют?

—Я воплотил в жизнь все свои сексуальные фантазии. С Рождества мы встречались не меньше трех раз в неделю, и я наслаждался каждой секундой. Меня не волновало, что толкает ее на наши встречи, главное, что она приходила ко мне и раздевалась.

— Вы встречались здесь?

— В основном здесь. Несколько раз я выбирался к ней летом в Лондон. Пару-тройку раз мы встречались в выходные дни в доме ее отца.

— Когда он был дома?

— Да, однажды был во время вечеринки. Елене тогда особенно понравилось, — Карптон пожал плечами, но все-таки покраснел, — мне тоже. Это особое состояние, когда до смерти боишься, что тебя застукают.

— Ну и как, застукали?

— Ни разу. Джастин узнала неизвестно откуда. Может, сама догадалась, может, Елена рассказала, но она ни разу не видела, чем мы занимаемся.

— Джастин говорила об этом мужу?

— Она бы никогда не донесла на Елену, инспектор. Энтони из той породы людей, которые убивают гонца за плохие новости, и Джастин отлично это понимает. Поэтому и держала язык за зубами. Мне кажется, она ждала, когда Энтони сам все узнает.

— А он так об этом и не узнал.

— А он так об этом и не узнал. — Карптон сел поудобнее, закинул ногу на ногу, достал портсигар и повертел его в руках, не открывая. — Рано или поздно Энтони бы все узнал.

— От вас?

— Нет. Елена не лишила бы себя этого удовольствия.

Линли недоумевал, как это Карптон не подумал о том, чтобы помочь Елене найти иной способ сопротивления отцу.

— Доктор Карптон, я одного не понимаю…

— Почему я не прекратил эту забаву? Карптон поставил портсигар рядом с бокалом, оценил, как они смотрятся вместе.

— Потому что любил Елену. Сначала только тело — держать ее в объятиях, прикасаться к ней было потрясающим чувством. Но потом я любил ее всю. Елена. Она была дикой и неуправляемой, смешливой, живой. Я хотел именно такую женщину. Цена меня не интересовала.

— Даже если бы вам пришлось выступать в роли отца ребенка?

— Даже если так, инспектор. Когда она сказала о беременности, я уж подумал, что операция прошла неудачно и что ребенок мой.

— Вы не догадываетесь, кто бы мог быть отцом ребенка?

— Нет. Но я постоянно думаю об этом с прошлой среды.

— Что-нибудь надумали?

— Нет, все то же самое. Раз она спала со мной, чтобы отомстить отцу, значит, и с остальными спала по той же причине. О любви здесь речи быть не может.

— И несмотря ни на что, вы хотели жить с ней?

— Я выгляжу жалко, да? Мне хотелось страсти. Мне хотелось жить. Я клялся себе, что не причиню ей вреда. Хотел помочь ей забыть обо всех обидах на отца. Думал, что ей никто, кроме меня, не будет нужен. В такой подростково-розовой мечте я и пребывал до последнего.

Леди Хелен поставила свой бокал рядом с бокалом Карптона, крепко держась за ободок кончиками пальцев.

— А что же ваша жена? — спросила Хелен.

— Я ничего не рассказывал ей про Елену.

— Я не это имела в виду.

— Понимаю, — ответил Карптон, — вы хотите спросить: а как же Ровена, которая родила мне детей, стирала мое белье, готовила мне еду, убирала мой дом? А семнадцать лет ее верности мне? А мои обязанности перед ней, не говоря уж о моих обязанностях перед университетом, студентами, коллегами? А где же этика, мораль, непреходящие ценности и моя совесть? Вы это хотели спросить?

— Да.

Карптон отвернулся, глядя в никуда:

— Бывают семьи, где от человека остается только оболочка, которая механически продолжает совершать одни и те же движения.

— Интересно, что думает по этому поводу ваша жена?

— Ровена хочет уйти от меня так же сильно, как и я от нее. Только она об этом еще не догадывается.

Здесь, на темной террасе, Линли с тяжелым сердцем припомнил оценку, которую Карптон дал своей семье, и ту смесь брезгливости и пренебрежения, с которыми он относился к своей жене. Больше всего на свете Линли мечтал, чтобы Хелен не слышала рассказа Карптона о связи с Еленой Уивер и о ненормально холодном расчете, который присутствовал в этих отношениях. Узнав, почему историк решил уйти от жены и как добился девушки, которая годилась ему в дочери, Линли отыскал главную причину, по которой Хелен не хочет выходить за него замуж.

Эти поиски начались с беспокойства, которое застучало в голове в самом начале вечера в Булст-род-Гарденз. Эти поиски закончились вместе с откровениями в затхлом кабинете Карптона.

Чего мы от них требуем, спрашивал себя Линли. Чего мы ждем от них, чего просим? Только не того, что способны отдать сами. Только не того, чего хотят они сами. Мы и не задумываемся, что наши желания и запросы для них настоящее бремя и что его тяжело нести.

Линли посмотрел на огромное серое небо над головой, затянутое тяжелыми облаками. Где-то далеко мелькал огонек.

— Что ты видишь? — спросила леди Хелен.

— Наверное, падающую звезду. Закрой глаза, Хелен. Быстрей. Загадай желание.

Он сам первым подал ей пример. Хелен тихонько засмеялась:

— Ты загадал на самолет, Томми. Самолет на Хитроу.

Линли открыл глаза и признался себе, что Хелен права.

— Я не очень силен в астрономии.

— Неправда. Помнишь, как ты мне в Корнуолле показывал все созвездия. Неужели не помнишь?

— Это было бахвальство, Хелен, милая. Я пытался произвести на тебя впечатление.

— Правда? В таком случае у тебя получилось.

Линли взял ее за руку. Несмотря на холод, Хелен была без перчаток, Линли прижал ее холодные пальчики к своей щеке и поцеловал ладонь.

— Я сегодня сидел, слушал и понимал, что мог бы оказаться на его месте. Потому что все сводится к мужским желаниям, Хелен. Каждый мужчина хочет женщину. Но не как личность, не как живое, ранимое создание со своими мечтами и чаяниями. Мы хотим их — вас — как продолжение себя. А я худший из мужчин.

Рука Хелен дрогнула, но она не убрала ее. Наоборот, пальцы переплелись с его пальцами.

—Пока я слушал Карптона, Хелен, я думал о том, как хочу тебя. Я хочу, чтобы ты была моей любовницей, моей женой, матерью моих детей. Я хочу видеть тебя в моей постели. В моей машине. В моем доме. Хочу, чтобы ты была гостеприимной хозяйкой. Хочу говорить с тобой о моей работе. А если мне ни о чем не хочется говорить, хочу, чтобы ты сидела тихонько рядом. Хочу, чтобы ты ждала меня дома, пока я расследую дело. Хочу, чтобы ты открыла мне свое сердце. Чтобы ты стала моей. И постоянно слышу одни и те же ключевые слова: я, мне, мое, меня.

Линли посмотрел на расплывчатые очертания английских дубов сразу за Вэкс, которые почти сливались в одно пятно на фоне темно-серого неба. Повернувшись к Хелен, он увидел, как серьезно она смотрит на него. Глаза ее были темными и добрыми.

— В этом нет ничего грешного, Томми.

— Ты права. В этом есть только «я». Чего хочу я. Когда хочу я. А ты должна мне помогать, потому что ты женщина. Разве не так я рассуждал? И ничем не отличался ни от мужа твоей сестры, ни от Карптона.

— Неправда. Ты не такой, как они. Они — это одно, а ты — это совсем другое.

— Я хотел тебя, Хелен. И самое гадкое, что я хочу тебя сейчас так же сильно, как и раньше. Я сидел, слушал Карптона и все пытался ответить на тысячу вопросов, что же происходит не так между мужчиной и женщиной, и на все у меня был один и тот же проклятый неизменный ответ. Я люблю тебя. Я хочу тебя.

— Если бы ты переспал со мной, ты бы успокоился? Ты бы отпустил меня?

В ответ Линли колко и горько засмеялся отвернувшись:

— Если бы все сводилось к тому, чтобы уложить тебя в постель. Но ты же знаешь, что это не так. Я…

— Скажи, ты отпустил бы меня? Отпустил бы, Томми?

Линли услышал в голосе Хелен настойчивость, требовательность, мольбу о понимании, которого между ними не было никогда. Он прочел это на лице Хелен и увидел на лбу тонкую морщинку беспокойства: если он сейчас все поймет, то сбудется любая его мечта.

Линли взглянул на ее руку. Такая хрупкая — можно прощупать все косточки. Такая гладкая — прикосновение ее едва ощутимо.

— Что мне сказать тебе? — спросил он наконец. — Мне кажется, что все мое будущее ты поставила на карту.

— Прости, я не хотела.

— Ты уже сделала это.

— Да, наверное, ты прав.

Линли отпустил ее руку и подошел к низкой балюстраде террасы. Внизу в темноте сверкала река, черно-зеленая, похожая на чернила, мерно текущая к Узу[30]. Движение воды было медленным и безостановочным, как время.

— Я хочу того же, что и любой другой мужчина Я хочу иметь дом, жену. Я хочу детей, хочу сына. Хочу в старости понять, что прожил жизнь не напрасно, а для этого мне нужно что-то оставить после себя. Сегодня я всего лишь убедился, какое бремя тем самым я взваливаю на женщину, Хелен. И я знаю, как ни разделяй обязанности, как ни объединяй усилия в семье, самое тяжелое все равно выпадает на долю женщины. Теперь я это знаю. И все равно не буду лгать тебе. Мне по-прежнему всего этого хочется.

— Ты можешь иметь с кем-нибудь другим.

— Я хочу именно с тобой.

— Хочешь со мной, но справишься и без меня.

— Справлюсь?

Линли внимательно посмотрел на ее лицо, но в темноте увидел только бледное расплывчатое пятнышко под деревом, которое отбрасывало черную тень на скамейку. Линли удивил ответ Хелен, он вспомнил о ее решении остаться в Кембридже с сестрой. Вспомнил долгие годы их знакомства. И вдруг его озарило.

Линли вскочил на балюстраду террасы и медленно обвел взглядом все вокруг. Вдалеке слышалось бряцанье велосипеда, проезжающего по мостику Гаррет-Хостел, лязг грузовика, который, переключая скорость, спускался по далекой Куинз-роуд. Но все эти звуки не вторгались в его мысли о леди Хелен.

Как можно так сильно любить и так мало знать любимого человека? За четырнадцать лет их знакомства Хелен ни разу не надела маску. Но он придумал свою собственную Хелен, не сомневаясь, что она и в самом деле такая, а тем временем каждый шаг ее доказывал, кто она и как привыкла жить. Каким же он был дураком!

— Все потому, что я могу жить сам по себе. — Линли скорее обращался к ночи, чем к Хелен. — Ты не выходишь за меня замуж, потому что я не нуждаюсь в тебе так, как ты бы хотела. Ты решила, что жизнь моя и так сложится, что я самодостаточен. Что ж, ты права. В этом смысле я не нуждаюсь в тебе.

— Вот видишь.

В ее тихих словах прозвучала завершенность, и в ответ Линли начал злиться.

— Да. Вижу. Вижу, что я не вхожу в твои благотворительные проекты. Да, меня не надо спасать. Моя жизнь более или менее устроена, и я хочу разделить ее с тобой. Как равный тебе, как партнер. Не как эмоциональный вампир, а как человек, растущий рядом с тобой. Ни больше, ни меньше. Не хочу быть одним из твоих подопечных, и даже таким идеальным, о котором ты мечтаешь. Это все, на что я способен. Это все, что могу тебе предложить. И еще мою любовь. Видит Бог, я люблю тебя.

— Любовь еще не все.

— Черт побери, Хелен, когда же ты поймешь, наконец, что любовь — все!

В ответ на его гневное восклицание в одном из окон сзади вспыхнул свет. Из-за шторы показалось чье-то лицо. Линли соскочил с балюстрады и снова сел на скамейку под деревом рядом с Хелен.

— Ты думаешь, — произнес Линли тихо, заметив, что она отстранилась, — ты думаешь, что, если бы я не мог без тебя обходиться, я бы всю жизнь был к тебе привязан. А ты бы не боялась, что я тебя брошу. Вот в чем дело, я прав?

Хелен отвернулась. Линли нежно поймал ее подбородок и посмотрел на нее:

— Я прав, Хелен?

— Это нечестно.

— Ты любишь меня, Хелен.

— Пожалуйста, не надо.

— Так же сильно, как я люблю тебя. И хочешь ты меня так же, и мечтаешь обо мне столько же. Но я не похож на всех прежних твоих ухажеров. Я не нуждаюсь в тебе так, чтобы ты без опаски любила меня. Я независим. Я сам по себе. И если ты согласишься жить со мной, то прыгнешь в неизвестность. Ты рискуешь всем и не получаешь гарантий.

Он почувствовал, что Хелен слегка задрожала. Она всхлипнула. Сердце его заколотилось.

— Хелен. — Линли привлек ее к себе. Он черпал силу в каждом тайном изгибе ее тела, он ощущал, как поднимается и опускается ее грудь, как перышком щекочет лицо ее волосок, как рука ее сжимает его пиджак. — Хелен, родная, ~— прошептал Линли и провел рукой по ее волосам.

— Когда Хелен посмотрела на него, он поцеловал ее. Ее руки обвивали его шею. Ее губы становились мягче и открывались под натиском его губ. От нее пахло туалетной водой и сигаретами Карптона.

— Теперь ты меня понимаешь? — прошептала она.

В ответ он снова прижался к ее губам, забыв обо всем на свете и растворившись в поцелуе: нежное тепло ее губ и языка, еле слышный звук ее дыхания, опьяняющее удовольствие прижиматься к ее груди. Внутри бурлило желание, уничтожая в потоке все, кроме мысли о том, что он хочет ее. Сейчас. Сегодня. Ждать еще хотя бы час выше его сил. Он увлечет ее в постель, и пусть потом они со всеми отягчающими отправятся в ад. Он хотел вкушать ее, прикасаться к ней, узнать ее всю. Ему хотелось овладеть каждой клеточкой ее прекрасного тела и сделать ее своей.

Я хотел почувствовать молодую упругую плоть я хотел целовать полную и крепкую грудь я больше не хотел видеть вены на ногах деревянные пятки и я хотеляхотеляхотел…

Линли очнулся.

— Господи Иисусе, — прошептал он.

Хелен коснулась его щеки. Какая прохладная у нее рука. А он, наверное, весь горит.

Линли встал. Его трясло.

— Я отвезу тебя к Пен.

— Что случилось?

Линли покачал головой. Самый простой выход сейчас — это сравнить себя с Виктором Карптоном, зная наперед, что Хелен великодушно и с любовью будет доказывать, как не похож он ни на кого. Сложнее прислушаться к своему сердцу и оценить обстановку, когда собственное поведение, желание и намерения говорят сами за себя. Несколько часов он старательно собирал семена понимания, а теперь взял и бездумно выбросил их все на ветер.

По лужайке мимо привратника Линли и Хелен вышли на Тринити-лейн. Хелен молчала, но вопрос ее так и висел в воздухе в ожидании ответа. Линли знал, что обязан ответить. Он молчал, пока не довел ее до машины и не открыл перед ней дверь. Но когда Хелен уже садилась, Линли остановил ее, дотронулся до плеча и все никак не мог подобрать слова.

— Я судил Карптона. Я определил меру вины и обдумывал наказание.

— Этим и должен заниматься полицейский.

— Обвинять полицейский может в том, в чем неповинен сам, Хелен.

— В том же… — нахмурилась Хелен.

— В вожделении. Без отдачи, без благодарности. В простом вожделении. В слепом обладании тем, чего хочется. И в наплевательском отношении ко всему остальному.

Хелен взяла его руку. Несколько секунд она смотрела за мостик, где появились уже первые призрачные хлопья тумана, которые расплывающимися пальцами обвивали стволы деревьев. Она повернулась к Линли:

— Ты не был одинок в своем вожделении. Никогда не был, Томми. Ни вчера, ни позавчера. И уж точно не сегодня вечером.

На сердце у Линли стало легко, когда он понял, что не виноват перед ней и что отныне в их отношениях не будет недосказанности.

— Оставайся в Кембридже. Приезжай домой, как только сможешь.

— Спасибо, — прошептала Хелен и ему, и этому вечеру.