Брэддок-Блэк (№1) - Пламя страсти

Венеция улыбнулась про себя и подумала: «Чем не сага о герое?» Правда, Хэзарду приходится за это платить.

— А сколько он платит вам, мэм, за то, что вы о нем заботитесь?

— Э… Гм… Мы еще это не обсуждали.

Оглядев непривычный беспорядок в комнате, Джимми добродушно заметил:

— Когда вы будете лучше со всем справляться, я уверен, что он и вам станет очень хорошо платить. Он честен, как принц, — так моя мама говорит. И это точно. А еще он очень аккуратный и чистоплотный.

— Это я знаю. — Венеция наблюдала, как мальчишка деловито закатывает рукава рубашки, явно сшитой ему матерью. — У его племени какие-то традиции связаны с купанием.

— Да, он купается в пруду каждый день. Мама говорит: после того, как господь отлил Хэзарда, он разбил форму, Хэзард единственный в своем роде.

Венеция нахмурилась. Создавалось впечатление, что мать Джимми очень уж близко знакома с героем.

— А сколько лет твоей матери? — спросила она как можно небрежнее.

— Она уже старая, — объявил Джимми, как дети говорят обо всех, кто старше двенадцати. — Пожалуй, года на два постарше вас, мэм. Хотите, я покажу вам, как надо мыть посуду? Хэзард сказал, что вы не умеете ничего делать. Так я вас научу. — Мальчик предложил это очень по-доброму, без тени осуждения.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила Венеция, — это очень мило с твоей стороны. Главное, скажи мне, с чего начать?

— Налейте горячей воды из котла в этот таз до половины, а я принесу холодной и покажу вам, как мыть посуду.

Джимми мыл, а Венеция вытирала тарелки красивым полотенцем, вышитым матерью Джимми. На какое-то мгновение, разглядывая сложный цветочный узор, Венеция вдруг подумала, что неплохо было бы тоже научиться вышивать… Она чувствовала себя явно лишней в этом тесном содружестве.

После того как вся посуда была перемыта, Джимми подмел все осколки, не выразив и тени удивления или неудовольствия. Он однажды видел, как его мама запустила блюдом в стену, а потом расплакалась. Это было год назад, когда умер отец, и Джимми знал: если взрослые бьют посуду, значит, что-то не так. Поэтому он все собрал в старую коробку и вынес на улицу без единого слова.

— Мне кажется, — сказал Джимми, вернувшись и одобрительной улыбкой оценивая попытки Венеции убрать постель, — что нам лучше начать готовить ленч. Хэзард обещал прийти ровно в полдень.

Джимми оказался куда лучшим учителем, чем Хэзард, — прежде всего потому, что он намного лучше готовил.

— Я научился у мамы, — объяснил он, когда Венеция сказала ему об этом. Он вымешивал тесто для песочного печенья, и это явно не требовало от него больших усилий. — Посыпьте немного муки на стол, и я покажу вам, как надо раскатывать тесто. Плита нагрелась?

Он уже научил Венецию, как надо это определять, и она смогла с уверенностью сказать ему, что с плитой все в порядке. Ей показалось, что ленч был приготовлен за невероятно короткое время — когда Джимми сунул печенье в духовку, куски мяса уже жарились вместе с луком на огромной сковороде, а молодая картошка томилась в молочном соусе, приправленном диким чесноком.

— Ты просто чудо! — объявила Венеция, сраженная мастерством мальчика. — Как ты умудрился все приготовить одновременно?

— Надо просто уметь считать, мэм. Это несложно. Начинают всегда с того, что готовится дольше всего.

— Все кажется таким простым, когда это делаешь ты… — вздохнула Венеция.

— Вы мне тоже помогли, мэм, — вежливо ответил Джимми, не упоминая о том, что робкие попытки Венеции помочь ему едва не привели к полной катастрофе.

Когда через пять минут через порог переступил Хэзард, Джимми расставил еду на столе. Хэзард от души похвалил его: сам он мог приготовить только что-нибудь очень простое, поэтому приготовленные Джимми блюда всегда вызывали его восхищение.

— Он просто потрясающий мальчик! — подхватила Венеция и получила в награду теплую улыбку Хэзарда. — Боюсь только, что от меня было больше хлопот, чем пользы. Кто бы подумал, что лук так трудно резать?

— Вы не виноваты, мэм, что он упал на пол. Мне следовало предупредить вас, что сначала надо срезать один конец у луковицы. И потом вы отлично справились с раскатыванием теста.

Венеция придерживалась другой точки зрения. Тесто показалось ей таким же неподатливым, как Хэзард в последнее время. Она улыбнулась, но вслух ничего не сказала.

— Вы раскатывали тесто? — изумился Хэзард, и улыбка изогнула его губы.

— Я боюсь, что просто раздавила его. Сначала оно прилипло к стакану, потом к столу, потом к моим рукам…

Венеция рассеянно провела рукой по волосам, и Хэзард вдруг подумал, что ей стоило бы хоть иногда надевать что-то еще, кроме черных брюк и льняной рубашки. Этот ее мягкий жест только подчеркнул неуместность мужского наряда. Решив про себя проследить за ее гардеробом, Хэзард произнес:

— Я уверен, что Джимми без вас не справился бы. Голубые глаза Венеции, опушенные длинными густыми ресницами, уставились на Хэзарда. Его галантная фраза снова напомнила ей утонченного мужчину на балу в Виргиния-сити. Это всегда сбивало ее с толку — цивилизованное поведение, голос культурного человека, случайная галантность. Здесь, в горах, он выглядел на сто процентов индейцем — полуодетый, в кожаных штанах, с бронзовой кожей и длинными черными волосами. Поняв, что Хэзард не смеется над ней, Венеция ответила ему в тон:

— Я уверена, что Джимми отлично бы без меня обошелся, но все равно спасибо. Во всяком случае, я старалась.

— Как вы полагаете, сможем ли мы через пару недель добавить песочное печенье к вашему меню из горячего шоколада и клубники? — улыбка Хэзарда была совершенно лучезарной.

— Возможно, если как следует помолиться, — улыбнулась ему в ответ Венеция.

Ее непривычная приветливость совершенно очаровала Хэзарда. Их глаза встретились над макушкой Джимми, и между ними как будто пробежал ток.

— Неужели молитвы помогают на кухне? — поддразнил ее Хэзард.

— Прикусите язык, а то предки моей матери перевернутся в своих методистских гробах. — Ее голубые глаза лучились смехом.

— Я, пожалуй, рискну навлечь на себя гнев привидений, если еда и впредь будет такой же вкусной.

Джимми не понял, о чем они говорят, но улыбки были ему понятны. Во всяком случае, он сообразил, что посуду пока никто бить не собирается.

— Я буду помогать, как только смогу освободиться от работы, — предложил он.

Венеция благодарно улыбнулась ему и бросила быстрый взгляд на Хэзарда.

— Видите, вам не понадобится тратить времени на заклинания. Джимми проследит за моим воспитанием.

— С каких это пор вы стали послушной? Что же я делал не так?

— Да практически все! — Венеция помолчала, потом насмешливо добавила: — Кроме одного, что вам удается просто замечательно.

Теперь взгляды, которыми они обменялись, могли бы зажечь траву в прерии.

— Следите за своими манерами, — только и смог выговорить Хэзард, когда снова обрел способность дышать.

— Я никогда еще так не следила за своими манерами, но это слишком утомительно, — жизнерадостно отозвалась Венеция, обрадованная его реакцией.

— Я не думаю, что теперь подходящее время и место, чтобы менять свое поведение.

— Не знаю, — легкомысленно ответила она с призывной улыбкой. — Я бы могла изменить свое мнение, если бы вы проявили готовность изменить свое по поводу некоторых вещей…

Проявив недюжинную силу воли, Хэзард все-таки устоял перед ее напором:

— Не думаю, что я стану что-то менять: слишком многое поставлено на карту. Хотя, — продолжал он любезно, — должен вас заверить, — не потому, что мне этого не хочется.

— Это радует.

— Всегда, пожалуйста. А теперь, — Хэзард встал из-за стола, — мне пора приниматься за работу. Спасибо вам обоим. — Он церемонно поклонился и уже от двери обернулся к Джимми: — Перед тем как пойдешь домой, загляни ко мне на шахту. Я дам тебе денег, чтобы ты кое-что купил.

— Конечно, Хэзард. Как только мы с мисс помоем посуду.

— Как, опять?! — выпалила Венеция, явно изумленная тем, что все надо начинать сначала.

— Надеюсь, папочка скоро приедет и выручит вас из рабства, — съехидничал Хэзард.

Венеция состроила гримаску, хотя на самом деле ей неожиданно захотелось подойти к нему и поцеловать в щеку. Хэзарду так легко удавалось заставить ее улыбнуться! Не говоря уж о том, что он был первым мужчиной, подарившим ей чувство удовлетворения… Как все-таки жаль, что он так верен своему долгу. Венецию воспитали в мире эгоистов, и она находила жизнь принципиальных людей невыносимо скучной.

Спустя час Джимми спускался с горы, повторяя про себя длинный список покупок. Полученные им инструкции были абсолютно четкими: он не должен никому ничего говорить о женщине в хижине Хэзарда. Можно подумать, весь городок уже не гудит, как встревоженный улей, обсуждая эту историю! Но Джимми даже в таком юном возрасте умел хранить тайну, а сильнее его преданности Хэзарду была только преданность его собственной семье. Поэтому он сделал покупки очень осмотрительно: один из мальчиков на складе в большом магазине Кляйна, вознагражденный двадцатидолларовой золотой монетой, продал ему все после того, как магазин закрылся на ночь. Джимми не сомневался, что парень никому не расскажет о том, кто все это купил.

На следующее утро очень рано мальчишки погрузили все покупки на лошадей Хэзарда, которые паслись на пастбище Пернелов. И задолго до того, как Даймонд-сити проснулся, Джимми проехал уже полдороги по тропе к хижине Хэзарда.

12

— Повторяю вам, Миллисент, — Янси всегда обращался к жене своего работодателя по имени, когда полковника не было дома, — нет никакого смысла дожидаться возвращения вашего мужа. Какой-то один проклятый индеец! Ждать просто смешно. Черт побери, да мы можем вышибить его оттуда в один момент.

Миллисент Брэддок задумалась. Она прибыла в Виргиния-сити два дня назад, решив, что отсутствие мужа и дочери слишком затянулось, а остаться соломенной вдовой не входило в ее планы. Только здесь она узнала, что произошло, и пока не решила, как ей себя вести.

— Полковник не хочет ни при каких обстоятельствах рисковать жизнью своей драгоценной дочери, — напомнила она Янси. — Можно сколько угодно говорить о возможности выгнать этого индейца, но нам обоим не сносить головы, если наши действия поставят под угрозу жизнь Венеции.

Янси и Миллисент отлично понимали друг друга. Они оба происходили из старинных аристократических, но обедневших семей Виргинии, и им обоим пришлось искать способ поддержать на плаву династию. Но ни один из них так до конца и не смирился с этой необходимостью, под внешним лоском всегда кипела обида. Для Миллисент брак с богатым полковником Брзддоком стал, вне всякого сомнения, тяжким трудом. А унижение Янси оказалось еще более явственным: ему пришлось искать работу после Гражданской войны, которая лишила его семью даже заложенной-перезаложенной плантации.

— А что думаете по этому поводу вы? — поинтересовался Янси с неприкрытой иронией.

Однако Миллисент недаром полжизни культивировала образ леди из южных штатов.

— Мистер Стрэхэн, — сурово произнесла она с хорошо отмеренной дозой возмущения, — я ее мать. Надо ли мне напоминать вам об этом?

— Прошу прощения, сударыня, — ответил Янси. — Я лишь беспокоюсь о собственности полковника. Я просто забылся.

Его тон был настолько же смущенным, насколько ее был суровым. Они напоминали двух актеров в хорошо отрепетированной пьесе — обмен светскими фразами стал второй натурой для них обоих. Каждый прекрасно понимал, что другой думает о полковнике Брэддоке, его дочери и его деньгах, но игра требовала неукоснительного соблюдения правил.

И все-таки они пришли к соглашению — надо было просто правильно вести переговоры. Сообщники даже вместе пообедали, что показалось служащим гостиницы весьма подозрительным.

13

Хэзард проснулся на своей постели из шкур бизона. Вторую ночь он провел на полу, и беспокойный сон не принес ему отдыха. Он с трудом заставил себя подняться, понимая, что, если в этот день возникнет критическая ситуация, ему непросто будет с ней справиться. Его мозг и тело изнемогали от усталости, а присутствие Венеции лишало способности рассуждать здраво.

Хэзард бесшумно вышел из хижины, не разбудив Венецию, и направился к пруду. Легкий бриз играл ветвями осин, и это прекрасное утро неожиданно напомнило ему молодые годы. Тогда каждый рассвет казался ему таким свежим, солнечным, полным надежд. На мгновение Хэзарду вдруг захотелось вернуться в прошлое, к тем временам, когда на этих землях обитало только его племя, когда наступающий день всегда сулил нехитрые детские радости — скачки наперегонки, набрасывание колец на шест, игры, в которых соревновались его сверстники…

Стоя на поросшем травой берегу пруда, Хэзард тяжело вздохнул. Солнце по-прежнему ярко освещало горные вершины, но все вокруг изменилось. Его народ ушел дальше на север от этих гор, куда еще не добрались охваченные жаждой золота белые люди, другие индейцы осели на равнинах, пытаясь обрабатывать землю. А он теперь работал, как раб, вгрызался в землю день за днем, надеясь спасти свой народ от участи других племен, которые лишились всего по воле белых. Золото — вот решение проблемы. Это ответ на любой самый трудный вопрос. «Ну, скажем, почти на любой», — с иронией отметил Хэзард про себя. Золото не поможет справиться с той страстью, которую он испытывает к Венеции… Ну что ж, значит, надо искать другие способы утолить этот голод. И он решительно нырнул в пруд, надеясь, что холодная вода несколько остудит его пыл.

Венеция проснулась часом позже. В хижине стояла тишина, только веселая птичья трель переливчато звенела за окном. Она отбросила одеяло, села и обвела взглядом комнату. Хэзард уже ушел — на дощатом полу остались влажные следы его ступней, а крошки на столе и брусок масла говорили о том, что он сделал себе сандвичи. Венеция неожиданно ощутила странное разочарование и сразу рассердилась на себя. Она не должна испытывать к нему нежности! До этого момента она считала свои чувства к Джону Хэзарду Блэку исключительно сексуальными. Так можно наслаждаться новым платьем, новой игрушкой — откровенно, без всех этих сложностей, которые неожиданно возникли в ее мыслях…

Венеция поспешно отмахнулась от ненужных переживаний и напомнила себе, что индеец просто использует ее, а она не прочь использовать его. Все по-честному: она его заложница, он ее учитель, а потом приедет папа, и это восхитительное приключение благополучно закончится. Наверное, она всю свою жизнь будет с трепетом вспоминать странного индейца, который открыл для нее мир чувственных удовольствий… Жаль только, что этот индеец оказался крепким орешком, но Венеция не теряла надежды. Лишенная иллюзий и прекрасно понимающая, чего она хочет, мисс Венеция Брэддок решила во что бы то ни стало найти ключ к невероятной выдержке Хэзарда.

Когда Хэзард пришел на ленч, в хижине суетился Джимми. Еда была готова, пол чисто подметен, а Венеция украсила свою блузку цветком шиповника. Хэзард немедленно вспомнил, какая у нее нежная грудь, и так отвлекся, что Джимми пришлось дважды повторить свой вопрос.

— Вы уже начали спускаться к югу?

— А?.. — Хэзард словно очнулся от сна. — Да. За сегодняшнее утро я продвинулся на тридцать футов.

— Тридцать футов?! — воскликнула удивленная Венеция, которая за время путешествия начала разбираться в горнорудном деле. — Да это же рекорд!

Хэзард посмотрел на нее и решил, что шиповник ей к лицу.

— Большую часть работы выполнил порох, — скромно ответил он.

— А как вы вывозите отработанную породу?

— У меня есть вагонетка. Я проложил рельсы, когда начал обрабатывать этот участок.

— Значит, вы не сомневались, что найдете золото?

— Я бы не стал вкладывать столько времени и труда, если бы не был в этом уверен.

— Хэзард ходил в горнорудную школу в Колумбии и знает абсолютно все о добыче золота, — вступил в разговор Джимми, довольный тем, что может сообщить еще один замечательный факт из жизни своего кумира.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся Хэзард, — но я знаю далеко не все. Я прослушал несколько лекций о золотодобыче, только и всего. Кстати, это было не так далеко от Бостона.

Венеция широко открыла глаза от изумления:

— Вы никогда не говорили, что жили в Бостоне.

— А вы не спрашивали.

— Но что вы делали в Бостоне? — в голосе Венеции звучало недоверие.

— Учился в Гарварде, — просто ответил Хэзард, и Венеция тут же вспомнила, как об этом говорил Терледж Тейлор.

— Странно, что я никогда вас не встречала.

— Где же, по-вашему, мы могли бы встречаться? В детской? — на лице Хэзарда заиграла хитрая улыбка.

— Я не настолько молода!

— Достаточно молода, — спокойно ответил он. — Для меня — даже слишком.

— И что вы этим хотите сказать? — ее голос зазвучал резко, Венеция была готова разозлиться.

— Ничего неприличного, мисс Брэддок, уверяю вас, — успокаивающим тоном заметил Хэзард. — Я просто хотел сказать, что ваш дебют в высшем свете Бостона состоялся уже после моего отъезда из города.

Джимми, наблюдавший за взрослыми, как за игроками в теннис, вдруг понял, кто перебил столько посуды в доме.

— Все стынет, — вмешался он, потому что ему совсем не хотелось оказаться в самом центре скандала. Правда, когда Джимми взглянул на Хэзарда, на лице хозяина дома играла широкая улыбка.

— Давайте поедим, мисс Брэддок, — Хэзард уселся за маленький стол. — Будет жалко, если столько усилий пропадет даром. Скажите мне, неужели это вы напекли эти сдобные булочки?

Щеки Венеция порозовели, как цветы у ее ворота. Как ему удается вложить столько тепла в простой вопрос? Ей показалось, что ее погладили. Она решила, что в высшем свете Бостона было весьма интересно в то время, когда Хэзард очаровывал местных дам.

— Разумеется, это она, — поспешно вставил Джимми, желая сделать приятное Хэзарду. Ведь предполагалось, что он будет учить мисс готовить.

Венеция засмеялась и покачала головой.

— Джимми разрешил мне месить тесто. Но у меня мастерски получилось бросать в него изюм. Если папа задержится, я смогу очень усовершенствовать свои умения… в кулинарии.

Хэзард только махнул рукой: рот у него был занят, он уже жевал булочку.

— Нам бы следовало нанять тебя на полный день, Джимми, — сказал он наконец. — Я уже забыл, что такое хорошая еда.

— Мне бы очень хотелось, но, боюсь, не получится, — быстро ответил мальчик с набитым ртом.

— Ты, очевидно, нужен своей матери, — заметил Хэзард, наслаждаясь вкусом молодой моркови, сваренной с небольшим количеством сахара.

Джимми отвел глаза.

— Точно, — он аккуратно складывал морковь горкой на своей тарелке.

— Но ты же сможешь приходить и помогать, правда?

Вилка разметала морковную горку. Не поднимая глаз, Джимми пробормотал:

— Наверное.

Хэзард заметил, что обычно такой веселый и жизнерадостный мальчик как-то странно нервничает. Он отложил свою вилку, проглотил нежный кусок говядины и мягко переспросил:

— Наверное?

Джимми на мгновение поднял глаза, встретился взглядом с Хэзардом и тут же снова уставился в тарелку.

— Что-то не так, Джимми?

— Нет, сэр.

— Может быть, я мало плачу тебе?

— Что вы, сэр! Дело не в этом.

— Тогда в чем же дело?

— Ну, понимаете… Мама видела, что я привез вам сегодня утром. Мне это не показалось странным, а вот мама… она так поджала губы… и…

Тревога в глазах Хэзарда сменилась удивлением.

— И что же? — поторопил он Джимми.

— Мама говорит, что миссис Гордон оказалась во всем права.

— В чем же оказалась права эта леди? — губы Хэзарда изогнула насмешливая улыбка.

— Я не совсем понял, сэр. Что-то насчет развязанной потаскухи. — Венеция поперхнулась, но Джимми этого даже не заметил. — Проклятье! Ой, прошу прощения, сэр, — тут же извинился он, — если бы я только знал, что это такое. Но мама была очень возмущена и велела мне не задерживаться у вас после заката. Вы что-нибудь поняли, сэр? — спросил мальчик.

— Я полагаю, твоя мать волнуется, когда ты оказываешься ночью один в горах, — спокойно ответил Хэзард, искоса взглянув на вспыхнувшее лицо Венеции.

— Но я много раз оставался здесь до темноты.

— Возможно, здесь недавно видели медведей-гризли. — Хэзард снова принялся за еду.

— О гризли мама не говорила. А что такое «потаскуха», сэр?

И тут подавился Хэзард. На лице мальчика было совершенно бесхитростное выражение, а вот Венеция буквально сверлила его взглядом.

— Гм… Это вопрос довольно сложный… — Хэзард постарался уйти от прямого ответа. — Это нечто такое, о чем женщины часто спорят. Но ты в любом случае должен слушаться маму. Приходи сюда, когда сможешь.

— Конечно, я приду. Она не возражает против того, чтобы я заходил к вам днем. Так что я буду, как всегда, приносить ваши заказы, договорились?

Джимми очень боялся потерять дружбу Хэзарда. Когда мать отчитывала его сегодня утром из-за огромной корзины, которую он приторочил к седлу лошади, Джимми решил, что она совсем запретит ему приходить в хижину на горе. Но на этот раз все обошлось.

— Отлично, Джимми. И передай маме, что я очень высоко ценю твою помощь. А теперь ты не мог бы сбегать к ручью и принести кувшин свежей воды? — попросил Хэзард, понимая, что женщина, сидящая напротив него, сдерживается из последних сил.

— Конечно, сэр! Сию секунду. — Джимми немедленно вскочил на ноги. — Я вернусь очень быстро.

Не успел мальчик выйти за дверь, как Венеция взорвалась:

— Какая наглость! Что о себе воображает эта женщина?! И за кого она меня принимает?

— Я бы не стал об этом беспокоиться, — примирительно сказал Хэзард.

— Я и не беспокоюсь. С какой стати мне волноваться из-за того, что говорит какая-то прачка!

— Ваш снобизм, красавица, просто неподражаем.

— Мой снобизм?

Черная бровь Хэзарда чуть приподнялась.

— А как еще это можно назвать? Венеция окончательно вышла из себя.

— Ты что же, уже готов встать на ее сторону? Она первая нанесла мне оскорбление, а ты меня же обвиняешь в снобизме!

Хэзард поднял вверх обе руки.

— Сдаюсь. Еще одно очко в вашу пользу, мисс Брэддок. А некоторый снобизм вам даже идет. В жизни не видал более очаровательного сноба.

— Хэзард, мне сейчас не до комплиментов! Ты можешь это понять? — Венеция тяжело переживала то, что ей казалось страшной несправедливостью. — Черт бы ее побрал! Нет, только подумать, она назвала меня шлюхой!

Низкий голос Хэзарда теперь звучал успокаивающе:

— Забудь об этом. Слухи всегда несправедливы, а здесь так мало народа, что все про всех все знают — или, по крайней мере, думают, что знают.

— Но почему она меня так назвала? — Венеция все никак не могла успокоиться. — Я же заложница, господь свидетель!

Венеция никогда не обращала внимания на мнение окружающих, но слова матери Джимми больно задели ее. Дело было даже не в том, спала она с Хэзардом или нет. В конце концов, это только ее дело, а она всегда поступала так, как ей нравилось. Венецию поразило, что какая-то прачка в городке рудокопов судит о нравственности и приличиях и местных жителей заботит понятие греха.

— Вероятно, она сама была бы не прочь оказаться на моем месте, — ядовито прокомментировала Венеция.

— Вероятно, так, — спокойно согласился Хэзард. Венеция немедленно уставилась на него:

— Ты хочешь сказать, что спал с ней?

— Я не вижу, какое отношение это имеет к тебе, — четко и без обиняков ответил Хэзард и снова вернулся к еде.

Однако не успел он поднести ко рту следующий кусок говядины, как рука Венеции выхватила у него вилку.

— Так ты с ней спал? — повторила она, сама не понимая, почему это так важно для нее. Она просто знала, что обязана это выяснить.

Медленно опустив руку на стол, Хэзард посмотрел ей в глаза. Он уже хотел было рассердиться, но решил, что ее горячая настойчивость скорее забавна.

— Нет, — наконец ответил он.

— Что «нет»? Хэзард улыбнулся.

— Я не спал с матерью Джимми. А теперь я могу получить назад мою вилку?

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Джимми с кувшином холодной воды. Венеция швырнула вилку на стол, Хэзард начал есть. Ленч продолжался мирно, и Джимми с облегчением решил, что буря миновала.

14

После ужина, когда Джимми уже отправился домой, Хэзард вычистил свое ружье, аккуратно повесил его над дверью и вышел на воздух.

Услышав, как звякнул закрывшийся засов, Венеция неожиданно запаниковала. Неужели он отправился в Даймонд-сити? И вернется ли он вечером? А вдруг Хэзард вообще не вернется? Господи, ведь тогда ее найдет только поисковая группа месяц спустя, когда она умрет от голода! Но тут дверь распахнулась, и Хэзард внес в хижину огромную плетеную корзину.

— Ты вернулся! — обрадованно выдохнула Венеция, и Хэзард не без удовольствия отметил про себя этот вздох облегчения.

— Меня не было всего две минуты, — с привычной усмешкой ответил он и, опустив на пол корзину, окинул Венецию ленивым взглядом.

— Ты просто не сказал, куда идешь. А ты никогда не уходил так поздно. Когда нет луны, то вокруг так темно… Черт бы тебя взял! — вдруг без всякой связи добавила она.

Хэзарду ее непосредственность показалась очаровательной. Впрочем, так было всегда: в Венеции странно сочетались независимость и незащищенность.

— Возможно, ты меня простишь, когда увидишь, что я тебе принес, — сказал он и откинул крышку корзины.

Это мне?

Ее радость снова напомнила Хэзарду, как она еще молода. Если не считать приступов гнева и дурного настроения, Венеция и в самом деле относилась к происходящему как к интересному приключению.

— Тебе, — подтвердил он.

Венеция вскочила с легкого стула, на котором сидела, и Хэзард невольно залюбовался ее стройной фигурой, обрисованной пламенем камина. Интересно, как долго ему удастся сопротивляться своему желанию снова овладеть ею?..

Возглас восхищения, сорвавшийся с губ Венеции, оторвал его от размышлений, и Хэзард широко улыбнулся: ее радость была такой заразительной.

— Я решил, что это тебе понравится.

— Как ты только додумался? Где ты это нашел? — она ласково коснулась края сияющей медной ванны.

— Раз тебе не понравилось купаться в моем пруду, я решил, что придется искать выход из сложившегося положения, и попросил Джимми помочь мне. После долгих и тайных расспросов — а Джимми знаком со всеми мальчиками, работающими в местных магазинах, — он нашел одну ванну в магазине Кляйна. Судя по всему, ему удалось убедить приятеля, что одна из девушек… гм… работающих в городе, заказала ее.

— Так вот что увидела мать Джимми, — с улыбкой воскликнула Венеция. — Теперь мне все ясно. Это же модель для куртизанки, верно?

Рисунки на ванне действительно привлекали ее внимание. Там были изображены мифологические, но весьма чувственные сцены.

— Боюсь, что так… Но, думаю, она заметила не только это.

— Есть что-то еще? — Венеция с трудом удержалась от смеха.

— Всего пара мелочей. Загляни под эту льняную простыню.

Приподняв материю, Венеция взглянула, повернулась к Хэзарду и насмешливо спросила:

— Неужели ты мог заказать такое? Или эти вещи прилагались к ванне?

Хэзард тяжело вздохнул.

— Я просто попросил Джимми купить для тебя пару платьев: мне казалось, что ты будешь рада сменить свой наряд. Но мне и в голову не пришло, что те платья, которые продаются в магазинах Кляйна и Бейли, предназначены для… вполне определенных женщин. А «порядочные женщины», как их ни мало в нашем Даймонд-сити, наверное, сами шьют себе платья.

— Мать Джимми наверняка решила, что ты открываешь здесь бордель! — весело заметила Венеция, потрясая невероятно вызывающим одеянием из красного атласа и перьев. — Кстати, если я это надену, может быть, мне больше не придется готовить? — Она бросила на Хэзарда многозначительный взгляд.

Хэзард едва удержался от ответа, который так и просился на язык.

— Ты не обязана это надевать, — холодно сказал он. — Я думал, Джимми привезет этакое, с маленькими цветочками… Кажется, это называют ситцем. Во всяком случае, что-то удобное и практичное.

— Я никогда не носила ситцевых платьев! — возмутилась Венеция, но на самом деле ей было приятно, что Хээард позаботился о ней.

— Ладно, мы закажем для тебя другие платья. Кто-нибудь тебе их сошьет. Ты сама скажешь, из какого материала, раз считаешь ситец неподходящим, и дашь Джимми свои мерки, когда он придет в следующий раз.

— Я не знаю своих мерок… — Венеция медленно подняла глаза на Хэзарда; в отсветах пламени ее лицо было невыразимо прекрасным.

Хэзард отошел на полшага назад, словно это могло спасти его от призывного взгляда голубых глаз.

— Попробую найти кусок бечевки. Померяем тебя им.

— Вполне подойдет и сыромятный ремень, — Венеция нахмурилась, раздраженная тем, что Хэзард постоянно ускользает от нее.

— Я найду бечевку, — с нажимом повторил он. — Но сначала принесу воды.

С этими словами Хэзард торопливо вышел из хижины. Чтобы противостоять Венеции Брэддок, требовалось немало мужества. А главное, у Хэзарда совсем не было опыта в таких вещах: за всю свою жизнь он ни разу не сказал «нет» красивой женщине.

Через пятнадцать минут котел на плите был полон, а еще через полчаса вода закипела. Хэзард осторожно вылил кипяток в ванну и разбавил холодной водой из ручья.

— Добавляй холодной воды из этих кувшинов, если понадобится, — обратился он к Венеции. — Где лежит мыло, ты знаешь.

— Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.

В голосе Венеции больше не было насмешки, глаза из-под длинных ресниц смотрели совершенно серьезно. Она говорила искренне, тепло и явно была благодарна. И Хэзард вдруг понял, что этому еще труднее противостоять, чем ее насмешливой чувственности.