чтобы я никогда впредь его не видел! - По-твоему, он где-то в Гэалдане? Девушка нахмурилась - у него появилось чувство, будто она ни за что не сойдет со следа, на который ее однажды вывел нюх, но он готов был предложить ей столько боковых следов-ответвлений, сколько она примет. Она сказала: - Ты никогда не слышал о Манетерене? Перрин чуть не поперхнулся. - Слышал, - осторожно промолвил он. - Все королевы Манетерена были Айз Седай, а короли - Стражами, связанными с ними узами. Вообразить не могу такого места, но именно так утверждают книги. Это была огромная страна - большая часть Андора и Гэалдана, и куда больше за их пределами, но столица, сам тот город, была в Горах Тумана. Вот там-то, я полагаю, и находится Рог. Пока вы четверо не приведете меня к нему. От гнева у Перрина волоски на загривке встопорщились. Ей вздумалось читать ему нотации, будто он какой деревенский невежда-оболтус! - Не найти тебе ни Рога, ни Манетерена. В Троллоковы Войны город был разрушен; тогда последняя королева зачерпнула чересчур много Единой Силы, стремясь уничтожить Повелителей Ужаса, которые убили ее мужа. - Морейн называла имена и того короля, и той королевы, но Перрин их не помнил. - Не в Манетерене, конечно, фермерский сынок, - холодно сказала девушка, хотя в такой стране очень удобно что-нибудь прятать. Но в Горах Тумана существовали и другие города, оставшиеся от других государств, таких древних, что даже Айз Седай о них не помнят. И поразмысли обо всех этих россказнях, будто забредать в горы - к несчастью. Где еще сокрыть Рог, как не в одном из тех позабытых городов? Лучше места не вообразить! - Слыхивал я, мол, спрятано что-то в горах. - Поверит ли она ему? Врать без зазрения совести у Перрина обычно не очень-то получалось. - Что именно там спрятано, в этих историях не говорится, но вроде как считается, будто сокровище из сокровищ, в мире больше него и нет. Так что, может быть, это Рог и есть. Но Горы Тумана тянутся на сотни лиг. Если ты хочешь найти Рог, незачем попусту терять время с нами. Тебе нельзя терять ни часа, если хочешь отыскать Рог прежде Орбана и Ганна. - Я же говорила тебе - у этой пары престранные представления, будто Рог якобы спрятан в Великом Чернолесье. - Она улыбнулась Перрину. Когда она улыбалась, рот ее совсем не казался большим. - И еще я говорила тебе Охотник должен идти по необычным следам. Вам еще повезло, что Орбан и Ганн были ранены в схватке с теми айильцами, не то они тоже вполне могли оказаться тут, на судне. Я-то, по крайней мере, не встану вам поперек дороги и надувать вас не буду пытаться, как и не стану искать повода сразиться со Стражем. Перрин раздраженно пробурчал: - Мы всего лишь путники, девушка, и направляемся в Иллиан. Как, кстати, тебя зовут? Нам предстоит плыть вместе на этом судне не один день, и не могу же я все время называть тебя просто девушкой. - Я себя называю Мандарб. Перрин не удержался и по-дурацки загоготал. Раскосые глаза ожгли его бешенством и презрением. - Придется тебя кое-чему научить, фермерский сынок. - Голос девушки оставался ровен и спокоен. Правда, на самой грани. - На Древнем Наречии "Мандарб" означает "клинок". Имя, достойное Охотника за Рогом! Перрину наконец удалось справиться со смехом, и, всхлипнув и переведя дыхание, он указал на канатный загон между мачтами: - Видишь того вороного жеребца? Его кличут Мандарб. Яростный жар погас в глазах девушки, и алые пятна расцвели на ее щеках. - Ох! По рождению я Заринэ Башир, но Заринэ - не имя для Охотника. Во всех преданиях у Охотников такие звучные имена... Вот, например, Рогош Орлиный Глаз. Вид у Заринэ был такой удрученный, что Перрин поторопился сказать: - А мне нравится имя Заринэ. Оно идет тебе. - В глазах девушки вновь сверкнули огоньки, и на мгновение ему показалось, что сейчас у нее в руке опять возникнет один из ее ножей. - Поздно уже, Заринэ. Я не прочь немного поспать. Перрин повернулся к Заринэ спиной, шагнул к люку, который вел на нижнюю палубу. По плечам у него разбежались мурашки. Команда по-прежнему шлепала по палубе туда-сюда, ворочая длинные весла. Дурень! Не ткнет же девчонка в меня ножом. Вокруг столько народу, не при них же! Или все-таки ткнет? Едва Перрин дошел до люка, как девушка окликнула его: - Эй, селянин! Буду-ка я звать себя Фэйли. Когда я была маленькой, так обычно называл меня отец. Это слово означает "сокол". Перрин весь одеревенел, оступился на первой ступеньке и чуть было не загремел по лестнице. Совпадение. Он заставил себя не оглядываться на девушку и спустился по ступеням. Просто совпадение! Ничего больше. Коридор был темен, но сквозь люк за спиной просачивалось достаточно лунного света, чтобы различить, куда ступаешь. В одной из кают кто-то громко храпел. Эх, Мин, ну почему тебе выпало видеть все это в людях?
      ГЛАВА 36 ДОЧЬ НОЧИ
      Чтобы узнать, какая из кают предназначалась ему, пришлось заглянуть в некоторые из них. Но там было темно. В каждой каюте спали по двое пассажиров, на узких кроватях, пристроенных к стенам, в каждой, за исключением той, в которой находился Лойал. Он сидел на полу между двумя кроватями, которые вряд ли годились ему, и при свете подвесного фонаря что-то писал в своей записной книжке в матерчатом переплете. Огир хотел поговорить о событиях прошедшего дня, но Перрин, едва сдерживая хруст челюсти от усилия скрыть зевоту, полагал, что судно к этому времени пробежало достаточно далеко вниз по реке, чтобы уснуть в безопасности. И спокойно видеть сны. Даже если волки и попытаются, они не смогут долго бежать вровень с судном, подгоняемым длинными веслами и течением. Наконец он нашел каюту, которую и решил занять, - вполне по нему, в ней никого; впрочем, не было и окна. Перрину хотелось побыть одному. Совпадение имен, только и всего,- думал он, зажигая фонарь, встроенный в стену.- Как бы то ни было, ее настоящее имя Заринэ. Но скуластая девушка с темными раскосыми глазами недолго владела его мыслями. Он положил лук и прочий скарб на узкую кровать, набросил на них плащ и уселся на другую кровать, собираясь стащить сапоги. Илайас Мачира сумел остаться человеком, пусть и связанным с волками, и при этом не сошел с ума. Обдумав все сначала, Перрин пришел к выводу, что Илайас жил так годами и вряд ли часто встречал людей. Он хочет так. жить, во всяком случае он принял такую жизнь. Но это не решало проблемы. Перрин-то не мог так жить, не хотел с этим мириться. Но когда у тебя есть кусок металла, из которого нужно сделать нож, ты берешь его и делаешь нож. даже если тебе больше нравится топор для рубки леса. Нет! Моя жизнь больше куска железа, из которого можно выковать что угодно! Очень осторожно Перрин дотянулся сознанием до волков, ощущая их своим мозгом, и ничего не почувствовал. Да, было слабое ощущение волков где-то вдалеке, но оно исчезло, когда он потянулся к ним. Впервые за столь долгое время он был один. Благословенно один. Задув фонарь, Перрин впервые за многие дни лег. Как же, Света ради, Ломал ухитрится на такой улечься? Все бессонные ночи накатились на Перрина, истощение сделало его мускулы вялыми. У Перрина мелькнула мысль, что он все-таки ухитрился выбросить из головы айильца. И Белоплащников. Светом покинутый топор! Пусть я сгорю, но никогда не хотел бы видеть его - было его последней мыслью перед тем, как он провалился в сон.
      Его окружал плотный белый туман, настолько плотный, что он не видел собственных сапог, и такой тяжелый, обступивший со всех сторон, что он не мог ничего различить в десяти шагах. Ближе точно ничего не было. А в тумане могло таиться что угодно. Туман был каким-то неестественным - он не был влажным. Перрин положил руку на пояс, утешая себя тем, что сможет постоять за себя, и вздрогнул. Топора там не было. Что-то двигалось в тумане, образуя серое завихрение. Что-то приближалось к нему. Юноша напрягся, размышляя, бежать или остаться на месте, сражаясь голыми руками, и гадая - с кем или с чем сражаться? Вздымающаяся борозда, прорезав туман, разрешилась волком, его мохнатый силуэт почти сливался со мглой. Прыгун? Волк помедлил, затем подошел и встал рядом с ним. Это был Прыгун - Перрин был уверен, но что-то в осанке волка, в желтых глазах, коротко глянувших юноше в глаза, требовало подчинить душу и тело тишине. Эти глаза требовали, чтобы человек следовал за волком. Перрин положил руку на спину волка, и, как только он это сделал, Прыгун устремился вперед. Перин позволил волку вести себя. Мех под его рукой был плотным и пушистым. На ощупь он был как настоящий. Туман начал сгущаться. И вскоре только рука подсказывала Перрину, что Прыгун все еще рядом. Но, посмотрев вниз, он не увидел даже собственной груди. Только серый туман. Если бы его завернули в только что состриженную шерсть, и то он видел бы больше. Его поразило и то,, что он ничего не слышит. Даже собственных шагов. Он пошевелил пальцами ног и почувствовал облегчение, ощутив ими свои сапоги. Мгла стала темнеть, и они с волком шли уже сквозь черную, как деготь, тьму. Перрин прикоснулся к носу, но руки своей не увидел. Закрыв на мгновение глаза, юноша не смог уловить никакой разницы. Он по-прежнему не слышал никаких звуков. Его рука ощущала жесткую шерсть Прыгуна, но Перрин не был уверен, чувствует ли он что-нибудь под ногами. Внезапно Прыгун застыл на месте, заставив остановиться и его. Он оглянулся... и тут же зажмурился, сразу ощутив разницу. Он почувствовал тошноту, сжавшую его желудок, но все же заставил себя открыть глаза и посмотреть вниз. Того, что он увидел, не могло быть: они находились в воздухе. Перрин не видел ни себя, ни волка, будто ни один из них не имел тела, - эта мысль узлом связала его желудок. Но под ними, будто освещенные тысячами ламп, простирались длинные ряды зеркал. Казалось, эти ряды висели во мраке, но они были такие ровные, словно стояли на бескрайнем полу. Зеркала простирались во все стороны насколько хватало глаз, но прямо под ногами юноши было свободное пространство. И там люди. Он вдруг услышал их голоса так хорошо, будто стоял среди них. - Великий Повелитель, - пробормотал один из мужчин, - где я? - Он огляделся, вздрагивая при виде своего тысячекратного отражения, потом уставился перед собой. Остальные, еще более напуганные, теснились вокруг него. - О Великий Повелитель, я же спал в Тар Валоне. Я все еще сплю в Тар Валоне! Где же я? Я сошел с ума? Некоторые из окруживших его мужчин носили богато украшенные шитьем одежды, другие - более простые одеяния, а некоторые, казалось, были голыми или только в белье. - Я тоже сплю, - почти выкрикнул голый мужчина. - В Тире. Я помню, как лег спать с женой! - И я на самом деле сплю в Иллиане, - сказал мужчина в красном с золотом, выглядевший потрясенным. - Я знаю, что на самом деле сплю, но этого не может быть. Я знаю, что действительно вижу сон, но это невозможно. Что же все-таки происходит. Великий Повелитель? Вы вправду явились ко мне? Темноволосый человек, представший перед ними, был облачен в черное, с серебряными кружевами вокруг шеи и запястий. Время от времени он прикладывал руку к груди, будто она у него болела. Снизу идущий из ниоткуда бил свет, но этот человек, казалось, был окутан тенью. Тьма клубилась вокруг, словно ласкала его. - Молчать! - Человек в черном говорил негромко, в ином нужды и не было. С этим словом, будто освобождая для него место, он поднял голову; его глаза и рот представляли собой дыры, просверленные в горящую яростным огнем кузницу, из них рвались пламя и огненное сияние. И тогда Перрин узнал его. Ба'алзамон. Он пристально смотрел вниз на самого Ба'алзамона! Страх, подобно острым пикам, пронзил его. Хотелось убежать, но он не чувствовал ног. Прыгун придвинулся ближе. Перрин почувствовал под своей рукой плотный мех и сильно ухватился за пего. Хоть что-то было реальным. Как Перрин надеялся, более реальным, чем то, что он видел. Но он знал - и то и другое реально. Мужчины, теснившиеся друг к другу, съежились. - Вам были даны задания, - сказал Ба'алзамон, - некоторые из них вы выполнили. А при исполнении других потерпели неудачу. - То и дело его глаза и рот исчезали в пламени, и зеркала полыхали отраженным огнем. - Те, кто обречен на смерть, - должны умереть. Те, кого предназначено поймать, должны поклониться мне. Неисполнение воли Великого Повелителя Тьмы не может быть прощено. - Огонь вырывался из его глаз, и тьма вокруг колыхалась и закручивалась. - Ты! - указал он пальцем на мужчину, говорившего о Тар Валоне. Тот был одет как купец, в одежды простого покроя, но из великолепнейшей тончайшей ткани. Все отпрянули от него, как от больного черной лихорадкой, оставляя беднягу в одиночестве. - Ты позволил мальчишке удрать из Тар Валона! Человек закричал и мелко затрясся, как ударенная о наковальню пила. Он будто становился все более прозрачным, и его вопль истончался вместе с ним. - Все вы видите сон, - сказал Ба'алзамон, - но все, происходящее во сне, реально! Кричащий был уже лишь сгустком тумана, имеющего очертания человека, его крик звучал все более отдаленно, а затем исчез и туман. - Боюсь, он никогда не проснется. - Ба'алзамон засмеялся, его рот ревел пламенем. - Остальные больше не подведут меня. Убирайтесь! Проснитесь и будьте послушны! Теперь пропали и остальные. Какое-то время Ба'алзамон стоял один, затем внезапно появилась женщина, облаченная в белое с серебром. Перрин был потрясен. Он не мог бы забыть такую красивую женщину. Это была женщина из его сна. Та самая, которая побуждала его добиваться славы. Позади женщины появился резной серебряный трон, и она села, аккуратно расправив шелковые юбки. - Ты свободно пользуешься тем, что принадлежит мне, - сказала она. - Тем, что принадлежит тебе? - сказал Ба'алзамон. - Значит, ты объявляешь это своей собственностью? Ты разве больше не служишь Великому Повелителю Тьмы? Тьма, окружавшая его, мгновенно сгустилась и, казалось, вот-вот закипит. - Служу, - быстро сказала она. - Я долго служила Повелителю Сумерек. И за свою службу долго была в заточении, в бесконечном сне без сновидений. Только Серым Людям и Мурддраалам отказано в сновидениях. Даже троллоки видят сны. Сны всегда были моими. Я пользовалась ими и ходила в них. Наконец я снова свободна, и я буду пользоваться тем, что принадлежит мне. - Тем, что принадлежит тебе, - сказал Ба'алзамон. Чернота, вихрящаяся вокруг него, как будто смеялась. - Ты всегда считала себя более великой, чем была на самом деле, Ланфир. Это имя резануло слух Перрина остро отточенным ножом. Одна из Отрекшихся появлялась в его снах. Морейн была права: некоторые из них оказались на свободе. Женщина в белом уже стояла, трон исчез. - Я такая великая, какая есть. К чему привели твои планы? Больше трех тысяч лет нашептывания в уши и дергания за веревочки марионеток на тронах? Точно так же, как Айз Седай! - Она голосом вложила в это имя все свое презрение. - Три тысячи лет - и все же Льюс Тэрин снова разгуливает по миру, а эти Айз Седай едва не посадили его на привязь. Ты можешь контролировать его? Можешь ли ты направлять его поступки? Он был моим задолго до того, как та соломенноволосая девчонка, Илиена, увидела его! И он будет моим снова! - Теперь ты служишь самой себе, Ланфир? - Голос Ба'алзамона был тих, но пламя непрерывно бесновалось в его глазах и во рту. - Ты отреклась от своих клятв Великому Повелителю Тьмы? - На мгновение тьма почти поглотила его, сквозь нее просматривались только сверкающие огни. - Их не так легко нарушить, как клятвы Свету, который ты покинула, провозгласив о своем новом хозяине в самом Зале Слуг. Твой хозяин будет владеть тобой всегда, Ланфир. Так будешь служить или выбираешь бесконечную боль, вечное умирание без освобождения? - Я служу. - Несмотря на сказанные слова, она стояла гордо и вызывающе. Я служу Великому Повелителю Тьмы и никому больше. Вечно! Длинные ряды зеркал начали исчезать, будто черные волны перекатывались через них, подбираясь все ближе к центру. Темный прилив затопил Ба'алзамона и Ланфир. Затем все покрыла чернота. Перрин почувствовал, как Прыгун зашевелился, и был рад следовать за ним, по-прежнему чувствуя под рукой мех. До тех пор пока Перрин не двинулся с места, он не сознавал, что может это сделать. Он попытался понять, разгадать все, что видел, но не мог. Ба'алзамон и Ланфир. Его язык прилип к нёбу. По какой-то причине Ланфир пугала его больше, чем Ба'алзамон. Может быть, потому, что она возникла в его снах, когда он был в горах. О Свет! Одна из Отрекшихся в моих снах! О Свет! И если он ничего не упустил из этого разговора, она в открытую не повиновалась Темному. Его учили, что Тень не имеет власти над тобой, если ты ее отвергаешь. Но как могла Друг Тьмы - и не просто Друг Тьмы, а одна из Отрекшихся! - столь вызывающе вести себя перед Тенью? Я, должно быть, сошел с ума, как брат Саймона. Эти сны свели меня с ума. Постепенно тьма снова стала туманом, и к тому времени, когда туман рассеялся, они с Прыгуном вышли на травянистый склон холма, залитый солнечным светом. В чаще у подножия холма запели птицы. Перрин оглянулся. Холмистая равнина, кое-где усеянная группками деревьев, простиралась до самого горизонта. Нигде не было видно и признаков тумана. Большой серый волк стоял рядом, наблюдая за юношей. - Что это было? - спросил Перрин, постаравшись преобразовать вопрос в мысль, понятную волку. - Почему ты мне это показал? Что же это было? Эмоции и образы заполнили его мысли, и разум судорожно пытался подобрать к ним слова. То, что ты должен был увидеть. Будь осторожен. Юный Бык. Это опасное место Будь осторожен, как щенок, охотящийся за дикобразом. Последний образ возник как Маленькая Спина в Колючках, но его мозг назвал животное так, как называют его люди. Ты слишком молод, слишком неопытен. - Было ли это реальным? Все, что можно увидеть, и даже то, чего увидеть нельзя, - реально. И это было все, что сказал Прыгун. - Прыгун, как ты здесь очутился? Я видел, как ты умирал, и я это чувствовал. Здесь все. Все братья и сестры, которые есть, все, кто был и кто будет. Перрин знал, что волки не умеют улыбаться, во всяком случае, так, как человек, но ему показалось, что Прыгун усмехнулся. Здесь я могу парить, как орел. Волк напрягся и прыгнул вверх. Он поднимался выше и выше, пока не превратился в маленькую точку на небе. Последней мыслью волка, вспыхнувшей в мозгу Перрина, было одно слово: "Парить!.." Перрин, открыв рот, следил за волком. Он действительно взлетел! Внезапно глаза у него защипало, юноша прочистил горло и поскреб нос. Еще немного, и я расплачусь, как девчонка. Без всякой задней мысли он огляделся, не видит ли кто его, и все вокруг изменилось. Перрин стоял на возвышении, окруженный затененными, неясными склонами и буграми. В отдалении они, казалось, очень скоро исчезали. Внизу стоял Ранд. Мужчины, и женщины, и Мурддраалы образовали вокруг него неровный круг. Взгляд Перрина скользнул вправо. Вдали выли собаки, и Перрин понял, что они за кем-то охотятся. Запах Мурддраалов и вонь жженой серы наполняли воздух. Волосы на затылке Перрина встопорщились. Кольцо из Мурддраалов и людей смыкалось вокруг Ранда, они шли будто во сне. И Ранд начал убивать их. Огненные шары вылетели из его рук и уничтожили двоих. Сверкнувшая сверху молния испепелила еще нескольких. Потоки света, подобные раскаленной добела стали, вылетали из его кулаков. Но те, кто уцелел, продолжали медленно приближаться к Ранду, будто никто из них не видел, что происходит. Они умирали один за другим, пока не осталось никого. Тяжело дыша, Ранд упал на колени. Перрин не понимал, смеется он или плачет, похоже было и на то и на другое. За косогором появились силуэты. Люди и Мурддраалы неумолимо приближались к Ранду. Перрин сложил руки рупором: - Ранд! Ранд, их еще больше подходит! Стоящий на коленях Ранд, оскалившись, вывернул шею и посмотрел на него. Пот каплями стекал по его лицу. - Ранд, они!.. - Да чтоб ты сгорел! - взвыл Ранд. Свет обжег, ослепил Перрина, и чудовищная боль пронзила его.
      Постанывая, он свернулся клубком на узкой кровати, свет все еще горел под его веками. Болела грудь, юноша прикоснулся к ней и сморщился от боли, нащупав под рубашкой ожог. Пятно было не больше серебряного пенни. Снова и снова он заставлял напрягаться сведенные судорогой мышцы и наконец выпрямил ноги и растянулся в темной каюте. Морейн! На этот раз я должен ей сказать. Но сначала подожду, когда уймется боль. Но как только боль стала стихать, им овладела слабость. Перрин почти убедил себя, что надо встать, и тут сон вновь утянул его в свою пучину. Когда юноша открыл глаза, он лежал, уставившись в балки над головой. Свет, пробивающийся в щели над дверью и под ней, подсказал ему, что уже наступило утро. Он приложил руку к груди, чтобы убедиться, что все пережитое выдумка, как вымысел и то, что он почувствовал ночью, и что ожог - всего-навсего ночной кошмар... Его пальцы нащупали ожог. Я ничего не придумал. В его голове всплыли туманные воспоминания о нескольких других снах, исчезающих, как только он пытался представить их отчетливо. Обыкновенные сны. Он даже чувствовал себя как после хорошего, чудесного сна. И мог бы прямо сейчас поспать еще пару-тройку часов. Это означало, что он мог спать. Во всяком случае, пока рядом не будет волков. Перрин вспомнил о решении, которое принял во время короткого пробуждения после сна с Прыгуном, и пришел к выводу, что оно было верным. Он постучал в пять дверей - дважды был обруган, а обитатели двух других кают вышли на палубу - и только в пятой каюте нашел Морейн. Она была полностью одета и, скрестив ноги, сидела на одной из узких кроватей, что-то читая в своей записной книжке при свете фонаря. Книжка была открыта в начале, и он увидел заметки, которые, должно быть, были сделаны ею еще до того, как она пришла в Эмондов Луг. На другой кровати были аккуратно разложены вещи Лана. - Я видел сон, - сказал он и принялся рассказывать. Полностью пересказав сновидения, он даже задрал рубашку, чтобы показать ей маленький кружочек на своей груди, красный, с волнистыми яркими линиями, будто лучами, отходящими от него. Он и раньше кое-что скрывал от Морейн и, наверно, будет скрывать и в будущем, но именно это может оказаться слишком важным, чтобы утаивать. Гвоздик - самая маленькая деталь ножниц, и его проще всего сделать, но без него ножницы не смогут резать. Кончив рассказ, он остался стоять, ожидая, что же будет дальше. Женщина следила за ним без всякого выражения, только темные глаза будто рассматривали каждое слово, исходящее из его уст, взвешивая его, измеряя, оценивая, поднося к свету. Она сидела в той же позе, только теперь рассматривала его, так же взвешивая, обмеривая и поднося к свету, как недавно слова. - Это на самом деле важно? - наконец потребовал ответа Перрин. - Я думаю, это был один из тех волчьих снов, о которых вы мне рассказывали, даже уверен, что один из тех, это должно быть так! Но это вовсе не означает, что все увиденное случилось в действительности. Только, помните, вы говорили, некоторые из Отрекшихся на свободе, а он называл ее Ланфир и... Это важно, или я стою здесь как дурак? - Есть женщины, - медленно произнесла она, - которые сделали бы все от них зависящее, чтобы укротить тебя, если бы слышали то, что только что услышала я. Ему показалось, что его легкие заледенели, он не мог вздохнуть. - Я не обвиняю тебя в том, что ты якобы способен направлять, - продолжала она, и лед у него внутри растаял, - или даже в возможности научиться этому. Попытка укрощения не принесет тебе вреда, не считая, правда, грубого обращения, неизбежного от Красных Айя, а свою ошибку они поняли бы только потом. Такие мужчины так редки, что даже Красные со всеми своими поисками за последние десять лет не нашли больше троих. По крайней мере, до наплыва всех этих Лжедраконов. Я хочу, чтобы ты понял: я не думаю, что ты вдруг овладел Силой. Тебе это не грозит, не бойся. - Большое спасибо, - сказал он с горечью. - Вам незачем было приводить меня в смертельный ужас, чтобы сказать: мне нечего бояться. - Но у тебя есть причина бояться. Или, по крайней мере, быть осторожным, как и говорил тебе волк. Красные сестры или кто-нибудь другой могут убить тебя до того, как обнаружат, что в тебе нет ничего такого, из-за чего следовало бы тебя укрощать. - О Свет! Свет, сожги меня! - Он смотрел на нее, хмурясь. - Вы пытаетесь водить меня за нос, Морейн, но я не теленок, и у меня нет кольца в носу. Красные Айя или кто-нибудь другой не будут помышлять об укрощении, если только в том, что мне снится, нет чего-то реального. Означает ли это, что Отрекшиеся вырвались на свободу? - Я еще раньше тебе говорила, что так может случиться. Некоторые из них наверное. В твоих... снах, Перрин, нет ничего, что я могла предположить. Сновидицы писали о волках, но именно такого я не ожидала. - А я думаю, что все случившееся было на самом деле. Я видел нечто, что произошло взаправду, нечто, чему стал нежеланным свидетелем. - То, что ты и должен был увидеть. - По-моему, самое меньшее - Ланфир на воле. Что вы теперь будете делать? - Я еду в Иллиан. А потом отправлюсь в Тир и надеюсь добраться туда раньше Ранда. Нам пришлось слишком поспешно покинуть Ремен, и Лан не сумел определить, пересек ли он реку или двинулся вниз по течению. Мы должны узнать его путь до прибытия в Иллиан. Если он пошел этим путем, мы найдем какое-нибудь подтверждение этому. - Она бросила взгляд на свою книжку, словно собираясь продолжить чтение. - И это все, что вы собираетесь делать? Ланфир на свободе, и один только Свет знает, сколько еще других освободилось! - Не задавай мне вопросов, - холодно сказала она. - Ты не знаешь, какие вопросы следует задавать, и если я захочу тебе на них ответить, ты поймешь меньше половины. А отвечать я не стану. Он заерзал под ее взглядом, и ему стало ясно, что она больше ничего не скажет по этому поводу. Рубашка касалась ожога на груди, причиняя боль. Ожог казался небольшим. Не от удара молнии, не от этого. Но как он получил его, было уже другое дело. - Гм... Не исцелите ли вы это? - обратился он к Морейн. - А тебя больше не тревожит, что к тебе будет применена Единая Сила, Перрин? Нет, я не собираюсь это исцелять. Ожог несерьезный, и пусть он напоминает тебе о необходимости быть осторожным. Он понял - быть осторожным, чтобы не выводить Морейн из себя, а равно и насчет его снов - чтобы скрывать их от других. - Тебе больше не о чем меня спросить, Перрин? Он шагнул было к двери, потом вспомнил: - Есть еще одна вещь. Если женщину зовут Заринэ, то что, по-вашему, это имя говорит о ней? - Света ради, почему ты спрашиваешь об этом? - Девушка, - неуверенно сказал он. - Молодая женщина. Я встретил ее прошлым вечером. Она одна из пассажиров... Пусть Морейн сама узнает - Заринэ известно, что она Айз Седай. И, как кажется, девушка думает, что, следуя за ними, доберется к Рогу Валир. Он не собирался утаивать ничего из того, что считал важным, но если Морейн могла быть скрытной, то и он мог держаться замкнуто. - Заринэ. Это салдэйское имя. Ни одна женщина не назовет так свою дочь, если не уверена, что девочка станет необыкновенной красавицей. И покорительницей сердец. Из тех, кто будет возлежать на диванных подушках во дворцах в окружении слуг и поклонников. - Она мимолетно, но не скрывая веселья, улыбнулась: - Может быть, у тебя, Перрин, есть другая причина осторожничать, раз на судне вместе с нами плывет Заринэ? - Я буду очень осторожен, - сказал он. Во всяком случае он понял, почему Заринэ не нравилось ее имя. Едва ли оно подходило для Охотника за Рогом. Так оно и было, пока она не назвала себя "Соколом". Выйдя на палубу, Перрин увидел Лана. Тот стоял и поглядывал на Мандарба. И Заринэ сидела на бухте канатов, около релинга, она точила один из своих ножей и следила за Перрином. Большие треугольные паруса были поставлены и туго натянуты, и "Снежный гусь" летел вниз по реке. Глаза Заринэ следили за Перрином. А он прошел мимо нее и встал на носу. Вода расходилась по обе стороны "Снежного гуся", подобно земле, отворачиваемой хорошим плугом. Он размышлял о снах и об айильцах, о видениях Мин и о соколах. Грудь по-прежнему болела. Никогда еще жизнь не была такой запутанной, как сейчас.
      Пробудившись от изнуряющего сна. Ранд сел, хватая ртом воздух; плащ, которым он укрывался вместо одеяла, соскользнул. Ныл бок. Старая рана, полученная под Фалме, сильно болела. Костерок прогорел до углей, иногда в нем вспыхивали редкие язычки пламени, но и этого было достаточно, чтобы заставить двигаться тени. Это был Перрин. Он! Это был он, и вовсе не во сне. Но каким образом? Я чуть было не убил его! О Свет, надо быть осторожным! Весь дрожа. Ранд подобрал длинную дубовую ветку и принялся ворошить ею уголья. На этих мурандийских холмах, совсем близко от Манетерендрелле, деревья встречались редко, однако он собрал достаточно валежника для костра, сучья вполне просохшие, но не трухлявые. Перед тем как сунуть ветку в костер. Ранд замер и поднял голову. Он увидел десяток или дюжину медленно идущих лошадей. Надо быть осторожным, я больше не могу совершать ошибки. Лошади повернули к его угасающему костру, вошли в круг света и остановились. Тени скрывали их всадников, но большинство из них, по-видимому, были мужчинами, с грубоватыми, жесткими лицами. Они носили круглые шлемы и длинные кожаные куртки с нашитыми на них металлическими бляхами, отчего те походили на рыбью чешую. Среди них была одна женщина с седеющими волосами и совсем неглупым взглядом. Ее темное платье было из простой шерсти, но великолепно сшито и украшено серебряной брошью в форме льва. Женщина показалась ему купцом; он уже видел похожих женщин среди тех, кто приезжал в Двуречье покупать табак и шерсть. Купчиха и ее охрана. Надо быть осторожным, подумал он поднимаясь. Никаких ошибок. - Вы выбрали хорошее место для привала, молодой человек, - сказала женщина. - Я часто здесь останавливаюсь на пути в Ремен. Поблизости есть небольшой источник. Полагаю, вы не возражаете, если я разделю это место с вами? Ее охранники уже спешивались, подтягивая пояса с мечами и ослабляя седельные подпруги. - Нет, - сказал Ранд. Осторожно! Двух шагов оказалось достаточно - он подпрыгнул в воздух, крутанувшись волчком - "Пух чертополоха в смерче". Отмеченный цаплей клинок, сотворенный из пламени, возник в его руке и снес незнакомке голову раньше, чем на ее лице успело появиться удивление. Она была наиболее опасна. На землю Ранд опустился в тот же миг, когда голова женщины покатилась с лошадиного крупа. Охранники завопили и схватились за мечи, с ужасом понимая, что клинок его был горящим. Он танцевал среди них, как его учил Лан, и с уверенностью осознавал, что убил бы всех десятерых даже обыкновенной сталью. Но клинок, которым он обладал, был частью его самого. Последний воин упал, а все происшедшее так напомнило Ранду практический урок, что он уже собрался было начать ритуал вкладывания меча в ножны, который назывался "Складывание веера", но сообразил, что нет у него ножен, а его клинок превратил бы в пепел любые ножны одним прикосновением. Позволив мечу исчезнуть, он обернулся, чтобы рассмотреть лошадей.