Глава 14

На следующее утро в семь часов сорок минут Линли увидел, как старенькая малолитражка сержанта Хейверс катится по Тринити-лейн. Он только что вышел из комнаты в Айви-корте и направлялся к своей машине, запаркованной в проезде Тринити, когда знакомая ржавая баночка-из-под-сардин-на-колесах, в которой разъезжала Хейверс, разворачивалась возле дальнего конца Гонвилл-энд-Киз-Колледжа, исторгнув ядовитое облако выхлопов в холодный воздух, когда Хейверс переключала скорость. Заметив Линли, Хейверс посигналила. Линли помахал рукой в знак приветствия и подождал, пока она подъедет. Он подошел, открыл левую дверь, молча сложил пополам свою долговязую фигуру, пытаясь уместиться на крохотном переднем сиденье. Чехол на сиденье был вытерт до блеска. Изнутри в материал упиралась сломанная пружина.

Обогреватель в салоне воодушевлено рычал, но не мог согреть промозглый утренний воздух, и только от пола до колен слегка чувствовалось тепло. Выше — лед, пропитанный сигаретным дымом, от которого виниловый верх машины свой бежевый цвет давно поменял на серый. Чему Хейверс продолжала активно способствовать. Когда Линли захлопнул за собой дверцу, Хейверс потушила в пепельнице одну сигарету и тут же закурила следующую.

— Завтракаете? — мягко спросил он.

— Бутербродом с никотином.

Она с удовольствием затянулась и смахнула пепел со своих камвольных штанов.

— Ну? Что у нас?

Линли ответил не сразу. Чтобы впустить немного свежего воздуха, он приоткрыл окно и, повернувшись, встретился с ее честным и серьезным взглядом. Непроницаемо бодрое выражение лица, необходимая небрежность в одежде. Каждая деталь картинки у-меня-все-преотлично на месте. Но уж слишком крепко она вцепилась в руль, а напряжение в уголках рта контрастирует с голосом, кажущимся беззаботным.

— Что дома? — спросил он.

Она глубоко затянулась и посмотрела на тлеющий кончик сигареты.

— Ничего особенного. У мамы случился приступ. Миссис Густафсон запаниковала. Ничего такого.

— Хейверс…

— Послушайте, можете сменить напарника, попросить Нкату на мое место. Я все понимаю. Я знаю, что это свинство с моей стороны, приезжаю, уезжаю, смываюсь так рано в Лондон. Уэбберли не понравится, если меня отстранят за отлучки, но если я поговорю с ним наедине, он поймет.

— Я справляюсь, сержант. Мне не нужен Нката.

— У вас должен быть кто-то на подхвате. Вы один не управитесь. В такой горячей работе нужна помощь, вы имеете полное право ее требовать.

— Барбара, речь не о работе.

Хейверс смотрела в окно. У входа на территорию Сент-Стивенз-Колледжа один из служащих помогал женщине среднего возраста в тяжелом пальто и шарфе, которая слезла с велосипеда и пыталась его приткнуть к десятку других возле стены. Она препоручила велосипед служащему и, наблюдая за его действиями, очень оживленно что-то говорила, пока человек ставил велосипед и вешал на него замочек. После этого они вместе удалились на территорию колледжа.

— Барбара.

Хейверс пошевелилась:

— Я решаю эту проблему. По крайней мере пытаюсь. Давайте к делу, ладно?

Линли вздохнул, взял ремень безопасности и перекинул его через плечо.

— На Фулборн-роуд. Я хочу повидаться с Леннартом Торсоном.

Хейверс кивнула, выехала с проезда Тринити на ту же дорогу, по которой недавно приехала в Кембридж. Все в городе просыпалось. Какой-то студент вскочил на велосипед и покатил учиться, прибывали уборщицы и кастелянши. На Тринити-стрит пара дворников доставала из желтой тележки метлы и совки, трое рабочих забирались на леса у здания поблизости. Продавцы на Маркет-Хилл приводили в порядок торговые палатки, выставляли ящики с овощами и фруктами, выкладывали рулоны ярких тканей, сложенные футболки, джинсы, индийские платья, делали ослепительные букеты из осенних цветов. Автобусы и машины соперничали за место на Сидней-стрит, и при выезде из города Линли и Хейверс видели, как электричка из Рамси-Таун и Черри-Хинтон привезла людей, которые скоро займут свои места в хранении или выдаче в библиотеках, у поливных шлангов в садах или у кухонных плит в двадцати восьми колледжах университета.

Хейверс молчала, пока они с грохотом, под стройный аккомпанемент выхлопов и плевков двигателя, проезжали мимо буйной зелени Паркерс-Пис, на который невозмутимым сторожем глядело полицейское управление. Безоблачное небо, отражаясь в окнах в два ряда, превращалось в серо-голубую шахматную доску.

— Вы получили мою записку, — сказала Хейверс, — насчет Торсона. Виделись с ним вчера?

— Его невозможно было найти.

— Он знает, что мы им интересуемся?

— Нет.

Хейверс затушила сигарету и не прикурила другую.

— Что вы думаете по его поводу?

— Все факты против него.

— Черные волокна ткани на теле Елены? Мотивы и возможности для убийства?

— Да, похоже, у него было и то и другое. А если так, то и орудие отыщется.

Линли напомнил Хейверс о бутылке вина, которую, по словам Сары Гордон, оставили на месте преступления, и поделился с ней мыслями, которые посетили его при виде этой бутылки, вдавленной во влажную землю острова. Бутылкой могли воспользоваться и оставить ее среди другого мусора.

— Но вы все равно считаете, что наш Торсон в убийцы не годится. У вас это на лице написано.

— Слишком все ясно, Хейверс. Да, признаюсь, мне такая ясность не по душе.

— Почему?

— Потому что убийство вообще и это в частности — грязное дело.

Хейверс притормозила у светофора и наблюдала, как горбатая женщина в длинном черном пальто медленно ковыляет через дорогу. Она шла опустив голову и толкала перед собой шаткую багажную тележку. Тележка была пуста.

Когда загорелся зеленый, Хейверс продолжила:

— Мне кажется, Торсон по уши в грязи, инспектор. Или совращение девочек не пачкает мужчину до тех пор, пока на него не пожалуются?

Линли был спокоен, несмотря на то, что Хейверс исподволь вызывала его на спор.

— Они не девочки, Хейверс. «Девочки» лучше звучит, и только. А на самом деле они совсем не девочки.

— Хорошо. Взрослые девушки под его началом. Разве он от этого становится чище?

— Нет. Конечно, не становится. Но у нас до сих пор нет прямых доказательств сексуального домогательства.

— Она была беременна, господи. Ее кто-то совратил.

— Или она кого-то совратила. Или они друг друга совратили.

— Или, как вы сами вчера сказали, ее изнасиловали.

— Возможно. Но у меня имеются некие соображения на этот счет.

— Какие же? — В голосе Хейверс слышались враждебные нотки. — Уж не придерживаетесь ли вы распространенного среди мужчин мнения, что она сама задрала юбку и получила удовольствие?

Линли повернулся к ней:

— Вам, женщинам, насчет удовольствия видней.

— Тогда о чем вы подумали?

— Елена обвинила Торсона в сексуальном домогательстве. Раз она выдвинула эти обвинения, сознавая, какое неприятное расследование ей предстоит, почему не рассказала об изнасиловании?

— А если ее изнасиловал какой-нибудь парень, с которым она встречалась, но не хотела заводить отношений.

— Вы только что сняли с Торсона все подозрения, Хейверс.

— Вы точно считаете его невиновным, — Хейверс ударила кулаком по рулю, — оправдываете его. Хотите повесить обвинения на другого. На кого?

И тут же, задав вопрос, вдруг проницательно посмотрела на Линли:

— Только не это! Неужели вы думаете, что…

— Я ни о чем не думаю. Я ищу разгадку. Хейверс резко повернула налево к Черри-Хинтон и поехала мимо лесопарка, где было много каштанов с золотыми кронами и покрытыми свежим осенним мхом стволами. Две женщины шли, склонившись друг к дружке, толкали перед собой коляски и горячо что-то обсуждали, отрывисто пуская облачка пара в морозный воздух.

В начале девятого Линли и Хейверс подъехали к дому на Эшвуд-корт. Машина Торсона, сверкая в утренних лучах выпуклыми зелеными крыльями, загородила узкую дорожку к дому. Малолитражка Хейверс, подъехав впритык, чуть было не уткнулась в багажник «триумфа».

— Ничего машинка, — произнесла Хейверс, — только на таких и разъезжают местные марксисты.

Линли подошел к машине Торсона и осмотрел ее. Сбоку на ветровом стекле в бусинки собралась влага. Он дотронулся до гладкого капота. И почувствовал едва уловимое тепло.

— Еще одна утренняя поездка, — сказал Линли.

— И поэтому он вне подозрений, да?

— И поэтому это что-то значит.

Они подошли к двери, Линли позвонил, пока Хейверс рылась в сумке в поисках записной книжки. На звонок никто не ответил, не послышались шаги, и Линли позвонил снова. Сверху донесся мужской голос: «Минутку!» Но прошла минутка, потом другая, а они продолжали стоять на серебристо-серой бетонной ступеньке, наблюдая, как сначала из одного, потом из второго дома на работу спешат соседи Торсона, а из третьего дома к медленно подкатившему «эскорту» ведут двух ребятишек. И только потом за витражом из матового стекла на двери мелькнула тень приближающегося человека.

Щелкнула задвижка. На пороге стоял Торсон. На нем был черный велюровый халат, который он завязывал на ходу. Халат свободно висел на плечах. На ногах у Торсона ничего не было.

— Мистер Торсон, — произнес Линли вместо приветствия.

Торсон вздохнул, перевел взгляд с Линли на Хейверс:

— Иисусе. Чудесно. Опять эти snuten[24].

Он резко откинул прядь. Неприбранные волосы по-мальчишески упали на лоб.

— Зачем вас опять принесло? Что вам нужно?

Ответа на свой вопрос он ждать не стал, развернулся и пошел по коридорчику к угловой двери, за которой оказалась кухня. Пройдя следом в дом, Линли и Хейверс увидели, как Торсон наливает себе кофе из массивного кофейника на кухонном столе. Он пил кофе, с шумом втягивая воздух, дуя перед каждым глотком. Усы его быстро покрылись капельками жидкости.

— Я бы предложил вам, но мне самому нужно выпить весь кофейник, чтобы проснуться. — И Торсон подлил себе еще кофе.

Линли и Хейверс сели за хромированный столик возле застекленных створчатых дверей. За ними виднелся просторный садик с террасой, где на плиточном полу расположилась садовая мебель. Поодаль был виден широкий шезлонг. В нем лежало смятое, размякшее от влаги одеяло.

Линли задумчиво перевел взгляд с шезлонга на Торсона. Тот тоже смотрел через окно кухни на мебель в саду. Затем медленно взглянул на Линли, и на лице его не дрогнул ни единый мускул.

— Мы, кажется, вытащили вас из ванной, — сказал Линли.

Торсон сделал еще глоток. На шее у него висела плоская золотая цепь. Она змеей обвивала грудь.

— Елена Уивер была беременна, — произнес Линли.

Торсон наклонился через стол, раскачивая кружкой. Вид у него был совершенно незаинтересованный, скорее, умирающий от скуки.

— Подумать только, я лишен возможности отпраздновать вместе с ней это замечательное событие.

— А вы планировали праздновать?

— Да откуда мне было знать?

— Я думал, вы в курсе.

— С чего бы?

— С того, что вы были с ней вечером в четверг.

— Я не был с ней, инспектор. Я был у нее. Вот в чем разница. Для вас, наверное, неуловимая, но все же существующая.

— Разница-то есть. Но дело в том, что Елена узнала о своей беременности в среду. Хотела ли она увидеться с вами? А может, вы хотели?

— Я сам к ней заехал. Без договоренности.

— А-а.

Торсон сильнее вцепился в кружку.

— Я понял. Ну конечно. Я был нетерпеливым папашей. Все ли хорошо с нашей крошкой, дорогая, начинаем складировать памперсы, золотко? Я правильно понял ход ваших мыслей?

— Нет. Не совсем так.

Хейверс перевернула страничку в своем блокноте.

— Если бы вы были отцом, вам захотелось бы узнать результаты теста. В том случае, если отцом были именно вы. Учитывая обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Я имею в виду обвинения в домогательстве. Беременность очень убедительное доказательство, не правда ли?

Торсон хохотнул:

— И что же я сделал, по-вашему, сержант? Изнасиловал ее? Срывал с нее одежды? Накачал ее наркотиками и бросился на нее?

— Вполне может быть, — ответила Хейверс, — но мне кажется, соблазнение больше в вашем духе.

— Не сомневаюсь, что на эту животрепещущую тему вы напишете не один трактат.

— У вас уже были проблемы со студентками? — спросил Линли.

— Что значит «были проблемы»? Какие проблемы?

— Проблемы а-ля Елена Уивер. Вас раньше обвиняли в домогательстве?

— Разумеется нет. Спросите в колледже, если вы мне не верите.

— Я говорил с доктором Каффом. Он подтверждает ваши слова.

— Но вам его слов недостаточно. Гораздо интереснее верить россказням паршивой глухой шлюшки, которая раздвинет ноги или откроет рот для любого идиота, если тот захочет.

— «Паршивая глухая шлюшка», — повторил Линли, — интересные слова вы подобрали. Вы считаете, что Елена Уивер была неразборчива в связях?

Торсон вернулся к кофе, налил еще кружку и не спеша отпил.

— Слухи ходили, — наконец произнес он, — колледж маленький. Там постоянно сплетничают.

— Так если она и являлась, — Хейверс демонстративно покосилась на своей блокнотик, — «паршивой глухой шлюшкой», почему бы и не оприходовать ее самому, как делали все остальные? Почему бы самостоятельно не прийти к выводу, что она, как вы изволили выразиться, — и снова Хейверс наигранно прищурилась, читая свои записи, — ах да, вот, нашла, «раздвинет ноги или откроет рот» вам навстречу? В конце концов, она сама была не прочь. Такой мужчина, как вы, без сомнения, предложил бы ей нечто большее, чем просто удовлетворение.

Торсон покраснел до ушей. Его лицо по цвету почти сливалось с аккуратными красновато-рыжими волосами. Совершенно спокойным голосом он наконец произнес:

— Мне очень жаль, сержант. Не могу вам ничем помочь, несмотря на все ваши мечты о свидании. Я предпочитаю худеньких женщин.

Хейверс улыбнулась, но не от удовольствия или удивления, а от того, что преследуемая жертва наконец-то попалась:

— Таких, как Елена Уивер?

—Djavla skit![25] Может, хватит?

— Где вы были в понедельник утром, мистер Торсон?

— На факультете английского языка.

— Я имею в виду раннее утро. Между шестью и половиной седьмого.

— Спал.

— Здесь?

— А где мне еще было спать, по-вашему?

— Мне казалось, вы нам сами расскажете. Соседи видели, как вы приехали как раз около семи.

— В таком случае соседи ошибаются. Кстати, кто именно? Эта корова из вон того дома?

— Некто видел, как вы подъехали к дому, вышли из машины и скрылись за дверью. Все это вы проделали в спешном порядке. Чем вы это объясните? Вы же не станете спорить, что «триумф» сложно перепутать с другой машиной.

— Выходит, что легко. Я был дома, инспектор.

— И сегодня утром?

— Сегодня?.. И сегодня.

— Двигатель еще теплый.

— И поэтому убийца — я? Значит, все, решено?

— Я еще ничего конкретно не решил. Я хочу знать, где вы были, вот и все.

— Дома. Я уже сказал. Не знаю, кого там увидели мои соседи. Но это был не я.

— Понятно.

Линли взглянул на Хейверс. Ему стало скучно, он устал от баталий с этим шведом. От Торсона требуется всего лишь правда. И только одним способом можно ее добиться.

— Сержант, прошу вас.

А Хейверс только этого и ждала. Со всеми подобающими церемониями она открыла блокнот на последней странице, где находился текст официального предупреждения. Линли в тысячный раз слушал, как Хейверс зачитывает текст, наверняка она знала его слово в слово, но продолжала читать, чтобы прибавить весу происходящему, а Линли с нарастающей неприязнью к Леннарту Торсону не стал лишать Хейверс возможности насладиться своей ролью.

— Итак, — произнес Линли, когда Хейверс закончила, — где вы были в воскресенье вечером, мистер Торсон? Где вы были рано утром в понедельник?

— Я требую адвоката.

Линли махнул рукой на телефон на стене:

— Пожалуйста. Мы никуда не спешим.

— Вы же знаете, что в такой час я никого не найду.

— Прекрасно. Мы подождем.

Торсон покачал головой, красноречиво, не сказать наигранно, изображая омерзение.

—Ладно. Я ехал в Сент-Стивенз-Колледж рано утром в понедельник. Со мной хотела встретиться одна старшекурсница. Я забыл ее работу дома, спешно вернулся, чтобы успеть на встречу вовремя. Что вам еще не терпится узнать?

— Ее работа. Понимаю. А сегодня?

— А сегодня ничего.

— Тогда как вы объясните состояние «триумфа»? Кроме того, что двигатель теплый, вся машина покрыта влагой. Где вы останавливались ночью?

— Здесь.

— Значит, мы должны поверить, что с утра вы вышли к машине, по неведомым причинам протерли ветровое стекло, вернулись в дом и отправились мыться?

— Да неинтересно мне, что вы оба…

— А еще просто так, развлечения ради, разогрели двигатель, хотя никуда конкретно не собирались?

— Я уже сказал…

— Вы уже много чего успели сказать, мистер Торсон. Только слишком много несостыковок.

— Если вы думаете, что я убил эту маленькую чертову сучку…

Линли поднялся:

— Мне нужно взглянуть на ваш гардероб. Торсон отпихнул кружку. Она заскользила по столу и свалилась в мойку.

— Вам понадобится ордер на обыск. И вы прекрасно это знаете!

— Если вы не виноваты, тогда и бояться нечего, не правда ли, мистер Торсон? Познакомьте нас со старшекурсницей, с которой вы встречались в понедельник утром, и отдайте нам все черные вещи, которые у вас имеются. Мы нашли на теле Елены Уивер черные волокна, — смесь полиэстера, вискозы и хлопка, и поэтому нужно просмотреть ваши вещи прямо сейчас и выбрать те, которые могут иметь отношение к делу.

— Все это дело —skit. Если вам так необходимы черные волокна, обратите внимание на университетскую форму. А впрочем, зачем? Ведь в этом поганом университете форма есть у всех.

— Интересная позиция. Спальня здесь? Линли направился к входной двери. По дороге, в гостиной, он заметил лестницу и поднялся по ней. Торсон бросился вслед, и Хейверс за ним еле поспевала.

— Ты, ублюдок! Ты не имеешь права…

— Это ваша спальная? — Линли указал на первую дверь от лестницы, вошел в комнату, открыл встроенный в стену гардероб. — Посмотрим, что тут у нас. Сержант, пакет.

Хейверс всучила ему пластиковый пакет для мусора, пока он рылся в шкафу.

— Вы еще пожалеете! Линли взглянул на Торсона:

— Где вы были в понедельник утром, мистер Торсон? Где вы были сегодня утром? Невиновному человеку нечего бояться.

— Но только если он невиновен. Если он ведет достойный образ жизни. Если ему нечего скрывать, — добавила Хейверс.

Каждая прожилка на шее Торсона надулась. Висок пульсировал, как натянутая струна. Его пальцы скользнули по поясу халата.

— Забирайте все. Черт с вами, я разрешаю. Забирайте все шмотки. И не забудьте вот это.

Он сдернул с себя халат. Под ним ничего не было. Руки Торсон положил на бедра.

— Мне от вас нечего скрывать.

— Я не знала, смеяться ли, аплодировать или арестовать его тут же за прилюдное раздевание, — говорила Хейверс, — этого парня хлебом не корми, дай только обнажиться.

— Да, уникальный в своем роде человек, — согласился Линли.

— Неужели так влияет на человека университетское окружение?

— Поощряет преподавателей обнажаться перед полицейскими? Не думаю, Хейверс.

Они остановились возле булочной в Черри-Хинтон, взяли две свежие булочки со смородиной и два еле теплых кофе. По дороге в город они пили из пластиковых стаканчиков, а Линли одновременно переключал скорость, чтобы у Хейверс была одна рука свободна.

— Этот случай о многом говорит, как вы считаете? Не знаю, как вам, но, мне кажется, он искал подходящий момент, чтобы… Я хочу сказать, он сгорал от нетерпения продемонстрировать… Ну, вы поняли.

Линли скомкал тонкую обертку от булочки и бросил ее в пепельницу, где было по меньшей мере штук двадцать окурков.

— Ему очень хотелось показать свою амуницию. Это не вызывает сомнения, Хейверс. И спровоцировали его на это вы.

Она быстро повернулась к нему:

— Я? Вы же знаете, я ничего такого не делала.

— Боюсь, все как раз наоборот. С самого начала ни его место в университете, ни его заслуги не произвели на вас впечатления…

— Да, потому что сомнительно и то и другое.

— …и потому он решил продемонстрировать вам размер того удовольствия, которого вы лишаетесь в наказание.

— Ну и придурок.

— Не спорю.

— Линли сделал еще глоток, включил вторую скорость, когда Хейверс поворачивала и выжимала сцепление.

— Но он сделал еще кое-что, Хейверс. В том-то вся и прелесть, если можно так сказать.

— В чем же, помимо того, что я давно уже так с утра не веселилась?

— Он подтвердил слова Елены Уивер, сказанные Теренсу Каффу.

— Каким образом? Что она ему сказала? Линли переключил на третью скорость, потом на четвертую, прежде чем ответить.

— Елена рассказала доктору Каффу, что, когда Торсон домогался ее, он поведал о трудностях с девушкой, на которой он собирался жениться.

— О каких трудностях?

— О сексуальных, из-за размера его эрегированного члена.

— Бедняжка не могла вместить такого великана? Я правильно поняла?

— Абсолютно.

Глаза у Хейверс загорелись.

— А как Елена узнала бы о размерах, не скажи он ей об этом сам? Наверное, надеялся заинтересовать Елену. А потом дал посмотреть, чтобы у нее слюнки потекли.

— Скорее всего. В общем, двадцатилетняя девушка едва ли могла выдумать такое, как вы считаете? Если бы Елена врала, она бы насочиняла про Торсона кучу всяких мерзостей. А он всего лишь навсего вульгарен, в чем мы сами недавно убедились.

— Значит, он лгал, утверждая, что на него возвели напраслину. И, — Хейверс, не скрывая удовольствия, улыбнулась, — раз это ложь, значит, и все остальное тоже ложь.

— Посмотрим.

— Но…

— Рулите, Хейверс.

Они отправились в центр и после небольшого затора на дороге из-за двух столкнувшихся такси в самом начале Стейшн-роуд прибыли в полицейское управление, где выложили сумку с вещами, собранную в доме Торсона. Дежурный полицейский открыл им дверь в главный вестибюль, кивнув на удостоверение Линли. В кабинет суперинтенданта они поднялись на лифте.

Шихан стоял у пустого стола секретарши, прижав к уху телефонную трубку. Его разговор состоял из одних «черт» да «будь все проклято». Наконец он раздраженно произнес:

— Он уже два дня как угорелый носится с телом девочки, и никаких результатов, Дрейк… Если вы не согласны с его заключениями, вызывайте специалиста из Лондонского полицейского управления, и покончим с этим… Меня не волнует, что по этому поводу думает ваш инспектор. Беру его на себя. Сделайте то, о чем я вас прошу. Послушайте. Я не ставлю иод сомнение вас как начальника отдела, но если вы не согласны с отчетом Плезанса, а он не разделяет вашу точку зрения, то тут уж ничего не попишешь… У меня нет полномочий его уволить. Так-то. Звоните в Лондон.