- Вполне возможно, что ты права, дитя мое, - проговорила Амерлин, едва разлепляя губы. - Можно обнаружить врага и так. А если появившиеся охотники найдут тебя запутавшейся в их силках?.. - Она досадливо вздохнула. - Хорошо, в своей келье ты найдешь золото на дорогу. А я пущу слух, будто отослала вас на ферму, мотыжить капустные грядки. Илэйн тоже отправится с вами? На сей раз Найнив забылась настолько, что очумело уставилась на Амерлин, не отрывая очей. Потом опомнилась и опустила взор к своим рукам и к вертелу. Суставы ее пальцев на ручке вертела побелели, как снег. - Все по-старому, вы все интригуете... К чему тогда притворство, раз вам все известно? Из-за ваших хитроумных планов нам приходится изворачиваться почти как Черным Айя. Зачем всё это? - Она видела: лик Амерлин потвердел, посему Найнив через силу перешла на более уважительный тон в разговоре с властительницей. - Если мне позволено спросить вас, о Мать? Амерлин хмыкнула. - Наставить Моргейз на верный путь, причем, быть может, и против ее воли, будет и без того делом тяжким, а если она еще вдобавок помыслит, будто я отослала ее дочку в штормящее море на протекающем ялике... А так я вправе заявить: я тут совершенно ни при чем. С Илэйн потом, когда она предстанет перед лицом своей родительницы, обойдутся, наверно, немного построже обычного, но я теперь оказалась при трех ищейках, а обладала двумя. Но я говорила тебе: если б только я могла, то обзавелась бы сотней гончих! Амерлин оправила на своих плечах полосатый палантин. - Ладно, чересчур долго я тут стою. И чересчур близко, это могут заметить. Ну не хочешь ли еще что-то добавить? Или спросить меня о чем-нибудь? Только поторапливайся, дочь моя! - Что такое Калландор, матушка? - спросила Найнив. На сей раз сама Амерлин настолько утеряла самообладание, что обернулась к Найнив и лишь мигом позже отвернулась от девушки. - Они ни в коем случае не должны завладеть им. - Шепот властительницы был едва слышен, словно он назначался лишь собственным ее ушам. - По всей вероятности, они не могут взять его, но... - Амерлин перевела дух, и негромкие ее речи стали достаточно отчетливы, Найнив слышала каждое слово: - В Башне не наберется и дюжины женщин, которые ведают, что есть такое Калландор, да и за стенами Башни знающих о нем не больше дюжины. Знают про Калландор и Благородные Лорды Тира, но они никогда не произносят вслух слов о нем. Упоминают они о нем, только когда объявляют о посвящении нового Лорда Страны. Калландор, то есть Меч-Которого-Нельзя-Коснуться, это са'ангриал, девочка моя. Некогда было изготовлено всего два более могущественных са'ангриала, и хвала Свету, ни одним из них не воспользовались. С Калландором в своих руках, дитя мое, даже ты, Найнив, сумеешь одним ударом смести с лица земли город. И если ты, Найнив, и Эгвейн, и Илэйн, вы все втроем, ценой жизни убережете Калландор от грязных рук Черных Айя, то подвигом сим сослужите всему миру великую службу, причем заплатите за избавление от грозной беды всего ничего. - Но как Черные Айя завладеют Калландором? - воскликнула Найнив. - До сих пор я была убеждена: тронуть Калландор может один лишь Возрожденный Дракон... Взглянув на нее искоса своим острым взором, способным, казалось, распластовать жарящееся на вертеле мясо, Амерлин произнесла: - Черные Айя могут разыскивать и еще что-то. Они уже похитили тут тер'ангриалы. А сегодня в Тирской Твердыне хранится почти столько же тер'ангриалов, как и в Башне! - А я была уверена, что Благородные Лорды яростно ненавидят все, связанное хоть чуточку с Единой Силой, - прошептала Найнив недоверчиво. - О дитя мое, все верно, Лорды эти и впрямь Единую Силу просто-напросто ненавидят. Да, ненавидят ее и страшатся. И если им удается приметить тайренскую девушку, одаренную мало-мальской способностью направлять Единую Силу, они в тот же день, еще до наступления вечера, спроваживают ее с первым же судном, уходящим в Тар Валон. У бедняжки порой едва хватает времени попрощаться с родными. - Амерлин явно терзали воспоминания столько горечи чувствовалось в интонациях ее тихого голоса. - Но при всем том Благородные Лорды упрятали в стенах своей драгоценной Твердыни чуть ли не самый могущественный из предметов - средоточии Силы, который когда-либо видел мир. Лично я убеждена: они собрали за многие годы у себя такое множество тер'ангриалов, да и всего прочего, имеющего хоть самое слабое отношение к Силе, потому, что, поступая так, они могут преуменьшить, ограничить существование того, отринуть что, избавиться от чего не в их власти; того, что всякий раз, как они появляются под сводами Сердца Твердыни, напоминает им о собственной обреченности. Им ведом знак, который подтвердит жителям всех стран, что Дракон - Возродился. Знак сей - падение неприступной крепости, о стены коей бессильно разбились сотни штурмовавших ее армий. Причем знамение сие не единственное, а одно из ряда многих. Для гордых лордов чересчур беспощадная рана. Их собственное падение не станет даже одним из знамений о перерождении мира. Они бессильны позабыть об этом, даже пребывая вне Сердца Твердыни. Ведь именно там Лордов Страны возводят в ранг Благородного Лорда, и именно там четырежды в год Благородные Лорды свершают так называемый Ритуал Караула. Так они якобы оберегают весь мир, не позволяя Дракону завладеть Калландором. Так что знание о неотвратимом падении Твердыни язвит их души - они будто по горло наглотались живых серебристых щук, чего они вполне достойны. - Амерлин вздрогнула и умолкла, сознавая, что, возможно, наговорила намного больше, чем хотела сказать. - Более ты ни о чем не желаешь спросить, дитя мое? - О нет, матушка! - пробормотала Найнив. Свет, о чем ни толкуй, все концы ведут снова к нему, к Ранду! Опять все возвращается к Возрожденному Дракону! Она все еще не желала представлять себе Ранда иначе, чем привыкла. - Нет, больше ни о чем! Хмуро поглядывая на бешеную суету, поднятую в кухне поварихами, Амерлин величавым жестом оправила свой палантин. - Нужно будет угомонить тут эту суматоху, - заметила Амерлин. - Мне надо было безотлагательно побеседовать с вами, но Ларас - славная женщина и на своем месте она управляется с кухнями и кладовыми лучше некуда! Фыркнув и вновь налегая ладонями на рукоять вертела, Найнив под нос себе пробубнила: "Да-да, Ларас - кусок старого сала, и с ложкой своей она управляется куда как ловко!" Девушка полагала, что ее ворчание останется лишь ее достоянием, но Амерлин, услышав сию эпиграмму, криво улыбнулась и сказала: - Ты неплохой знаток характеров человеческих, дитя мое! В родной деревне, верно, ты была хорошей Мудрой. Так знай же, что Ларас по собственному почину явилась к Шириам за указанием: сколько же можно держать вас, трех подружек, на самой тяжкой и нечистой работе и даже послаблений не давать от непосильных трудов? А еще она заявила, что по моему приказу не будет подрывать ни здоровья, ни духа молодых девушек. Да-а, хорошо же ты судишь о людях, дитя мое! В ту минуту Ларас уже топталась с ноги на ногу у двери в кухню, не решаясь вступить на территорию собственных своих владений. Амерлин поспешила ей навстречу, сменив строгие взоры из-под нахмуренных бровей на улыбку доброй матушки. Мне все нравится у тебя на кухне, Ларас! - произнесла Амерлин с намеренной громкостью, чтобы слышать ее речи могла всякая живая душа. - У тебя здесь все как полагается. Давно следует тебя вознаградить. Наверное, мне нужно будет придать званию Госпожа Кухонь официальный статус. Лицо толстухи задрожало от неожиданного потрясения, потом вся она стала просто-таки лучиться удовольствием. Пока Амерлин не убралась из кухни вон, Ларас продолжала сиять улыбками, как медный таз. Но лишь только власть изволила удалиться, Ларас полыхнула яростным взглядом на своих работниц. Вся кухня носилась кувырком, как белка в колесе. Взгляд свой Ларас остановила на Найнив. Вновь вращая вертел, Найнив пыталась улыбнуться толстухе. Хмурясь все больше, Ларас пошлепывала себя ложкой по бедру, совсем позабыв, что только что употребила ее по прямому назначению, оставляя сальные пятна на белизне своего фартука. Буду улыбаться ей, даже если она меня убивать вознамерится, думала Найнив, уже сцепив зубы в костяной оскал, В дверях появились Эгвейн и Илэйн. Они страдальчески морщились и вытирали рты рукавами. Ярым взором Ларас отправила их обеих к вертелу продолжать прерванные труды. - Мыло, - прошипела Илэйн едва разборчиво, - на вкус ужасная гадость! От отвращения Эгвейн передернуло. - Найнив, если ты сейчас скажешь мне, - прошептала девушка, поливая жаркое соусом со сковородки, - если ты скажешь вдруг, что Амерлин приказала нам всем оставаться здесь и работать, я просто взвою! Ведь я уже и вправду готова удрать!.. - Как только покончим с мытьем посуды, мы втроем сразу же отправляемся в путь, - промолвила Найнив, - да нужно сматываться пошустрей, заберем только свои пожитки из комнат... Найнив пожелала вдруг разделить с подругами возгоревшееся в их очах нетерпение. Да ниспошлет Свет, чтобы мы не угодили в ловушку, высвободиться из коей не сумеем! Да ниспошлет Свет, чтобы такого не случилось!
      ГЛАВА 30 ПЕРВЫЙ БРОСОК
      И вот Найнив, а с ней и все остальные покинули его жилище, и до конца дня Мэт был в одиночестве, совершив, правда, одну короткую вылазку. Он строил планы. Он обедал. Мэт слопал все, что принесли ему служанки, и заявил, что по-прежнему голоден. Сердобольные подавальщицы были более чем счастливы услужить ему. На стол явились хлеб и сыр, и гора заказанных им фруктов, и Мэт без устали прятал сморщившиеся от хранения в погребе яблоки и груши, а заодно и ломти сыра и буханки хлеба в платяной шкаф, оставляя подносчицам провизии опустошенные подносы. В середине дня Мэт не без труда перенес явившуюся к нему с визитом Айз Седай, которую, как, ему удалось вспомнить, именовали Анайей. Возложив руки на голову Мэта, она изволила пропустить сквозь его тело волны ледяного озноба. Юноша решил, что это из-за Единой Силы, а иначе чего ради Айз Седай станет попусту к нему прикасаться. Невозмутимая и гладколицая, как все Айз Седай, Анайя оказалась в общем-то обыкновенной женщиной. - Сегодня ты выглядишь намного лучше, - отметила она, чаруя его улыбкой. Ее улыбка заставила Мэта вспомнить, как улыбалась мама. - И аппетит у тебя как у голодного волка, вот уж не ожидала! Мне сообщили, ты как будто намерен подчистую объесть кладовые. Уж поверь, мы позаботимся, чтобы тебя кормили как следует. Не волнуйся, голодать мы тебе не позволим, ни обеда, ни ужина не пропустишь. Мэт улыбнулся, как приучил себя улыбаться матери, желая внушить ей доверие: - Не сомневаюсь в вашей заботе! Но я и в самом деле чувствую себя более здоровым. Знаете, о чем я сейчас мечтаю? Отправиться после полудня в город, поглазеть по сторонам ради удовольствия. Вы не против? Может, зайду вечерком в гостиницу. Ничто так не поднимает настроение, как добрая беседа за кружечкой пива. Он тотчас заметил, что губы Айз Седай без труда растянули вдвое шире свою ободряющую улыбку. - Запирать тебя в комнате никто не собирается, Мэт, - пообещала Анайя. Но не пытайся выйти из города. Твое излишнее свободолюбие ужасно огорчит стражников, и сюда тебе придется возвращаться с эскортом. - Нет, у меня не было таких планов, Айз Седай. Престол Амерлин предупредила меня - попытаюсь уйти, так просто умру от голода через пару деньков... Анайя кивнула, но Мэт понимал: ни единому его слову она не верит. - Разумеется, так и будет! - сказала Айз Седай и отвернулась от Мэта. Взгляд ее упал на шест в углу, который юноша принес с тренировочного плаца. - Задумал защищаться, Мэт? Но у нас ты в такой же безопасности, какую мог бы найти в любом другом месте. Только охраняем мы тебя получше. - Уж это мне известно, Айз Седай, очень хорошо известно! Анайя ушла. А Мэт хмуро глядел на дверь: удалось ли ему хоть в чем-то убедить Айз Седай? Уже наступил вечер, когда Мэт вышел из своей комнаты. В надежде больше никогда туда не возвращаться. Небо окрашивалось пурпуром, а на западе солнце, склоняясь к закату, расцвечивало облака всеми оттенками красного. Мэт повесил на плечо найденную во время одной из прежних вылазок большую кожаную суму, битком набитую хлебом, сыром и фруктами, которые успел припасти, и накинул плащ. Глянул в зеркало и понял: скрыть то, что он хотел, не получится. Взяв со своей кровати одеяло, он связал остальную одежду в узелок и вскинул его на плечо. Шест сойдет за дорожный посох. Никаких своих вещей Мэт в комнате не оставил. Мелкие вещи разместились и карманах куртки, а самое важное он уложил в поясной кошель. В нем хранились грамота Престол Амерлин, письмо Илэйн и его стаканчики с игральными костями. Выбираясь из лабиринтов Башни, он заметил нескольких Айз Седай, а некоторые из них и его заприметили, но только повели бровью или глянули вслед, заговорить с ним никто не заговорил. Одной из увидевших его Айз Седай была Анайя. Она лукаво улыбнулась ему, удрученно покачивая головой. В ответ Мэт пожал плечами и слабо улыбнулся, напустив на себя самый виноватый вид, какой только сумел, и она прошла мимо него молча, продолжая качать головой. Стражники, стоявшие на посту у ворот Башни, молча проводили Мэта скучающими взглядами. Но лишь в ту минуту, когда он пересек широкую площадь и ступил на брусчатку городской улицы, в груди Мэта стало наконец вздохами подниматься чувство радости. Да, радости и торжества. Если не можешь скрыть свои намерения от врагов, поступай так, чтобы тебя считали дураком. Тогда они будут стоять вокруг и ждать, когда же ты наконец, брякнешься в грязь и расквасишь себе физиономию... Видевшие меня Айз Седай сейчас ждут, что обратно меня приволокут стражники. Но я не возвращусь и к завтрашнему утру, вот тогда они и бросятся на поиски. Поначалу искать будут не особенно ревностно, думая, будто я схоронился в городе, залег в какую-то нору. До них не скоро дойдет то, что я улизнул из города, кролик к тому дню успеет сплавиться далеко-далеко вниз по реке... С ощущением светлой легкости на сердце, которой он, как ему казалось, не испытывал несколько лет, Мэт зашагал к гавани, откуда суда отплывали в сторону Тира и городков по берегам реки Эринин. Мэт бодренько напевал песенку "Мы снова за границей". Но плыть так далеко, до Тира, ему, разумеется, не надо. Арингилл, город, где Мэт собирался сойти на берег, чтобы продолжить путь до Кэймлина, стоял в среднем течении реки. Я доставлю ваше проклятое письмецо куда надо. И вообще, как она смеет так думать! Считать, будто я, сказав, что довезу письмо, не исполню обещанного! Я доставлю это проклятое письмо - даже ценой своей жизни! Сумерки уже опускались на Тар Валон, но света было еще довольно, чтобы украсить волшебными бликами фантастические городские строения и необычные силуэты башен, соединенных мостами на высоте в сотню шагов. Люди все еще разгуливали по улицам, и одежды горожан были столь разнообразны, что Мэту почудилось, будто в Тар Валоне собрались представители всех государств мира. Фонарщики со своими подручными поднимались по лестницам к верхушкам фонарных столбов, и над центральными улицами города восходил свет фонарей. Но в той части Тар Валона, куда направлялся Мэт, светились лишь окна домов. Великолепные дворцы и величественные башни города возвели огир, новые же улицы и переулки выросли благодаря человеческому труду. Правда, слово новые иной раз относилось к зданию двухтысячелетнего возраста. На окраинах, ближе к Южной Гавани, строители-люди пытались если не повторить фантастическое искусство огир, то хотя бы подражать легендарным зодчим. Здесь фасады таверн и прочих злачных мест, где кутили моряки, были украшены такой же изящной резьбой по камню, как особняки и дворцы. В нишах и на куполах зданий сияли мраморные статуи, карнизы там и тут сплошь покрывали гипсовые узоры, а вырубленные из мягкого минерала фризы затейливо украшали витрины портовых лавок и купеческие палаты. Мосты и в новых кварталах арками изгибались над мостовой, но здешние улицы оказались вымощены булыжником, а не базальтовыми плитами, да и многие мосты были сработаны из дерева, не из камня, и вздымались обыкновенно не выше второго этажа ближних домов, а выше четвертого не взлетали никогда. Но и на более темных новых улицах жизнь бурлила так же неуемно, как в центре Тар Валона. Все таверны и уютные зальчики гостиниц так и кишели сошедшими с судов торговцами, спорившими с будущими покупателями первоклассных товаров о наличности и процентах; в беседы вмешивались путешественники, приплывшие по реке Эринин, рыбаки и грузчики, а также одержимые жаждой денег типы, готовые добывать золото и правой рукой, и левой. Музыкальные инструменты: биттерны, способные возопить жалобней, чем выпь, и флейты, и аристократки-арфы, и даже послушные молоточкам цимбалы переполняли улицы громокипящей музыкой радости. В первой таверне, куда зашел Мэт, вовсю шла игра. Три кучки мужчин, расположившихся на корточках у стены общего зала, громкими возгласами встречали каждый бросок, каждый кувырок костей, приносящие кому-то из них выигрыш, и смеялись над чужими неудачами. Вообще-то говоря, Мэт намеревался поиграть только с часок, а потом отправиться на поиски подходящего судна. Юноша решил немного пометать кости, чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, но сразу сорвал куш. Мэт всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, в играх между ним и Хурином, да и в Шайнаре случалось так, что шесть или восемь бросков кряду приносили ему выигрыши. Но в нынешний вечер каждый его бросок вел к удаче. Каждый! Заметив, как прицельно следят за ним соперники, Мэт порадовался, что весьма кстати оставил в кошеле собственные игральные кости. Однако те же острые, озлобленные взгляды побудили удачливого игрока удалиться из таверны от греха подальше. Мэт обнаружил с удивлением: в кошельке у него побрякивало уже три десятка серебряных марок, у каждого из партнеров он выиграл столько, что никто из них больше не желал его видеть. Кроме одного - смуглолицего матроса с шапкой курчавых жестких волос. Он оказался из Морского Народа, как услышал Мэт, сразу удивившийся этому факту, - что делает человек из Ата'ан Миэйр в такой дали от моря? Однако моряк последовал за выходившим из гостиницы Мэтом и дальше, по темной улице, настойчиво прося дать ему возможность отыграться. Мэт собирался двинуть прямиком к пристани, ведь тридцать серебряных марок составляли вполне приличную сумму, но смуглолицый продолжал канючить, а у разбогатевшего любителя свободы оставалось еще с полчасика свободного времени, поэтому Мэт уступил и вошел вместе с парнем в первую подвернувшуюся по пути таверну. И снова Мэт выигрывал, причем все происходило как-то само собой, будто во сне. Юношу словно лихорадка охватила. Мэт переходил из таверны в общий зал постоялого двора, потом в харчевню, опять в таверну и нигде не задерживался так надолго, чтобы успеть вызвать у жертв своей удачи озлобление и ярость. У менялы юноша обратил свое серебро в золото. Мэт играл в "короны", он резался в "пятерки", вступал в игру "девичий позор". Он метал на стол то пять костей, то четыре, а то и три или всего две. Мэт соглашался участвовать в играх, в которых ровно ничего не смыслил, узнавая их правила в ту минуту, когда приседал на корточки в кругу игроков или занимал место у стола. И вновь побеждал! Далеко за полночь смуглолицый моряк, назвавшийся Раабом, пошатываясь от усталости, удалился, обессиленный, опустошенный, но с полным кошельком монет, возвращенных не в игре против Мэта, а через заведомо выигрышные пари, в которых он уверенно делал ставки на своего победителя и спасителя. И снова Мэт завернул к какому-то меняле, а может, и не один раз. Угар победы будто затмил его сознание - точно так же совсем недавно были затянуты облаками его воспоминания о прошлом; но помутившая разум лихорадка азарта вела Мэта к новой игре. И к очередному выигрышу! А когда Мэт пришел в себя, он уже не знал, сколько часов или лет минуло с той минуты, как он начал играть. Очнулся он от игорного дурмана в таверне, которая вроде называлась "Тремалкинский сплесень", повсюду слоями висел табачный дым, и Мэт смотрел на пять костей. И на обращенных вверх гранях каждой - глубоко вырезанная корона! Большая часть посетителей пила вино и джин, пока из ушей не потечет, но в этот миг постукивание костяшек о стол и возгласы сражающихся за счастье игроков из другой компании, приютившейся в дальнем углу, были без труда заглушены голосом красотки, бодренько запевшей под ритмичное поскакиванье молоточков по цимбалам:
      Потанцуем, девушка с карими глазами! Или ты, красавица, глазки-васильки! Спляшем с той, которую вы мне показали, Где ж ты, ясноглазая? Ты, моя Кики! Поцелую девушку в черненьких кудряшках! И тебя, красавица, кудри точно рожь! О, тебя лобзаю я, рыжая бедняжка! А моя Кики теперь - где ее возьмешь?
      Певунья назвала свою песенку "Вот что он мне говорил". Но Мэт великолепно помнил, что эта мелодия имела другое название - "Потанцуй со мной", а слова были совершенно изменены, но сейчас все его внимание занимали игральные кости. - И откуда это король снова вылупился?! - пробормотал один из игроков, сидевших на корточках рядом с Мэтом. Король являлся из ладони Мэта уже в пятый раз подряд. Сейчас Мэт выиграл поставленную против него золотую марку, и в эту минуту его совершенно не беспокоило то обстоятельство, что его собственная монета, чеканенная в Андоре, по весу была солидней иллианской, выложенной на спор его противником. Победитель просто сгреб костяшки в кожаный стаканчик, хорошенько перемешал их, и метнул вновь. Пять корон! Но этого быть не может, о Свет! Никогда нигде никто не выбрасывал фигуру "король" шесть раз кряду. Никто! - Ну, такую удачу подстроить мог только Темный! - проворчал некий достойный человек. Был он мужиковат и грузен, с черными волосами, завязанными на затылке черной же лентой, плечи тяжелые, лицо в шрамах, а нос не раз пострадал в честной драке. Не помня себя от гнева, Мэт вскочил, отважно рванул грузного острослова за ворот и вздернул на ноги. Потом толкнул болтуна к стене таверны. - Не смей говорить такие слова! - прорычал Мат. - Никогда в жизни не говори! Мужчина смотрел на него сверху вниз, весьма удивленный - острослов на целую голову возвышался над вспетушившимся Мэтом. - Да это же просто присловье! - проговорил кто-то у Мэта за спиной. Свет, это всего лишь обыкновенная поговорка! Выпустив из кулака воротник шрамолицего, Мэт отступил на шаг. - Я... я... мне не по душе, - начал он, запинаясь, - когда обо мне несут подобную гадость! Я вовсе не Приспешник Темного! Чтоб мне сгореть, неужели моя удача и впрямь везенье Темного? Нет, только не это! Неужели проклятый кинжал в самом деле наделал мне бед, о Свет? - Да никто и не врал, будто вы Пособник Темного, - заверил его мужчина со сломанным носом. Видимо, он уже превозмог удивление и пытался решить, разозлиться ему на Мэта или остыть. Собрав свой походный скарб, Мэт покинул таверну, оставив выигранные монеты там, где они лежали. Но двигал им вовсе не страх перед верзилой. Мэт уже забыл и о нем, и о деньгах. Единственное, чего ему хотелось, - оказаться за дверью таверны, вдохнуть чистого воздуха, поразмыслить. Впитывая всей грудью ночную прохладу, он прислонился к стене таверны неподалеку от входа. Сейчас мрачные улицы Южной Гавани были безлюдны. Из окон гостиниц и распивочных еще выплывала музыка, слышался смех, но мало кто ходил по ночным улицам. Обеими руками сжимая стоящий перед ним шест, Мэт оперся лбом на кулаки и пытался обдумать загадку своих удач. Он знал, что родился удачливым. Удача сопутствовала ему постоянно, во всем. Но почему же тогда воспоминания о годах, прожитых в местечке Эмондов Луг, не предъявляют образцы удач, которых ему и не выпадало, пока он не покинул родные места? Конечно, Мэт счастливо выходил из многих переделок, но не забывались и те проказы, которые, как он считал, сойдут ему с рук и на которых его ловили с поличным и ему доставалось сполна. Мать, например, всегда могла предсказать, когда он замышлял новое озорство. Часто ему казалось, что Найнив видит его насквозь, несмотря на все воздвигнутые им барьеры. Однако удача пришла к Мэту вовсе не с того дня, когда он оставил Двуречье. Удача явилась в тот миг, когда он заполучил кинжал из Шадар Логота. Мэт вспомнил, как дома он играл в кости с заезжим чужаком, худющим, что лучина, мужчиной с пронзительным взглядом. Тот служил у купца, приехавшего из Байрлона закупить партию табака. Не забыл Мэт и тот прискорбный факт, что в награду за никчемное и расточительное метание костей отец закатил ему генеральную порку - для приобретения противоположных игре склонностей. Долг Мэта остроглазому хитрецу составлял серебряную марку и четыре пенса. - Но ведь я уже свободен от этого чертового кинжала! - промямлил Мэт. Айз Седай, не к ночи бы помянутые, сами заявили, что я от него свободен! Углубясь в размышления, он решил заодно проверить, сколько же нынче выиграл. Пошарив в карманах куртки. Мат обнаружил, что все они наполнены гладенькими монетами, кронами и марками, и серебряными, и золотыми. Стоило вытащить горсть монет, как они заблистали в свете из окон. Отыскал Мэт и два битком набитых кошелька. Развязав их, он увидел: содержимое кожаных мешочков составляли почти сплошь золотые красавцы-кроны. Еще больше деньжищ оттягивало кошель у него на его поясе, монеты засыпали Мэтовы стаканчики с игральными костями, помяли и письмо Илэйн, и послание Амерлин. Он вспомнил, как нравилось ему подкинуть серебряный пенни-другой служаночкам - в награду за их милые улыбки, за симпатичные глазки и стройные лодыжки, а еще потому, что серебряные пенсы не больно-то достойны болтаться в его кармане. Пенсы недостойны болтаться в моем кармане? Что ж, может, и недостойны. Свет, да я богат! Чтоб мне сгореть на месте, я невероятно разбогател! Хотя, кто знает, может, тут не обошлось без Айз Седай? Вдруг они, когда меня Исцеляли, что-то этакое сотворили? Случайно, наверное. Скорей всего, так оно и было. Лучше считать именно так и никак иначе! Должно быть, все это дело рук проклятых Айз Седай!.. Рослый мужчина вынес свою персону из таверны, но разглядеть его лица Мэт не успел, ибо дверь поспешила захлопнуться, скрыв поток света. Поплотнее прижавшись спиной к стене, Мэт затолкал вновь приобретенные кошельки обратно в карманы куртки, крепче стиснул посох. Благодаря какому бы везению ни явилось в эту ночь к нему золото, у него не было охоты жертвовать добычу грабителям! Мужчина повернул в сторону Мэта, пригляделся и вздрогнул. - Х-холодная ночка! - пьяным голосом промолвил он. Когда крепыш приблизился, Мэт разглядел: тело дылды состояло большей частью из сала и бекона. - Я должен... Мне нужно... - твердил толстяк, спотыкаясь по улице в сторону городского центра и бессвязно уговаривая себя самого. - Вот дурак! - ругнулся Мэт, не уверенный, имеет ли он в виду толстяка или самого себя. - Давно пора договориться с капитаном какой-нибудь посудины да и убираться отсюда поскорей. - Всматриваясь в черноту неба, он пытался понять, долго ли до рассвета. Часа два-три, пожалуй. - Давно пора! Желудок его зарычал от голода, и Мэт припомнил, что успел перекусить в каких-то гостиницах и харчевнях, но какую еду ему подавали, сейчас сказать не смог бы. Лихорадка игры цепко держала его тогда за горло. Сунув руку в заплечную суму, юноша нашарил лишь хлебные крошки. - М-да, давным-давно пора! Не то еще явится одна из них, подцепит меня своими пальчиками да сунет в свой кошель... Оттолкнувшись от стены, Мэт зашагал в сторону гавани, где у причалов стояли суда. Тихие звуки у себя за спиной он поначалу принял за эхо собственных шагов. Но вскоре понял, что кто-то преследует его. И изо всех сил старается не стучать сапогами по булыжнику. Та-ак, а вот это, будь уверен, точно разбойнички! Ухватив шест поудобнее, Мэт подумал было, не повернуть ли ему самому на лиходеев. Однако в полной темноте, слыша лишь приглушенные шаги позади, он не мог определить, велико ли число настигающих его злодеев. Как бы лихо ты ни махал шестом в поединке с Гавином и Голодом, победа над ними вовсе не превратила тебя в героя сказаний. Свернув за угол, Мэт двинулся по узенькой и кривой боковой улочке, стараясь поторапливаться, но не стучать каблуками, а семенить на пальцах. Окна здесь не сияли светом, а во многих домах они были прикрыты ставнями. Мэт был уже в конце улочки, когда заметил впереди две тени, - два каких-то типа заглядывали за угол, явно подкарауливая кого-то у перекрестка. И снова юноша услышал мягко крадущиеся позади медленные шаги, едва различимое поскрипывание подметок по булыжнику. В мгновение ока Мэт нырнул в темный угол, спрятавшись за выступающим фасадом особняка. А что ему оставалось делать? Нервно перехватывая посох, Мэт замер в ожидании. Вскоре показался преследователь, он медленно крался по обочине, стараясь ступать потише. За ним шел второй. У каждого из крутой парочки поблескивал в руке нож. Мэт напрягся. Если они не увидят его, спрятавшегося за углом, в тени, если пройдут, не заметив, еще несколько шагов своей кошачьей походкой, он сумеет первым нанести им ошеломляющий удар. Вот только б еще живот перестал урчать! Ножи убийц были короче мечей для обучения бою, однако стальные, не из дерева! Один из ночных живодеров вгляделся в дальний конец улочки и вдруг выпрямился, крикнув: - Эй, он что, разве не в вашу сторону пошел? - Ничего я не видел, тени одни! - донесся оттуда произнесенный с ужасным выговором ответ. - И не по мне как-то тут! Этой ночью здесь какие-то странные твари шастают! Шагах в четырех от Мэта ночные дружки, переглянувшись, спрятали свои ножи и рысцой устремились обратно - туда, откуда пришли. Мэт наконец перевел дух. Снова удача! Чтоб мне сгореть, но везет мне, видно, не только в кости! Разбойники скрылись с узкой улочки, ушли в переулок. На перекрестке Мэт больше никого не видел, но знал, что убийцы по-прежнему где-то там, у следующей улицы. А позади, с другой стороны, рыщут еще одни головорезы. Один из ближайших домов был низеньким, всего в один этаж, и крыша на нем была вроде как плоская. Белокаменный фриз, вырезанный в виде громадных виноградных лоз, соединял два соседних здания. Протянув руку вверх, Мэт нашарил концом шеста край крыши и сильным толчком закинул свое оружие на крышу. Посох сухо клацнул по черепице. Не думая о том, слышат ли его обитатели жилища, Мэт взобрался по резному фасаду, что было нетрудно - широкие виноградные листья позволяли подняться как по надежной лестнице, даже в сапогах. Через секунду шест уже вновь был у него в руках, и Мэт побежал по крыше, не разбирая дороги и полагаясь на свою удачу. Еще трижды пришлось ему взбираться вверх, всякий раз одолевая один этаж. Дальше черепичные крыши с пологими скатами вели Мэта все вперед и вперед и пока на одном уровне; на этой высоте уже прогуливался ветер, приглаживая своим холодком волосы юноши и не давая ему забыть о возможной погоне.