8

— Мой господин желает говорить с вами, — сказала Жасмин. — Он ждет вас в Большом зале.

Tea подняла глаза на служанку, затем плеснула из ведра под деревце.

— Когда я отсюда уеду, вы должны быть очень осторожны, ухаживая за ними. Их нельзя поливать слишком обильно. Это даже хуже, чем не долить.

— А вы не предупредили об этом Аллаха, тогда бы он равномерно проливал свои дожди на землю? — сухо спросила Жасмин.

— Мы ничего не можем сделать с волей Божьей, но отвечать за свои действия должны.

— Мой господин не любит ждать.

Она избегала Вэра целый день, но когда-то ей все равно пришлось бы с ним встретиться.

— Я сейчас иду.

Она поднялась на ноги, стряхнула с юбки землю и направилась к замку.

— Я все равно здесь уже все закончила.

Жасмин поспешила за ней.

— Он послал меня искать вас по всему замку. Вы рассердились на него?

— Нет.

— Значит, он сердит на вас?

— Не знаю. Возможно. — Она заговорила о другом: — Вы разучили тот петлевой шов, который я вам показала вчера?

Жасмин кивнула.

— Но у меня еще очень неловко получается.

— Мастерство придет со временем.

— Я показала Таше. У нее выходит лучше.

— Вы учите Ташу вышивать? Я думала, ее это не интересует.

— Это очень хорошее дело. Таша будет заниматься этим, раз я ей велела.

Tea покачала головой.

— Нет, Жасмин, нужно, чтобы она сама этого хотела, или вышивка станет для нее настоящим рабством.

Жасмин нахмурилась.

— Она подчас сама не знает, что для нее благо, а что нет. Я должна указывать ей на это. — Она помолчала. — Думаю, она испугалась.

— Чего?

— Что ее ждет неудача. У каждого есть своя гордость. Таша, может быть, и шлюха, но она очень искусна в этом. Хотя ей приходилось вытерпеть много жестокости и грубости, но она с этим справилась. А тут ей придется начинать заново, и это пугает ее. — Жасмин поджала губы. — Но я не позволю ей бросить это занятие. Я не могла спасти ее, когда она пошла на улицу, но сейчас у меня появился еще шанс. Поэтому не останавливайте меня и не говорите, что я не должна учить ее.

Что Tea могла возразить Жасмин на это? Обе женщины, мать и дочь, были готовы всем пожертвовать для безопасности друг друга. И она не собиралась вмешиваться в столь тесные и непростые взаимоотношения между ними.

— Если понадобится моя помощь, дайте знать.

— Вы сможете помочь нам, если останетесь. Нам необходимо, чтобы вы обучили нас.

Ей следовало бы знать, что Жасмин станет просить ее об этом.

— Я не могу. Сразу, как только Селин приедет, мы должны отправиться в Дамаск и попытаться там устроить нашу жизнь. Вы лучше, чем кто-либо другой, поймете, как я хочу видеть Селин счастливой. Ведь вы того же желаете для Таши. Я научу вас всему, чему успею до своего отъезда.

— Этого недостаточно.

— Возможно, когда-нибудь вы обе сумеете приехать к нам, чтобы с нами работать. Вы ведь свободные женщины. Сейчас пока вам лучше оставаться с лордом Вэром, так как я не смогу предложить вам жилье. Но как только у нас будет собственный дом, я пришлю за вами.

Жасмин повернулась и посмотрела прямо ей в глаза.

— Вы обещаете мне?

— Я вам обещаю.

Жасмин медленно кивнула.

— Тогда все будет хорошо.

Хотела бы Tea быть так же в этом уверенной. Первые несколько лет им придется очень тяжело.

— Вам следует запастись терпением.

— У меня его достаточно. — Она сурово посмотрела на Tea. — Но вам придется работать очень много и тяжело, вы это понимаете?

Tea спрятала улыбку и согласно кивнула.

— Каждый день и каждый час.

— Не просто каждый час, — мрачно сказала Жасмин. — Но много часов в день. И не надо ждать, пока у вас найдется место для нас в вашем доме. Вы скоро поймете, что без нас вы не справитесь.

Что навлекла она на себя этим своим предложением, с грустью подумала Tea. Ведь обе женщины, и Жасмин и Таша, обладали очень сильной волей и властным характером. Если она не будет осторожна, они начнут командовать ею в ее же собственном доме. Но почему-то эта мысль не очень обеспокоила ее. Будет лучше, если рядом окажутся люди, которых она знает и которым может доверять, когда она отважится вступить на тот нелегкий путь, который для себя выбрала.

Они дошли до замка, и Жасмин открыла дверь.

— Вы обучите меня другим швам сегодня?

Tea кивнула.

— Сразу, как только вернусь от лорда Вэра. Приходите ко мне в комнату.

— Я попытаюсь привести Ташу. — Она направилась на половину прислуги. — Ей будет легче обучиться от вас, чем от меня.

Это как раз то, что ей сегодня не хватает, устало подумала Tea, — сначала труднейший разговор с Вэром, а затем урок вышивания с надутой, непокорной Ташей.

Скрепя сердце, Tea быстро направилась вдоль длинного коридора к Большому залу. Она специально старалась не думать о Вэре, о словах, которые он говорил ей прошлой ночью. Они вызывали в ней щемящую боль и наполняли смятением и тоской. Ей не следует думать о его предложении. Она должна просто повторить свой отказ и уйти от него.

Он повернулся от окна, когда услышал ее шаги.

— Что-то вы слишком долго. Где вы скрываетесь?

— Я ухаживала за деревьями.

— Целый день?

Она оставила его вопрос без ответа.

— Что вы хотели от меня?

— Я уже сказал вам об этом. — Он поднял руку, увидев, что она готова возразить. — Не беспокойтесь. Я уже вполне пришел в себя. И не собираюсь ни тащить вас в постель, ни делать вам ребенка. — Он издевательски улыбнулся. — Во всяком случае, сегодня. Не ведаю, что будет завтра. Сегодня утром я проснулся, мучимый раскаянием, но не уверен, что это продлится слишком долго.

Внезапно она почувствовала себя так, будто из нее выкачали воздух. Она так долго готовилась к отражению его атак. И вот теперь, благодаря его вновь резко изменившемуся настроению, вся ее тщательная оборона оказалась совершенно ненужной.

— С вашей стороны это было более чем эгоистично.

— А я и есть эгоист. Вы-то могли бы уже это понять.

Настоящий эгоист не стал бы чувствовать раскаяние, пытаясь добиться того, чего он желал больше всего на свете. Святые небеса! Она вновь оправдывала его.

— Вы можете быть очень эгоистичным… в определенных случаях.

Он не стал обращать внимания на ее слова.

— Но я не за этим попросил Жасмин найти вас. Я хочу сказать вам, что собираюсь завтра уехать в Акру. Абдул здесь будет охранять вас, но вы не должны покидать крепость. Вы поняли меня?

— Акра? — повторила она с изумлением. — Но почему?

— Ждать вестей от Кадара.

— Вы же сказали, что нет ничего необычного в том, что он так задерживается.

— Да, это правда.

— Тогда зачем вам ехать?

— Для Кадара и вашей сестры будет совсем неплохо, если для безопасности до Дандрагона их будет сопровождать военный эскорт.

— Вы не считали, что Кадару нужно сопровождение, когда он уезжал отсюда. Так почему же охрана понадобилась сейчас?

— Перестаньте задавать мне вопросы. Я полагал, вы будете только рады, если я не вернусь как можно дольше.

Не вернется. Она почувствовала внезапный страх. Каждый раз, когда Вэр покидал крепость, всегда оставался риск, что он больше никогда не вернется.

— Но только не тогда, когда вы собираетесь подвергать свою жизнь риску по такой глупой причине.

— Я возьму с собой отряд.

— И этого будет достаточно, если на вас нападут?

— Конечно. Неужели вы думаете, я допущу, чтобы что-нибудь случилось с моими людьми.

— Нет. Скорее всего вы прикажете им бросить вас и позволите себя убить. — Она попыталась унять дрожь в голосе. — Глупо вести себя так, когда в этом нет совершенно никакой необходимости. Ведь вы говорите…

— Проклятие! Потому что это случится снова. — Его глаза внезапно запылали. — Я должен уехать. Однажды ночью я опять напьюсь и приду к вам. Я слишком хочу вас.

— Так, значит, вы готовы умереть из-за вожделения? Умереть из-за ребенка, которого еще не существует? — Ей хотелось подойти и крепко встряхнуть его за плечи. — Вы сказали, что пришли в себя, но я что-то не вижу никаких признаков этого.

— Я уезжаю вовсе не для того, чтобы умереть. Я всего лишь еду в Акру, чтобы сопровождать в Дандрагон Кадара и вашу сестру.

— И рисковать для этого жизнью. Вы глупый и упрямый тупица.

— Не просто эгоист, но еще и тупица. — Он направился к двери. — Лучше мне уйти, пока я не превратился в еще более страшного монстра, чем тот, которого вы уже изобразили.

Он покидал ее. Завтра он оставит Дандрагон.

— Подождите!

Он остановился и внимательно посмотрел на нее.

— Это безумие, — прошептала она. — Останьтесь!

— Вы ничего не можете с этим поделать, — сказал он запинаясь. — Я слишком многим людям причинил вред. Просто я… не могу допустить, чтобы из-за меня пострадали еще и вы.

Она смотрела, как он уходит из комнаты, и ее била дрожь, в то время как мертвенный холод сковал ее ноги. Внезапно ее пронзила острая боль в животе словно что-то скручивало и разрывало ее изнутри. Ее обуревало желание наброситься на него с кулаками, завыть, закричать…

Ей хотелось удержать его, успокоить…

Те же чувства захватили ее прошлой ночью, только сейчас они стали сильнее, гораздо сильнее. Она отвернулась к окну и стала смотреть на горы, в которых его подстерегала смерть. Возможно, завтра, когда он выедет из замка, мрачная тайна в лице Вадена нанесет свой смертельный удар. Ну почему он ее не слушает?

Она знала почему. Теперь она понимала его, но ей отчаянно хотелось, чтобы с ней этого не случилось. Она не могла ни с кем позволить себе такой близости, но она также не в праве держать на расстоянии человека, которому предложила свою дружбу. Это оказалось просто невозможно.

Так же, как и позволить ему уехать завтра из Дандрагона навстречу опасности.

Подсвечник в ее руке дрожал, пока она шла по темному коридору. В светлом круге свечи ее тень на каменных стенах казалась маленькой и надломленной. Святая Дева, что она здесь делает? Больше всего ей бы сейчас хотелось убежать в свою комнату, прыгнуть на кровать, зарыться с головой под покрывала. Он скорее всего не один. Она специально ждала до полуночи, но вожделение Вэра было огромным, и он, возможно, все еще развлекается с кем-нибудь.

Ну тут уж она ничего не может поделать. Tea остановилась перед его дверью, глубоко вдохнула воздух и распахнула ее.

— Проснитесь. Я должна с вами поговорить.

— Я не сплю. — Вэр сидел на постели и бесстрастно наблюдал, как она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. — Но я вовсе не намерен разговаривать. Мы сказали друг другу все, что хотели сказать.

Никакой женщины, поняла она с облегчением.

— Вы один?

— Абсолютно.

— Она уже ушла?

— Кто? — Затем он улыбнулся, поняв, что она имеет в виду. — Нет, я не посылал сегодня ночью за женщиной.

— Почему же?

— Возможно, я снова решил принять монашеское воздержание.

Она насмешливо фыркнула.

— И вас совершенно не касается, какие причины меня к этому побудили.

— Но меня коснется, если она вдруг вздумает вернуться, пока я здесь. И так плохо, что я вынуждена здесь находиться. Я предлагаю вам разделить со мной постель.

Он застыл.

— Разделить?

Она отвела от него взгляд и поставила свечу на столик возле кровати. Грудь сдавило, она чувствовала, что с трудом может дышать. Пусть, ничего. Потом, когда все закончится, будет легче. Она скинула сандалии, сняла через голову платье и бросила его на пол.

— И даже более того.

Он не двигался.

— Что это значит? — спросил он хрипло.

— По-моему, это очевидно любому, кроме монаха, а вы-то уж определенно не монах. — Он продолжал неподвижно сидеть на постели, она зашла с другой стороны кровати и скользнула под покрывало. — Я не хочу крови на своих руках. Думаю потратить свою жизнь на что-нибудь более интересное, чем сидеть в тоске и печали и размышлять, могла ли я остановить это безумие. Так я попытаюсь.

— Убирайтесь из моей постели.

— Коснитесь меня.

Все мышцы его тела напряглись и застыли.

— Я же сказал, что изменил свое намерение.

— А в следующую же секунду вы готовы уехать, чтобы избежать искушения. Если вы избавились от него, зачем же тогда вам покидать Дандра-гон? — Он молчал, и она подумала, что вряд ли сможет вынести это напряжение еще хоть мгновение. — Коснитесь же меня.

— Я не могу принять такую жертву — вашу жизнь — ради…

— Я никому не позволю лишить меня ничего, что ценно для меня. Ни моей жизни, ни моей свободы. Я здесь, потому, что это мой выбор. Вы хотели мое тело? Так берите. Я не похожа на свою мать. Я не изменюсь и после этого.

— Вы не можете остаться той же. — Он пробормотал проклятие. — Я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы стали другой.

— Вы имеете в виду ребенка? — Она пожала плечами. — Все в руках Господа. Я люблю детей, и я найду способ защитить и себя, и моего ребенка.

— Но только не от тамплиеров.

— Они всего лишь люди.

— Нет, вы не правы, они не похожи… — Он резко замолчал, когда она повернулась и прижалась к нему. — Уходите, — произнес он сквозь стиснутые зубы.

Его тело было горячим, пылало огнем, обжигавшим ее кожу, но его мышцы все еще были твердыми и напряженными. Ему необходимо выйти из этого состояния, она просто не могла этого вынести.

— Кроме того, вы можете не так уж быстро сделать мне ребенка. Моя мать почти три года спала с Николасом, прежде чем появилась я. А я пробуду здесь всего каких-нибудь несколько недель.

Он повернул голову и взглянул на нее, а затем хрипло произнес:

— Если вы дотронетесь до меня, я, возможно, не отпущу вас до тех пор, пока вы не выедете за эти ворота.

Жар охватил ее, и на мгновение она потеряла дар речи. Затем, облизав губы, произнесла:

— Не говорите глупостей. Мы оба прекрасно знаем, что это не происходит так долго. Еще до рассвета я вернусь к себе в комнату.

— В самом деле? — Он взял ее руку и положил себе на грудь. — Думаю, вы ошибаетесь.

Волосы на его груди щекотали ее ладонь, и новая волна жара прокатилась по ней. Она чувствовала, как сильно и беспорядочно бьется его сердце под ее рукой, как быстро поднимается и опускается его грудная клетка от частого, взволнованного дыхания. Это она возбудила его, заставила реагировать его мощное тело. Осознание этого принесло ей странное чувство своей силы. Впервые она поняла Ташу, гордившуюся своими способностями возбуждать мужчин и доставлять им удовольствие.

Таша. Память о девушке, о том, что она дарила наслаждение Вэру, вызвала жгучую боль. Ее рука скользнула вниз и принялась гладить его разгоряченное тело.

Он застонал и закрыл глаза. Его лицо отражало невыразимое чувственное наслаждение. Как все просто. Она никогда не думала, что мужчиной можно управлять всего лишь с помощью обычных прикосновений. В доме Николаса подчиняли своей воле женщин.

— Я последний раз вас предупреждаю. Я не смогу сдержаться, — произнес он глухим гортанным голосом. — Если вы уйдете прямо сейчас, я еще, может быть, позволю вам уйти, но вы должны… — Он оборвал себя, и низкий крик, похожий на рычание, вырвался из его горла, когда ее руки скользнули по его телу.

Он прикусил нижнюю губу, пытаясь подавить стон. Она стянула с него покрывало.

— Что… что вы делаете?

Она взглянула на его лицо, открыты ли у него глаза.

— Я всего лишь хочу посмотреть, как это выглядит. Ваша реакция… очень интересна.

— Для меня тоже. — Он взглянул вниз на ее ладонь. — Но мне кажется, вам следовало бы оставить меня в покое, если вы не хотите получить еще одну, и даже более интересную, реакцию.

Ей стало жаль отказываться от этой власти, но она послушно опустила руки.

— И прекратите смотреть на меня. Это производит такой же эффект, как и ваши ласки.

Он провел пальцем по ее губам.

— Какой у вас прелестный рот.

Ее взгляд вновь метнулся к его лицу, и в памяти всплыла картина, когда Таша целовала его ноги, бедра и затем осторожно двигалась вверх… Быть может, он хочет, чтобы и она сделала то же? Он покачал головой, словно прочитав ее мысли.

— Не сейчас. — Он провел рукой по ее телу и накрыл ладонью мягкие завитки волос, покрывающие ее лоно. — Здесь. Я хочу, чтобы ты приняла меня здесь. — Он принялся медленно поглаживать, нажимать, ласкать. — А позже мы сможем найти другие… — Что случилось? Почему ты дрожишь?

Только сейчас она поняла, что вздрагивает от каждого его прикосновения.

— Я не знаю… я чувствую… — Пустоту. Беспомощность. Жар. Покалывание. Неужели он чувствует то же самое? Ей казалось, что она идет по самому краю пропасти и вот-вот свалится вниз. — Мне кажется… вам лучше остановиться.

Его взгляд впился в ее лицо.

— Не согласен. Мне приятно наблюдать, как тебе нравится все это. — Его палец при этом продолжал свои исследования.

Внезапно она вскрикнула, пронзенная чувственным наслаждением, и потянулась ему навстречу.

— Распусти волосы, — пробормотал он, поглаживая ее бедра. — Я хочу видеть тебя в ореоле твоих волос, когда ты примешь меня в себя.

Она задохнулась, почувствовав, как его палец скользнул внутрь.

— Распусти же их.

Что он говорит, словно в каком-то полусне, удивленно подумала она. При чем тут волосы?

Еще один палец проник в нее, продолжая движения первого, а большой палец в это время нажимал, поглаживал чувствительный бугорок.

Она закусила губу, чтобы не закричать, и невольно приподняла навстречу пальцам бедра, охваченная неясным томлением и непонятными желаниями.

— Распусти волосы.

Почти ничего не понимая, она подняла руки и расплела косу. Его пальцы…

— А теперь перекинь их на грудь.

Она послушалась, едва сознавая, что делает. Очень странный, тихий, хныкающий звук вырвался из ее груди.

— Все хорошо. — Он освободил руку и начал поглаживать ее живот, бедра, затем передвинулся сам, прижимая ее сверху своим телом. — Я хочу чувствовать тебя всю. — Он ласкал рукой нежные завитки волос вокруг лона. — Я хочу ощущать твое нежное тело, когда я… Нет, не двигайся. Я не хочу причинять тебе лишней боли, когда войду внутрь…

Он уже был там. Ее словно пригвоздили к кровати. Она так и лежала, распростертая, беспомощно взирая на него снизу вверх.

— Перестань так смотреть на меня, — грубо сказал он. — Я уже не могу отпустить тебя. Не моя вина, что ты девственница. Ты сама пришла ко мне. Все кончится через минуту.

— Я не просила отпускать меня.

— Нет, ты просто вся зажалась, и я знаю, что малейшее движение причиняет тебе боль. — Он сердито взглянул на нее. — Я же говорил тебе оставить меня в покое. А теперь все, что я могу сделать, это покончить побыстрее, а затем… — И он рванулся вперед.

Боль. Вторжение. Наполненность.

— Я же говорил тебе. — Он двигался снова и снова. Боль ослабела, и она уже чувствовала этот покалывающий жар, знакомый раньше. — Почему ты никогда меня не слушаешь?

— Помолчи, — прошептала она. Во всем этом она ощущала что-то еще… больше, чем вожделение… Она чувствовала не только его тело, но что-то более важное… — Что-то происходит сейчас. Ты чувствуешь это?

Он застыл и взглянул на нее. Калейдоскоп эмоций обрушился на его лицо, прежде чем оно вновь приобрело бесстрастное выражение.

— Нет.

Он пропустил ее длинные волосы между ними, чтобы каждую секунду испытывать их прикосновения. Затем он принялся двигаться медленно, проникая все глубже.

— Я весь в тебе. Сейчас больше ничего не имеет для меня значения. — Он обхватил ее руками и накрыл ладонями ягодицы, приподнимая себе навстречу при каждом движении. — Ведь это так?

Она резко выдохнула, когда его движения стали быстрее, и, ничего не видя, протянула руки и беспомощно ухватилась за его плечи. Она не могла дышать, она не могла думать.

Ей хотелось кричать, но не было голоса.

Он стал ее голосом.

Он стал весь — движение и страсть и… все на свете.

— Все скоро кончится, — пробормотал он.

Он полагал, что утешает ее?

Она не хочет, чтобы это кончалось. Нет, хочет. Она больше не сможет вынести это напряжение.

Он двигался все быстрее, глубже.

Освобождение..

Она вся устремилась вверх, волны напряжения разбились, осыпав ее мелкими сверкающими брызгами покоя и истомы.

Он все еще продолжал двигаться, ощутила она сквозь туман. Разве он не понял, что наступил конец мира? Она попыталась сказать ему об этом, но вдруг почувствовала страшную усталость и озноб.

Он вскрикнул, его руки с силой сомкнулись вокруг нее.

Ничего не имело теперь значения. Он нашел для себя все, что искал.

— Ты не должна была приходить ко мне. — Он откинул с ее лица волосы. — Это было глупо.

Как странно, что каждое его неловкое движение могло быть одновременно и грубым и бесконечно нежным, подумала она сквозь дремоту.

— Я не могла остановить тебя никаким другим способом. — Она теснее прижалась к нему. — Ты такой огромный. Я чувствую себя совсем крошечной, лежа так близко, как сейчас…

— И все же тебе не следовало приходить сюда. Возможно, я уже убил тебя.

— А я чувствую себя сейчас очень живой. — Совершенно непонятно… Еще никогда в своей жизни она не ощущала себя столь восхитительно живой и радостной. Как мог этот простой животный акт принести чувство такой безмятежности. — И если ты убил меня им, то это оказалось очень приятно.

— Ты не должна была приходить ко мне.

Его невозможно сбить с этой мысли, поняла Tea. Он будет грызть себя и терзаться, пока не уничтожит чудесное состояние, в котором она сейчас пребывала. Она этого не допустит. Она приподнялась на локте и взглянула на него.

— И ты будешь страдать по этому поводу и ворчать, пока не сведешь меня с ума. Я пришла, потому что ты мне не безразличен и я не хочу видеть тебя мертвым. Это мое решение, и ты не должен себя винить. — Она поморщилась. — Впрочем, я знаю, ты ведь не послушаешь меня. Ты все равно предпочтешь, чтобы чувство вины сковывало тебя цепями. Что ж, я вовсе не собираюсь стать обузой для тебя. Я не хочу привязанностей подобного рода.

— Ребенок — это тоже привязанность.

— Правда, но это именно то чувство, которому я рада, так же как моя любовь к Селин. Я не хочу остаться одной в этом мире. Разница между рабыней и свободной женщиной в том, что у свободной женщины есть выбор. И нет большего дара на этом свете.

— Сколько страсти!

— И я не собираюсь выслушивать твои насмешки.

— Что ты. Я просто завидую тебе. Слишком много времени прошло с тех пор, когда я сам так относился к жизни.

— Дева Мария, что я слышу! А что ты только что выказывал здесь, если не страсть? Да ты все делаешь одержимо. И вообще, если ты не можешь говорить ни о чем более радостном, может, тебе лучше помолчать? — Она уловила выражение полного изумления на его лице и вновь опустилась на кровать, положив голову ему на плечо.

— Я чувствую свою вину. И ты ничего не сможешь поделать… Ох, ты укусила меня?!

— Я же сказала, помолчи.

На какое-то время он ее послушался, а затем вновь принялся гладить ее волосы и приговаривать:

— Молчанием не изменить правды. — Он чуть напрягся и с беспокойством взглянул на нее, но, убедившись в ее миролюбии, продолжил: — Человек должен признавать свои грехи и пытаться не повторять их.

— Что-то я никогда не видела, чтобы ты испытывал вину после отношений с другими женщинами.

— Я спустил в тебя свое семя. Я пытался остановиться, но не смог… — Он зарылся лицом в ее волосы. Его слова звучали теперь менее внятно. — И я буду делать это снова и снова. Потому что я не смогу отпустить тебя из своей постели.

— Тогда прими это и смирись. Как я.

— Ты смирилась с этим потому, что…

Терпению Tea пришел конец. Ее рука, скользнув вниз, обхватила и сжала его плоть.

— Смирись, или я…

— Сдаюсь, — поспешно согласился он. — Ты, женщина, не имеешь ни стыда, ни деликатности. Леди никогда не хватают мужчину за эту часть без приглашения, а тем более так грубо.

— Ты сам животное, и деликатным обхождением тебя не остановить.

Он хмыкнул.

— Это, пожалуй, правда. Во всяком случае, мое внимание ты уж наверняка привлекла. — Он теснее прижал ее к себе.

— Но не делай этого больше.

Она не отвечала. Она не намеревалась давать обещания вести себя так, как несвойственно ее природе, но сейчас у нее пропало настроение спорить.

Он долгое время лежал молча. Затем произнес задумчиво:

— Мы очень… подходим друг другу, хотя вначале я в этом сомневался. Нет. Я хотел сказать… — он отпустил ее и лег на другой бок, спиной к ней. — Собственно, я не знаю, что я хотел сказать. Ничего, полагаю. Давай спать.

Ей вдруг очень захотелось, чтобы он вновь ее обнял. Она несколько секунд лежала неподвижно, а затем, повернувшись, обхватила его руками, прижимаясь к его спине грудью. Так стало уже лучше. Правда, не так хорошо, как раньше.

— Что ты делаешь?

— Мне так нравится, и раз уж ты понял, что у меня нет ни деликатности, ни стыда… — она потерлась щекой о его плечо. — Но только не шевелись. Иначе ты меня раздавишь.

— Ничего на свете не сможет тебя раздавить. — Повернувшись снова к ней лицом, он сгреб ее в объятия. — Ну а теперь ты будешь спать?

— Да. — Она уже почти спала, свернувшись в его руках, точно котенок, и теснее прижавшись к нему. — Мне сейчас так хорошо… Я чувствую себя в полной безопасности. Я ненавижу одиночество.

Но она не была в безопасности. И теперь уже никогда не будет. И он знал, что это его собственная вина. Он взял то, что ему предлагали, почти не возражая, и теперь ей грозит еще большая опасность, чем когда-либо.

Но, Боже мой! Что он мог с этим поделать? Он хотел ее с самого первого дня, как только она появилась в Дандрагоне. Но в последние недели он сотни раз укрощал свое вожделение, так почему же он не сделал это еще один раз. Он мог бы поднять ее и отнести в ее комнату, а затем запереть дверь. Она всего лишь женщина, и сил у нее не больше, чем у любой другой. Временами он забывал об этом, когда она спорила с ним, противопоставляя его доводам — свои доводы, его воле — свою волю. И теперь, лежа в его объятиях, она казалась маленькой и слабой, как ребенок.

Но она женщина, он убедился в этом только что. Да, женщина, полная желания, горящая страстью столь пылкой, какой он прежде никогда не встречал.

И он хотел обладать ею снова и снова. Возбуждение вновь охватило его при воспоминании о том, как она отзывалась на каждое его движение, каждую ласку, прикосновение, ее крики, когда он…

Он предусмотрительно постарался укротить воспоминания. Не сейчас. Пусть она отдохнет. Ведь она — девственница и…

Боже, ведь он обращался с ней, совсем забыв, что он первый мужчина. Она заслуживала лучшего отношения, чем сердитые взгляды и грубые обвиняющие слова. И что он вообще знает о девственницах? Но она сама виновата. Ей надо бы держаться от него подальше.

И снова он ее обвиняет, потому что слишком больно мучиться угрызениями совести, когда он взял то, чего страстно желал.

Возможно, еще не слишком поздно. Вполне вероятно, что она еще не зачала ребенка, и он может проявить свою рыцарскую честь и сказать ей, что он останется в Дандрагоне, и ей совсем не надо больше делить с ним постель.

Но это будет ложью, подумал он тут же с горечью. Кажется, у него совсем нет чести, когда дело касается ее. Жажда обладать ею почти сродни одержимости. Желание быть с ней владела его сердцем. Нет, здесь даже не о чем говорить, он будет обладать ее телом столько, сколько она позволит ему. Но тогда должен быть какой-то способ защитить ее. Сейчас она принадлежит ему. Она должна остаться жить, даже если он умрет. Он должен найти путь, чтобы уберечь ее от смерти.

Tea потянулась и что-то еле слышно пробормотала во сне. Может, ей что-нибудь приснилось? Он помолился, чтобы ее сны были добрыми, не такими, как его ночные кошмары, истязавшие его каждую ночь. С чувством собственника он теснее прижал ее к себе.

Она должна остаться в живых.

9

Вэр сердился, его брови в ярости сошлись на переносице.

Что-то его вывело из себя, решила Tea, ничуть не обеспокоившись. В такой изумительный день нужно, чтобы случилось что-нибудь посерьезнее, чем хмурый взгляд Вэра, чтобы нарушить ее чудесное настроение. Сидя на корточках, она наблюдала за тем, как он направляется к ней по лужайке. Ей нравилось наблюдать, как он двигается, как играют его гибкие сильные мышцы, эта грация была рождена великолепным физическим развитием и жизнью, проведенной в постоянных учениях и битвах.

— Ты ушла, пока я спал, — сказал Вэр. — Я проснулся, а тебя нет рядом.

— Я и так не покидала твоих покоев почти четыре дня. — Она улыбнулась ему, поливая молодое деревце шелковицы. — Деревья нуждаются в уходе. Правда, сегодня чудесное утро?

— Видимо.

— Видимо?! Небо голубое, солнце светит, и деревья растут очень хорошо, несмотря на мое небрежное к ним отношение. Должно быть, Жасмин старательно за ними ухаживает.

— Я потерял… тебя. Я волновался.

— Но для этого нет причин. Что может случиться со мной здесь, под защитой стен Дандрагона?

— Я беспокоился. Я и не говорил, что на это есть причины. Мне они не нужны.

— Как ты самонадеян.

— Я также не считал себя другим. И никогда ни в ком не нуждался. — Он некоторое время наблюдал за ней. — Не смей больше уходить, не предупредив меня.

— Я не могу находиться подле тебя неотлучно весь день. Я что же, должна каждый раз сообщать, когда собираюсь перейти из комнаты в комнату?