Танцующий ветер (№2) - Горький вкус времени

– Вижу. – Жюльетта озадаченно оглядела комнату. Со стен были сняты все картины, а по комнате разбросаны коробки и сундуки.

Робер поднял глаза от картины, которую упаковывал.

– Месье Андреас сказал: мы должны уложить все это для путешествия. – И он снова вернулся к работе.

Жюльетта прошлась по комнате, глядя на пустые стены. Все картины Фрагонара, Буше, даже изображение Танцующего ветра были сняты.

– А где сейчас месье Андреас? – спросила она.

– Поехал переговорить с месье Бардо, – сказал Робер. – Он ушел сразу после завтрака.

Жюльетта помедлила возле знакомого обитого бронзой дубового ящика. Там Танцующий ветер.

– Он велел вам принести это из подвала?

Робер кивнул.

– Он специально спрашивал про этот ящик. Все ценное должно быть подготовлено к отъезду. А вы отправляетесь в путешествие, мадемуазель?

– Я… не знаю. – На мгновение Жюльетту охватила паника. Возможно, она надоела Жан-Марку, и тот отсылает ее прочь. Но нет, он не стал бы упаковывать все в доме ради того, чтобы избавиться от любовницы.

– Позаботьтесь об упаковке всех картин мадемуазель в ее комнате, Робер. – В дверях салона стоял Жан-Марк, – И скажите Мари, что ей следует начать укладывать и одежду мадемуазель.

Ее одежду. А о своей – ни слова. Паника снова охватила Жюльетту, и она сделала отчаянную попытку скрыть ее.

– Мы куда-то уезжаем?

– Да. – Жан-Марк повернулся к Роберу. – Если что понадобится, мы будем в кабинете разбирать бумаги из письменного стола. – Он взял Жюльетту за руку и потянул за собой.

Она торопливо пошла рядом с ним через зал, стараясь не отставать.

– Я отправляю Робера и Мари в Вазаро завтра с картинами и статуэткой. Не уверен, что в Париже они будут в безопасности после нашего отъезда. Если все пройдет хорошо, роль Катрин и Франсуа в этом деле может быть и не раскрыта, и тогда Вазаро будет для них всех спасительным раем.

– Для них? А мы едем не в Вазаро, Жан-Марк?

Жан-Марк спокойно ответил:

– В Чарлстон. Я только что вернулся из конторы Бардо, где давал последние распоряжения о том, как переправить Франсуа деньги для освобождения некоторых бедняг, приговоренных к гильотине, и как забрать драгоценности Анд-реасов. По-моему, тебе к лицу будут рубины. – Жан-Марк втащил Жюльетту за собой в кабинет и захлопнул дверь. – Хочешь посмотреть на них?

– Нет. Я никак не могу понять, почему именно Чарлстон? Из-за этого все эти сборы?

– Идея показалась мне хорошей. Америка кишит дикарями, зато тамошнее правительство не рубит головы и с величайшим уважением относится к предпринимателям-буржуа вроде меня. – Жан-Марк отпустил руку Жюльетты и прошел через кабинет к столу, заваленному бухгалтерскими книгами и бумагами. – Проклятие, не знаю, с чего начать! – Он помолчал и буднично закончил:

– И мальчик там будет в безопасности.

Жюльетта замерла.

– Мальчик?

Жан-Марк поднял голову и улыбнулся ей.

– Вазаро едва ли самое безопасное место для Людовика-Карла. Если бы мы остались где-нибудь на континенте, его в конце концов все равно бы разыскали. Ему будет гораздо безопаснее с нами в Чарлстоне.

– Ты хочешь… оставить его у себя?

– Моя дорогая Жюльетта, у меня нет желания когда-либо снова вступать в эти утомительные заговоры. Я прекрасно знаю, что, если мальчика снова схватят, ты станешь настаивать на том, чтобы отправиться к нему на помощь. Мне будет гораздо удобнее держать его под своим наблюдением.

– И под своей защитой, – приглушенно сказала Жюльетта, – Ты же знаешь, что, как только покинешь страну, Национальный конвент тут же захватит все, что ты имеешь.

– Все, на что сможет наложить лапу, – согласился Жан-Марк. – В последние несколько недель я попытался умерить их аппетиты, потихоньку ликвидируя и отправляя все, что можно, моим агентам в Швейцарию. Но все равно потери будут огромны.

– И ты готов примириться с ними?

– О, я рассчитываю получить полную компенсацию. – Темные глаза Жан-Марка неожиданно заблестели. – В конце концов я не был бы хорошим предпринимателем, если бы не потребовал свою цену. – Он помедлил. – Я хочу сына, Жюльетта.

Жюльетта молча смотрела на него во все глаза.

– И жену. Как ты думаешь, ты сможешь заставить себя оказать мне эту услугу?

– Но почему? – прошептала она. Веселье сошло с лица Жан-Марка.

– Потому что я вовсе не уверен, что смогу без тебя прожить. Ты должна быть счастлива. Ты победила в этой игре, Жюльетта.

– Нет никакой игры. – Жюльетта подошла к Жан-Марку, отчаянно всматриваясь в его лицо. – Не прячься от меня. Мне нужно, чтобы ты это сказал.

– Я не хочу слов. Они разденут меня догола.

– Ты мне очень нравишься без одежды. – Жюльетта неловко улыбнулась. – А я была раздета месяцами.

– К моему бесконечному восторгу. Так ты не пощадишь меня?

– Нет, я просто не могу этого сделать. Жан-Марк с минуту молча смотрел на Жюльетту.

– Я… люблю тебя. – Он помедлил. – Я люблю тебя так же беззаветно и глупо, как мой отец любил Шарлотту д'Абуа.

Жюльетту охватила радость, ее карие лучистые глаза светились от счастья.

– Не глупо. – Она ослепительно улыбнулась. – Мы ведь совсем разные. Она была нехорошей женщиной, а я вполне достойна любви. – Жюльетта бросилась в объятия Жан-Марка. – И я дам тебе столько любви, что ты не… Когда ты это понял? Как нехорошо с твоей стороны скрывать такое от меня!

Руки Жан-Марка обвились вокруг Жюльетты, и, когда он посмотрел на нее, его глаза подозрительно блестели.

– Это не должно тебя удивлять. Я никогда не был особенно добр к тебе.

– Всегда был. – Улыбка сошла с лица Жюльетты, и выражение ее лица стало серьезным. – Даже когда ты не хотел быть таким, ты ничего не мог с собой поделать. У тебя великое сердце, Жан-Марк. Ты давал мне понимание и сочувствие и… А теперь скажи мне: когда?

Жан-Марк взял лицо Жюльетты в свои ладони.

– Ты никогда не сдаешься, правда? Это не поразило меня как удар грома. Оно просто… пришло. По-моему, я всегда это знал. С тех пор, как ты ухаживала за мной в версальской гостинице. Ты вошла в комнату, и ее затопил свет. Ты ушла, и… стало темно. Ты радовала и мучила меня одновременно, но вместе с тем давала мне покой. – Он нежно поцеловал девушку в губы. – И если бы у меня было такое великое сердце, как ты ошибочно полагаешь, я смог бы заставить себя произнести эти слова давным-давно.

– Это не имеет значения. Ты сказал их сейчас. – Жюльетта снова скользнула в объятия Жан-Марка. – Не могу этому поверить. Ты правда любишь меня? Ты не играешь мной? Правда, Жан-Марк?

Руки Жан-Марка крепче обвились вокруг Жюльетты, и с минуту он не отвечал. А когда ответил, его слова звучали тихо, приглушенные ее волосами:

– Tutto a te mi guido.

* * *

… – Знаешь, ты очень загадочный человек, Жан-Марк. Как это похоже на тебя – скрывать до последнего дня, что мы едем в Америку. – Жюльетта ласково выговаривала Жан-Марку, когда несколько часов спустя они прогуливались по саду. – Интересно, узнаю ли я когда-нибудь все твои тайны?

– А ты хочешь знать все мои тайны?

Жюльетте неожиданно вспомнилось, каким уязвленным было его лицо, когда он посмотрел на тот набросок-откровение, что она сделала на «Удаче». Пусть держит при себе свои тайны. У Жюльетты не было желания узнавать что-то, что могло причинить ему боль.

– Только если ты сам пожелаешь открыть их мне. Полагаю, что в ближайшие пятьдесят лет я узнаю о тебе все. Жить будет даже интереснее, если ты время от времени будешь преподносить мне сюрпризы.

Жан-Марк переплел свои пальцы с пальцами Жюльетты.

– Я постараюсь.

– Твоя таинственность не так досаждает, как упрямство. Не знаю, как я дошла до того, чтобы влюбиться в такого упрямца. И я была очень несчастна оттого, что ты так долго медлил.

– Ты этого не показывала.

– Из-за гордости. Я отдала тебе свою любовь и не хотела, чтобы ты знал, что то немногое, что ты мне дал взамен, меня не всегда радовало. – С минуту Жюльетта шла молча. – Я долго думала и решила, что, по-моему, тебе было бы лучше застрелить Шарлотту д'Абуа, а не ее любовника. Мы все были бы гораздо счастливее, если бы ты не позволил ей ранить себя.

Жан-Марк рассмеялся:

– Разве я мог вызвать женщину на дуэль?

– Почему бы и нет? Если бы ты не был таким благородным, я уверена, что твой отец…

– Я не был благородным. – Улыбка сошла с лица Жан-Марка. – Я предал его.

Жюльетта недоумевающе посмотрела на него.

– Тайны? Вот тебе одна, которую я никому не открывал. – Губы Жан-Марка скривились в горькой усмешке. – Шарлотта д'Абуа залезла ко мне в постель, когда мне было четырнадцать лет. И я не оттолкнул ее.

Глаза Жюльетты смотрели изумленно.

– Ты любил ее?

– Матерь Божия, да нет же! – яростно сказал Жан-Марк. – К тому времени я уже знал ей цену, и она мне даже не нравилась. Но это было неважно. Я знал, что по-настоящему ей не нужен. Ее просто забавляла моя враждебность, и ей захотелось показать мне, насколько я беспомощен. Она точно знала, что надо делать. В то лето она приходила ко мне несколько раз, и я не мог выгнать ее. – На лице Жан-Марка отразилась мука. – Она ведь принадлежала моему отцу.

– Он знал об этом?

– Нет, но зато я знал. Я любил его, уважал и все же предал.

– Ты сказал, она была очень красива.

– Какая разница! – свирепо ответил Жан-Марк. – Я должен был прогнать ее. Я пытался, но она оказалась для меня слишком сильной. Она была вроде лихорадки.

Сила. Он был побежден Шарлоттой д'Абуа и выстрадал самую неописуемую муку, какую только можно представить. Стоит ли удивляться, что он боролся, чтобы снова и снова доказывать, что больше его никто не подчинит.

– Ты был всего лишь мальчиком. – Жюльетта нахмурилась. – И, по-моему, она была даже хуже, чем я до сих пор считала. Ты поэтому хотел уехать из дома и отправиться в море?

– Отчасти. Я не мог смотреть на отца и при этом не испытывать желания пойти и броситься в море. В конце концов я сказал ей, что хватит. – Уголок его рта приподнялся в кривой улыбке. – Ей это не понравилось.

– И она устроила так, чтобы отправить тебя подальше на работорговом судне.

– Вина не только ее. Я предал его. Жюльетта изумленно смотрела на Жан-Марка.

– Матерь Божия, твой отец был взрослым человеком и то оказался бессилен против этой женщины, а ты был всего лишь мальчиком! Твой отец привел в дом любовницу и позволил ей причинить тебе боль. Если уж кого и винить, помимо этой свиньи, так это твоего отца. Куда подевалось твое здравомыслие?

Жан-Марк удивленно посмотрел на Жюльетту.

– Я никогда не думал… – Его лицо медленно озарилось улыбкой. – Ты так рассержена, что вся дрожишь. Я не хотел тебя расстраивать.

– Ну так мне не нравится, что сделала с тобой эта женщина, и неприятна мысль о том, что она была в твоей постели. Это бесит и пугает меня.

– Пугает? Чего тебе бояться?

Жюльетта сделала попытку справиться со своим голосом.

– Потому что она обладала такой силой, что сумела причинить тебе боль, и мне страшно, что ты любил ее больше, чем говоришь.

– Тебе нечего бояться. – Руки Жан-Марка нежно обхватили шею Жюльетты, поглаживая большими пальцами впадинку, где билась жизнь. – Она была просто первой мальчишеской страстью. Я никогда не любил ни одной женщины, кроме тебя.

– И никогда не полюбишь, – с неожиданной для нее самой уверенностью заявила Жюльетта. – По-моему, я ужасно разозлюсь, если тебе вздумается играть в твои дурацкие игры с другой женщиной.

Жан-Марк ласково поцеловал ее.

– Ты забыла. Игра окончена, и ты победила.

– Нет. – Жюльетта посмотрела ему прямо в глаза. – Если когда-то и была игра, то победили мы оба.

Жан-Марк улыбнулся, и последняя тень печали исчезла с его лица.

– В твоем нынешнем свирепом расположении духа я бы ни за что не рискнул не согласиться с тобой. Что ж, прекрасно, мы оба победили, малышка.

25

19 января 1794 года

6 часов 34 минуты утра

Утренний рассвет был холодным, ясным и чистым. Жюльетта выскользнула из постели, босиком подбежала к окну и распахнула его. Ее лицо озарила надежда, когда она бросила через плечо:

– Сильный западный ветер, Жан-Марк. Это добрый знак, правда?

– Это знак того, что ты простудишься, если не вернешься снова в постель.

– Он дует в сторону Чарлстона. – Жюльетта еще помедлила у окна, глядя на сад и за стену на скаты парижских крыш. – Он дует в сторону Америки.

– Ложись в постель, малышка.

Жюльетта неохотно закрыла окно и подошла к Жан-Марку.

– Все равно, по-моему, это добрый знак.

7 часов 30 минут утра

– Я боюсь, – прошептала Катрин, придвигаясь ближе к Франсуа. Огонь в печи погас, и в бледном утреннем свете комната казалась холодной и сырой. – Я думала, что не буду трусить, но я боюсь. Так много всего может пойти не так.

– Все будет как надо, – отозвался Франсуа, подтыкая ей под спину одеяло. – Мы все расписали до последней мелочи. Мальчик будет освобожден.

– Вы с Жюльеттой и раньше строили планы, а королеву все равно казнили.

– Нас предали. В этот раз все будет по-другому.

– Надеюсь. – Катрин закрыла глаза и еще ближе придвинулась к Франсуа, в его надежные объятия. – Молю бога, чтобы это было так.

8 часов 37минут утра

Дюпре вздрогнул, отбрасывая одеяло, и спустил ноги на пол. Как всегда, он обливался потом от лихорадки, охватывавшей его каждую ночь. Он знал, что с каждым днем слабеет.

И думал: может, он медленно умирает?

Нет, этого не должно быть. Смерть означала бы, что он никогда больше не сможет быть рядом с матерью. Ему бы только пережить сегодняшний день, и все будет хорошо. Дюпре уже понял, что у него нет сил на длительные и замысловатые планы, и расписал все так, чтобы они взорвались единым великолепным фейерверком насилия и всепоглощающей мести. Мать будет довольна им, и граф Прованский – тоже. А Жюльетта де Клеман, Жан-Марк Андреас и отродье королевы будут побеждены… навсегда.

11 часов 15 минут утра

– Жан-Марк очень щедр, – заметила Нана. – Деньги помогут нам освободить множество узников. Я как-то не ожидала, что он останется с нами и после того, как мальчика освободят.

– Жан-Марк редко поступает, как другие люди, и он совсем не жесткий, как о нем думают. – Жюльетта порылась в корзине с веерами, поставленной ею на стол. – Я привезла вам подарок. – И она протянула Нана белый кружевной веер, на котором изобразила Пегаса. Ее глаза, когда она церемонно развернула веер, блеснули. – Я решила, что будет правильно, если вы получите лучший веер из всех, какие я сделала, потому что это вы научили меня этому искусству.

– Он прелестный. – Нана взяла веер и легонько помахала им перед лицом. – Но для меня он слишком хорош. Здесь, в кафе «Дю Ша», я наверняка не смогу им воспользоваться.

– Подарок не обязательно должен использоваться, его можно просто время от времени доставать как память. Я очень люблю подарки. – Жюльетта потянулась и через стол ласково взяла Нана за руку. – И я хотела попросить вас дать мне что-нибудь на прощание. В этот последний год вы были мне хорошим другом. – Лицо ее затуманилось. – Это было нерадостное для нас время, правда? Королева… – Жюльетта выдавила улыбку. – Жан-Марк и я уезжаем из Франции сегодня вечером. Надеюсь, не навсегда, но кто знает, как распорядится жизнь?

– Да, будет лучше, если вы уедете из Парижа. – Нана сжала руку девушки и быстро отпустила ее. – И спасибо вам за веер. А теперь вам лучше идти. Нам всем сегодня надо кое-что сделать.

«Почему у Нана такой потерянный вид? – с беспокойством подумала Жюльетта. – Как странно, ведь она всегда полностью владела собой и умела справляться с любой ситуацией».

– Вы правы, я должна возвращаться на Королевскую площадь. – Жюльетта отодвинула стул и встала. – Вы смелая женщина, Нана, я восхищаюсь вами. До свидания. – И Жюльетта собралась уходить.

– Жюльетта!

Девушка оглянулась, и снова ее поразило несвойственное Нана нервное напряжение.

– Да?

Нана с минуту смотрела на нее.

– Ничего. Просто я хотела сказать, что тоже вами восхищаюсь… – Их глаза встретились. – Надеюсь, у вас все будет хорошо. – Она посмотрела на шелковый веер. – И… берегите себя.

Жюльетта кивнула и вышла из кафе. Пока она была там, солнце скрылось за облаками и на город опустился туман.

Наемный экипаж ждал у обочины в нескольких метрах от кафе, дальше по улице, но кучера не было видно. Жюльетту это удивило, но не обеспокоило. Новый мост окружало множество кафе, и, возможно, кучер просто зашел в одно из них что-нибудь выпить.

Она прошла короткое расстояние до экипажа и открыла дверцу.

– Добрый день, гражданка.

Сначала она не узнала человека, с ней поздоровавшегося. Вся левая сторона его лица была вмята внутрь, а нос разбит и перекошен так, что мало напоминал свою первоначальную форму.

А потом пухлые губы улыбнулись довольной кошачьей улыбкой, и Жюльетта узнала его.

– Дюпре, – прошептала она.

– Разумеется. И ты, конечно же, помнишь моего старого друга Пирара из аббатства? Он стоит за твоей спиной.

Жюльетта повернулась.

Ослепляющая боль ударила ее в левый висок.

12 часов 30 минут

Жан-Марк разорвал конверт, вынул листок бумаги и прочел записку.

Он побелел, его охватила паника.

– Месье Андреас! – Робер с тревогой посмотрел на Жан-Марка. – Все в порядке?

– Нет. – Голос Жан-Марка звучал хрипло. – Мне нужен экипаж. – Его рука сжалась, сминая бумагу. – Немедленно.

13 часов 47минут

– Великолепно, Андреас. Вы действовали очень быстро. – Взгляд Дюпре с готовностью устремился на дубовый ящик в руке Жан-Марка. – Можете поставить ящик там, у кровати. Не возражаете, если я удостоверюсь, действительно ли Танцующий ветер находится в нем?

– Где она? – Жан-Марк широким шагом вошел в комнату, ногой захлопнул дверь и поставил ящик на пол. – Вы сказали, она будет здесь.

– Она здесь. – Дюпре кивнул на шкаф и захромал к ящику. – Я пообещал вам гражданку де Клеман в обмен на статуэтку, так что женщина здесь. Откройте дверцу шкафа.

Жан-Марк не мог сдвинуться с места от ужаса, вспомнив, как выглядела мать Жюльетты в сундуке в андоррском доме.

– Ты обещал, что она будет жива, ублюдок!

– Возможно, она жива. – Дюпре злобно улыбнулся. – Почему бы вам не подойти и не взглянуть? – Он поднял крышку ящика и бросил небрежный взгляд внутрь. – Ах, эти изумрудные глаза статуэтки просто великолепны, не так ли?

Жан-Марк медленно подошел к шкафу, внутри у него все сжималось от страха.

Дюпре закрыл ящик.

– Похоже, вы не горите желанием увидеть свою маленькую подружку.

– Если она мертва, я тебя убью.

– Вы однажды уже пытались это сделать. – Дюпре уселся в кресло. – Признаюсь, временами, мучаясь от боли, я жалел, что это вам не удалось. Давайте, открывайте шкаф. Я хочу видеть ваше лицо.

Жак-Марк с трудом перевел дыхание и распахнул дверцу.

Жюльетта лежала связанная, скорчившись в углу огромного шкафа, с кляпом во рту. Ее глаза были закрыты, тело расслабленно. Мертва?

– Жюльетта…

Ее ресницы медленно поднялись, и из-за кляпа раздался какой-то звук.

Жан-Марка охватило такое облегчение, что ему едва не стало дурно. Он подхватил Жюльетту на руки, вытащил из шкафа и поспешно выдернул из ее рта кляп.

– Ради всего святого, она же может задохнуться, ты, негодяй!

Дюпре откинулся в кресле.

– Можете ненадолго вынуть кляп, если хотите.

Руки Жан-Марка, когда он ласково отвел волосы от лица Жюльетты, дрожали.

– Он тебя поранил?

– Голова… – Голос Жюльетты дрожал. – Он застал меня врасплох. Мы ведь не ожидали этого, правда?

– Конечно, нет. – Жан-Марк повернулся к Дюпре. – У тебя есть я и Танцующий ветер. А теперь отпусти ее.

– О, этого я сделать не могу, – заявил Дюпре. – Я столько времени планировал события сегодняшнего дня. Неужели вы думаете, я позволю ей уйти, чтобы она помешала мне вечером?

Жан-Марк перевел взгляд на лицо Жюльетты.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Еще как понимаете. Отродье королевы. Вы собирались попытаться вытащить его из Тампля сегодня в шесть вечера. Я же прибуду в квартиру Симонов в пять часов. В принципе у вас очень интересный план, но я внес в него кое-какие поправки. Рассказать, какие?

Жан-Марк не отозвался.

– Вооруженную охрану с мальчишкой наверняка остановили бы. Я сам вывезу это отродье в тележке с грязным бельем и править буду тоже сам, а мой старый друг Пирар будет стоять в воротах и пропустит ее. Предписание, что мальчика просто необходимо вывезти из Тампля, я заменил приказом усыпить его и отдать на мое попечение. – Дюпре неодобрительно покачал головой. – Еще один промах в вашем плане. Гражданка Симон – женщина упрямая и отказалась бы отдать ребенка Эчеле. А ко мне она испытывает здоровый страх. Я даже велю ей самой дать мальчишке питье.

– Какое питье? – спросила Жюльетта.

– Ну, весьма похожее вот на это. – Дюпре снял салфетку с бокала, стоявшего рядом с ним на столе. – Того, что я приготовил специально для вас, Андреас.

– Вы не сможете заставить его выпить это, – хрипло произнесла Жюльетта.

– А я считаю, что смогу. – Дюпре с трудом поднялся. Держа в одной руке бокал, а в другой пистолет, он захромал к Жан-Марку и Жюльетте. – Моя мать ошибалась. Похоже, Андреас все-таки чувствительный человек. Разумеется, я не мог быть в этом уверен, пока он не привез мне Танцующий ветер, чтобы выкупить твою жизнь.

Дюпре опустился рядом с ними на колени, осторожно отставив ногу в сторону, и протянул бокал Жан-Марку.

– Пейте. – И приставил дуло пистолета к виску Жюльетты. – Или ее мозги брызнут отсюда по всему городу. Жюльетта резко вздохнула.

– Не пей, Жан-Марк. Он все равно убьет меня.

– Но не сию минуту, – заметил Дюпре. – Я намерен проучить тебя тем же эффективным способом, что и твою матушку-маркизу.

– Тогда лучше убейте меня сейчас. Дюпре покачал головой.

– Поразмыслите над этим, Андреас. Всегда есть масса возможностей. Пока она жива, есть шанс, что ее выручат. Возможно, Эчеле сумеет спасти ее от меня. Или настойка, которую я налил в бокал, может оказаться снотворным, но не ядом. – Он улыбнулся. – Разумеется, шансы на это очень слабые.

– Не пей, – взмолилась Жюльетта, не сводя глаз с Жан-Марка. – Пожалуйста, не пей.

– Придется. – Жан-Марк взял бокал и улыбнулся, глядя ей в глаза. – Видишь ли, этот подонок прав. Я чувствительный человек во всем, что касается тебя, малышка.

– Нет, – прошептала Жюльетта.

– Все равно этим кончится. Если я не выпью, он меня пристрелит. – Жан-Марк поднял бокал. – А так у тебя появится шанс.

– Мне не нужен шанс. Не нужен, если это значит… Не надо!

Жан-Марк помедлил, держа бокал у рта, и любовно улыбнулся Жюльетте.

– Все хорошо, Жюльетта. Это лишь ненадолго. Помнишь? Все ведет меня к тебе. Даже это.

И он осушил бокал.

– Жан-Марк!

Лицо Жан-Марка исказила агония, и бокал выпал из его руки. Он обеими руками схватился за горло. Попытался заговорить, но из его груди вырвался лишь жуткий хрип. А потом он упал на бок на пол.

Жюльетта пронзительно закричала.

– Он мертв! Вы убили его!

– Очень надеюсь, что да. К этому я и стремился.

По щекам Жюльетты катились слезы, она пыталась подползти поближе к неподвижному телу Жан-Марка, но веревки, которыми она была связана, мешали ей.

– Яд. Это было не снотворное. Это был яд.

– Причем очень действенный. – Дюпре сунул пистолет в карман и снова затолкал в рот девушке кляп. – Ты меня извинишь, если я не останусь его оплакивать, у меня есть дела в Тампле. – Он встал и посмотрел на темную голову Жан-Марка, прижатую к груди Жюльетты. Она все же дотянулась до него.

– Какая трогательная картина! Я просто не вынесу вашей разлуки, посадив тебя назад в шкаф. – Он захромал через комнату и взялся за ящик.

– Я вернусь завтра после того, как отвезу эту прелестную статуэтку матери, и тогда мы избавимся от Андреаса и начнем твои уроки.

Плечи Жюльетты тряслись от безмолвных рыданий, и она крепче прижалась к телу Жан-Марка.

Дюпре дохромал до двери, поставил ящик, отворил дверь и, с трудом нагнувшись, поднял его.

– До свидания, гражданка. До завтра.

17 часов 10 минут

Людовик-Карл схватился за горло, его голубые глаза смотрели умоляюще, он отчаянно пытался заговорить.

– В чем дело? – Мадам Симон отбросила бокал. – Что с тобой, Шарль?

Мальчик упал на пол.

– Вы сказали, снотворное ему не повредит. – Мадам Симон круто развернулась к Дюпре. – Вы сказали, что он просто уснет. – И она бросилась к ребенку.

Дюпре встал между ней и мальчиком.

– Он спит.

Женщина попыталась посмотреть через плечо Дюпре на Людовика-Карла.

– Тогда почему он такой неподвижный?

– Вреда ему не причинили. – Любопытная стерва, подумал Дюпре. Он обошел женщину и набросил на мальчика простыню, которую принес с собой. – Снотворное действует быстро. – Он обернулся к мадам Симон:

– Заверни мальчика в нее, а потом в одеяло и неси вниз, во двор.

Мадам Симон заколебалась.

– Делай, что говорят, – приказал Дюпре. – Или ты хочешь, чтобы я сообщил гражданину Робеспьеру, что ты не сохраняешь верность республике?

– Гражданин Робеспьер знает, что мы верны республике. – Мадам Симон подошла к распростертому телу мальчика. – Снимите с него простыню. Я хочу посмотреть, как он…

– Времени нет. Или ты собираешься стоять здесь, когда Даррел, может быть, уже спешит к нему на выручку? – Дюпре нахмурился. – Наверное, для твоего неповиновения есть причины. Может быть, Даррел подкупил тебя, чтобы ты помогла мальчику бежать, и ты не хочешь, чтобы гражданин Робеспьер сохранил его в безопасности для республики?

– Нет! – Мадам Симон поспешно кинулась к ребенку и стала осторожно заворачивать его в простыню. – Я просто хотела убедиться в том, что ему не причинили вреда. Это займет всего минуту. Я должна позаботиться о том, чтобы Шарль мог дышать сквозь эту простыню.

– Я не возражаю против того, чтобы подождать… минуту, – любезно согласился Дюпре, следя за тем, как женщина набрасывает одеяло на обмякшее тело мальчика. – Гражданин Робеспьер будет крайне огорчен, если ты повредишь ребенку.

18 часов 15 минут

К тому времени, когда Дюпре остановил фургон с бельем за домом Робеспьера, уже стемнело, и из-за густого тумана сады, ниши в стенах и даже дома были едва видны уже на расстоянии нескольких метров. Дюпре слышал возню крыс в сваленном на булыжниках мусоре, но увидел только слабый отсвет их глаз, когда они бросились врассыпную от колес.

Дюпре охватила радость, он неуклюже спрыгнул на землю, привязал вожжи к чугунной ограде сада и захромал к задней стенке фургона. Фургон был завален одеялами и бельем, и Дюпре пришлось с минуту порыться, пока он выудил ящик с Танцующим ветром. Еще до поездки в Тампль Дюпре спрятал его в фургоне. Доставая ящик, он задел рукой простыню, прикрывавшую мальчика, и она соскользнула, открывая светлые волосы Людовика-Карла.

Дюпре выругался сквозь зубы. У него возник соблазн не накрывать мальчишку снова. Густой холодный туман и отвратительная вонь от мусора, валявшегося на булыжниках мостовой, остановили бы всякого, кто отважился бы выйти из теплого дома, поэтому вряд ли фургон мог быть обнаружен. И все же было важно, чтобы никто не нашел тело этого отродья, пока Нана не приведет Дантона с солдатами, чтобы схватиться с Робеспьером. Дюпре поставил ящик на булыжники и осторожно накинул простыню на голову Людовика-Карла, натянул сверху одеяло и еще несколько простыней.

Потом Дюпре поднял ящик и захромал по аллее к улице. Ходьба вверх и вниз по лестницам Тампля была для него страшным испытанием, бедро и нога нестерпимо болели.

Но как ничтожна боль, когда душа поет от радости! Он добился своего! Он победил всех своих врагов, добыл себе видное место при дворе графа Прованского и, возможно, даже бессмертие в самой истории, убив мальчишку, а в руках его, целый и невредимый, Танцующий ветер, которого он отдаст матери.

Дюпре добрался до улицы и, превозмогая боль, подошел к наемному экипажу, ожидавшему его, как он и договорился, за несколько домов от резиденции Робеспьера.

– В Клермон. Это сразу за кордонами. Как только доберемся до деревни, я покажу, куда ехать. – Дюпре открыл дверцу экипажа, поставил в него дубовый ящик, и только потом сам рухнул на сиденье. Экипаж тронулся и покатил по улице.

Он вел себя очень хорошо. Никто не сможет утверждать, что он не вел себя по-настоящему хорошо. Теперь он мог ехать домой к матери за наградой.

* * *

– Скорее, Катрин. – Франсуа быстро выскользнул из тени алькова боковой двери дома, расположенного напротив резиденции Робеспьера. Он подбежал к фургону и в следующую минуту развернул кокон из простыней и одеял, в которые был закутан Людовик-Карл.

– С ним все в порядке? – Катрин в тревоге смотрела на неподвижное тело мальчика. – О боже, какой он бледный! Людовик-Карл открыл глаза и глубоко вдохнул.

– Воняет.

Катрин пыталась рассмеяться, но голос ее еще дрожал от пережитого волнения. Она помогла мальчику сесть прямо в тележке.

– На этих узких улочках всегда плохо пахнет.

– Да нет, воняют эти грязные простыни. – Людовик-Карл сморщил нос от отвращения. – Было ужасно противно лежать всю дорогу от Тампля завернутым в них. Не надо больше фургонов с грязным бельем, Катрин.

– Фургонов таких больше не будет, – согласилась Катрин, обнимая мальчика. – Через две улицы отсюда нас ждет экипаж. – Она помогла ребенку выбраться из тележки. – Ты можешь идти?

– Конечно. Жаль, тебя там не было, ты бы посмотрела, как я все здорово проделал! Это было совсем как одно из мамочкиных театральных представлений. – Людовик-Карл схватился за горло и захрипел, как в мелодраме. – Я запомнил все, что ты велела мне сделать. И так все хорошо получилось, что гражданка Симон решила, что мне и впрямь стало плохо. Вот бы тебе быть рядом.