Брэддок-Блэк (№1) - Пламя страсти

Венеция долго стояла на крыльце, прислушиваясь, но Хэзарда все не было, и ночной холод наконец загнал ее обратно в хижину. Бронзовые часы на полке над очагом показывали двадцать минут одиннадцатого. Господи, да где же он?! «Будь ты проклят, Джон Хэзард Блэк, если ты позволил себя убить из-за каких-то чертовых платьев. Никогда я тебя не прощу», — думала она.

В половине двенадцатого Венеция решила, что лучше всего было бы лечь спать. Она тут чуть не плачет от страха, а этот мерзавец сейчас нашептывает нежные слова на ухо какой-нибудь шлюхе! И им так уютно в широкой удобной постели.

Но что это? Венеция услышала, как с тропы осыпаются камни под копытами лошадей. Неужели какой-нибудь конокрад сбился с пути? Ведь Хэзард ушел в город пешком, он не стал бы связываться с лошадьми.

Венеция подлетела к окну…

Слава тебе, всемогущий боже! Это был Хэзард. Он вошел в хижину с широкой улыбкой на лице, и Венеция бросилась в его объятия. Все страхи ее мигом исчезли. Хэзард вернулся, он был здесь, живой, и Венеция не могла прийти в себя от счастья. Она ощущала гармонию с собой и миром, даже не пытаясь разобраться в причине этого. Она осыпала его лицо поцелуями, и Хэзард целовал ее в ответ. Наконец он слегка отстранился и, заглянув в глаза, спросил:

— Так тебе хотелось бы поехать на летнюю охоту в Арроу-Крик? — его улыбка была заразительной, а взгляд — теплым и нежным.

— Конечно! — не раздумывая ни минуты, воскликнула Венеция. — Да, да, да! Когда?

— Тебе не терпится? — усмехнулся Хэзард. Венеция бросила на него озорной взгляд из-под тяжелых ресниц.

— Ты забыл, с кем говоришь? Терпение! Если мне и присущи какие-нибудь добродетели, то только не эта.

Хэзард рассмеялся, а Венеция снова спросила:

— Так когда мы поедем?

Он нежно взял ее лицо в ладони, поцеловал полуоткрытые пухлые губы и коротко ответил:

— Немедленно.

Венеция в восторге закружилась по комнате, но внезапно остановилась как вкопанная. Ей пришла в голову новая мысль.

— Постой. Ведь ты же не хотел туда ехать. Что-нибудь случилось? И почему вдруг такая спешка?

Хэзард молча пожал плечами, и Венеция очень пристально посмотрела на него.

— Черт тебя побери, Джон Хэзард, не вздумай лгать мне! Если мы сейчас же не уедем, то, насколько я понимаю, нам придется несладко, верно?

Бездонные голубые глаза не отрывались от его лица, и Хэзард не стал придумывать отговорок:

— Ты права.

— И кто же за тобой гонится, хотела бы я знать?

— Одного из них я, вероятно, убил.

— Вероятно?

— Я слишком торопился убраться оттуда. Меня не догнали, и я не думаю, что они станут рисковать жизнью, поднимаясь сюда. Но…

— Что?

— Мне вдруг захотелось поехать домой. Без всяких веских причин. Возможно, я просто устал от того, что в меня все время стреляют. Да и ты хотела посмотреть летнюю охоту. Ведь ты не возражаешь против поездки, правда?

«Возражаю?! — подумала Венеция. — Я бы не возражала жить хоть на краю земли, если бы только ты был рядом со мной. Поехать с тобой, увидеть твой дом, твоих родных, познакомиться с жизнью, которая превратила тебя в такого потрясающего мужчину… Чего еще желать?» Сейчас, когда Хэзард вернулся целым и невредимым, Венеции хотелось только одного — чтобы он больше никогда не покидал ее.

— Нет, — спокойно ответила она, чтобы его не испугала подлинная сила ее чувств, — я не возражаю.

Хэзард уложил одежду и провизию в два мешка и привязал их на спину лошадям.

— Кстати, а ты умеешь ездить верхом? — вернувшись, спросил он у Венеции и мысленно отругал себя за то, что не поинтересовался этим раньше.

Венеция в ответ только усмехнулась. Большую часть своей юности она провела в седле. Это было единственное развлечение, дозволенное женщинам ее круга, в котором присутствовала хотя бы малая толика азарта.

— Ездить верхом ночью довольно опасно, — заметил Хэзард. — Лошадь может оступиться.

— Я справлюсь, — твердо сказала Венеция. Хэзард критически оглядел ее и вдруг сообразил, что она не может ехать в его рубашке и штанах. Светлые ситцевые платья, которые он привез от Розы, тут тоже не помогут: путь предстоял неблизкий, Венеции необходимо было надеть что-нибудь кожаное. Поколебавшись минуту, он подошел к полкам и снял оттуда большой плоский замшевый конверт, перевязанный кожаными тесемками, вышитыми бисером.

— Надень что-нибудь из этого, — сказал Хэзард, положив сверток на стол. — Для верховой езды, — грубовато добавил он, резко повернулся и вышел на улицу.

Венеция аккуратно развязала тесемки, раскрыла конверт и увидела три аккуратно сложенных женских платья. Одно было из бледно-желтой оленьей кожи, второе из шкуры лося, а третье — непонятно из чего, но тоже кожаное, белое, самое нарядное. Все платья были отделаны бахромой и вышивкой, а белое украшал сложный узор из зубов лося, каждый из которых висел на ленте, расшитой бисером. Было ясно, что на каждое платье ушли месяцы кропотливой работы: в некоторых местах бисер буквально скрывал кожу.

Венеция сразу же сообразила, кому принадлежала эта одежда, учитывая почти ритуальную упаковку. Хэзард сохранил эти платья после смерти своей жены! Интересно, когда и почему она умерла? Как ее звали?.. Неожиданно Венецию охватил бешеный приступ ревности. А что, если у Хэзарда есть дети? Ей никогда раньше это не приходило в голову, но ведь Хэзард вполне мог быть отцом. Сама мысль о том, что Хэзард был женат, казалась ей абсурдной. А ведь он, должно быть, очень любил свою жену, раз так бережно хранит ее вещи.

«Не хочу я их надевать, — угрюмо подумала Венеция. — Всякий раз, как Хэзард увидит эти платья, он станет вспоминать о ней, о своей былой любви. С его стороны было очень неделикатно предложить мне такое!» Венеция всегда заводилась очень быстро, и теперь ей хватило одной секунды. Нет, вы только представьте, он хотел обрядить ее в платья своей жены! Какое нахальство! Она пулей вылетела из хижины, остановилась на верхней ступени крыльца и прокричала Хэзарду, который в этот момент надевал уздечку на лошадь:

— Мне не нужны эти платья! Я не собираюсь их носить!

Хэзард изумленно поднял голову:

— Что случилось? Какой бес в тебя вселился?

— В меня? Какой бес вселился в меня? Со мной-то как раз все в порядке. Я просто не желаю надевать вещи твоей покойной жены! — выкрикнула она. Ревность, зависть, страх потерять его — все слилось в этом истерическом крике.

— Ты не можешь ехать верхом в моей рубашке, — невозмутимо произнес Хэзард, не обращая никакого внимания на истерику и не собираясь спорить с ней.

— Иди к черту! — совершенно непоследовательно ответила Венеция.

На скулах Хэзарда заходили желваки. Ему потребовалось собрать все душевные силы, чтобы достать и отдать ей этот замшевый сверток. Он был напоминанием не только о жене, которую Хэзард когда-то любил, но и о его собственной юности, ставшей теперь такой далекой. Воспоминания больше не причиняли острой боли: проходили годы, лица стирались из памяти, произнесенные слова забывались, — и все-таки ему было нелегко предложить эти платья Венеции. Кроме них, у него ничего не осталось от Черной Голубки, это была своеобразная реликвия их беззаботной юности, память о тех временах, которые никогда не вернутся…

Хэзард вдруг почувствовал, что ненавидит эту женщину, которая стояла сейчас на крыльце. Он вообще не привык к кричащим женщинам.

— Я бы не предложил их тебе, если бы у меня был выбор, поверь мне, — спокойно сказал он. — И мне не нравится, когда ты кричишь.

— А мне не нравится, что ты предалагаешь мне вещи своей жены, которые берег, как святыню! — в отчаянии выкрикнула Венеция. Как она только могла надеяться стать частью его жизни? Она была совершенно чужой в его мире.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Хэзард неожидано понял, что явилось истинной причиной его поступка. Он наконец расстался с памятью о Черной Голубке, со всем, чем она была для него, с тем, что она воплощала в его юности. Ни одной женщине не удавалось заменить ее в потайном уголке его души — до сегодняшнего дня. А Венеция не смогла оценить его подарка. Она оказалась просто капризной, избалованной девчонкой. Впрочем, он с самого начала прекрасно понимал, что она собой представляет…

— Не хочешь их надевать — не надо. — Хэзард вдруг почувствовал, как на него навалилась усталость. — Можешь стереть свою задницу до крови, мне плевать, — добавил он, завязывая последний узел. Его резкие слова заставили кобылу вскинуть голову от страха. Хэзард быстро успокоил ее, ласково сказав что-то на своем языке.

— Я могу надеть твои брюки, — не сдавалась Венеция.

— Отлично, — его глаза смотрели на нее очень холодно. — Надевай что угодно, только поскорее.

Венеция повернулась к нему спиной и, независимо вскинув голову, вернулась в хижину. Хэзард вошел следом, но она намеренно не оборачивалась, сражаясь со слишком широким для нее поясом его синих кавалерийских штанов. Когда дверь снова хлопнула, она только пробормотала себе под нос что-то о коварных мужчинах, которые не перестают любить своих давно умерших жен.

Ей пришлось закатать штанины, чтобы можно было идти. Выходя из хижины, Венеция продолжала вполголоса ругать Хэзарда и даже не оглянулась напоследок.

— Достаточно быстро я справилась? — ядовито поинтересовалась она, появляясь на крыльце.

— Ты самая расторопная женщина из тех, что мне доводилось встречать, — столь же язвительно ответил ей Хээард.

— Не сомневаюсь, что ты повстречал их немало, — Венеции очень хотелось его разозлить.

— К несчастью, одна оказалась явно лишней, — сухо парировал Хэзард, усаживаясь верхом на Пету.

— Тогда почему бы тебе меня не отпустить? — обиженно спросила Венеция, стоя рядом со второй лошадью. — Это избавит моего отца от множества хлопот.

— И я потеряю участки. Нет уж, ни за что. Поехали.

— Как я должна, по-твоему, сесть на эту лошадь? — она посмотрела на импровизированное седло и стремена, висевшие слишком высоко.

— Мне казалось, ты говорила, что умеешь ездить верхом, — нахмурился Хэзард.

— Я умею, но для это мне нужно сесть на лошадь.

С тяжелым вздохом Хэзард спешился и подошел к Венеции.

— Я забыл нанять для вас грума, миледи. Простите нашу дикость, — он насмешливо поклонился и, обхватив Венецию за талию, усадил ее в седло.

— Но здесь нет мундштука, — Венеция растерянно посмотрела на него.

— Вы удивительно наблюдательны, — хладнокровно заметил Хэзард.

— А как же мне управлять им, мистер Блэк?

— Коленями, принцесса. Или вы предпочитаете, чтобы я вел его в поводу? — с сарказмом предложил Хэзард.

— Нет!

Хэзард пожал плечами, вскочил в седло и пустил Пету легким галопом. В конце концов, пусть управляется как хочет.

Венеции сначала пришлось нелегко, но так как Пета скакала впереди, ее конь предпочитал следовать за ней, а не искать другой дороги. Очень быстро Венеция поняла, что он слушается легчайшего прикосновения, и решила, что Хэзард мог бы и предупредить ее об этом.

Хэзард остановился только один раз, перед самым восходом солнца, у небольшого ручья, чтобы напоить лошадей. Он хотел было снять Венецию с седла, но она оттолкнула его руки и сама слезла с лошади. Не проронив ни слова, они поели вяленого мяса с хлебом и очень скоро продолжили путь.

Вторую остановку Хэзард сделал уже ближе к вечеру. Он бы ехал и дальше, если бы не заметил, что изо всех сил Венеция сжимает челюсти. Ей явно было больно, и он про себя восхитился ее упрямым мужеством. Удобное место для стоянки нашлось быстро — на берегу бурлящего ручья, по краям которого возвышались трехгранные тополя и ели. На этот раз Венеция не оттолкнула его руки, когда он предложил свою помощь. Хэзард аккуратно поставил ее на землю. И хотя в его планы не входило останавливаться на ночь, он сказал:

— Эта поляна выглядит очень уютно. Здесь мы и заночуем.

Хэзард развел костер, сам приготовил ужин, а потом нарезал еловых веток и соорудил небольшой шалаш. Ложе из можжевельника и мягкого шалфея получилось поистине королевским. Он не поддразнивал Венецию, не издевался над ней, не сказал: «Я же тебе говорил», и от его доброты она была готова расплакаться. Проклятье, как ему удается быть таким добрым и терпеливым? И черт побери, почему она влюбилась в него, а он все еще любит свою жену? Это нечестно! Это просто подножка судьбы. Когда она наконец нашла мужчину, которого полюбила, оказалось, что его любовь по-прежнему принадлежит умершей жене…

Венеции отчаянно хотелось узнать побольше об этой загадочной женщине из племени абсароков, но даже она понимала, что некоторые вещи святы. Каждый человек имеет право на свои тайны. А если Хэзард ее не любит, она не в силах здесь ничего изменить. Какая пустая трата времени все эти уловки, при помощи которых якобы можно очаровать мужчину! А она-то так старалась им научиться, прислушивалась к тому, что говорили вокруг, и по-своему пыталась применить свои знания на практике… И почему никто не посвятил этому специальную главу в учебниках? Как бы то ни было, у нее есть гордость, и она уважает чужие чувства.

— Почему ты до сих пор любишь свою жену? — внезапно услышала Венеция свой собственный голос.

Она тут же пожалела о сказанном, но отступать было поздно. Глаза Хэзарда сверкнули, потом он медленно опустил ресницы, и Венеция решила, что он не ответит. Хэзард действительно некоторое время молчал, но когда он поднял на нее взгляд, в нем не было ничего, кроме удивления.

— С тобой все в порядке? Я знаю, тебе сейчас должно быть очень больно: столько времени в седле без подходящей одежды…

— Не пытайся сменить тему! Я хочу знать.

Хэзард снова помолчал, понимая, что в нее вселился демон, и наконец с трудом произнес:

— Она умерла.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Разве тебе это так важно? Абсароки никогда не говорят о мертвых: мы считаем это неуважением к ним.

Венеция молча кивнула, но ее глаза цвета штормового моря не отрывались от его лица.

«Да, в настойчивости ей не откажешь», — подумал Хэзард. И очень тихо он начал говорить:

— Когда люди умирают, их нельзя больше любить. Мы любим память о них, вспоминаем ту радость, которую они нам приносили, вновь переживаем то, что с нами было когда-то… Но, понимаешь, как только человек, которого ты любишь, попадает в страну теней, его больше нет. По-прежнему растет трава, и цветы пахнут так же сладко, бизоны проходят стороной. Но память — это не то, что жизнь. Ты считаешь, что можно любить того, кого давно нет?

Его вопрос прозвучал спокойно и серьезно. На этот раз долго молчала Венеция.

— Я не знаю, — наконец произнесла она. — Тогда почему ты сохранил ее платья?

Хэзард сидел на земле совсем рядом с угасающим костром. Подхватив пучок травы, он бросил ее в огонь, и в небо устремился столбик дыма.

— Платья были частью воспоминаний, напоминанием о моей молодости. Тогда вся жизнь казалась игрой и будущее не сулило ничего, кроме удовольствий и приятных приключений.

— Сколько тебе было лет, когда ты на ней женился? Хэзард так ушел в свои воспоминания, что Венеции пришлось повторить свой вопрос.

— Семнадцать, — слабо улыбнулся Хэзард. — Только мы говорим «семнадцать зим».

В свете костра его индейская кровь стала особенно заметна. Темные волосы упали на лоб, стоило ему чуть наклонить голову, а черные глаза смотрели в сердце костра, словно ответы на мучительные вопросы Венеции таились в догорающих углях. Она снова подумала, что среди природы он чувствует себя как дома.

— Вы были счастливы? — Венеция была готова откусить себе язык за этот вопрос.

— Да.

Спокойный ответ ранил ее больше, чем она предполагала.

— И что произошло?

— Она умерла.

— Но почему?..

— Она убила себя. — Голос Хэзарда зазвучал очень холодно. Он вспомнил, как тогда Неутомимый Волк оторвал его пальцы от ледяного запястья Черной Голубки и увел его. Никто другой не осмелился этого сделать. — Все, допрос окончен.

Даже Венеция, упрямая и бесцеремонная, не решилась продолжать.

— Я лягу у входа, — сказал Хэзард, как будто ничего не произошло. — Мы отправимся в путь с восходом солнца. У нас впереди долгий день.

Венеция тяжело вздохнула. Таинственная смерть жены Хэзарда после этого разговора стала еще более загадочной. Решив, что эта тайна может подождать, она попыталась встать — и тут же рухнула обратно. С тех пор как Хэзард снял ее с коня, она сидела спокойно и почти забыла о боли, но стоило пошевелиться, боль стала нестерпимой. Грубая ткань кавалерийских штанов Хэзарда натерла ее нежную кожу за целый день, проведенный в седле.

Хэзард мгновенно оказался рядом с ней, подхватил ее на руки, отнес в шалаш и уложил на душистую постель.

— Мы оба слишком упрямы, — прошептал он, глядя в небесно-голубые глаза, повлажневшие от слез. — Прости меня, я должен был раньше заметить…

— Я сама во всем виновата, — Венецию тронуло его извинение. — Я могла тебе сказать.

— Только не неукротимая мисс Брэддок! — Его белозубая улыбка казалась еще ярче на фоне бронзовой кожи.

— Тебе придется поискать более покладистую женщину прямо сейчас. Я, наверное, неделю не смогу ходить.

— Не беспокойся. Об этом я позабочусь.

— Пожалуй, впервые меня не раздражает твоя самоуверенность. — Венеция тоже улыбнулась ему, но улыбка получилась страдальческой: ей все-таки было очень больно.

— Я взял с собой одно спасительное средство, — добродушно заметил Хэзард. — Просто на всякий случай. Кстати, меня всегда раздражали упрямые женщины. — Его пальцы коснулись уголка ее губ. — Правда, есть одно исключение, — негромко добавил он.

— Наверное, мне нужно было надеть одно из этих платьев…

— Конечно. Совсем другое ощущение, когда между тобой и лошадью только кожа, — согласился Хэзард. — Но никогда не поздно исправиться. Я захватил платья с собой на тот случай, если ты передумаешь. А как только доберемся до деревни, мы сошьем тебе собственное платье. Я не хотел тебя обидеть. Просто эти платья оказались под рукой.

— Ты в самом деле не вкладываешь в это никакого другого смысла? — надежда в голосе Венеции прозвучала по-детски трогательно.

— Никакого, клянусь тебе. Кстати, если ты предпочтешь штаны, их тоже можно сшить. Ты сама решишь, что лучше — штаны или платье. Но они должны быть из кожи. Во всяком случае, для долгих поездок. Иначе… — он состроил печальную гримасу.

— А женщины твоего племени носят штаны? — Венеция оценила старания Хэзарда быть дипломатичным и проявить такт.

— Нет.

— Значит, тебе будет неприятно, если я появлюсь в штанах на летней охоте?

Ему потребовалось время, чтобы ответить.

— Ты можешь носить то, что тебе захочется. — Он шел на очень большие уступки, потому что живо представлял себе, сколько будет разговоров и шуток по этому поводу. — Я не собираюсь…

— Но женщины твоего клана в штанах не ходят? Хэзард покачал головой.

— Если я смогу завтра двигаться, то примерю одно из платьев, — решительно заявила Венеция. — И спасу тебя от необходимости краснеть за меня.

Он вдруг улыбнулся радостно и простодушно, как маленький мальчик.

— Я сам могу о себе позаботиться, мисс Брэддок. Вы не должны идти на жертвы ради меня.

— Никаких жертв. Это просто потрясающие платья, только… — она на мгновение запнулась — …я бы хотела иметь собственные платья, если ты не возражаешь.

— Ты их получишь, — спокойно сказал Хэзард. — Столько, сколько захочешь. Абсароки — самое красивое племя в прериях, мы всегда уделяем много внимания внешности и нарядам. А что не сможем купить, то для тебя сошьют.

Хэзард твердо решил, что роскошно оденет свою женщину. Только значительно позже он осознал, что назвал про себя Венецию своей женщиной, и это не бьло оговоркой…

Мазь оказалась чудодейственной, как и надеялся Хэзард. Утром Венеция чувствовала себя отлично, но причиной тому была не только мазь. Утро выдалось теплым, свежим, пропитанным солнцем, и что более важно — она проснулась в объятиях Хэзарда. Он всю ночь нежно обнимал ее, боясь шевельнуться, понимая, насколько она устала после целого дня в седле. А сам Хэзард привык не спать.

Глядя на угасающий костер, он размышлял все о том же — что подумал о Венеции как о своей женщине. Сразу возникало множество проблем. Самая очевидная касалась рудника, остальные относились к их совместному будущему. Что движет Венецией Брэддок — жажда приключений, каприз, сексуальный голод? Или она способна испытывать какие-то более глубокие чувства?

Хэзард слишком много времени провел с влюбчивыми и похотливыми леди, чтобы самому с уверенностью определить, где кончается флирт и начинается любовь. Ответов на свои вопросы он не нашел, но в одном больше не сомневался. Он хочет, чтобы Венеция была его женщиной! Отослать ее прочь, пренебрегать ею из чувства долга или других моральных соображений, как он уже пытался, было теперь выше его сил. Хэзард хотел ее. Венеция подарила ему слишком много радости, принесла в его жизнь наслаждение, которого он не знал раньше…

— Я чувствую себя намного лучше, — пробормотала Венеция, едва открыв глаза. — Что входит в состав этой мази?

— В основном она состоит из жира бизона, — объяснил Хэзард, разминая руку, затекшую от неподвижности. — Потом юкка, ромашка, крапива и какие-то еще травы, только я забыл, какие именно. А кроме того, разумеется, необходимо несколько заклинаний и дым священного табака, — добавил он с улыбкой.

— Ты меня дразнишь? — спросила Венеция, устраиваясь поудобнее и глядя на него широко раскрытыми от любопытства глазами. Этот ее взгляд Хэзарду особенно нравился.

— Я забыл еще перья колибри.

— Вот теперь ты точно шутишь!

— Вовсе нет. Это правда, как смех Есахтавата.

— Ничего не понимаю… Это одна из ваших сказок?

— Скорее быль. Нам ее рассказывал Старый Койот, чтобы мы не забывали о нашей человеческой слабости.

— Расскажи мне!

— Как-нибудь в другой раз. Скажем, завтра, когда мы спокойно сможем предаваться лени в моем вигваме в Арроу-Крик. А теперь, бостонская принцесса, нам пора собираться в дорогу, если мы хотим приехать в деревню до темноты.

Хэзард помог ей одеться, накормил завтраком, а потом оседлал Пету и усадил Венецию перед собой. Он даже слышать не хотел о том, что она поедет верхом сама, хотя Венеция уверяла, что отлично себя чувствует.

Целый день они поднимались все выше в горы и остановились, лишь немного не доезжая до местоположения разведчиков, которых в племени называли «волками». Умывшись из ручья, Хэзард надел свой костюм вождя со всеми полагающимися ему регалиями — волчьи хвосты на расшитых бисером мокасинах, перья сокола и орла за одним ухом, узкие кожаные штаны с бахромой. В мочки ушей, которые ему проткнула раскаленной иглой мать на второй день после его рождения, он вдел переливающиеся сине-зеленые раковины. Расшитая бисером рубашка, обнажавшая мускулистую грудь, не скрывала и ожерелья из зубов медведя.

Пету тоже принарядили — ей надели настоящую испанскую упряжь, которую Хэзард когда-то выменял у юго-западных племен. На груди кобылы красовался отполированный медальон, украшенный перьями и вышитыми бисером лентами. Завязанная узлами лента, свисавшая с шеи Петы, говорила о числе поверженных врагов.

Окончив одеваться, Хэзард добавил к наряду Венеции тяжелое серебряное ожерелье, которое прекрасно гармонировало с кожаным платьем цвета шафрана, расшитого серебряным и голубым бисером. Потом Хэзард аккуратно убрал ее волосы — так, как носят женщины из племен северо-западных равнин. Его руки действовали быстро и осторожно, и очень скоро волосы Венеции начали переливаться под лучами заходящего солнца, как дорогой атлас. Когда Хэзард остался наконец доволен ее прической, он посадил Венецию на Пету, сам сел позади нее и чуть тронул кобылу коленями, посылая вперед. Перья у него за ухом трепетали на легком ветерке.

23

Первыми их заметили «волки»; их приветственные крики волной прокатились по горам, умноженные эхом, и Хэзард улыбнулся знакомым с детства звукам. Два разведчика на лошадях, совсем молодые, галопом вылетели из укрытия и понеслись им навстречу по зеленой траве. Их лошади остановились как вкопанные перед Петой.

— Добро пожаловать, Черный Кугуар! — дружно прокричали они, белозубые улыбки освещали их красивые молодые лица. — Мы боялись, что ты не приедешь!

Венеция в потоке незнакомой речи узнала только имя Хэзарда: она слышала, как его произносил Неутомимый Волк.

— Я слишком скучал без вас, молокососы, чтобы не приехать, — с улыбкой ответил Хэзард. — Познакомьтесь, это Венеция Брэддок.

Молодые люди были еще слишком молоды, поэтому после того, как Хэзард представил Венецию, они еще минуту сидели с открытыми от удивления ртами. Хэзард быстро заговорил на своем языке, и только тогда они выдавили нечто напоминающее английское приветствие.

— Боюсь, этим их познания в английском и ограничиваются, — пояснил Хэзард. — Это сыновья сестры моей матери и порой доставляют мне массу хлопот.

Он произнес еще несколько быстрых фраз по-индейски, юнцы развернули лошадей и галопом унеслись прочь. — Вообще-то они собирались ехать впереди нас, — усмехнулся Хэзард. — В принципе, они для этого и нужны. Но в их возрасте им хорошо удается только галоп.

К тому моменту, как Хэзард и Венеция въехали в деревню, все уже успели обсудить ошеломляющую новость.

От вигвама к вигваму неслось:

— Черный Кугуар взял себе жену, она бледнолицая! А молодые женщины, неравнодушные к обаянию Хэзарда, вздыхали с притворной жалостью:

— Бедняжка, он быстро ее прогонит. Бледнолицая не сможет стать ему хорошей женой.

Вигвамы рассыпались по всей долине вдоль реки, вокруг паслись низкорослые лошади всех мастей и возрастов. Для равнинных индейцев лошади означали богатство, и этот лагерь считался богатым.

Хэзард медленно ехал сквозь сгрудившуюся толпу. Он улыбался, отвечал на приветствия и каверзные вопросы, каждый из которых вызывал взрывы смеха. Все заметили, как бережно он обращается с бледнолицей женщиной, на которой было платье Черной Голубки. Многие еще помнили, сколько лошадей заплатил за него Хэзард, и теперь гадали, как велика власть этой огненноволосой женщины над их вождем.

Хэзард остановил Пету перед искусно раскрашенным белым вигвамом, который располагался чуть выше остальных. Как только он спешился и снял с лошади Венецию, их тут же окружила веселая толпа. Мальчишки проталкивались вперед, чтобы оказаться поближе к Хэзарду, а некоторые даже осмеливались дотронуться до него. Он был легендарным Черным Кугуаром, вождем, который выиграл больше битв, чем кто-либо другой.

Хэзард непринужденно беседовал со своими соплеменниками, а потом быстро и отрывисто произнес несколько фраз, словно отдавая приказания. Толпа расступилась, освобождая дорогу, Хэзард подхватил Венецию на руки и понес к вигваму. Она подумала, что Хэзард напоминает вернувшегося с войны героя, и ее охватили странные, противоречивые чувства. Словно в этом мужчине уживались два человека и ни одного из них она не знала достаточно хорошо…

Идя к своему вигваму, Хэзард говорил с пареньком, который был поразительно похож на него. Мальчик рассмеялся, Хэзард улыбнулся в ответ, приподнял полог и вошел в вигвам, по-прежнему держа Венецию на руках.

Раскрашенные кожи свисали со стен, сверху из отверстия в крыше лился солнечный свет. Хэзард осторожно опустил Венецию на постель из шкур — одну из двух, расположенных по обеим сторонам входа. Жилище было украшено изнутри так же искусно, как и снаружи.

— Ты устала? — спросил он, подкладывая ей под спину сплетенную из веток ивы специальную подставку.

— Нет. Ты же не позволил мне сегодня ничего делать.

— Ничего, завтра или чуть позже ты окончательно выздоровеешь и сможешь сбежать из деревни.

— И это тебя нисколько не огорчит? — поинтересовалась Венеция. — А впрочем, раз уж ты отверг меня сегодня утром… — Она так хотела его на мягкой постели из шалфея, но он мягко отказался, боясь причинить боль ее израненному телу.

— Ради твоего же блага, глупышка. А вовсе не потому, что я не хотел тебя. Но завтра я буду в твоем распоряжении. Только напомни мне, — с улыбкой добавил Хэзард.

— По-моему, это бесполезно: вокруг столько людей и все просят тебя уделить им хоть немного времени. Мне кажется, ты слишком популярен.

Для Венеции явилось полной неожиданностью, что Хэзарда так почитают его соплеменники. Она поняла, что все это время недооценивала его.

— Мы все — одна семья, биа. Я действительно должен уделять им внимание. Тут уж ничего не поделаешь.

— И сколько их всего?

— В моем клане сорок вигвамов. То есть, говоря твоим языком, нас около четырехсот человек. Мы принадлежим к горным абсарокам, а во время летней охоты встречаемся с речными абсароками и общаемся с ними. В некотором смысле мы все друг другу родственники. Это напоминает сбор огромной семьи.

— И ты их всех знаешь?

— Большинство. Хотя детей порой не успеваю запомнить.

«И все они знают тебя. — При этой мысли Венеции стало не по себе. — Они все знают тебя и хотят общаться с тобой. Особенно женщины». Надо было быть слепой, чтобы не заметить, какие взгляды женщины бросают на Хэзарда…

— А у тебя есть дети? — неожиданно спросила Венеция, забыв даже о простой вежливости.

В вигваме повисла тишина. Хэзард вдруг понял, как мало он знает эту женщину, а ее мысли ему просто непонятны. И почему она его все время допрашивает? Если он честно ответит на ее вопрос, то, вероятно, перевернет все ее представления о семье. Но лгать Хэзарду не хотелось.

— От моей жены у меня нет детей, — резко сказал он. Впервые в жизни Венеция от изумления потеряла дар речи. Она дважды пыталась заговорить, и оба раза с ее губ срывался нечленораздельный лепет.

— В нашем клане это имеет значение, — пояснил Хэзард. — Дело в том, что отношения между мужчинами и женщинами у индейцев довольно свободные. Мы можем заводить любовниц, расставаться с женами… У нас большой выбор.

— У кого есть выбор? — Венеция наконец обрела голос. Ей хотелось знать, сколько у Хэзарда детей и остается ли выбор прерогативой исключительно мужской, как это было в ее мире.