В сладостном бреду

— Что-то вы очень веселы.

— Я рада, что вы вернулись. Я кое-что обнаружила в ваше отсутствие. — Она сделала печальное лицо. — Я поняла, что вы мне очень симпатичны.

Не донеся куска мяса до рта, он с изумлением уставился на нее.

— Прошу прощения?

— Знаю, звучит очень странно, ведь вы очень неприятный человек. Меня саму удивляет. Я решила, что у меня, должно быть, те же слабости в характере, что и у Кадара. Или, может быть, плохой вкус. Так или иначе, но симпатия поможет мне легче выдерживать ваше общество. У меня не много опыта, но я слышала, что друзья могут сделать общение друг с другом очень приятным.

Он замер.

— Я не ваш друг.

— Нет, вы мой друг. Или будете им.

— У меня нет желания быть вашим другом.

— У вас нет выбора. Вы спасли мне жизнь, и вы отдаете мне Селин. Так поступают только друзья.

— Так поступают те, кто действует в силу необходимости.

Он все усложнял. Но он и сам сложный. За эти часы в башне она решила для себя, что не даст себя разубедить.

— Вы добрее, чем хотите казаться. — Она откинулась на спинку кресла. — Заканчивайте есть. Я помолчу. Все эти разговоры о доброте и дружбе должны расстраивать такого грубого человека, как вы. А я не хочу, чтобы у вас было несварение желудка.

Он покончил с мясом и потянулся за яблоком.

— Я вовсе не груб. — Его зубы вонзились в сочный плод. — Вы называете себя моим другом, а затем тут же оскорбляете меня.

— Я говорю правду. Я решила, что должна принять вашу грубость и попытаюсь найти в вас качества, достойные восхищения. — Она улыбнулась ему. — Вам не удастся сбить меня или отговорить. Я буду вашим другом, Вэр из Дандрагона.

— Вы не будете… — Он откинул голову на спинку кресла и устало закрыл глаза. — А впрочем, делайте, что хотите. Я полагаю, теперь это уже не имеет значения. Слишком поздно.

Tea с удивлением уставилась на него. Она не ожидала такой быстрой капитуляции. Пожалуй, его покладистость скорее всего не продлится долго, и она решила воспользоваться ею.

— Если это не имеет значения, скажите, почему этот Ваден хочет убить меня?

Его веки приподнялись, и она поразилась, увидев в его глазах бездну одиночества и отчаяния.

— Вы смеялись вместе со мной. Вы дотронулись до меня.

— Что?

— Ваден теперь знает, что вы больше, чем женщина для моей постели. Он боится, что я мог рассказать вам. — Он горько рассмеялся. — Забавно, он вынуждает меня делать именно то, что они должны всячески предотвратить.

Tea не находила это забавным. Она никогда не видела ни в чьих глазах столько отчаяния.

— Так вы хотите стать моим другом? — Он поднес бокал к губам. — Я не могу позволить себе эту роскошь. Все мои друзья мертвы. Теперь вы измените свое решение.

Его признание вызвало у нее шок, но она быстро пришла в себя.

— Кадар ваш друг. А он жив.

— Пока. Если он не оставит меня, они уничтожат его.

— Но почему?

— Я сказал вам. У них нет выбора. Ваден ждет удобный момент вот уже два года. Он знает, что Кадар — на моей стороне.

— Но это еще не повод для расправы. Разве он не мог сделать этого раньше?

— Он может позволить себе подождать, пока Кадар со мной. Он не похож на убийц Филиппа. Ваден прежде покончит со мной, а потом с остальными.

— Филипп?

— Мой друг, Филипп Гиродосский. Его родственника Жофрея тамплиеры убили, но Филипп все равно помог мне, когда я бежал из Ордена. Два месяца мы скитались в поисках безопасного места, где могли бы укрыться. Однажды ночью он настоял на том, что пойдет искать еду. Они схватили его. Когда я его нашел, он уже умирал. — Голос Вэра стал хриплым. — Они пытали его, чтобы заставить сказать, где я скрываюсь. Он так страдал от боли, что едва мог говорить. Он смог только прошептать: «Я им ничего не сказал. Они не смогли меня заставить… Боже, почему, Взр? Почему они это делают с нами?» — Вэр долил вина в бокал. — Он погиб, став для меня слишком близким.

И поэтому никому не будет позволено приблизиться к нему, поняла она. Она вспомнила кое-что из его отрывистых слов, сказанных в ночь резни в Джеде.

— Никого из деревни вы не приблизили к себе, и, тем не менее, они тоже все мертвы.

— Уверен, Великого Магистра сокрушило, что я постоянно ускользаю из его рук, и он отдал приказ устроить эту бойню, чтобы продемонстрировать мне свою силу. — Он горько усмехнулся. — Магистр знал, что эти жители ему не опасны. Я стал очень осторожен после смерти Филиппа. Они умерли только потому, что я еще жив.

— Откуда столько ненависти? — прошептала она. — Зачем?

Какое-то время он молчал.

— Все дело в тайнах… Жофрей, любопытствуя, настоял, чтобы мы с ним вместе спустились в пещеры под Храмом. Мы увидели там то, что не предназначалось для наших глаз.

— Что?

Он покачал головой.

— Я сказал вам достаточно. Вы узнали так много только потому, что имеете право знать, почему вам угрожали. Если я не расскажу ничего больше, это может вас уберечь от смерти.

— Но это не спасло вашего друга Филиппа.

— Нет, и вы бы не миновали рук Великого Магистра. Но Ваден — другое дело. Если вы сможете убедить его, что вам ничего не известно… — Он устало пожал плечами. — Не знаю. Может, он и позволит вам уйти после того, как я…

«Умру»… Он не произнес этого, но смысл его слов не мог быть яснее. Та же неизбежность смерти ясно звучала и в его прежних высказываниях.

— Прекратите, — сказала она резко. — Вы говорите так, словно уже мертвы.

— Было бы глупо не осознавать этого. Меня пытаются убить самые лучшие воины в христианском мире, — запальчиво произнес он. — Но им не удастся так легко со мной разделаться. Человек должен оставить после себя какой-нибудь след на земле, и я вырежу этот след как можно глубже.

Она содрогнулась.

— Мечом? Это шрам.

— Пусть будет так. — Он улыбнулся с безрассудным отчаянием. — Это единственная память, которую мне позволено о себе оставить. Лучше шрам, чем ничего. — Он встретил ее взгляд и насмешливо спросил: — Ну, как вы настроены теперь? Все еще хотите быть моим другом? Желаете присоединиться к Филиппу и тем бедолагам из Джеды?

Он думал, она скажет — нет. Да помогут ей небеса, она бы хотела сказать нет и бежать без оглядки из этого Дандрагона и от этого человека, считавшего себя обреченным. Жизнь и свобода только что поманили ее.

— Я не хочу умирать.

— Еще бы.

— Подождите. Выслушайте меня. Мне не нравится все это, но вы заслужили мою дружбу на деле, и у меня нет выбора. — Она сердито взглянула на него. — Но я не собираюсь сдаваться, как вы. Мне еще очень многое надо сделать в жизни. Я не позволю убить себя и Селин. Поэтому вам лучше найти способ, как спасти нас всех. Вы меня слышите?

Он моргнул, а затем медленная улыбка осветила его лицо.

— О да, я слышу вас.

— И вы можете прекратить вести себя как неотесанный мужлан с дурным характером. Мне и так, по-видимому, придется многое перенести, чтобы еще терпеть…

— Грубость, — закончил он за нее.

Она кивнула.

— Именно. И я ожидаю увидеть вас завтра утром в этом зале, чтобы вы разделили мое общество, пока я буду заниматься этими расчетами. — Она поднялась. — А теперь я собираюсь идти спать в свою постель. И советую вам сделать то же.

— Пойти к вам в вашу постель?

— Нет, и не говорите мне слов, которые смущают меня. Я могу отвести вам место в моей жизни, но это будут отношения дружбы и уважения, и ничего больше. Вы хорошо знаете сами, что я имею в виду.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. — Оглянувшись от двери, она увидела, что на его губах играет странная улыбка.

Он добавил:

— Я посижу здесь еще какое-то время и подумаю над вашим предложением о дружбе.

— Здесь не о чем раздумывать. Мне кажется, я высказалась совершенно ясно.

Выходя из зала, она услышала, как он пробормотал:

— Ну нет, Tea, здесь есть о чем поразмыслить.

7

Когда на следующее утро Tea спустилась в Большой зал, Вэра там не оказалось. Тем не менее расчетные книги лежали стопкой на длинном столе.

Она мрачно поджала губы и отправилась на его поиски. Вэра она обнаружила во дворе замка как раз в тот момент, когда он садился на лошадь. Двор заполонили вооруженные всадники.

— Я же сказала вам, что мне понадобится ваша помощь для подсчетов. Куда вы собрались?

— Никуда. — Он взглянул на нее довольно равнодушно. — Разве бы я осмелился бросить вас, раз вы приказали составить вам компанию.

— Я не… Ну, возможно, я приказала, но вы ведь уже проявляли однажды свое горячее стремление оставить меня наедине с этим цифрами. — Она немного успокоилась, когда заметила, что он не надел доспехов. Вэр никогда бы без них не покинул Дандрагон. — Что вы собираетесь делать?

— Обучать своих людей. Такие занятия я провожу трижды в неделю, с тех пор как обосновался в Дандрагоне. Я присоединюсь к вам в зале, когда закончу.

Она вспомнила, что видела эти учения в первые дни своего приезда в замок.

— Мне бы хотелось посмотреть.

Он пожал плечами.

— Делайте все, что вам угодно. Но не мешайтесь под ногами.

Она присела на ступени и обхватила колени руками.

Лучники упражнялись в стрельбе из лука в специально отведенном для них конце двора. Сам Вэр большую часть времени посвятил всадникам, разъезжающим по двору с копьями наперевес. После он направился к воинам Абдула. А потом ей уже казалось, что он успевал везде, всем распоряжаясь, объясняя, наблюдая, поощряя одних, порицая других.

— Вы видите, как он великолепен? — Tea оглянулась, Гаруна стоял на верхней ступени. Мальчик спустился и сел рядом с ней, его взгляд с восхищением следил за Вэром. — Он подобен солнцу.

Tea не нашла, что это определение так уж ему подходит.

— Мне кажется, он скорее мерцает, чем сияет. — Подобно мечу в лунном свете, поднятому и готовому опуститься на голову в любой момент. — И почему ты не в постели? — Она коснулась повязки на его голове. — Еще болит?

— Нет, — ответил он, нетерпеливо махнув рукой в сторону солдат. — Я должен быть с ними. Лорд Вэр сказал, что я теперь воин, а они не валяются в кровати.

Но он еще совсем ребенок, с грустью подумала Tea. И он слишком мал для этого ослепляющего блеска военной доблести.

— Может, через несколько дней?

— Я уже сейчас здоров, — сказал он с заминкой. — Я не хочу вас обидеть, вы очень добрая, но так здорово опять заняться настоящим делом.

Конечно, он прав. И она, и Жасмин совершенно забыли, что лечит не только время, лучший лекарь, а также занятие по душе.

— Ты, я вижу, в добром здравии. — Вэр направил свою лошадь к Гаруну, пристально глядя на него. — Что ты здесь делаешь, сидя и болтая с женщиной?

Гарун вспыхнул и вскочил на ноги.

— Я не хотел… Жасмин сказала, что рана… я сожалею, мой господин.

— Если ты и вправду сожалеешь, то ступай в конюшню и доложи Абдулу. Он научит тебя тому, что должен знать мой оруженосец.

— Да, мой господин, я не… — он замолчал, и его глаза стали совсем круглыми, до него дошел смысл слов Вэра. — Ваш оруженосец?

— Ты слышал меня. Я устал от бесконечной череды солдат, ухаживающих за моим оружием, и поэтому предлагаю это тебе. Ты, может быть, еще молод, но Абдул говорит, что ты быстро все постигаешь. — Его взгляд встретился с глазами мальчика. — Он прав?

— Я очень быстро научусь, мой господин. Вот увидите… — И он повторил шепотом: — Ваш оруженосец! Неужели это правда… я буду прямо как оруженосец у франков?

— Ты должен быть лучше их. Как и все мои солдаты. Он соскочил с лошади и бросил поводья мальчику. — Отведи лошадь в конюшню. Абдул покажет, как за ней ухаживать.

Гарун радостно схватил поводья.

— Легче, — остановил его Вэр. — Конь хорошо обучен. Тебе незачем тащить его силой.

Tea наблюдала, как мальчик ведет огромного коня по двору. В каждой линии его худенького, подвижного тела читалась гордость и горячее стремление все сделать как можно лучше; она невольно вспомнила самую первую встречу с Гаруном, тогда он зажигал факелы.

— По-видимому, вы не одобряете этого, — сказал Вэр, — но вы не можете всегда его нянчить. Ему лучше сейчас заняться делом.

Она не стала возражать, уточняя, что несколько дней — это еще не «всегда».

— Я согласна.

Он поднял брови.

— В самом деле?

— Когда умерла моя мать, мне пришлось много работать, и пяльцы не давали мне опустить руки. Почему у вас до сих пор не было оруженосца? — Но еще до его ответа, она поняла причину. Оруженосец всегда рядом с хозяином, а Вэр никому не позволял приблизиться к себе. — Для него это не опасно?

— От Великого Магистра никто не может быть в безопасности, но, по крайней мере, он будет рядом и я смогу присматривать за ним. — Он поднялся по ступеням. — Идемте, пора заняться расчетами. Сегодня вы целый день проленились!

— Я? Но я не ваш оруженосец, я просто оказываю вам услугу. И не желаю, чтобы вы так отзывались обо мне… — Она остановилась на середине фразы, поняв, что он улыбается. В этой еле заметной улыбке скользило только веселье.

— Я пошутил, — сказал он. — У вас есть чувство юмора?

Ну вот, с больной головы на здоровую, подумала она.

— Предупреждайте меня в следующий раз, когда соберетесь пошутить. Это так редко, что я вряд я ли смогу догадаться.

— Вы ведь смеялись со мной в шелковичной роще.

Но то совсем другое дело. Там они просто посмеялись над забавной ситуацией, а здесь затронуты чувства. В этой улыбке промелькнул молодой Вэр, и она совсем смутилась.

— Чем невольно приговорила себя к смерти. Это вряд ли может кого-нибудь воодушевить на… — Увидев, как погасла его улыбка, она ощутила, что потеряла что-то очень важное. Повинуясь внезапному порыву, шагнула вперед и, дотронувшись до его руки, повторила его собственные слова:

— Я пошутила. У вас есть чувство юмора?

Его лицо вновь осветилось улыбкой, на этот раз более нежной. И от этого ее сердце наполнилось такой радостью и гордостью, словно она за один день вышила необыкновенной красоты гобелен.

— Мои извинения, — сказал он. — Мне уже напомнили, что это случается так редко.

Она опустила руку.

— Это верно. — И прошла впереди него в замок. — Давайте посмотрим, сколько юмора мы сможем извлечь из этих подсчетов.

— Почему вы трете глаза? — спросил Вэр.

— Я почти ослепла, пытаясь разобрать эти каракули. — Она подняла голову. — Ваши четверки выглядят как семерки.

— Вы любуетесь ими уже шесть дней. За такое время вы могли бы научиться их различать. — Он наклонился и взглянул на цифры, которые она ему показывала. — Это семь. Мне это совершенно ясно. — Он нахмурился. — Или, быть может, все-таки четыре?

Она сердито взглянула на него.

— Нет, точно семь, — поправился он.

— Даже вы не различаете свои каракули.

— Я рыцарь, а не школяр. — Он откинулся на спинку кресла. — Кстати, сегодня я провел достаточно много времени здесь, сидя совершенно без дела.

Она окунула ручку в чернильницу и аккуратно исправила семерку.

— Вы не уйдете, пока я не закончу с этими месячными расчетами.

— Какая вы требовательная женщина! Ваше счастье, что я очень терпеливый мужчина.

Она не ответила на его колкость, и он усилил нажим:

— Я даже думаю, что слишком снисходителен к вам.

Она внезапно встрепенулась, словно сокол, высматривающий добычу.

— Снисходителен?

Он постарался сохранить на лице невозмутимое выражение.

— Где вы еще найдете другого такого мужчину, который бы, сидя в этом кресле в течение всех этих дней, наблюдал вашу борьбу с цифрами и сносил ваши отвратительные оскорбления? В конце концов, вы всего лишь женщина.

— А вы всего лишь болван, которому не хватает здравого смысла даже на то, чтобы вежливо разговаривать с тем, кто оказывает ему услугу. Не удивительно, что вы в свое время решили стать монахом, избежав участи мужа. Ни одна женщина не смогла бы выдержать ваш отвратительный язык.

— На самом деле, очень многие женщины находят мой язык чрезвычайно ласковым и приятным. — Он заметил, что она не поняла скрытого смысла в его словах. Из-за ее дерзких манер он часто забывал, насколько она невинна.

Он решил, что достаточно ее подразнил.

— Но раз вы этого не находите, я приношу свои извинения. Возможно, в другой раз вы сами в этом убедитесь.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вы дразните меня.

— Так вот, оказывается, что я делаю? — Он улыбнулся. — Тогда я должен остановиться и позволить вам вернуться к вашей работе. Чем скорее вы ее закончите, тем с большей радостью я оставлю это кресло.

— Я могу все бросить… этот кошмар.

— Нет, не можете. — Он уже успел понять, что Tea никогда и ничего не бросала на полдороге. И не важно, насколько отвратительным она находила какое-нибудь занятие, она привыкла все доводить до конца. — Мы оба знаем, что это вам не свойственно. Поэтому продолжайте, чтобы мы смогли вместе освободиться.

Она вздохнула и вновь склонила голову над подсчетами. Минуту спустя он понял, что она забыла о его присутствии. Она будет оставаться в этом состоянии, пока что-нибудь вновь не вызовет ее раздражения. Откинувшись в кресле, он наблюдал за игрой ее лица, выражение его непрестанно менялось. Удивительно подвижное, выразительное, умное и очень живое, Вэр не мог оторвать от нее глаз. Все эти последние дни он пытался по ее лицу отгадать, о чем она думает.

Один Бог знает, что с ним произошло. Уж что-что, а это меньше всего занимало его в женщинах. Они служили ему только для развлечений, и как бы он ни желал их, его никогда не беспокоило, думают ли они вообще о чем-нибудь.

Но он хотел знать мысли Tea. У нее острый ум, вспыльчивый, горячий характер, и он обнаружил, что специально провоцирует ее на битву. Ему нравилось наблюдать, как сверкают ее глаза, словно она идет в атаку, как прямо, без уверток, говорит она все, что думает. Ему хотелось наблюдать за ее руками, листающими страницы сильными грациозными движениями. Как человека действия, эти дни в комнате должны были бы довести его до сумасшествия, но они прошли неожиданно приятно.

Возможно, даже слишком приятно.

Он мгновенно отрешился от таких вольностей, найдя это время приятным потому, что это был оазис покоя в вихре событий, совершающихся вокруг него. Без всякого сомнения, он начал бы скучать, если бы это продолжалось слишком долго. В конце концов, то, что он проводит несколько часов ежедневно в обществе Tea, не может подвергнуть ее опасности. Все, что может случиться, уже произошло в роще шелковиц.

Он пытается оправдать себя, подумал он с отвращением, что здесь совершенно не уместно. Он просто получает удовольствие от времени, проведенного с девушкой. И какой грех в том, что он наслаждается женским умом вместо тела.

Впрочем, он был бы счастлив насладиться и ее телом.

Вэр постарался отвлечься от этой мысли. Вряд ли он сможет спокойно сидеть здесь, если станет думать о том, что бы он хотел сделать с ее нежным телом. Он устал подавлять свои желания еще в годы, проведенные в Ордене. А сейчас ему стало и вовсе тяжело, ведь он привык получать желаемое везде. Поэтому часы, которые он проводил, сидя за столом напротив юной женщины, с прекрасной, как он помнил, полной грудью, подобной…

Нельзя думать об этом. Думай о ее лице, об уме, о милой улыбке. Все это очаровательно и доставляет ему не меньше удовольствия, даже не запретного.

Внезапно она подняла на него глаза.

— У вас очень необычное выражение лица. О чем вы думаете?

Он притворился, что зевает.

— Сегодня слишком приятный день, чтобы проводить все свое время в обществе обычной женщины. Не можете ли вы поспешить?

— Что вы здесь делаете?

Tea взглянула вверх, на Вэра, возвышающегося над ней. Она откинула прядь волос с лица и налила еще воды в круг у ствола молодого деревца.

— И на что похоже то, что я делаю? Я пытаюсь поддержать эти деревца, помочь им выжить.

Он нахмурился.

— Вы не пришли в зал сегодня утром.

— Утро я провела на конюшне, собирая лошадиный навоз, затем принесла его сюда, под деревья. — Она скорчила гримаску. — Скорее я предпочла бы работать над расчетами.

— Я считал, что Жасмин помогает вам ухаживать за деревьями.

— Она очень много делает, но у нее и другие обязанности.

— Абдул мог выделить вам человека в помощь.

— У меня достаточно свободного времени. Я привыкла сама ухаживать за деревьями. — Она понесла ведро с водой к другому дереву. — И мне нравится заниматься делом. Я скучаю по своей работе. — Она вылила воду под ствол. — Кроме того, расчеты почти все проверены. Я закончу через несколько дней.

— В самом деле? — Он нахмурился.

— Это тянется почти три недели. Я уверена, что вы будете так же рады, как и я. Наконец-то вам не придется сидеть в этом кресле и отвечать на мои бесконечные вопросы.

— Меня уже радует. — Он помолчал, наблюдая за ней. — Приживутся они?

— Думаю, да. Если не будет слишком сильных ветров, которые могут выдернуть их с корнем.

— Вам нравится так копаться?

Она кивнула.

— Когда я занимаюсь с тем, что растет на земле, меня переполняет какое-то странное ощущение… — Она пожала плечами. — Мне доставляет радость думать, что эти деревья будут расти на этой земле спустя многие годы, уже после того как меня здесь не будет. Знаете, говорят, что некоторые деревья живут сотни лет!

— Я никогда не думал об этом. Я был слишком занят тем, чтобы остаться живым. — Он провел пальцами по грубой коре. — Но я тоже верю, что очень важно, чтобы жизнь продолжалась и после тебя. Возможно, это и есть жизнь после смерти.

Она вспомнила рассказ Вэра о своем отце, заставившем его покинуть Шотландию, чтобы не прервался их род.

— Но Бог дает нам это. Или вы сомневаетесь, что мы попадем на небеса, даже если будем праведны?

— Но что есть праведность? И что есть добро? Папа говорит, что убивать во имя святой церкви — добро. — Он задумчиво погладил ствол дерева. — Если это правда, тогда я один из самых праведных людей в христианском мире, потому что я убил больше людей, чем любой из моих братьев, когда был членом Ордена. — Он повел плечами, словно сбрасывая с себя тяжелую ношу. — Вы только послушайте. Я заговорил, как Кадар. Он всегда задает вопросы, даже если на них не может быть ответов.

— Это серьезная вина, — пробормотала она насмешливо. — Но, может быть, небеса позволят вам сначала подумать, прежде чем наносить удар.

— Но я не наносил их вам, — сказал он и быстро поправился: — После той первой встречи.

Она приподняла брови.

— Одного раза вполне достаточно.

— Но виноваты в этом полностью вы. Я не хотел причинять вам боль. Вы не послушали меня. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Но так или иначе, это все в прошлом. Почему вы вдруг решили вспомнить об этом?

— Потому, что удар нанесли мне. Думаю, если бы это сделали с вами, вы бы тоже не забыли.

— Глупости. Я бы простил и выкинул это из головы.

Она скептически посмотрела на него.

Он чуть слышно выругался.

— Вы мне не верите? Да это… — Он остановился, а затем нехотя улыбнулся. — Ну, хорошо, я бы выкинул это из головы… но после того, как дал бы сдачи.

Запрокинув голову, она засмеялась, серебряные колькольчики нежно переливались в ее горле.

— Вам повезло, что я оказалась более кроткой, чем вы.

Он хмыкнул. Какое-то время он наблюдал за работой, потом заговорил опять:

— Вы выглядите прелестно, в ваших волосах запутались золотистые солнечные лучи…

Она мгновенно взглянула на него.

Он улыбался.

— …хотя отвратительно пахнете конским навозом. — Он предостерегающе поднял руку, увидев, что она готова вспылить от возмущения. — Мне все равно. Но вымойтесь, прежде чем разделить со мной сегодня вечером ужин.

— Ужин с вами?

— Ну, Кадар ведь велел вам заботиться обо мне. Если мы покончили с подсчетами, то я не вижу для вас другого способа выполнить свое обещание, кроме как сыграть со мной в шахматы. А вы видите?

Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть нечаянно вспыхнувшую в них радость от его слов. Ей и в голову не могло прийти до этого момента, как сильно бы она скучала без этих долгих часов, которые они проводили вместе, трудясь над запутанными подсчетами.

— Я тоже не вижу. И, конечно, я должна сдержать слово, которое я дала Кадару.

Он серьезно кивнул.

— Обещания надо выполнять, — и, развернувшись, направился в замок.

Дом Николаса.

Константинополь.

— Вы найдете здесь работницу, которую ищете, — надулся от гордости Николас. — Мои женщины — самые искусные мастерицы в мире.

— Я уже понял по тем вышивкам, что вы показывали мне. — Кадар старался, чтобы его голос звучал бесстрастно, пока он обводил взглядом огромную комнату.

Ни разговоров, ни смеха. Словно взрослые женщины, эти девочки сидят, склонившись над пяльцами, плечи согнуты, глаза смотрят в одну точку перед собой, руки лихорадочно двигаются, делая стежок за стежком. Здесь дети до четырнадцати, и все же они выглядят усталыми и измученными старушками. В сияющем чистотой и светом огромном помещении со многими окнами, пропускающими море солнечного света, еще острее чувствуется обездоленность девочек, у которых украли детство, подумал Кадар. Воистину жуткое место.

Но все же не такое страшное, как та комната, где плетут ковры и откуда они только что вышли. Он считал, что достаточно повидал в этой жизни жестокости во всех ее формах, но вид маленьких детей с их изуродованными пальчиками потряс его.

— Вам очень повезло. Они, видимо, достигли совершенства в своей работе, — сказал Кадар. — Сколько часов в день они так работают?

— Столько, сколько длится световой день. От восхода до заката. Идемте дальше. — Николас двинулся по проходу к первому ряду. — Я хочу показать вам работу Клариссы. Она обладает прекрасным, уже вполне сформировавшимся мастерством, хотя ей едва исполнилось четырнадцать. — Он бросил хитрый взгляд через плечо. — Она будет приносить вам много радости талантами совсем иного рода. Лишь на прошлой неделе я получил наслаждение меж ее бедер и нахожу, что…

— И конечно, вы хотите за нее очень хорошую цену, достойную ее талантов. — Кадар покачал головой. — Я же говорил вам, мне надо кого-нибудь помоложе… и подешевле.

Николас вздохнул и двинулся дальше по ряду.

— Ивадна может вам подойти. Ей только девять. Конечно, она еще мало что умеет, но она способная, и я могу сбавить за нее цену.

Кадар незаметно изучал склоненные над вышиванием головки. Рыжие волосы, сказала Tea. Где же она, черт ее возьми?

— Как давно она у вас?

— Я купил ее два года назад. Ее пальцы оказались слишком длинными для ковров, и мне пришлось отдать ее обучаться вышиванию. — Он остановился перед маленькой тоненькой девочкой с льняными волосами и глазами загнанного зверька. — Ну как она вам?

Он думал, что Николас — гнусный ублюдок. Наклонив голову, он сделал вид, что внимательно разглядывает вышивку, лежащую перед девочкой.

— Не так хорошо, как мне бы хотелось.

— Если вы не хотите дорого платить, то не можете ожидать и высокого мастерства.

Она здесь, в следующем ряду. Маленькая, тоненькая, с рыжими волосами, ее взгляд не отрывался от полотна, затянутого в пяльцы.

— Вот эта, кажется, более искусна.

— Селин? Это правда, она старше, ей почти одиннадцать. — Николас быстро подошел к девочке. — Но я не могу назначить за нее такую же цену. Через три-четыре года она станет достаточно взрослой, чтобы доставлять вам удовольствие… и рожать детей.

И ни звука о том, что она его дочь. Возможно, этот сукин сын сыграл бы на этом малозначимом факте, если бы торговец проявил больше интереса.

— У меня есть для этого рабыни. Мне нужны только ее мастерство и искусство.

Он остановился перед рыжеволосой девочкой. Ее вышивка отличается утонченным мастерством, подумал он. Это очень плохо. Но цену можно сбить, если он сможет оспорить это. Она даже не взглянула на него. Все ее внимание было приковано к иголке, неустанно двигающейся в ее ловких пальчиках: в ткань, из ткани, снова в ткань…

Взгляд Кадара остановился на спине ребенка.

— Что это? — Он сдвинул в сторону свободную тунику, прикрывающую плечи девочки. Багровые рубцы пересекали ее спину. — Видимо, она все же менее ценна, чем вы заявляете.

Николас пожал плечами.

— У нее острый язычок, но это не отражается на ее мастерстве.

Кадар дотронулся до бледного рубца.

— Вот след от более раннего наказания. — Девочка не смотрела на него, но он чувствовал, как напряглись худенькие плечи под его пальцами.

— Она наказана за то, что помогла сбежать другой рабыне. Нам надо было узнать, куда та направилась, чтобы разыскать ее.

Итак, Селин приняла наказание за побег Tea.

— И она вам сказала?

Николас покачал головой.

— Мы не могли продолжать, она могла умереть. Тогда я потерял бы двух рабов вместо одного.

— Нет, конечно, вам это не выгодно. — И ни слова о том, что сбежавшая рабыня — сестра девочки. Ему бы очень хотелось добраться до глотки этого негодяя до того, как он покинет Константинополь. Нет, подумал он с сожалением, ему придется отказаться от этого удовольствия. Свобода девочки слишком важна, чтобы ею стоило рисковать из-за этого ублюдка. — Но эти следы говорят о слишком горячем характере, с которым трудно управляться. — Он отнял руку от избитой спины девочки. — Я думаю, мне стоит посмотреть кого-нибудь другого.

Слушая Николаса, расхваливающего другого несчастного ребенка, он оглянулся на Селин.

Она пристально следила за ним, на ее тонком лице дерзкие зеленые глаза сверкали негодованием.

Он улыбнулся ей.

Выражение неприязни нисколько не изменилось. Скорее, возросла враждебность, с какой она смотрела на него.

Очевидно, ее нельзя купить нежной улыбкой. Его охватил интерес, смешанный с предвкушением удовольствия. Его ждало более чем интересное путешествие обратно в Дандрагон, если это дитя вздумает бросить ему вызов.

— Опусти свои бесстыжие глазища.

Толстая приземистая женщина с тонким хлыстом в руке остановилась за спиной Селин.