На лице Жан-Марка больше не было насмешки.

– Я… я надеюсь, что не причинил тебе боли.

– Я бы и не позволила тебе это сделать. – Жюльетта отвернулась от него. – К вашему возвращению на корабль я буду в саду. Когда мы отплываем в Канны?

– Мы не будем там. Жюльетте чуть дурно не стало.

– Мы не поедем в Вазаро?

– Мы отплываем из Марселя в Париж. Если мы вернемся в Канны, то, вероятнее всего, потеряем «Удачу» и статуэтку. Национальный конвент все конфискует. Этих разбойников не остановить. – Жан-Марк поморщился. – Я не стану больше рисковать. Я уже передал восемь кораблей в пользу республики.

– А в Марселе корабль не заберут?

– Он не станет в доки Марселя. Мы бросим якорь на некотором расстоянии от побережья и отправимся на баркасе на берег с багажом и статуэткой.

– Ты везешь Танцующий ветер в Париж?

– Я хочу, чтобы он был со мной. Никто не заподозрит, что я буду держать статуэтку при себе.

– А куда отправится отсюда «Удача»?

– В чарлстонскую гавань в Америке на свидание с остальным флотом.

Жюльетта задумчиво посмотрела на Жан-Марка.

– Вы все это спланировали еще до отъезда из Парижа.

– Человек должен все продумывать заранее. – Жан-Марк улыбнулся. – И если уж говорить о будущем заранее, какое имя мы выберем для моего сына?

Жюльетта посмотрела на него озадаченно и впервые неуверенно. Жан-Марк умен, упорен и способен заставить Жюльетту свернуть с выбранного ею пути, если она не будет так же, как он, целеустремленна и решительна.

– Невозможно.

– Странное имя, но если ты настаиваешь, я не стану возражать против твоего…

Звук закрывающейся за Жюльеттой двери оборвал его слова.

Ракитник был обобран, и поля Вазаро утопали в других цветах. Вспыхнули красные, оранжевые, синие гиацинты, кассия из семейства бобовых пленяла изяществом цветка.

Душистые и нежные белые и золотые нарциссы дополняли все это буйство запахов и красок; голова кружилась от красоты и ароматов. Зацвели и фиалки, но не в полях. Темно-пурпурные цветы любили тень, и их клумбы располагались под деревьями в апельсиновых и оливковых рощах; срывать фиалки следовало задолго до рассвета, когда их аромат был особенно сильным.

Шло второе утро сбора фиалок. Франсуа стоял у тележки, наблюдая за сборщиками. Десятки факелов причудливо освещали рощу, черный дым клубами поднимался вверх и вился между зелеными ветвями тенистых деревьев.

– Правда, это чудесно?

Франсуа обернулся и увидел Катрин, подъезжавшую к нему верхом на гнедой лошади.

– Почему вы не остались в постели? В такую рань мы оба здесь не нужны.

– Я была слишком взволнована. Вчера мне пришлось быть в сарае для анфлеража, и я не попала на сбор фиалок. – Катрин обвела глазами рощу и отыскала Мишеля, помахавшего ей рукой. Она приветствовала его в ответ и повернулась к Франсуа. – Правда, это прекрасно? Фонари, темнота и цветы.

Франсуа снисходительно улыбнулся.

– Прекрасно. Анфлераж?

– Мишель вам не показывал? Вы так много времени проводите вместе, я думала, он вас туда водил. – Лицо Катрин осветилось радостной улыбкой. – Хорошо. Я рада, что он этого не сделал. Сейчас я вам сама покажу. Едемте со мной.

Она ударила пятками лошадь и послала ее галопом по направлению к каменным сараям, находившимся позади усадьбы. Прохладный ночной ветерок трепал волосы Катрин, она чувствовала, как ее охватывает какое-то дикое возбуждение. За спиной раздавался стук копыт и негромкий смех Франсуа. Катрин подъехала к каменному строению позади сарая для вытяжки, соскользнула с лошади и обернулась к Франсуа, натягивавшему поводья.

– Зажгите фонарь, – переводя дыхание, попросила Катрин и привязала лошадь к перилам перед дверью.

Франсуа спешился и зажег фонарь, прикрепленный к седлу. На его лице играла широкая улыбка, а глаза горели возбуждением под стать Катрин.

– Что дальше?

Катрин распахнула тяжелую дверь длинного сарая и вошла первой в темную рабочую комнату. Из-за закрытых ставней воздух был спертым, и молодых людей тяжелыми клубами окутал аромат фиалок. Сарай был пуст; для рабочих, обычно сидящих за разложенными деревянными рамами со стеклянными тарелками на столах, было еще слишком рано.

– Этот способ мне нравится гораздо больше, чем вытяжка. Он как-то мягче. – Катрин подошла к первому длинному столу. – Они смазывают эти стеклянные тарелки маслом, а потом разбрасывают на них лепестки, оставляя на два-три дня в прохладной темноте, чтобы цветы могли отдать свою душу, а после…

– Душу? – переспросил Франсуа, которого это позабавило.

– Так Мишель зовет аромат. – Катрин постучала по раме. – Потом увядшие лепестки вынимают, а на стекло кладут свежие. Это повторяется пятнадцать-двадцать раз, прежде чем помада будет готова и ее можно будет сливать в глиняные кувшины. Вытяжки очень мало, но запах невероятно сильный. Гораздо сильнее, чем от душ, отданных при обычной вытяжке или дистилляции.

– Вот вы и снова произнесли это слово, – улыбнулся Франсуа. – По-моему, не только Мишель думает о запахе, как о душе.

Катрин улыбнулась ему в ответ.

– Не такое уж это великое открытие. Почему бы земле и цветам ее не иметь? – Она взяла фонарь и направилась к двери. – Вы разве не верите в душу, Франсуа?

– Верю. – Франсуа придержал дверь открытой. – Я верю, что у революции есть душа.

У Катрин дрогнул голос.

– Не могу согласиться с вами. Я попробовала ваших прекрасных революционеров в аббатстве.

– Эти люди не были ее душой. Это были колючки и сорняки, губящие каждый сад, если их не вырвать. – Франсуа спокойно выдержал взгляд Катрин. – Душа – это права человека. Но мы должны позаботиться о том, чтобы они не утонули в море крови.

– Вам придется трудно, – коротко сказала Катрин, закрывая дверь и подходя к лошади. – Я не хочу больше иметь ничего общего с вашей прекрасной революцией. Я останусь здесь, в Вазаро.

– Хорошо. – Франсуа подсадил девушку на лошадь и вскочил на свою. – Я не хочу, чтобы вы даже приближались к Парижу. Теперь ваше место здесь.

Катрин с любопытством посмотрела на него.

– И все же вы прежде осуждали меня, когда я цеплялась за свой маленький садик в Париже. А Вазаро – огромный сад.

– Кажется, это было так давно. – Франсуа серьезно посмотрел на Катрин. – Нет ничего плохого в том, что человек не хочет снова бросаться на тернии. Видит бог, я испытываю соблазн обрести свой собственный сад.

– Оставайтесь здесь, – порывисто сказала Катрин. – Вам ведь здесь нравится. Мишель говорит, что вы понимаете цветы. Вам нет никакой нужды уезжать и…

– Мне придется вернуться. Я и так пробыл здесь слишком долго. – Франсуа покаянно улыбнулся. – Я собирался остаться всего на несколько дней, а они растянулись на целые недели. Ваш Вазаро действует на чувства как наркотик.

Катрин ощутила неожиданную боль. Он уезжает. И больше не будет его дружеского присутствия, работы бок о бок с ней на соседнем поле, не будет смеха и обсуждения дневных заданий за ужином, не будет прогулок с Франсуа и Мишелем.

– Когда вы собираетесь ехать?

– Завтра утром.

– Так скоро? – Катрин попыталась улыбнуться. – Наверное, это как-то связано с посланием, которое вы получили вчера. Дантон не может без вас обойтись? Вы говорили, что он скорее всего уехал из города.

– Он вернулся в Париж, но послание было не от Дантона. – Франсуа отвел глаза. – Просто я вам здесь больше не нужен. Теперь вы уже полностью держите в руках бразды правления Вазаро. – Он повернул коня и пустил его рысью по направлению к оливковой роще. – И я нужен в Париже.

– Нет, мне вы не нужны. – Катрин последовала за Франсуа. Ее лошадь пробиралась между пучками травы на склоне холма. Он был ей не нужен, но Катрин неожиданно поняла, что отчаянно хочет, чтобы он был здесь. За последние недели Франсуа стал такой же неотъемлемой частью Вазаро, как Мишель и цветы, и Катрин испытывала по отношению к нему такое же яростное собственническое чувство, как и по отношению к ним. Почему он не может остаться, ведь здесь он будет в безопасности? Париж был городом безумцев, населенным такими людьми, как марсельцы.

Они добрались до вершины холма, и Франсуа натянул поводья, поджидая девушку.

Над оливковой рощей вставал рассвет, освещая лишь верхушки деревьев и оставляя в темноте их нижние ветви и медленный поток сборщиков, обрывавших под ними в полутьме ароматные фиалки.

– После восхода солнца я присмотрю за полем гиацинтов, – спокойно произнес Франсуа. – Вы поедете со мной или у вас сегодня утром дела с месье Огюстэном?

– Гиацинтовое поле большое. – Катрин смотрела не на молодого человека, а на рощу, расстилавшуюся внизу. – Я поеду с вами.

Они сидели на лошадях в молчании, пока золотые полосы рассвета медленно разворачивались над рощами и полями Вазаро.

Катрин поймала себя на том, что особенно тщательно одевается в этот вечер к ужину – в лимонно-желтое платье, отделанное по вороту жемчугом. Я это делаю вовсе не ради Франсуа, заверила себя девушка. И все же каждому человеку хочется, чтобы его вспоминали с некоторым удовольствием.

Войдя в салон, Катрин увидела, что и Франсуа приложил усилия, чтобы выглядеть нарядно. На нем был темно-синий камзол и белый парчовый жилет, а галстук был повязан замысловато и элегантно. Катрин остановилась на пороге салона и встретилась с ним взглядом через комнату, где он стоял у буфета, разливая вино в хрустальные бокалы.

– Вы попрощались с Мишелем?

– Да. – Франсуа подал девушке бокал вина. – Похоже, он не удивился.

Катрин опустила глаза к бокалу.

– Он знал, что когда-нибудь вам придется уехать, однако, я уверена, он был разочарован. Вы ему нравитесь.

– И он мне симпатичен.

Они снова замолчали, и Катрин не знала, как нарушить воцарившуюся в комнате напряженную тишину. Сегодня Франсуа был другим. Непринужденное товарищество, объединявшее их в последние недели, куда-то исчезло, и вернулась колючая настороженность первого вечера.

Молчание затягивалось.

– А где Мишель? – спросил Франсуа.

– Сегодня в рабочей деревне свадьба. Он решил остаться там. – Катрин с сожалением покачала головой. – Никак не могу уговорить его приходить сюда чаще, чем несколько раз в неделю. Иногда мне кажется, я совершаю ошибку, торопя его.

– Дайте ему возможность поступать, как он хочет, и он вернется к вам.

– Вы так считаете?

Франсуа встретил взгляд девушки.

– Только дурак не пришел бы к вам, если бы вы этого захотели.

Щеки Катрин обдало жаром, а в груди что-то сжалось. Она обнаружила, что ее рука дрожит, и поспешно поставила бокал на стоявший рядом столик.

– Пойдемте ужинать?

– Нет.

– Что?

Губы Франсуа изогнулись в кривой усмешке.

– В прошлом мне доводилось играть много ролей, но играть роль любезного отъезжающего друга я не стану. Думаю, мне лучше попрощаться сейчас. – Он поднес руку Катрин к губам и поцеловал. – Мне будет не хватать вас, Катрин из Вазаро.

Девушка безмолвно смотрела на Франсуа, а он перевернул ее руку и неторопливо прижался теплыми губами к ее ладони.

Близость. Теплота. Нежность.

Катрин не могла вздохнуть. Быть рядом с ним – все равно что слишком долго находиться в комнате для анфлеража – это пьянило, дурманило, как от сладкого запаха.

Франсуа поднял глаза к ее лицу и медленно поднес ее ладонь к щеке.

– И еще я хочу вас. – Он почувствовал, как напряглась Катрин, и покачал головой:

– О, я знаю, что не должен быть с вами. Но если я останусь, то когда-нибудь могу забыть об этом и попытаться заняться с вами любовью. – Он выдержал ее взгляд и снова поцеловал в ладонь. – И это была бы любовь, Катрин.

Франсуа быстро повернулся и вышел из комнаты.

Катрин озадаченно смотрела ему вслед. Любовь?

Теперь она поняла, что в течение этих недель старательно избегала думать о своих чувствах к Франсуа. Любовь годами означала для Катрин слепое поклонение Филиппу.

Могло ли быть так, что чувство, испытываемое ею к Франсуа, тоже было любовью?

А как же желание? Катрин никогда не испытывала рядом с Филиппом такого глубокого первобытного сознания близости. Она не отшатывалась при прикосновении Франсуа. По правде говоря, ее физически тянуло к нему.

Склеп.

Но Франсуа был не таким, как те мужчины. Возможно, и столь запятнавший ее акт с ним был бы другим.

Катрин повернулась, медленно вышла из салона и поднялась по лестнице. Она тоже не могла сейчас думать о еде. Она была опечалена, недоумевала, и в то же время в темноте для нее забрезжил крошечный огонек надежды. Ей надо подумать и разобраться в своих чувствах до утра.

До того, как Франсуа уедет из Вазаро.

Над Вазаро стелился утренний туман, топивший роскошные цветущие поля в белой пелене.

– Франсуа!

Франсуа обернулся и увидел Катрин, спешившую к нему через конюшенный двор. Она была в том же, что и накануне вечером, желтом платье, а из ее косы выбивались русые пряди.

Катрин, задыхаясь, остановилась перед Франсуа.

– Не уезжайте.

Он замер, не сводя глаз с ее лица.

Катрин подошла ближе.

– Пожалуйста, я не хочу, чтобы вы уезжали. Я хочу, чтобы вы остались здесь со мной и Мишелем. Я всю ночь думала о том, что вы мне сказали. – Девушка облизала губы. – Я не знаю, люблю ли я вас, но я испытываю… что-то необыкновенное, когда вы рядом. Я хочу, чтобы вы остались со мной, и тогда мы посмотрим… Вам не трудно будет дать мне время свыкнуться с этой мыслью?

– Нет, это будет совсем не трудно, – мягко произнес Франсуа. – Это будет очень приятно, тепло и вообще чудесно. Но из этого ничего не получится, Катрин.

– Вы… не обнимете меня?

– Катрин…

– Я прошу не о таком уж большом одолжении. – Катрин подошла еще на шаг ближе и стояла теперь всего в нескольких дюймах от Франсуа. – Не думаю, что я испугаюсь. Я верю, что с вами все будет по-другому. Но я не узнаю этого, пока вы не обнимете меня.

Франсуа ласково притянул девушку к себе, и она спокойно прижалась к нему. Его тело было теплым, сильным, но эта сила вызывала не страх, а ощущение безопасности.

– Это действительно очень приятно, правда? – Катрин прижалась к Франсуа. – Очень… хорошо.

– Да. – Голос Франсуа звучал приглушенно – он зарылся лицом в ее волосы. – Да, любимая. Хорошо. Руки Катрин обвились вокруг Франсуа.

– О, я и правда люблю вас, Франсуа, – прошептала она. – Не уезжайте в Париж. Там у вас ничего нет. Вы можете остаться со мной ненадолго и потерпеть? Я постараюсь не слишком долго…

– Нет.

Лицо Франсуа побелело под загаром, а глаза влажно заблестели.

– Почему?

– Я не могу. – Голос молодого человека звучал хрипло. Он взял лицо Катрин в ладони, и его губы медленно приближались, пока не оказались почти рядом с ее губами. – Катрин. Моя Катрин…

Его теплые губы коснулись ее губ с такой глубокой нежностью, какой она никогда не знала, прижались к ее губам, затем отпустили.

А потом он с неожиданной силой схватил ее в объятия, его твердая щека прижалась к ее щеке, что-то холодное и одновременно жаркое увлажнило ее щеку.

Франсуа поднял голову, глубоко и судорожно вздохнул. Отступил и быстро вскочил на лошадь.

– До свидания, Катрин.

Он покидает меня, в отчаянии подумала Катрин. Ее пронзила страшная боль, защемило сердце. Но какой ему смысл уезжать от нее, если он ее любит?

Катрин застыла, поняв, что, возможно, смысл есть.

– Подождите. Это… из-за того, что эти люди сделали со мной в аббатстве? Вы тогда сказали, что это не имеет значения. Теперь вы уже думаете по-другому?

Глаза Франсуа устремились к лицу девушки.

– Если это так, я не хочу, чтобы вы оставались. Они обращались со мной так, словно я ничто. Но у меня есть достоинство. Говорю вам, у меня есть достоинство. – Катрин сморгнула слезы. – Но я должна знать. Вы из-за этого уезжаете? Из-за того, что они сделали со мной в аббатстве?

– Да.

Катрин застыла, не сводя с него глаз.

– Господи! – Франсуа посмотрел на нее. – Не из-за того, что эти мерзавцы с вами сделали. Вы и сейчас тысячу раз та же женщина, какой были, когда я встретил вас в аббатстве.

– Тогда почему?..

– Из-за того, чего не сделал я. Я мог не дать им изнасиловать вас. У меня был выбор, и я предпочел позволить им это сделать.

Катрин, потрясенная, смотрела на него.

– Вы хотите знать, кто был тот, второй, что надругался над вами? Это был Дюпре. – Франсуа говорил поспешно, с трудом. – Я тогда только прибыл в аббатство, и Дюпре узнал во мне человека Дантона и приветствовал меня. Он повел меня на южный двор. Там эти негодяи издевались над какой-то женщиной. Я видел, как вы пробежали через двор к воротам. В свете луны вы казались ребенком. Ребенком… – Он закрыл глаза. – Дюпре и Мальпан побежали за вами. Дюпре смеялся…

Катрин стала пробирать ледяная дрожь.

– Он позвал меня пойти с ними. Я последовал за ними к воротам и увидел, как они погнались за вами вверх по холму к кладбищу. – Франсуа открыл глаза. – Я мог отправиться за ними и убить их. Боже милостивый, как мне хотелось их прикончить!

– Но вы этого не сделали, – глухо сказала Катрин. – Вы позволили им… обидеть меня.

– У меня был выбор. Если бы я убил Дюпре, то запятнал бы себя как защитник аристократов. Я не мог сделать этого, Катрин, но это было непростительно.

– Да. – Катрин скрестила руки на груди, чтобы унять дрожь. – Непростительно.

Франсуа вздрогнул и собрал поводья.

– Прощайте, Катрин. Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, дайте знать, и…

– Вы мне не понадобитесь – Да, я тоже так думаю. – Франсуа пустил лошадь рысью, но остановился, едва доехав до ворот конюшни. Он обернулся к Катрин с лицом, искаженным мукой. – Я действительно люблю вас, Катрин.

Катрин тупо смотрела на него через двор.

Она не ответила.

Франсуа и не ждал ответа. Он повернулся и поехал прочь.

Через несколько метров его поглотил туман, и Франсуа исчез из виду, словно никогда и не приезжал в Вазаро.

Катрин направилась к дому, медленно, с трудом волоча ноги, как старуха.

Ей было холодно. Надо сменить шелковое платье на старое шерстяное и идти в поле.

Там Мишель. Он улыбнется ей, и боль немного отступит.

Сегодня она не станет присматривать за работниками. Она будет собирать цветы сама, что должно облегчить ее муку.

Вазаро поможет ей, как уже помог прежде.