— Я не буду больше пить это горькое пойло, — Трей отреагировал мгновенно, голос у него был совершенно нормальный.

— Но ты же хочешь чувствовать себя лучше? — спросила Импрес.

— Я бы предпочел просто позавтракать, — пробормотал он.

— Если у тебя жар, ты должен принять лекарство, — мягко возразила Импрес, в ее глазах засверкал вызов.

— В самом деле, дорогой, — сказала мать, — это же для твоей пользы. Пожалуйста, сделай то, о чем говорит Импрес, и я уйду, чтобы ты мог отдохнуть.

Широкая улыбка удовлетворения внезапно появилась на лице Трея.

— Ты права, мама, — согласился он покорно. Выражение на лице у него было до смешного добродетельное. — Хороший отдых избавит меня от лихорадки, я уверен.

Наконец-то Трей добился того, что останется вдвоем с Импрес, Он не сомневался в своем умении завлечь ее к себе в постель. Уж с этим-то не будет проблем. Быстро посмотрев на часы, Трей прикинул, сколько времени осталось до ленча и, решив, что вполне достаточно, оказал:

— Присмотри за тем, чтобы до полудня меня не беспокоили.

— Очень здраво, — удовлетворенно согласилась Блэйз. — Разве он не послушный пациент? — спросила она Импрес, уверенная, что та разделяет ее гордость за сына.

Трей удобно расположился на подушках — глаза у него были невинные, как у младенца, — и с удовольствием ожидал ответа Импрес. Почувствовал ее скептицизм к затеянному им представлению, он, забавляясь, наблюдал за тем, как она будет выходить из затруднительного положения. Станет ли Импрес возражать матери или согласится из вежливости? Осмелится ли она назвать его поведение блефом? Разомлеет ли сразу или будет сопротивляться? А сколько времени потребуется на то, чтобы она забралась к нему в постель?

— Если Трей согласится принять лекарство, я не могу просить о большем, — ответила Импрес с легким злорадством в голосе.

— Ты ведь не против, дорогой? — немедленно откликнулась Блэйз, уверенная, что ее дорогой мальчик будет послушным.

— Я выполню все, что поможет мне поправиться, — двусмысленно ответил Трей.

Его мнение о том, что ему может помочь, видимо, не совсем точно совпадало с тем, что думают его мать и Импрес.

Импрес мгновенно насторожилась. Его тон был слишком дружелюбным и покорным, а ответ прозвучал уж очень неопределенно.

— В таком случае, я оставляю тебя под присмотром Импрес. — Блэйз поцеловала сына и ушла.

Напряженная тишина воцарилась в комнате.

Их не будут тревожить до полудня.

Словно охотник, прикидывающий свои возможности, Трей не торопясь оглядывал одетую, в бархат молодую, цветущую женщину, ее прекрасную белую грудь, хорошо видную в распахнутом лифе и красиво обрамленную зеленой тканью.

— Иди сюда, — сказал он. Голос у него был низкий, приглушенный, слова прозвучали как приказ. И, хотя больше ничего произнесено не было, в богатом оттенками, мягком тембре голоса отчетливо слышались нотки человека, привыкшего к власти.

Импрес все еще стояла неподвижно, в напряженной позе, кожей чувствуя его взгляд. Помимо воли, где-то в глубине женского естества зародилось пульсирующее тепло, какое-то необъяснимое томление, вызванное его горящими глазами и словами небрежной команды. Просто сумасшествие, что взгляд и два слова могли оказать на нее такое действие, и Импрес осторожно попыталась отбросить охватывающее ее непонятное страстное влечение.

Все это весьма смахивает на приручение норовистой молодой кобылы, подумал Трей. И наверное, поэтому, когда он заговорил, его голос был успокаивающий и мягкий:

— Все ушли. Тебе нет необходимости придерживать ворот. Для меня это просто платье, которое тебе не подходит. На самом деле, — добавил он еще мягче и тише, — ты выглядишь прекрасно.

Он приподнялся и сел на постели. Вид у него был здоровый, Трей совершенно не походил на больного.

Она старалась не замечать его широких крепких предплечий, хорошо видных из-под закатанных рукавов пижамы, не обращать внимания на то, как длинные шелковистые волосы небрежно рассыпались по подушке и что пижама была расстегнута почти до талии, а повязка на груди больше подчеркивала силу, чем говорила о немощи. Его жизненная сила обволакивала Импрес, горячее желание Трея было нескрываемым и очевидным для нее, и он был неотразим в своей законченной мужской красоте. Сколько же было у него женщин, сколько ему пришлось практиковаться, чтобы приобрести такое роковое обаяние?! Подход Трея был прозрачно ясен и эффективен: стыдливость, с которой она придерживала лиф платья, была глупа и неуместна здесь, в этой комнате, между мужчиной и женщиной, уже испытавшими полную близость. Благодарность за его лесть, за доброту во время визита Мириам Диксон восстановила поколебавшееся доверие Импрес. Пальцы ее разжались, и она опустила руки.

Трей с восхищением посмотрел на нее. Лиф распахнулся от шеи до талии, почти полностью открыв тело. Он вспомнил атласную гладкость полных грудей, их вкус, вспомнил, как она стонала от наслаждения, уступая ему, когда он нежно ласкал каждый сосок. Голые ноги Импрес были видны из-под коротковатой для нее юбки, подчеркивая изумительную прелесть ее тела.

— Ты еще слишком слаб, — мягко сказала она, нарушив напряженную тишину.

— Но сильнее тебя. И тверже.

Ее затрясло от откровенного намека, и внизу живота стало загораться пламя.

— Ты можешь навредить себе. — Предупреждение прозвучало очень тихо. Это была уступка, совесть не позволяла ей промолчать, но в голосе не было убежденности.

— Я уже навредил, — он говорил по-прежнему спокойно, хотя буквально изнемогал от желания. — Поэтому я хочу… — Трей сделал паузу, подбирая слова, а потом продолжил: — чтобы ты подошла и помогла мне.

При других обстоятельствах такие безобидные слова могли бы иметь совершенно другой смысл, но сейчас это было нетерпеливое и страстное требование, вероятно, не вполне уместное в этой освещенной солнцем комнате.

Импрес несколько мгновений обдумывала ответ, пытаясь найти средство, которое удержало бы Трея и уберегло от возможного ухудшения здоровья. Чувство долга мучительно боролось в ней со страстным нетерпением, вызванным желанием.

— Я соглашусь, только если вначале ты примешь лекарство, — заявила она тоном опытной сиделки.

— Поторопись. — Голос у него был напряженный, срывающийся от возбуждения.

Что ему ответить? Она не была уверена.

— Ты согласен? — спросила она. Трей кивнул, сделка была заключена.

Без злорадства, все взвесив, Импрес приготовила снотворное. Трей только начал выздоравливать; то, что ему хотелось, решила она, опасно для здоровья. Он не может предусмотреть все последствия.

Импрес дала раненому лекарство в маленькой чашке, и он тепло улыбнулся, взяв ее в руки.

— Ты не могла бы снять это платье, — попросил он рассудительно, — чтобы поддержать мои силы?

— Как только ты выпьешь лекарство, я пойду и сниму его, — ответила она. — Не закрыть ли мне шторы?

Импрес подошла к окну и взялась за бечеву, решив, что в темноте он быстрее заснет.

Подняв чашку к губам, Трей спросил:

— А тебе больше нравится полумрак?

Легкое поддразнивание прозвучало в его словах. Обернувшись, она бросила на него горящий взгляд:

— Кто-нибудь говорил тебе, что ты избалованный ребенок?

— Кроме тебя, никто, — ответил Трей оживленно и глотнул из чашки.

Вздохнув, Импрес вернулась к окнам, потянула бечеву, и вскоре в комнате воцарился полумрак.

— Не задерживайся, дорогая. Скорее снимай платье и приходи ко мне.

Быстро отметив, что чашка, в которой было лекарство, стоит на прикроватном столике, она дружелюбно ответила:

— Вернусь через минуту.

Войдя в гардеробную, она прикрыла дверь и посмотрела на маленькие часы на туалетном столике. Через пять минут лекарство должно подействовать.

Импрес, не торопясь, расстегнула платье, оно мягко скользнуло на пол. Подобрав его, она тщательно расправила прекрасную ткань, чтобы на ней не осталось складок. Платье было изумительно сшито, все швы были заделаны шелком, а стежки были такие маленькие, что их едва можно было разглядеть. У мамы был костюм для верховой езды из такого же зеленого бархата. Она прекрасно в нем выглядела, когда отправлялась вместе с папой на прогулку. Казалось, целая вечность прошла с того времени. А теперь костюм был перешит в подбитое ватой одеяло, которым накрывались Гай и Эдвард в постели на сеновале.

Открыв одну из дверей, в которую было вделано зеркало, она увидела плотно навешанные рубашки, тщательно подобранные по цветам. Из любопытства Импрес открыла все двери, расположенные вдоль стен гардеробной. Пиджаки, пальто, куртки, брюки, еще рубашки и полки, заставленные башмаками, легкими туфлями, сложенными свитерами. Дюжина шелковых халатов, халаты зимние, стеганые. Шелковые шарфы и галстуки всех цветов радуги.

Прямо перед ней был большой шкаф, заполненный костюмами, большинство из которых, судя по наклейкам, были сшиты в Англии. Рядом она увидела открытую дверь, заглянула туда и застыла в изумлении. В этом шкафу хранилась одежда из кожи, украшенная бахромой, бисером, иглами дикобраза, отделанная мехом горностая и волчьими хвостами, удивительная одежда, которую она не видела прежде. Пальцы Импрес касались длинной бахромы, гладили пушистые волчьи хвосты, скользили по белому меху горностая. Это, наверное, совсем другой мир, где требовалась подобная одежда. И хотя Импрес знала о происхождении Трея, она всегда воспринимала его только как богатого молодого человека. Но как все это сочетается с открытым сейчас ею миром? Трей выглядел бы совсем по-другому, одетый в индейскую одежду.

Она вытащила одну куртку из кремовой кожи, расшитую полосами из синего бисера, и приложила ее к себе. Кожа была атласно мягкой. Импрес посмотрела на себя в зеркало. Длинная бахрома куртки опускалась почти до колен. На рукавах куртка была расшита зелеными иглами дикобраза, которые образовывали правильный геометрический узор, придавая одежде особенно мужественный вид. Ей вдруг страстно захотелось примерить куртку на себя. Но как много значит для Трея эта одежда? Осмелится ли она вступить в этот закрытый таинственный мир?

Импрес еще никогда не видела такого великолепия; это, безусловно, было произведение искусства. Она быстро надела куртку и, взглянув на себя несколько раз, тут же повесила ее на место. Импрес хотела после этого выглянуть из гардероба, чтобы посмотреть на своего пациента, прикрыт ли он одеялом. Когда Трей проснется, она извинится перед ним за снотворное. Лекарство дано для его же собственной пользы, подумала она удовлетворенно, и согласится он с ней или нет, но она лучше знает, что для него полезно. Но увидев красивую кожаную рубашку, Импрес не смогла удержаться и, надев ее через голову, расправила на плечах, восхищенно рассматривая себя в зеркало. И тогда за ее спиной раздался спокойный голос:

— Здесь есть еще ожерелье из когтей медведя в третьем шкафу, может быть, тебе захочется примерить и его?

Она обернулась.

Трей стоял в темном дверном проеме, небрежно облокотившись о стену.

— Я думала, что ты… — Импрес остановилась, осознав внезапно, что ее слова звучат как попытка оправдания. — Ты должен был спать, — спокойно продолжила она.

Трей, закрывший почти весь проем, казался огромным. Одетый в серый шелковый халат, как бы окаймленный дверной коробкой, он выглядел словно мрачное привидение из царства теней. Однако голос был прямо отличен от его таинственного появления. Он был жизнерадостным и каким-то солнечным.

— У меня были другие планы, — сказал Трей и улыбнулся.

Улыбка у него была потрясающая и действовала она ошеломляюще. От нее у Импрес закружилась голова, но она заставила себя успокоиться.

— А где лекарство? — спросила она шепотом. Он небрежно помахал пальцами.

— Там же, в чашке.

— Ты не доверяешь мне? — наконец-то она смогла говорить громко.

— А должен? — спросил он мягко, отодвигаясь от стены и входя в залитую светом комнату.

Солнечный свет, проходивший через французские окна, заливал все пространство, заставляя все вокруг искриться и сверкать. Осторожно притворив за собой дверь, Трей закрыл зеркальную дверь шкафа и медленно прошел по периметру комнаты, закрывая шкафы, которые открыла Импрес, пока не дошел до последнего шкафа; все еще открытого, в котором висела его индейская одежда.

— Если тебе нравится, то можешь ее взять, — сказал он, указывая на элегантную кожаную рубашку, которая была одета на Импрес. — Она тебе больше подходит, чем мне.

— Не могу — она слишком большая, — ответила Импрес, чувствуя себя неловко от того, что ее застали за осмотром чужих вещей, но в то же время зачарованная его близостью, восхищенная роскошью жемчужно-серой ткани халата, поразительно подчеркивающей его яркую мужественность и бронзовую кожу. Невозможно было представить себе Трея обычным мужчиной, слишком уж он поражал физической красотой.

Разве не было нормальным желанием коснуться этого серого шелка и почувствовать сильное мускулистое тело под ним? Разве не было обычным поймать себя на мысли о том, что глаза смотрят на небрежно завязанный вокруг его тонкой талии пояс? Импрес заставила себя посмотреть в его красивое, безупречно вылепленное лицо. Трей улыбался.

Купаться в тепле этой улыбки, от которой замирала душа, бороться с желанием коснуться его, было, как она внезапно решила, обычным при общении с Треем Брэддок-Блэком. И он знал это.

— Тебе придется расплатиться со мной, — сказал он мягко, прервав ее мысли. Когда глаза Импрес удивленно раскрылись в ответ на эти слова, Трей продолжал небрежно с приятным выражением на лице: — За лекарство.

Солнечные лучи играли на его длинных темных волосах, образуя причудливые тени, заставляя светиться золотом его пушистые ресницы.

— Это для твоей же пользы, — немедленно возразила Импрес. — Ты слишком слаб.

— Если я настолько беспомощен, — мягко возразил он, придвинувшись на шаг ближе, с улыбкой на лице, — то позвони слугам, чтобы они перенесли меня в постель.

— Ты всегда так самоуверен?

— Иногда, — слово прозвучало мягко и уверенно.

Импрес была удивлена, глаза ее выдавали.

— Я бы не догадалась. Единственное, что я поняла в Трее Брэддок-Блэке, так это желание добиваться того, что ему хочется.

Его брови удивленно поднялись:

— Это тебя задевает?

— Не очень… Я знала многих мужчин, похожих на…

Именно в этот момент Импрес вспомнила, что детали ее биографии не должны быть раскрыты. Она почти проговорилась, что друзья ее кузена Клода и сам Клод были столь же эгоистичны в поисках удовольствий, как и Трей. И если бы не дуэль, в которую был вовлечен ее отец, граф Жордан, шесть лет тому назад, и не суд в провинции с несправедливым решением, она все еще жила бы в прекрасном мире. Да, она немало знала о молодых мужчинах, ищущих удовольствий. Но так как провинциальные суды были по определению ограниченными, а человек, которого ее отец убил, был сыном местного герцога, более могущественного, чем семейство Жордан, он был осужден и ее жизнь изменилась.

Бабушка обращалась с апелляциями почти год, пока смерть не оборвала ее попытки помочь несправедливо осужденному сыну. После ее смерти старые друзья потихоньку покинули их семью. Они слишком хорошо понимали, что граф, кроме всего прочего, убил единственного сына герцога де Рошфора. Старое и ожесточенное соперничество началось в тот день из-за мамы на скачках, и все знали, что папа должен был ответить на вызов.

Мама приехала в Париж в свите английского посла, и ее красота покорила весь Париж. Она была Прекрасной Англичанкой в тот сезон, идолом и кумиром. На балу, данном принцессой Евгенией, она и папа полюбили друг друга — самое скандальное событие сезона.

Отвергнутая своей семьей, она уехала с папой в поместье в Шантельи, и они зажили там спокойно и счастливо, пока не случилась дуэль.

Глаза Трея сузились, когда он услышал изумивший его и столь неожиданно оборванный ответ.

— Расскажи мне, ты знала многих мужчин? — спросил он с легким нажимом. — Я бы хотел знать.

Он понял той ночью у Лили, что она, конечно, девственница, но Трей кое-что знал о некоторых мужских склонностях. Она могла знать мужчин — он нахмурился — другими путями. Пожалуй, опыт Трея в пороках был очень обширный. Не то чтобы он сам принимал участие в некоторых забавах, но знавал мужчин, которые увлекались этим. Он знал мужчин, которые использовали женщин по-разному, но только не естественным образом — и внезапно почувствовал вспышку гнева. Трей подумал, не имел ли он дело с девушкой, которая казалась невинной, а на самом деле ею не была, которая, может быть, знала способы удовлетворять мужчин, которые не приходили ему в голову.

Гнев его утих, когда он вспомнил о том, что красивая молодая женщина, стоящая перед ним в его кожаной рубашке, с гривой светлых волос, спасла его жизнь. Решительно подавив свое раздражение, Трей приказал себе быть рассудительным. И через три секунды он им стал.

Обидевшись на проявленный Треем гнев, чувствуя себя совершенно правой, Импрес рассудила, что ее прошлое не его дело, и ответила ровным спокойным тоном:

— Тебе не следует этого знать.

— Я заплатил достаточно, — сказал он резко, — чтобы на мои вопросы отвечали.

Импрес напряглась, от возникшего гнева на щеках появились красные пятна.

— За свои деньги ты не можешь купить ни моего прошлого, -возразила она коротко, — ни будущего.

— Ты не собираешься отвечать?

— Нет.

— Что же, тогда я должен сам определить, чему ты научилась от тех мужчин, которых ты знала, — пригрозил Трей. — У нас было не много времени у Лили заняться расследованием, насколько богат твой опыт. Теперь я с нетерпением жду обучения.

— А если это убьет тебя? — резко спросила Импрес, раздраженная его намеками и самонадеянностью, негодуя на то, что он думает о ней только худшее.

— Я заинтригован, — произнес Трей, растягивая слова, умышленно не понимая ее. — Хотел бы я оценить твой вкус к излишествам. Начнем?

— Ты сумасшедший! — Она сделала шаг назад. Голос у него был спокойный, Трей сдерживал свой темперамент.

— Едва ли, — пробормотал он, — но весь в приятном нетерпении.

И он вновь сократил дистанцию между ними. Импрес сделала еще шаг назад и натолкнулась на холодную зеркальную дверь.

— Очаровательно. — Трей глубоко вздохнул, небрежно поглядев на нее и оценив испуганное выражение. — Предприимчивая молодая леди, которая продала себя у Лили, устраивает драматическое представление. Скажи мне, — растягивая слова сказал он, коснувшись пальцами ее рассыпавшихся по плечам волос, — твой испуганный взгляд привлекал в прошлом многих мужчин?

— Черт тебя возьми, — ожесточенно возразила Импрес. — Можешь говорить все, что хочешь, но я не вещь, которая принадлежит тебе.

— Я знаю, — мягко ответил Трей, поглаживая пальцами ее золотистые волосы. — Я не могу владеть тобой за пятьдесят тысяч долларов. У тебя слишком белая кожа. Но я заплатил за то, чтобы пользоваться тобой три недели. Мы ведь договорились об этом?

Пальцы, державшие ее волосы, напряглись. Импрес вздрогнула, размышляя о том, стоит ли сопротивляться. Но обволакивающее тепло, которое, казалось, излучал этот высокий мужчина, возвышающийся над ней, очень притягивало и возбуждало ее.

— Так на три недели? — саркастически спросил Трей, но его губы уже потянулись к ней, и он прошептал: — У нас будет время поспорить потом.

Когда их губы соприкоснулись, Импрес в отместку укусила его за губу, и он чуть вскрикнул от боли, но только крепче сжал руками ее плечи с поразительной для раненого человека силой. Чтобы отплатить ей, Трей с силой прижал ее губы к зубам, но уже через мгновение Импрес почувствовала, что напор ослабел.

Отвечать на поцелуй-сумасшествие, сказала она себе, и безумие наслаждаться распространяющимся блаженным теплом, подчиняться влиянию, которое расплавляет ее тело. Но затем язык Трея проник под внутреннюю поверхность ее верхней губы, слегка коснулся гладкой поверхности зубов и с деликатной требовательностью потерся о ее язык. Импрес ответила, и он нежно втянул его в свой рот. Слабый стон освободил ей дыхание, позволил быстро вдохнуть воздух, а его руки на мгновение ослабли на ее плечах.

Его бедра не спеша, в том ритме, стали двигаться, и Импрес ощутила его напряженную плоть, которая деликатно и искусно напомнила ей о полученном наслаждении. Нет, подумала она, я не могу позволить соблазнять себя столь циничному и высокомерному человеку. Но затем почувствовала теплоту кончика его языка, скользнувшего от щеки к уху, и приняла предложение о блаженстве от твердого предмета, прижавшегося к ее животу. Импрес вспомнила, как долго мог он доставлять удовольствие, и все ее тело завибрировало. Его прикосновение было магическим, горячащие кровь слова, которые он шептал в ухо, звучали как предложение войти в создаваемый им рай, и она затрепетала во внезапном предвкушении, забыв обо всем, обняла его, и ее руки заскользили по китайскому шелку халата.

Кем бы Импрес ни была, подумал Трей с практичностью, определяемой сексуальным опытом, она исключительна и страстна. Она, конечно, могла говорить о сопротивлении, хотя, может быть, это была одна из ее игр, но когда он почувствовал, как ее руки слегка обняли его и услышал этот слабый томный стон, что бы она ни затевала, это сработало безотказно. Трей не беспокоился о том, что за причины привели ее сюда. Он только знал, что должен обладать ею, и как можно скорее, или он окажется неопытным мальчишкой, который не смог удержать себя, не успев войти в женщину.

Импрес послушалась, когда он сказал: — Сними рубашку.

И когда она сняла, Трей, в свою очередь, освободился от халата, почувствовав короткую, заставившую его вздрогнуть боль.

Секундой позже Импрес стояла перед ним нагая, ее щеки пылали, румянец заливал шею и грудь; ее дыхание, как он заметил, было затрудненным. Трей протянул руку и мягко погладил ее щеку, затем губы, шею, потом пальцы деликатно скользнули вниз и стали ласкать ее соски, пока они не начали напрягаться, пробуждаясь к жизни. Он наблюдал, как по мере движения его руки, выражение удовольствия проявлялось у нее на лице все сильнее. Руки Импрес поднялись, сомкнулись вокруг его шеи, и без единого слова она прижалась к нему еще теснее. Ее действия были безупречно согласованы с его, а он был давно без женщины и близок к тому, чтобы овладеть ею даже без ее разрешения. Слегка поцеловав ее, он пробормотал:

— Полечи меня, свирепый котенок.

Потом он прижал ее к зеркальной двери и, больше не владея собой, согнул ноги, чтобы войти в нее одним свирепым толкающим движением.

Ритм его движений был яростный, интенсивный и мощный, и Импрес, прижатая к холодному зеркалу, позволила, чтобы страсть полностью затопила ее. Темный стремительный поток понес ее, ведя к пику, горячие спирали страсти распространялись от властного повелительного предмета, который находился в ней.

Тело ее в следующий момент было поднято в воздух, и неистовство завладело ею. Затем бархатистый предмет стал покидать ее именно в тот момент, когда она нуждалась в нем больше всего, и невольно она закричала:

— Нет!

Ее руки плотнее сжали спину Трея, теснее прижимая его к себе. Глаза Импрес закрылись от внезапного предвкушения, в то время как ее страстное объятие причинило боль его израненной спине и заставило Трея застонать.

Импрес сразу же осознала, что она сделала.

— Извини, извини, — вскрикнула она негромко, ее руки отпрянули назад, словно обжегшись. — О Боже, с тобой все нормально?

Глаза Трея открылись, он кивнул и улыбнулся, совсем другое мучительное сладостное чувство билось в его теле, подавляя все остальное.

— Пока да, — пробормотал он, его глаза были тяжело полуприкрыты. Сжав ее кисти, он положил ее руки ниже на свою спину, шепча: — Там… держись крепче, дорогая.

И волшебство продолжалось, заставляя ее раскрываться, приспосабливаясь к нему, двигаясь так, чтобы побыстрее преодолеть тот малый путь, когда они еще могли контролировать себя, и оказаться наконец в плену ошеломляющего восторга.

В этот момент чувственного торжества вторгся неприятный звук.

— Трей, Трей… где ты?

Это был голос его матери, и она была в комнате за дверью.

Разум Трея подавал сигнал тревоги чувствам, но они были глухи. К его голове можно было в этот момент приставить ружье, а он бы не почувствовал и не остановился. Дикая страсть приближалась к вершине, и он предвкушал удовольствие, которое в следующий миг должно было взорвать его. Трей скорее чувствовал, чем слышал, негромкие вскрики Импрес, предупреждающие о тревоге, но его руки только сильнее сжимали ее. Опустив голову ниже, двигаясь губами по щеке, скользя к уху, он прошептал:

— Не обращай внимания.

Огромная волна подняла его и заставила биться в пароксизме страсти, сжимая испуганную, напряженную женщину в объятиях.

Через секунду зов повторился:

— Трей, где ты?

Трей, мгновенно изменившийся после того, как его оргазм прошел, освободился от Импрес, глубоко вздохнул и ответил спокойным, хорошо контролируемым голосом:

— Я здесь, мама.

Импрес, неудовлетворенная, сотрясалась в его руках, желание все еще сжигало ее. То, что Трей резко покинул ее, было словно порыв ледяного ветра. Но если ее кожа там, где только что соприкасались их тела, стала прохладной, то внутри у нее бушевал огонь. Хотя она знала, что лучше этого не говорить, но побуждаемая страстью, прошептала:

— Не уходи.

Он на секунду заколебался, пока подбирал свой халат, лежащий на полу, глянул на нее быстрым оценивающим взглядом, затем уверенно и властно сказав.

— Не двигайся, я сразу же вернусь. Сунув руки в рукава, он натянул халат на плечи и с легкой гримасой боли направился к дверям, на ходу быстро завязывая пояс.

С бьющимся сердцем Импрес увидела, как Трей открыл дверь и сказал:

— Импрес уснула, мама. Она слишком напряженно трудилась. Нет, с ней все нормально. Я только накрыл ее.

И обслужил, подумал он, и обслужу еще раз, как только мне удастся убедить тебя, дорогая мама, уйти.

Через две, может быть, три минуты он вернулся, посмотрел на Импрес и вновь почувствовал возбуждение. Импрес не двинулась. Не потому, что подчинилась приказу Трея, а просто не хотела. Все было внове для нее: великолепие и блеск желания, изысканное удовольствие, подобное сжигающему пламени, заставляющая, замирать истома, от которой слабело тело. Она никогда не испытывала таких чувств, когда, казалось, все рушится, а в мире нет ничего, кроме прикосновения Трея, когда возбуждение и безумное наслаждение сливались в один бурный поток, затоплявший разум.

Она наблюдала за тем, как он вошел в комнату и запер замок, спокойный звук поворачиваемого ключа отозвался трепетом предвкушения в ее спине. Их глаза в светлой залитой солнечными лучами комнате встретились, и Трей спросил тихим шепотом:

— Ты готова?

Она стояла на том же самом месте, где он ее оставил, руки опущены, спина прижата к зеркалу, вся румяная от возбуждения, которое заставляло трепетать ее груди и увлажняться низ живота. Она была видна в профиль в расположенных одно за другим зеркалах, повторялась в различных ракурсах по всей комнате. Груди у нее были большие и твердые, по-девичьи высокие с выдававшимися бледно-розовыми сосками, похожими на драгоценные камни. Она все еще была на пике, говорил ему его опыт, неудовлетворенная, глаза полуоткрыты от чувства, натянутая и горячая.

Ее страстность напомнила ему об опасениях, связанных с ее сексуальным опытом. Новичок ли она или изощренная актриса, способная изображать невинность с редким талантом? Было бы замечательно, подумал он, развязывая пояс на халате, получить ответ.

Дверь была закрыта, Импрес была явно готова к продолжению. Она была, помимо всего, его покупкой, которая удовлетворяла его сексуальный аппетит таким способом, которым ему хотелось, а потребовать от нее рассказ о прошлом совсем не предосудительно.

Глаза Импрес следили за тем, как он сбросил халат и подошел к ней так, что между ними осталось расстояние в несколько дюймов. Спутанная грива прекрасных волос окаймляла ожидающее лицо, которое она подняла к нему, и ее глаза, встретив его, были исполнены страстного желания.

— Извини меня, — сказал Трей мягко, — что оставил тебя.

Его бронзовая рука протянулась, чтобы нежно погладить один сосок; она непроизвольно затрепетала, новое возбуждение наполнило ее чувства. Она была так близка к оргазму, что это стало танталовой мукой. Трей был готов через мгновение.

— Посмотри в зеркало, — сказал он, мягко взяв ее за подбородок и направив ее взгляд в зеркальную стену. — Тебе бы хотелось, чтобы он оказался внутри?

Импрес увидела желанный предмет необычайно возбужденным в нескольких дюймах от своего живота. Она вздохнула, и он повернул ее лицо обратно, его пальцы теплели на ее спине.

— Кажется, ты заинтересована, — прошептал он. — Что бы ты делала, имея его внутри?

Глаза у нее были затуманены от страсти, но ей не нравились нотки приказа в его голосе.

— Это несправедливо, — заявила Импрес низким прерывающимся голосом.

— Разве ты не привыкла играть, дорогая? Если ты знала многих мужчин, то должна знать и о подобных играх. И если ты осталась девственницей, игры должны были быть интересным. — Голос у него был обвиняющим.

— Ты не прав, — ответила Импрес, не желая спорить, так как ее чувства были еще в рабстве роскошной мистерии страсти.

— Скажи мне, в чем я не прав, — настаивал Трей твердым, резким шепотом.

— Не могу… коснись меня, — начала она на одном дыхании. И закончила повелительным голосом, который показывал, что она знавала другое время, живя в богатстве и занимая высокое положение в обществе. — Ты обязан.

Это остановило его на момент — уверенность, власть, неуместная в дрожащей, сексуально возбужденной женщине, которую он держал длинными пальцами за подбородок. Он приподнял подбородок чуть выше хозяйским, повелительным жестом:

— А если нет?

Импрес безмолвно опустилась, и ее маленькие пальцы коснулись его пульсирующей пики. Экономными, скупыми движениями она провела согнутыми пальцами медленно вниз, а затем поднялась вверх — давление было сильным и уверенным — и негромко сказала:

— Может быть, теперь ты?