– Тебе приятно?

Жюльетта сглотнула слюну.

– Вы знаете, что да. Иначе я бы не стояла тут как дурочка.

– Я мог бы сделать тебе еще более приятно.

Да, подумала Жюльетта, если она попросит его доставить ей удовольствие, дав ему этим возможность возобладать над ней.

– Нет. – Жюльетта покачала головой. – Нет, этого я не скажу.

– Я и не думал, что вы скажете. – Жан-Марк с сожалением поцеловал ее в грудь. – Но я и впрямь надеялся, что этого небольшого наглядного урока будет достаточно, чтобы убедить вас. – Он мягко оттолкнул от себя девушку. – Ложитесь спать. – И поднялся. – Я собираюсь пройтись по палубе. Приятных снов.

Он знал, что она не сможет заснуть. Он позволил ей бросить лишь мимолетный взгляд на чувственное наслаждение и позаботился о том, чтобы тело ее ломало от желания и она жаждала его ласк.

– Хорошо. – Жюльетта повернулась и попыталась небрежно отойти от него. Она казалась себе неуклюжей, ощущая его взгляд. – Хотя сначала я немного порисую.

– Непременно.

Жюльетта обернулась. Жан-Марк смотрел на нее весело и восхищенно.

– Это может показаться таким же действенным снотворным, как и моя прогулка по палубе. – Он направился к двери. – Впрочем, я уверен, что это все равно не даст никакого эффекта.

Дверь за Жан-Марком затворилась.

Несколько часов спустя Жан-Марк вернулся в каюту, но Жюльетта все еще не спала. Она быстро закрыла глаза и постаралась дышать ровно, как только услышала, что Жан-Марк раздевается.

– О нет, малышка, я знаю, ты не спишь. Открой глаза. Я хочу, чтобы ты увидела, как сильно я тебя хочу.

Жюльетта подчинилась.

Жан-Марк был великолепен в своем откровенном мужском величии. Его тело, исполненное стройного мускулистого изящества, было таким же золотисто-оливковым, что и лицо. Он стоял высокий, с хорошо развитым торсом, мощными бедрами и крепкими лодыжками. Его грудь покрывал треугольник темных волос, подрагивающий темный ствол восставшей мужской плоти тоже окружала курчавая поросль. Жюльетта смотрела на Жан-Марка, он напоминал ей скульптуру Аполлона Бельведерского.

– У герцога не было и в помине…

– У меня нет желания выслушивать твои рассуждения о физическом несовершенстве герцога. – Жан-Марк нырнул под одеяло и ласково притянул Жюльетту к себе. Она заставила себя расслабиться, когда к ней прижалось теплое мужское тело. Его пальцы зарылись в ее волосы, и он нежно поцеловал ее в висок. – Знаешь, мы оба были бы гораздо счастливее, если бы ты сейчас сдалась. – В ее живот настойчиво и нежно тыкался твердый и желанный фаллос. – Видишь, как сильно я хочу тебя? – Он ласково гладил ее волосы. – Ты ведь тоже чувствуешь жар? – Жан-Марк принялся покрывать легкими быстрыми поцелуями лицо и шею Жюльетты. Каждое его прикосновение было таким легким, он обращался с ней с такой величайшей осторожностью, что Жюльетту охватила истома, она откинула голову, выгибая шею навстречу его поцелуям.

Жан-Марк, отстранившись, спросил:

– Тебе нравится, когда тебя целуют?

– Да. Не помню, чтобы кто-нибудь целовал меня прежде. Это очень… приятно.

Жан-Марк замер.

– Ты хочешь напомнить мне, каким одиноким и заброшенным ребенком росла в Версале?

– О нет! – быстро возразила Жюльетта. – У меня были мои краски.

Жан-Марк, пробормотав какое-то проклятие, упал навзничь на постель в бессильном приступе смеха.

– Я начинаю думать, Жюльетта, что вы в конце концов выйдете победителем из этой игры. Боже милостивый, да у вас просто безошибочное чутье! – Он откатился на другой край кровати. – Спите, пока я вас не задушил.

На следующее утро Жюльетта проснулась рано, но Жан-Марка в каюте не было. Она уже успела одеться, когда он вошел и бросил на кровать белый кружевной капот.

– В каюте вы будете надевать его.

– Прелестно. Когда я была маленькой, у моей матери был такой же. – Она поднесла прозрачное кружево к свету. – Где вы его достали?

– Порылся в одном из сундуков в трюме. Скорее всего он предназначался для любовницы какого-нибудь испанского гранда, но, по-моему, на вас он будет смотреться гораздо лучше. Вы не возражаете?

– Нет. Я, конечно, понимаю, вы хотите обезоружить меня, предложив этот капот. – Жюльетта отбросила его в сторону. – Но, по-моему, вы тоже не устоите. Вы, похоже, очень страстный, даже со мной.

– Особенно с вами.

– Правда? – Жюльетта удивленно подняла глаза. – Почему?

– Великая ирония судьбы.

– Ну ладно, не могу же я торчать целый день в каюте и играть в ваши дурацкие игры. – Жюльетта встала, стараясь не встречаться с ним взглядом. – И вы тоже. Нам надо выйти на палубу.

– Да неужели?

– Да. – Девушка взялась за этюдник и перья. – Идемте. Я хочу поймать утренний свет. Думаю поставить вас к этому огромному штурвалу на мостике.

Жан-Марк помедлил.

– Вы собираетесь писать меня?

Жюльетта старалась не смотреть на него.

– Вы обещали мне позировать, когда у вас будет время. Сейчас оно у вас есть.

Бровь Жан-Марка круто изогнулась.

– Во время этого путешествия я планировал другие занятия.

– Но тогда вы нарушите свое обещание. – Жюльетта направилась к двери. – А я считаю вас человеком, который держит слово, даже если это оказывается неудобным.

– Неудобным? Да я просто болен, моя дорогая.

Жюльетта вспыхнула:

– Что ж, сами виноваты. Я ведь не возражала против нашей первоначальной договоренности. Если бы для вас было достаточно просто вступить со мной в связь, не пытаясь меня унизить, то сейчас вы бы чувствовали себя гораздо лучше. – Девушка открыла дверь. – Увидимся на мостике.

Дверь за ней затворилась, а Жан-Марк еще постоял, глядя на паутину кружевного капота. Жюльетта снова пыталась превратить поражение в победу, и ее мужество трогало его, хотя и приносило разочарование.

Жан-Марк повернулся и медленно вышел вслед за Жюльеттой из каюты.

Ничего у нее с портретом Жан-Марка не получается, огорченно подумала Жюльетта. Ей удалось схватить лихую небрежность ветра, игравшего его темными волосами и белой рубашкой, льнущей к стройному телу. Ей удалось передать изящество его красивых пальцев на полированном дубовом штурвале, но вот его лицо… Оно оставалось замкнутым и бесстрастным – то же блестящее зеркало, насмехавшееся над ней. А ей Необходимо было увидеть его истинную натуру.

– А вы и впрямь умеете вести этот чудовищный корабль. – Жюльетта набросала угольно-черную прядь волос у виска Жан-Марка. – Я-то думала, что вы просто банкир.

– Быть банкиром вовсе не просто. Это дело требует гораздо большего мастерства, чтобы избегать жизненных мелей, чем управление «Удачей». Я ведь и вырос на кораблях. Мой отец не испытывал особых чувств к морю, но меня тянула эта бескрайняя стихия. Как только мне сравнялось семь лет, я получил от отца разрешение совершать короткие рейсы вдоль побережья от Марселя до Тулона через Ниццу. – Жан-Марк посмотрел на море поверх плеча Жюльетты. – Но мне этого было мало. Я пытался уговорить его отпустить меня в долгое путешествие, но он отказался.

– Почему?

– Обычные доводы. Отец всегда стремится сберечь своего сына. Он любил меня.

– А вы его любили?

Лицо Жан-Марка озарилось улыбкой.

– О да! Я любил его.

Перо Жюльетты замерло на бумаге. Она никогда не видела Жан-Марка таким открытым. Перо заметалось по листу в отчаянной попытке запечатлеть это выражение.

– Можно предположить, что он позволял вам делать то, что вы хотите, раз он любил вас.

– Он был мягким человеком и знал, что жизнь на море тяжела, но не понимал, почему я хотел заниматься таким варварским делом, как мореплавание. Когда мне исполнилось четырнадцать, я поступил юнгой на «Альбатрос».

– Вы сказали, что ваш отец не разрешал вам «долгого путешествия».

– Так и было. Но любовница отца Шарлотта д'Абуа договорилась с Полем Басто, капитаном «Альбатроса». Просто в один прекрасный день я взошел на корабль и отплыл из гавани.

– Неужели отец не рассердился, что вы его ослушались?

Жан-Марк не сразу ответил.

– Им управляла Шарлотта. У нее была сильная воля, и она этим пользовалась. – Он обвиняюще посмотрел на девушку. – Как и вы, Жюльетта.

Выражение открытости исчезло, но ей показалось, что она почувствовала его натуру, его подлинное "я". Перо Жюльетты запорхало по бумаге.

– И все же она дала вам то, чего вы хотели.

– Она дала мне восемнадцать месяцев на работорговом судне. – Лицо Жан-Марка стало жестким. – Я уже начинал бороться с ней, и ей надо было убрать меня со своего пути. А Басто оказался единственным капитаном, кого она смогла уговорить принять меня.

– Работорговое судно? Ваша фирма занималась работорговлей?

– Все судовладельцы грешили этим. Торговля рабами была прибыльным делом, и я об этом не думал, пока не оказался юнгой на «Альбатросе». Я слышал про работорговые суда всю свою юность, и даже мой отец принимал их как должное. – Глаза Жан-Марка холодно блеснули. – Однако на «Альбатросе» мне пришлось с этим столкнуться. В Африке мы приняли на борт пятьсот шестьдесят два раба, а высадили на Ямайке триста три человека. Надсмотрщики сковали их цепями бок о бок, некоторые даже лежали друг на друге. – Жан-Марк невидящим взглядом смотрел на горизонт. – Я пытался уговорить Басто отпустить их, но он меня не слушал. Он знал свои обязанности. Я был всего-навсего мальчишкой, а Шарлотта ясно дала ему понять, что рабы – это золото. Потеря двухсот пятидесяти девяти жизней в таком долгом рейсе была вполне допустима.

Жюльетта в ужасе уставилась на него.

– Что вы на меня так смотрите? – с горечью спросил он. – Я же не знал. Я пытался помочь им. Старался добыть для них еду получше. Ухаживал за некоторыми больными, помогал им даже поддерживать чистоту. Эта вонь… Все было бесполезно. Они продолжали умирать… – Жан-Марк глубоко вздохнул. – Я оставил судно на Ямайке. Мне потребовалось семь месяцев, чтобы добраться до Марселя.

Слезы жгли Жюльетте глаза и падали на этюд. В лице человека на набросанном ею портрете не было ничего скрытного или циничного; на нем отражались боль, разочарование и многолетняя усталость. Жан-Марк, которого она знала, был жесткий человек, но тот мальчик рос мечтателем. Он стремился к свободе и приключениям, а обрел лишь кошмар.

– Что вы сделали по возвращении в Марсель? Жан-Марк взглянул на этюд.

– Вы говорили, что доберетесь до моей сути. Именно этим вы и занимались при помощи своего допроса?

Рука Жюльетты дрожала, углубляя морщины на лице, изображенном на этюде.

– Мне стало любопытно, и я просто спросила. – Она подняла глаза на Жан-Марка. – Нет, я говорю не правду, это нечестно. Иногда получить правдивую картину мне помогает умение разговорить натурщика. Но ведь совсем не обязательно было мне отвечать. Зачем же вы это сделали?

– Одному богу известно, – устало произнес Жан-Марк. – Покажите мне набросок.

Жюльетта, поколебавшись, протянула ему рисунок. Жан-Марк долго смотрел на него, затем улыбнулся.

– Очень умно.

Она задела его. Впервые Жюльетта поняла, что Жан-Марку это жестокое, зеркальное выражение было необходимо в качестве брони, защищавшей его. И она проникла сквозь эту броню.

– Я могу порвать его, – порывисто предложила Жюльетта.

– С какой стати? Это же то, чего вы хотели. Люди должны добиваться желаемого. И брать то, что хотят взять. – Жан-Марк вернул набросок Жюльетте и подал знак рулевому сменить его у штурвала. – Вам пора возвращаться в каюту.

– Скоро пойду.

– Сию минуту, Жюльетта. – В его негромком голосе звучала сталь. – У меня появилось желание увидеть вашу исключительную кожу, прикрытую лишь тончайшим кружевом. Я желаю, чтобы конкретному представителю рода Андреасов вы оказали любезность. – Он отвернулся. – Я выпью вина с Симоном и вскоре присоединюсь к вам.

Жюльетта тупо смотрела на прозрачный белый кружевной капот, разложенный на койке. Жан-Марк явно разозлился, и ему хотелось подчинить ее себе. Разозлился… или ему было больно? И почему она не почувствовала негодования? Всю жизнь она боролась против подчинения, вела большие и малые сражения, показывая всем, что ее нельзя покорить. Она всегда ненавидела ложь и мелочность в окружавших ее людях, но разве сейчас она сама не вела себя мелочно и нелепо? Она боялась проиграть Жан-Марку не потому, что хотела победить, а просто это уязвило бы ее гордость.

Ох, она просто не знала, как вести себя. С той минуты, как Жюльетта с помощью Франсуа обнаружила, что невольно причиняет вред Катрин, она уже не была уверена в себе в любой ситуации, как раньше, однако чутье подсказывало ей, что здесь что-то совсем не так.

Девушка медленно опустилась на койку. Пришло время перестать действовать под влиянием минуты и как следует обдумать ее отношения с Жан-Марком.

Когда он вошел в каюту, Жюльетта сидела, поджав ноги, кружевной капот падал с ее плеч пышными складками.

– Исключительно, – сказал Жан-Марк, направляясь к Жюльетте. – Маня как раз интересовало, наденете ли вы…

– Я прошу вас, – коротко сказала Жюльетта. – Вы же этого хотели. Вы довольны?

Жан-Марк остановился, настороженно глядя на нее.

– Сказать еще раз? Прошу вас, Жан-Марк. Пожалуйста. – Жюльетта спокойно встретила его взгляд. – Вам надо, чтобы я произнесла еще какие-нибудь слова? Скажите мне, и я их повторю.

– Я подумаю об этом. – Жан-Марк подошел и присел на койку. – Как прелестны они, как нежны и упруги. – Он обхватил груди Жюльетты. В его руках они наливались, а он осторожно водил ногтями больших пальцев по набухшим соскам. – Почему вы попросили? – спросил Жан-Марк.

– Какая разница? Я сказала слова, которые вы хотели услышать.

Жан-Марк большим и указательным пальцами игриво потянул соски, и Жюльетта потеряла нить разговора. Жар. Волна желания между бедер.

– Это слишком внезапно. – Жан-Марк опустил голову, и его губы сомкнулись на левой груди Жюльетты.

Она задохнулась, вновь почувствовав, как его рот вбирает ее грудь, ощутив его зубы на набухшем соске. Жюльетта качнулась вперед и схватилась за плечи Жан-Марка, откинув голову. Боже милосердный, его рот…

Жан-Марк поднял голову.

– Почему? – Его губы жадно сомкнулись на другом соске Жюльетты. Сжимая и потягивая, лаская пальцами розочку затвердевшего соска, он продолжал гладить ее левую грудь, которую только что выпустил изо рта.

Бешено пульсировала жилка на его виске, более учащенным и прерывистым становилось дыхание.

Жан-Марк снова поднял голову, его глаза, сверкая, смотрели невидящим взглядом.

– Неважно. – Его голос звучал глухо. – Потом.

Он уложил Жюльетту навзничь на койку и стал быстро раздеваться, переводя взгляд с ее набухших грудей на завитки ее лона.

– Разведи шире ноги, дорогая. Я хочу видеть, как прекрасна ты там.

Жюльетта повиновалась как во сне.

– Да, это замшевое устьице, – прошептал он, не сводя глаз с ее горячего раскрытого лона. – О да. Ты хочешь меня?

Жюльетта кивнула. Она не могла заставить себя вымолвить ни слова – такой комок сжимал ее горло. Никогда в жизни ей ничего не хотелось так, как хотелось сейчас, чтобы он скорей остановил жжение между бедер.

Жан-Марк был обнажен, откровенно, великолепно возбужден, и Жюльетта зачарованно смотрела на него. Он стоял над ней, на разгоревшемся лице бешено сверкали глаза, рот был приоткрыт – все говорило о его страстном желании. Он еще шире раздвинул бедра Жюльетты, не сводя с нее глаз.

Жюльетта стала было сводить ноги, но Жан-Марк остановил ее и лег между ее бедер. Его пальцы принялись ласкать ее, потягивая короткие завитки, массируя, гладя, большой палец осторожно коснулся напряженного, самого чувствительного бугорка.

Жюльетта выгнулась и тихо вскрикнула.

– Скоро, – негромко произнес Жан-Марк. – Потерпи. Я стараюсь не причинить тебе боли. – И тут же, раздвинув пылающие губы ее влагалища, указательный палец проник в самую глубину ее женского естества.

Жюльетта задохнулась от сладостной боли и вскинула на него глаза.

Жан-Марк не сводил с нее взгляда. А его длинный твердый палец продвигался осторожно вглубь и назад, снова вглубь – вперед-назад.

– Ты чувствуешь, как обжимаешь его? Хочешь еще? Боже… – К первому пальцу присоединился второй, и Жюльетта закусила губу, сдерживая крик. – Тебе не больно? – Жюльетта покачала головой, глядя на него затуманенными глазами.

Пальцы Жан-Марка уже двигались в более быстром ритме, вращая ими там, он одновременно ласкал ее другой рукой.

Жюльетту охватило наслаждение настолько сильное, что ей нестерпимо захотелось ощутить в себе его вздыбленный фаллос.

Жан-Марк наклонился, и Жюльетту окатил запах его теплого тела и лимона.

– Открой рот. У тебя такой сладкий язычок…

Жан-Марк жадно поцеловал ее, стремительно вращая кончиком языка, а его пальцы следовали своему бешеному ритму.

– Я… не могу больше ждать, – сквозь стиснутые зубы прошептал он. И Жюльетта ощутила, как в нее длинным резким толчком входит его твердая округлая мужская плоть. Глаза Жан-Марка были крепко зажмурены, щеки втянуты, словно от боли. – Ты такая узкая. Я не могу…

Он рывком рванулся вперед.

Жюльетту пронзила боль, острая и стремительная, как молния, она появилась и тут же исчезла. Полнота его естества растягивала ее, заполняя пустоту, и все же Жюльетта не чувствовала удовлетворения. Грудь Жан-Марка вздымалась, как при беге, но он лежал внутри ее тела, огромный и неподвижный. Затем он пошевелился, и ногти Жюльетты впились в его плечи. Это было странное ощущение – жаркая твердая плоть заполняла и одновременно не заполняла ее, соединяя с Жан-Марком.

– С тобой… все хорошо? – Голос Жан-Марка звучал тихо и глухо, и Жюльетта ощутила самой сокровенной частью своего тела, как нетерпеливо бился в ней божественный фаллос.

– Да, это больше… – Она осеклась – Жан-Марк стал двигаться.

Он стремительно врывался в нее. Коротко, длинно, мягко, с силой, не давая Жюльетте привыкнуть ни к одному рывку и тут же меняя темп.

Голова Жюльетты металась по подушке, она чувствовала, как растет внутри страшное напряжение.

– Жан-Марк, это не…

– Тихо. Уже скоро, моя маленькая, – прошептал Жан-Марк. Он обхватил ее ягодицы, поднимая в такт каждому своему движению. Он вонзался глубоко, все глубже и глубже, переходя в быстрый ритм.

– Посмотри на нас, – глухо прошептал он. – Посмотри на нас вместе.

Жюльетта не поняла, о чем он говорит, и тут Жан-Марк взял ладонью ее голову и поднял ее так, чтобы Жюльетта могла видеть, как он входит в ее тело, почти выходя наружу, а потом вонзаясь снова и снова. А ей хотелось, чтобы он терзал ее естество, не давая ей передохнуть.

Жюльетта прикусила губу, чтобы сдержать стон наслаждения. Казалось, оттого, что она смотрела на их соитие, все ее ощущения усилились. Со страстно блестящими глазами, с раздувающимися ноздрями Жан-Марк тоже смотрел на их слияние. Он держал голову Жюльетты ровно, чтобы она видела, как прекрасна страсть, а другой рукой прижимал ее к себе, лаская, играя, сжимая, касаясь груди; толчки его бедер становились с каждым движением все яростнее.

По щекам Жюльетты катились слезы, и она отчаянно цеплялась за его плечи.

– Жан-Марк, это так… так хорошо, я не могу вынести…

Нет, ей не выдержать такого напряжения. И вдруг непередаваемое сладострастное ощущение пронзило ее, и Жюльетта судорожно дернулась вверх, покрываясь испариной.

Жан-Марк вскрикнул и крепко вжал ее в себя.

Жюльетту непроизвольно трясло, сердце билось в горле, она не могла отдышаться, голова кружилась от наслаждения, все тело наливалось тяжестью, она стала такой слабой.

– Жюльетта… – Губы Жан-Марка прильнули к ее губам, язык двигался лениво, нежно, мягко, все неистовство исчезло. Однако он не ушел. Жюльетта почувствовала его внутри себя, все еще слитым с собой. Она сжимала его, и он отвечал ей, прижимаясь к стенкам ее естества. Руки Жан-Марка заскользили по ее животу, поглаживая, прижимая, успокаивая, обладая. – Я вел себя грубее, чем собирался. Тебе не больно?

У Жюльетты осталось легкое болезненное ощущение, но она не хотела терять восхитительной полноты его присутствия, и поэтому покачала головой.

Но он все равно медленно вышел из нее.

Жан-Марк лег рядом на спину, подложив руку под голову. Дыхание его по-прежнему было хриплым и прерывистым, черные волосы прилипли к его прекрасному сократовскому лбу.

Он кажется таким жестким, мужчиной до самых ногтей, и в то же время, как ни странно, в нем есть что-то мальчишеское, подумалось Жюльетте. Это была какая-то новая открытость, не та, которую она сумела зарисовать на мостике. И Жюльетте захотелось крепко прижать к себе этого уже близкого ей человека, пригладить его волосы, приласкать.

– Почему? – Ресницы Жан-Марка приподнялись, и он смотрел на нее так же настороженно, как и тогда, когда вошел в каюту.

Жюльетту внезапно уколола грусть. Он уже не был открытым, он снова оделся в броню.

– Потому что я вдруг поняла, что веду себя очень глупо. Слова ведь на самом деле не имеют никакого значения, а ты все время делал так, что для меня они стали важными. Ты заставлял меня играть в свою глупую игру, хотя я не хотела этого делать. – Жюльетта сосредоточенно встретила взгляд Жан-Марка. – Поэтому я и решила положить этому конец. Ты же не сможешь бороться со мной, если я не стану отвечать тебе тем же.

Жан-Марк долго смотрел на Жюльетту, а потом снова закрыл глаза.

– Матерь Божия, ты сделала это снова.

Жюльетта приподнялась на локте.

– Что я сделала?

– Я же говорил – у тебя чутье к игре. Она нахмурилась.

– Но я же тебе сказала…

– Я помню это. Ты собираешься заставить меня сражаться с тенями.

– Я вовсе не сражаюсь. Мне очень нравится то, что ты со мной сделал. С моей стороны было бы очень глупо отказывать себе в удовольствии просто в угоду тебе. – И Жюльетта вежливо спросила:

– А теперь можно мне тебя потрогать?

Жан-Марк открыл глаза и посмотрел на нее.

– Что?

– Мне нравится твое тело. Знаешь, ты очень красивый. – Жюльетта подвинулась ближе, не отрывая глаз от мышц его живота. – Мне хотелось бы написать обнаженного мужчину, настолько они красивее женщин. У них более четкие линии тела. – Руки Жюльетты скользили по курчавым волосам на груди Жан-Марка, они легонько щекотали ей ладони. – Но у женщины никогда не бывает возможности познать строение мышц. Микеланджело и Леонардо да Винчи изучали мертвецов, чтобы понять, как устроен человек… – Ее рука легла на его живот и тут же почувствовала, как под ее ладонью сократились и затрепетали его мышцы. – Ой, какое интересное ощущение! Ты можешь сделать это еще раз?

Жан-Марк негромко засмеялся. Зеркало снова исчезло, его лицо дышало весельем и озорством.

– Могу тебя заверить, что для меня это тоже интересное ощущение и с твоей помощью я могу дать тебе любой необходимый отклик. А теперь не могла бы ты сдвинуть руку немного ниже?..

Он уже снова был возбужден, и Жюльетту опять обдало жаром, хотя она и старалась смотреть на это явление с невозмутимой объективностью. Ее рука обхватила его мужское естество, и Жюльетта почувствовала, как он затрепетал и затвердел при ее прикосновении.

– Такой отклик просто великолепен. Как мог он снова встать так скоро? – Жюльетта легонько сжала его в руке и почувствовала, как дернулся к ней Жан-Марк. – Ты позволишь мне написать тебя без одежды?

– Пожалуй, нет. Не думаю, что мне доставит удовольствие видеть атрибуты своего мужского достоинства в какой-нибудь галерее. – Жан-Марк снова ласково провел пальцами по готовому его принять раскрытому лону и лег сверху. – Однако я с величайшей радостью буду демонстрировать их тебе и в тебе.

– Ты что-то очень присмирела. О чем ты думаешь? – Жан-Марк лениво раскрутил локон на виске Жюльетты, потом отпустил его. Прядка тут же снова свернулась в тугое колечко. Локон такой же упрямый и верный своему характеру, как и сама Жюльетта, забавляясь, подумал Жан-Марк. – Если ты лежишь и обдумываешь, как снова подъехать ко мне с вопросом о позировании обнаженным, ты даром теряешь время. Я не собираюсь этого делать, Жюльетта.

Жюльетта покачала головой, и кудрявые прядки легонько скользнули по обнаженному плечу Жан-Марка.

– Я думала не о живописи. – Девушка снова замолчала, и прошла еще минута, прежде чем она наконец спросила:

– У тебя есть дети, Жан-Марк?

– Нет.

– Откуда у тебя такая уверенность? – Жюльетта приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. – Полагаю, любовниц у тебя было очень много.

– Я уверен в этом.

– Но тогда каким образом?

– Я позаботился о том, чтобы у меня не было незаконнорожденных детей. Ребенок дает женщине определенную власть над мужчиной.

Жюльетта серьезно кивнула.

– Я знаю, ты этого не допустишь. Это помешало бы твоим дурацким играм. Но как ты можешь быть уверен?

Жан-Марк раздраженно втянул воздух в себя.

– Я пользовался предохранительным приспособлением, сделанным из овечьего мочевого пузыря.

– Что это такое? Звучит очень мерзко.

– Оно вовсе… А почему ты задаешь мне все эти вопросы?

– Потому что мне пришло в голову, что я могла зачать твоего ребенка. Такого рода удовольствиям нельзя предаваться без риска заиметь ребенка, не так ли?

Сладострастное чувство обладания охватило Жан-Марка с такой силой, что ошеломило его самого. Его ладонь ласково надавила на живот Жюльетты.

– Полагаю, что такая возможность существует.

– А почему ты не воспользовался этим… этим… приспособлением со мной?

– Я не готов к этому. Я же предупреждал, чтобы ты не отправлялась в это путешествие.

– Но ты же сказал, что тебя это не удивило. Тогда почему ты не защитил меня… и себя?

Она была права. Почему он этого не сделал? Такое легкомыслие было совсем не похоже на него, и тем не менее такая мысль даже не пришла ему в голову. Жан-Марк снова медленно провел рукой по животу Жюльетты, и снова его охватило чувство обладания.

– Возможно, я решил, что мне пришло время иметь ребенка. – И сухо прибавил:

– Ты так любишь твердить, что мне за тридцать и я уже мужчина не первой молодости.

Жюльетта изумленно посмотрела на него.

– Ты хочешь ребенка от меня?

– Я этого не говорил. Впрочем, до этой минуты я об этом не задумывался. У тебя действительно есть определенные качества, которыми я восхищаюсь.

Жюльетта задумалась.

– Мне совершенно ни к чему заводить ребенка. Странно, что мне раньше не пришло в голову, что я могу зачать. Наверное, я очень хотела, чтобы ты со мной это сделал, и не подумала об опасности.

– У этого акта особенность – он прогоняет здравый смысл. – Жан-Марк подвинулся на постели и прижался щекой к животу Жюльетты. Он медленно водил щекой вокруг ее пупка, упиваясь нежной кожей, ее удивительной гладкостью. Наконец, подняв голову, он посмотрел на Жюльетту.

– Но ты хотела меня не больше, чем я тебя.

– Родить ребенка, не будучи замужем, – это не погубило бы меня, как могло произойти с Катрин, но это нехорошо. Женщина может иметь любовников, если ведет себя благоразумно. Ребенка пришлось бы спрятать. – Жюльетта встретилась взглядом с Жан-Марком. – Я бы любила своего ребенка. И я не смогла бы прятать его в какой-нибудь деревне у чужих людей, словно бы стыдилась его.

– Ты думаешь, я бросил бы своего ребенка или его мать? – резко спросил Жан-Марк. – Я бы позаботился о… Проклятие, о чем мы вообще говорим? Маловероятно, чтобы ты могла зачать от меня в эти первые несколько раз.

Жюльетта откинулась и запустила пальцы в волосы Жан-Марка.

– Слишком поздно беспокоиться о том, что уже случилось, но, как только мы сойдем с «Удачи», мы прекратим это делать, Жан-Марк. Все просто замечательно, но зачать ребенка было бы несправедливо.

– Неужели тебе не приходит в голову, что я мог бы с легкостью защитить тебя от беременности, как делал это с другими женщинами, которые…

– Но я тебе не доверяю, – оборвала его Жюльетта. – Ты сам сказал, что, может быть, и захочешь иметь от меня ребенка. Я должна уберечь себя от вреда, который ты можешь мне причинить. Больше нет, Жан-Марк.

– Нет? – Реакция на ее отказ поразила Жан-Марка. Он должен был знать, что она поведет себя именно так. Всю свою еще короткую жизнь она полагалась только на себя. И все же Жан-Марк испытывал такое чувство, что ребенок уже стал реальностью, а Жюльетта пытается украсть у него и себя, и этого младенца. Его рука скользнула вниз по ее животу, обхватила и раскрыла ее лоно, а большой палец нащупал и стал нажимать и вращаться вокруг самой чувствительной точки.

Жюльетту охватила дрожь наслаждения.

Жан-Марк лег сверху и одним коротким рывком вошел в нее.

– Тогда я явно должен воспользоваться временем, которое есть у нас сейчас, малышка.

…Дюпре оперся о кирпичную стену здания, расположенного через дорогу от дома маркизы де Клеман, и удовлетворенно улыбнулся. Не очень-то роскошно живет маркиза, а она не из тех женщин, что станут ограничивать себя, имея средства, чтобы потакать своим капризам. Должно быть, она еще не продала Танцующий ветер.

Небольшой каменный дом стоял высоко над Андоррой, на холме, на кривой улочке, выходившей с одной стороны на город, а с другой – на скалистую лощину. Вокруг беленых стен дома росли прекрасные деревья – бугенвиллеи, розовые лепестки их ароматных цветов, напоминающих розы, усыпали землю, а по высоким стенам, окружавшим это уединенное обиталище, и по внутреннему дворику вился плющ. Соседей рядом не было. Дюпре предварительно разузнал обо всем, что касалось маркизы. С ней находились только служанка и повар, которого он легко отпугнет или уберет, когда придет время.

Уже в Андорре, наводя скрупулезные справки о маркизе де Клеман, Дюпре выяснил, что хотя она и пользовалась репутацией женщины, державшейся отчужденно и презиравшей своих соседей-буржуа, но разводила свои ножки ради некоего полковника Мигеля де Гандория, наносившего ей визиты почти каждый вечер. Офицер испанской армии может серьезно помешать моим планам, подумал Дюпре. У него и так возникали значительные трудности с местной полицией, которой не нравилась ни его национальность, ни его положение во французском правительстве. Придется принять меры крайней предосторожности, чтобы не оказаться в испанской тюрьме после выполнения миссии.