Колдун с минуту с некоторым удивлением разглядывал его.
      - Что ж, давай, ползи! Если остановишься - умрешь.
      Уолли посмотрел на его спутника - даже тот был изумлен.
      - У меня на корабле есть один чересчур горячий юноша, - сказал он. Капитан, пожалуйста, возвращайся на корабль и предупреди их. Можешь привязать Ннанджи к мачте, если потребуется. Я не хочу лишних неприятностей.
      - Но скажи ему, пусть посмотрит, - сказал младший колдун. Он рассмеялся, и капитан, перепрыгнув через несколько котлов, бросился бежать.
      - Ползи, воин!
      Уолли поднялся на четвереньки.
      - Я сказал, на брюхе!
      Уолли распростерся на земле и пополз по холодной, неровной и невероятно загаженной дороге. По этой дороге прошло множество лошадей. Он прополз мимо котлов и фургона, и толпа расступилась перед ним.
      Ему нужно было преодолеть лишь расстояние, впятеро длиннее корабля.
      Это заняло около десяти лет.
      - Выше голову, воин!
      Колдуны следовали за ним, крича толпе, чтобы те уступили дорогу воину. Перед ним открылся коридор из удивленных, насмешливых лиц, выкрикивавших непристойные комментарии. Он обогнул груды товаров на пристани. Он прополз мимо колес тележек лоточников и ножек торговых столов. Он убеждал себя, что к делу следует подходить прагматически - унижение намного предпочтительнее смерти.
      Еще до того, как он достиг конца первого корабля, раздался смех. Затем в него полетели отбросы, тухлая рыба и кое-что потверже.
      - Выше голову, воин!
      Он увидел босые ноги, сапоги и сандалии, а затем доходившие до земли мантии, и понял, что появились новые колдуны. Из толпы слышались советы двигаться быстрее и быть осторожнее, чтобы ничего себе не ободрать. Дети начали выстраивать полосу препятствий из тюков и ящиков, так что ему приходилось ползком их огибать.
      - Выше голову, воин! - снова послышался позади высокий голос. Ему уже прежде приходилось терпеть издевательства толпы, когда его путь лежал в Зал Судеб Богини, но тогда он был Уолли Смитом, сбитым с толку, полным страданий Уолли Смитом. Теперь же он был воином-Седьмым, и уже привык считать себя таковым. Сейчас унижение причиняло намного большие страдания.
      - Дорогу воину!
      Коридор из людей и ящиков изгибался, пока не привел к фургону, и он послушно прополз под ним, встреченный радостными криками, когда появился с другой стороны. Интересно, подумал он, от чего он уползает - от музыки? От белой птицы или горящей тряпки? Возможно, колдуны все это время лишь блефовали. Однако Кандору погиб. Гарнизон Ова тоже погиб, и, вероятно, гарнизон Ауса тоже. Толстый моряк взбежал по своим сходням.
      Возможно, ему не удалось бы проделать весь путь до конца, если бы внезапно у него не возникла мысль о Ннанджи. Ннанджи обвинил его перед Имперканни в использовании чужого имени. Это было неблагородно, но того, что происходило сейчас, Ннанджи никогда бы ему не простил. А Уолли заставил парня принести четвертую клятву, "Твоя честь - моя честь". Значит, он уничтожил честь Ннанджи точно так же, как и свою собственную. Ннанджи убил бы его, заколол бы его безоружного, как отверженного, без всякого предупреждения... если только Ннанджи в своих собственных глазах не оказался бы таким же отверженным и потому не имел бы на это права. Возможно, Ннанджи скорее готов был бы убить самого себя - естественное поведение в подобной культуре. Уолли в отчаянии начал вспоминать сутры. Что соответствовало в Мире поведению римлянина, падающего на собственный меч, или прусского офицера, пускающего себе пулю в висок? Он не мог найти в сутрах ничего, что говорило бы о том, что Богиня ожидает сеппуку. На жаргоне моряков - "Он обмыл свой меч". Ну конечно.
      Теперь он уже видел свою глупость во всех ее проявлениях. Шонсу или Ннанджи никогда не отправились бы на берег безоружными, но даже если бы они каким-то образом оказались в ловушке, как Уолли, они бы прыгнули с пристани. Именно этого ожидали колдуны; вероятно, того же ожидали и боги. Ему не хватило веры. Он ошибся не один раз, а дважды.
      Ннанджи ценил собственную честь превыше всего в Мире, а Уолли буквально втоптал ее в грязь. Этого невозможно было ни простить, ни забыть, ни понять. Четвертая клятва была необратима. Он не мог поступить более жестоко, даже если бы планировал это заранее, и вполне возможно, что, вернувшись на "Сапфир", он мог найти Ннанджи уже мертвым. Он все еще отчаянно искал выход, когда понял, что его мучения уже почти подошли к концу, и в тревоге о своем подопечном он ползет совершенно машинально и не обращает внимания на язвительные замечания вокруг.
      Впереди виднелись сходни "Сапфира": оазис, Святой Грааль. Он закончил дистанцию и вполз на сходни. Он поднялся на колени, а затем на ноги, ожидая какого-то финального подвоха, но ничего не последовало, если не считать насмешливых поздравлений со стороны зрителей.
      Он был неописуемо грязен, исцарапан и весь трясся. Он повернулся и посмотрел на колдунов. Ему показалось, что они наблюдают за ним с каким-то извращенным удовлетворением, но из-под капюшонов трудно было различить выражение их лиц. Он кивнул головой, изображая поклон, развернулся и поднялся по сходням.
      Первое: Колдун видит воина. Второе: Воин ползет.
      Но это не конец всей истории.
      ----
      На палубе, возле сходней, очень бледная Джия подала ему кусок ткани, и он обернул его вокруг бедер. Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем он окинул взглядом палубу. Там стояли моряки, и Брота с Таной, но он не видел ни одного лица. Никто не смотрел на него. Он был невидим.
      За исключением Джии. Взгляд рабов всегда должен был быть опущен. Джия никогда не смотрела ему прямо в лицо, кроме тех случаев, когда они были наедине.
      - Только ты! - прошептал он. - Только ты не беспокоишься о чести?
      - Чести? Чести раба? - Она схватила его за руку и потащила на бак. Ошеломленный, он позволил отвести себя в тесную душевую кабинку, где было темно и пахло плесенью. Она стянула с него повязку и заработала насосом, отчего стала почти такой же мокрой, как и он, когда смыл с себя грязь.
      - Джия... Извини, - сказал он.
      - Извини? Я же тебе говорила!
      Ее страх превратился в злость, и подобная перемена, происшедшая с обычно мягкой и послушной рабыней, оказалась большей неожиданностью, чем все колдовство, свидетелем которому он был.
      - Где Ннанджи? - спросил он.
      - Понятия не имею!
      Вымывшись, наконец, дочиста, он обнял ее и поцеловал; она пыталась сопротивляться его намного превосходящей силе - и это тоже было колдовством - но он настоял, пока она не уступила и не ответила тем же. Когда они разделились, она мгновение снова смотрела на него в полумраке, а затем разрыдалась. Он крепко обнял ее; с обоих ручьями стекала вода.
      - Ты говорила мне, любовь моя, и я должен был послушаться. Мне очень, очень жаль.
      Она прислонила голову к его груди и прошептала:
      - Нет, это ты извини меня, господин, за то, что я так с тобой разговаривала.
      - Никогда больше не называй меня "господин"! Никогда!
      - Но... - она испуганно посмотрела на него. - Как же мне тебя называть?
      - Называй меня "любовь моя", когда я этого заслуживаю, - сказал он, - и "идиот" во всех остальных случаях - и это последний приказ, который я тебе отдаю. О, Джия, ты единственная нормальная личность в Мире, и я безумно тебя люблю. Идем. Посмотрим, что нам удастся спасти после всего того, что я устроил.
      Она подала ему его килт и сапоги. Он поспешно провел гребнем по волосам, а затем заставил себя снова выйти на палубу, под безжалостный солнечный свет. Брота, Тана, Томияно, другие моряки... никто из них все еще не реагировал на его присутствие, на невидимого воина. Его появление вызвало веселые возгласы с пристани. Он даже не взглянул в ту сторону.
      Его заколка для волос и меч находились в рубке. Он направился прямиком через палубу. Когда он обходил крышку кормового люка, открылась дверь, и вышел Хонакура, очень усталый, напомнив Уолли доброго старого сельского доктора, выходящего из комнаты больного. "Можете теперь войти". Старый жрец попытался пройти мимо Уолли, но тот преградил ему дорогу.
      - Ну, старик?
      Хонакура посмотрел на него без какого-либо выражения на лице.
      - У этого молодого человека голова словно кокосовый орех. Никогда не встречал головы крепче. Но теперь до него дошло.
      - Большое тебе спасибо, жрец.
      Мутные глаза старика, казалось, внезапно вспыхнули.
      - Я это сделал не ради тебя. Ты презренный безумец.
      Старик ушел.
      Уолли вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
      Телка сидела на одном из сундуков у дальней стены, тупо глядя в пространство. Ннанджи стоял посреди помещения, очень бледный... юный, обиженный и уязвимый. Он все еще держал ножны с седьмым мечом, с болтавшимися ремнями и пряжками перевязи. Уолли подошел к нему. Он собирался что-то сказать, но какое-то мгновение мог лишь смотреть на странно пришибленный взгляд бесцветных глаз Ннанджи.
      - Боги жестоки, милорд брат.
      - Ннанджи...
      - Я не мог бы этого сделать.
      Это было абсурдно. "Я не мог бы проявить подобную трусость, и потому у тебя больше смелости, чем у меня?" Несомненно, что-то из извращенной логики Хонакуры.
      - Ннанджи, прости меня.
      Ннанджи грустно покачал головой.
      - Боги жестоки. "Когда низко пасть придется"? Старик объяснил, что тебе пришлось страдать, брат... но я не мог бы этого сделать. Даже ради Самой Богини.
      У него был такой вид, словно он хотел утешить Уолли, заключив его в объятия.
      - О... О, проклятье! - Небольшая уловка могла бы извинить поведение Уолли в глазах Ннанджи, но это была ложь. Он не мог спрятаться за подобным обманом, как бы позорна ни была правда. - Я не думал о загадке. Мне даже в голову это не пришло. Я полз, потому что не хотел умирать.
      Ннанджи закрыл глаза и содрогнулся.
      - В моем мире это был бы достойный выход. - Уолли никак не смог бы примирить две культуры, слишком разным был в них способ мышления. Но он должен был попытаться - попытаться показать Ннанджи, что его поступок не был для него самого столь ужасен. - Я нарушил закон. Я понес наказание. Видишь ли, это не повредило никому, кроме меня. Думаю, это лучше, нежели смерть. Я говорил тебе, что делаю в этом мире все, что в моих силах... но я тебя предупреждал. Я сказал, что я не настоящий воин.
      - Уф! - Ннанджи тряхнул головой, словно проясняя мысли, и отвернулся, пряча лицо. - Но боги, вероятно, знали, что ты поступишь именно так.
      - Полагаю, да. Возможно, мне следовало прыгнуть. Возможно, она позволила бы мне... вернуться невредимым. - Для понятия "плавать" подходящего слова не нашлось.
      Время тянулось медленно. С пристани доносился шум толпы.
      - Я предупреждал тебя, Ннанджи. Тогда, в первый день, когда мы сидели на стене в храмовом саду...
      - "Я не из тех героев, о которых говорится в эпосах". Я помню.
      - Я не могу освободить тебя от четвертой клятвы. Она необратима. Но вторая утратила силу, если именно этого тебе хочется. Мы остаемся братьями по клятве, но мы можем никогда больше не встречаться. В следующем порту ты можешь уйти.
      Ннанджи повернулся и распрямил худые плечи.
      - Нет. У меня тоже есть своя роль. Старик все еще так считает. Я остаюсь. - Он протянул Уолли его заколку.
      Удивленный и довольный, Уолли взял ее и воткнул в волосы.
      - Может быть, это не очень надолго. Маленький бог предупреждал меня: наказание за ошибку - смерть, или еще хуже. Хонакура, возможно, ошибается относительно загадки. Возможно, я все испортил. Так что, может быть, это ненадолго.
      Ннанджи судорожно сглотнул.
      - Хуже? Ты уже был наказан, брат. Может быть, и нет... И это и моя вина, брат!
      - Никогда! Что ты имеешь в виду?
      - Ты просил меня предупредить тебя, когда ты будешь совершать ошибку. Когда ты снял свой меч...
      - Ты меня предупредил. Я пренебрег твоим предупреждением.
      Ннанджи вытащил седьмой меч.
      Сердце Уолли замерло, а затем забилось чуть быстрее обычного. Он был не вооружен. К Ннанджи с обнаженным мечом в руке следовало относиться весьма осторожно.
      - Я мог бы остановить тебя, брат, - мягко сказал он.
      Уолли промолчал. В полумраке рубки свет отражался от смертоносного лезвия, которым Ннанджи поводил из стороны в сторону, задумчиво глядя на него.
      - Я должен был тебя остановить. Но ты был Ее посланником.
      Был? С одним сегодня определенно было покончено - Ннанджи был грубым образом излечен от поклонения перед героем.
      Потом он взглянул на Уолли и заставил себя слабо улыбнуться - улыбка получилась скорее кривой, чем радостной.
      - Был и есть, - сказал он. - Ее посланником, я имею в виду. - Он протянул ему ножны и перевязь. Меч он оставил у себя.
      С нарастающей тревогой Уолли взял перевязь и начал ее застегивать, думая о том, что сейчас происходит под этой рыжей шевелюрой.
      - Надеюсь, что я им являюсь до сих пор. Но сегодня я не чувствую себя героем.
      Ннанджи снова посмотрел на меч в своей руке, глядя на игру света на сапфире, серебре и стали клинка.
      - Помнишь последнее, что сказал Бриу, милорд брат?
      - Нет.
      - Самое последнее. Он сказал: "Полагаю, мы должны продолжать пытаться делать, как лучше".
      Возможно, Ннанджи сожалел о том, что поменял наставника.
      Нет; он расчетливо посмотрел на Уолли, а затем опустился на колено. Держа седьмой меч в обеих руках, он торжественно произнес:
      - Живи с ним. Носи его и служи Ей. Умри с ним в руках.
      Это был ритуал посвящения. Сутры требовали его для первого меча новичка, но воины применяли его к любому новому клинку. Ннанджи воспользовался им для повторного посвящения - обновления, возрождения Шонсу. Но это также означало дружбу, поскольку когда воин получал новый меч, он просил своего лучшего друга, чтобы тот вручил ему его. Так что это означало прощение и примирение, торжественную присягу и новое начало. Это означало: "Будь отныне воином". Оно было полно юношеского воинского романтизма, типичного для Ннанджи, и казавшегося сейчас удивительно уместным.
      Злясь на возникший в горле комок, Уолли произнес ответ:
      - Да будет он моей честью и моей гордостью.
      Он взял меч и улыбнулся Ннанджи, который поднялся с земли.
      - Спасибо тебе, брат. Постараюсь сделать все, что смогу.
      Ннанджи не улыбнулся в ответ, лишь тихо сказал:
      - Я тоже.
      Оба резко обернулись на звук открывающейся двери.
      - Господин! - поспешно сказала Джия. - Корабль вот-вот отойдет. А новичка Катанджи на борту нет.
      ----
      Ннанджи был уже почти у двери, когда пальцы Уолли сомкнулись у него на плече, словно челюсти льва.
      - Плохая тактика, брат!
      - Действительно! - сказал Ннанджи.
      Он остался на месте, а на разведку отправился Уолли. Его встретили ироничные приветствия с пристани. Дерево и горшки были уже собраны и не слишком аккуратно сложены на палубе. Снова поднимался ветер. Матросы стояли у швартовов, Брота сидела у руля, а двое моряков, наклонившись, уже взялись за сходни. Они сердито выпрямились, когда на сходни ступил Уолли.
      Одним из них был Томияно, и глаза его метали огонь на Уолли. Ожог на его левой щеке почернел и потрескался, словно обугленная шкура аллигатора. Даже под толстым слоем жира он доставлял ему адскую боль. Голос его звучал невнятно, поскольку он старался не двигать этой стороной рта.
      - Что, дьявол тебе побери, ты делаешь, воин?
      - Наш Первый еще на берегу.
      - Эти, с мешками на головах, велели нам уходить, - пробормотал капитан. - Ты собираешься с ними спорить?
      - Видимо, придется. - Уолли ступил на сходни, и толпа тут же смолкла.
      Внизу, на пристани, было теперь восемь или девять колдунов. Они выстроились в ряд, пересекая дорогу от воды до складов, а зрители теснились за их кордоном по обеим сторонам.
      Четвертый с визгливым голосом тоже был там, но теперь рядом с ним стоял Пятый, безликий монах в красном с пятном-тенью вместо лица - так что "Сапфир" привлек крупную рыбу. Катанджи мог быть за многие мили отсюда, но хотелось надеяться, что он где-то рядом, в толпе, и его отделяет от корабля лишь пустая дорога. Его метка на лбу представляла собой гноящуюся рану, но она бы не выдержала тщательного осмотра.
      Уолли прошествовал по сходням под направленными под него взглядами; у него по спине бежали мурашки в ожидании какого-либо непредсказуемого сверхъестественного нападения. Он остановился в футе от края, скрестил руки и уставился на Четвертого и Пятого.
      - Я бы хотел поговорить с тобой, адепт-колдун, - крикнул он. Две головы в капюшонах, одна в красном, а другая в оранжевом, повернулись друг к другу, о чем-то совещаясь. Затем Четвертый медленно вышел вперед и остановился в нескольких футах от него, вне пределов досягаемости меча. Из-под капюшона на Уолли глянули холодные глаза.
      - Чего ты еще хочешь, воин? - спросил визгливый голос.
      Уолли попытался прочесть тонкие черты его лица. В них было что-то новое - не столь явное торжество? Негодование? Возможно, обида?
      - Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты сохранил мне жизнь, адепт. На самом деле я бы пожал тебе руку, если бы ты мне позволил.
      "Конечно, если ты можешь читать мои мысли, ты понимаешь, что я лишь хочу отвлечь твое внимание и внимание твоих приятелей".
      - Пожать руку колдуну? Ты когда-нибудь просил кого-нибудь из воинов пожать тебе руку, Шонсу?
      "Скорее, Катанджи!"
      "Шонсу!"
      - Раньше ты не называл меня этим именем, колдун.
      Лицо под капюшоном вспыхнуло.
      - Неправда!
      Уолли собирался лишь отвлечь их внимание. Дразнить колдунов могло быть опасно - но поучительно. Он улыбнулся.
      - Ты лжешь, адепт!
      Колдун оскалился.
      - Нет! Было бы забавно привести в исполнение первоначальный приговор, но у нас нет больше желания с тобой связываться. Можешь демонстрировать свой героизм, что может быть опасно. На твоих друзей это произведет впечатление.
      "Первоначальный приговор? Ну-ка, что ты еще скажешь?"
      - Нет, адепт. Ты пощадил меня, и я ценю это. Я еще раз предлагаю тебе свою руку.
      - А я еще раз ее отвергаю. Терпение моих хозяев не безгранично. Пока что лишь моя клятва защищает тебя. Возвращайся на свой корабль, Шонсу! Тебе еще много предстоит ползать, когда ты вернешься в свое гнездо.
      Краем глаза Уолли заметил, как кто-то вырвался из толпы и побежал к краю пристани. Он не посмел повернуться. Капюшоны колдунов, вероятно, безнадежно ограничивали их периферийное зрение.
      "Где мое гнездо? Ты знаешь о Шонсу больше, чем я".
      - Что ж, надеюсь, твоя снисходительность не причинила тебе вреда.
      Лицо колдуна снова стало красным.
      Кто-то вскочил на сходни позади Уолли и взбежал на палубу. Уолли обернулся, изображая удивление, и успел заметить худенькую фигурку Катанджи, позади которой развевался лоскут набедренной повязки.
      - Кто это был? - взвизгнул колдун.
      Уолли пожал плечами.
      - Какой-то мальчишка. Что ж, прощай, адепт. Да пребудет с тобой Богиня. Если я встречу кого-то из колдунов, я пощажу его ради тебя.
      - Именно об этом тебе и следует беспокоиться, Шонсу! - Колдун повернулся и скрылся прочь.
      Уолли снова начал подниматься по сходням; его била дрожь от отпустившего напряжения. Однако колдун был прав. Теперь, когда его знали по имени, репутация Шонсу опустилась значительно ниже нуля. Как он теперь сможет набрать себе войско?
      ----
      - Невидимки, - сказал Уолли. - Наверняка.
      Он стоял на корме, возле правого борта, обнимая одной рукой Джию. Хонакура сидел чуть выше на ступенях, на этот раз на уровне глаз, словно мокрая черная обезьяна, опираясь локтями на колени. Ннанджи прислонился к борту, поставив ногу на нижнюю ступень, суровый, словно тундра. Взгляд его, казалось, был обращен куда-то внутрь. Рядом с ним новичок Катанджи, снова в подобающем воину одеянии, казался маленьким, скромным и неприметным, ожидая, когда на него обрушатся небеса - стоит только брату поймать его наедине, или еще раньше, если лорд Шонсу решит обрушить их на него самолично. Остальные двое были внутри рубки - Телка успокаивала Виксини, или, может быть, наоборот.
      Аус уплывал вдаль; "Сапфир" начало покачивать с борта на борт, по мере того как ветер посреди Реки становился все сильнее. Солнце было еще высоко, и до заката было еще очень далеко. Работа в качестве посланника Богини была весьма напряженной - в первые три дня своей миссии Уолли успел настроить против себя два города колдунов, всю гильдию воинов и целый корабль моряков. И, возможно, самих богов.
      В данный момент самым важным были моряки.
      А взамен он узнал... что?
      Он описал все, что видел - горящую тряпку, появление птицы, исчезновение кинжала, необъяснимый ожог моряка. Включая истории из Ова, истории о магических флейтах и яростных огненных демонах. Включая истории из храмовых казарм, которые пересказывал Ннанджи. Однако еще хуже того, что он видел, было то, что он слышал.
      - Я думал, что, возможно, они могут читать чужие мысли, - сказал он; Шонсу не знал слова "телепатия". - Слышать то, о чем мы думаем? Но это можно исключить, поскольку мне удалось их одурачить, когда я прикрывал Катанджи; они не знали, о чем я тогда думал. Значит, остается невидимость. Когда Джия со мной говорила, рядом с нами стоял невидимый колдун.
      Хонакура вздохнул.
      - И сколько же их на борту сейчас?
      - Кто знает? Продолжай говорить, и, возможно, мы услышим их смех.
      Ннанджи поднял голову и начал оглядываться по сторонам, словно пересчитывая невидимых колдунов. Или, возможно, наблюдая за моряками. Они почти закончили приводить в порядок палубу, и взгляды, которые они время от времени бросали на пассажиров, носили явный оттенок угрозы. Томияно взбежал по другим ступеням на корму, намереваясь поговорить со своей матерью, сидевшей у руля. Вместо похищенного кинжала у него был новый.
      - Мой разум давится, когда я прошу его проглотить невидимость, пожаловался старик. Он не слышал прежде, как Ннанджи рассказывал историю Тарру о колдуне на осле, первое упоминание на эту тему, так что Ннанджи ее повторил специально для него. Хонакура обнажил беззубые десны в жуткой гримасе.
      - Мой тоже, - согласился Уолли. - Но я не вижу другого объяснения. Возможно... если моя глупость вообще имела какой-то смысл, она дала мне возможность побеседовать с колдунами. И кое-что я все же узнал. Так что все было не совсем впустую.
      - Почему не невидимые воины? - мрачно заметил Ннанджи. - Сделай меня невидимым, милорд брат, и я очищу Ов и Аус для тебя.
      Он бы и сам это сделал, и с превеликим удовольствием.
      Томияно спустился обратно и поспешил в дальний конец палубы. Моряки, мужчины и женщины, столпились вокруг него, словно группа детей, замышляющих какую-то шалость.
      - История достопочтенного Тарру может иметь другое объяснение, пробормотал Хонакура. - Колдуны, возможно, могли менять метки на лбу. Тогда человек на осле просто становился кожевником, или слугой, или кем-то еще.
      - Я сам видел, - терпеливо сказал Уолли. Старик не мог свыкнуться с мыслью о том, что у воина могут быть мозги.
      - И это объясняет также и появление фальшивого таможенника, если ты был прав, сочтя его колдуном.
      - И это тоже! Однако метки не могут объяснить, каким образом они подслушали нас с Джией. Вероятно, на палубе находился колдун.
      Хонакура вздохнул.
      - Да. И если бы я мог менять свой облик, полагаю, я бы выбрал себе внешность примерно как у того таможенника - молодого и красивого. Ты бы меня тогда полюбила, Джия?
      - Он был очень симпатичный, - тактично сказала Джия. Она улыбнулась и поцеловала Уолли в щеку. - Но я люблю только воинов.
      - Одного воина, - сказал Уолли.
      - Одного большого, сильного воина.
      Он поцеловал ее в ответ. Прошло много времени с тех пор, как они делили пуховую постель в королевских покоях храмовых казарм, когда его тело ощущало всю ту страсть, которую должен был ощущать Шонсу. Храм уже начинал казаться старыми добрыми временами.
      Среди команды затевалось что-то недоброе. Моряки исподтишка бросали на них хитрые взгляды. Что-то было решено, о чем-то они договорились. Позорный поступок Уолли превратил их страх в презрение. Капитан был обезображен на всю жизнь, сам корабль оказался в опасности. Что бы ни было причиной первоначальной враждебности моряков, теперь у них были веские причины возмущаться непрошеными гостями - и меньше поводов бояться Богини. Посланники не ползают в грязи.
      - Дальше, - сказал Уолли. - Как они узнали, что я на борту? С помощью таможенника. Я ушел в рубку до того, как меня можно было увидеть с берега я в этом уверен. У меня хорошее зрение, но я не мог различить людей на набережной.
      Хонакура задумчиво наморщил свое обезьянье лицо.
      - Мне кажется, что они могут посылать друг другу вести, милорд. Колдуны в каменоломне видели, как ты поднялся на борт голубого корабля. Я видел не слишком много голубых кораблей в Аусе. - В лишенном письменности Мире корабли, естественно, не имели написанных на носу имен.
      - Возможно, - сказал Уолли. - Хотя я убежден, что колдуны не знали меня как Шонсу. По крайней мере вначале. Тонди могла сообщить им мое имя, но весть об этом не успела бы дойти до Ауса. Меня узнал кто-то в толпе. - Он слишком выделялся. Рослые воины встречались редко.
      - Тогда, возможно, они могут видеть на расстоянии, - сказал жрец. - Они увидели, что мост разрушен, но, возможно, не видели, что воины его пересекли. Затем колдуны с обеих сторон встретились у разрушенного моста... Это вполне возможно! Вот почему они так долго догоняли нас у каменоломни!
      - Возможно, - заключил Уолли. - И они видели меня на борту, когда "Сапфир" входил в порт? Может быть, может быть!
      Моряки ненавязчиво распределились по всей корме. Детей отправили вниз. Ннанджи выпрямился и протянул руку, словно проверяя, свободно ли двигается его меч. В последний момент он передумал, взявшись рукой за ближайший штаг и прислонившись к нему. Теперь он ощущал опасность, исходившую от штатских - с каждой минутой его напряжение росло.
      - Ты собрал впечатляющий перечень могущественных способностей твоих противников, милорд, - заметил Хонакура. Голос его прозвучал достаточно цинично для того, чтобы Ннанджи бросил на него раздраженный взгляд.
      - И что же ты узнал, старик? - спросил Уолли.
      - Признаюсь, очень мало. Я не видел никого, кто наблюдал бы за кораблем. Я видел, как ты спустился по сходням, а потом двух колдунов, которые пошли за тобой, но я не видел, откуда они пришли. Они не проходили мимо меня.
      Уолли что-то проворчал. Были ли эти двое до этого невидимы? Невидимок на этой оживленной портовой дороге затоптали бы насмерть за несколько минут. Значит, они были невидимы на борту "Сапфира", а затем последовали за ним на берег?
      - Местные жители не слишком были склонны разговаривать с чужаком о колдунах, - сердито сказал Хонакура. - Естественно. Однако мне все-таки удалось узнать, что они здесь уже давно - больше десяти лет.
      - Десять лет? - Уолли подобного не ожидал. - Сколько же еще городов они захватили?
      - Не знаю.
      Послышался тихий голос:
      - Милорд?
      - Да, новичок?
      - Позвольте мне сказать, милорд; это было одиннадцать лет назад, в День Воинов, 27344.
      - В самом деле? - сказал Уолли. - Откуда ты знаешь?
      Парнишка слегка покраснел.
      - Одна девушка сказала, милорд. Она продавала грушевый сидр в кружках. У нее была родительская метка воина.
      Уолли почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Он бросил взгляд на Ннанджи, который предостерегающе нахмурился.
      - И как, вкусный сидр?
      Катанджи скорчил гримасу.
      - Отвратительный, милорд. Меня заинтересовала родительская метка; сидр я не люблю.
      На этот раз Уолли рассмеялся, несмотря на нараставшее на палубе напряжение.
      - Что же она еще тебе рассказала, после того как ты поблагодарил ее за превосходный сидр?
      Набравшись уверенности в себе, Катанджи сказал:
      - Ее отца убили колдуны, милорд, так что я не думаю, что она может меня выдать, хотя она заметила мою метку. Здесь они не используют огненных демонов. Местный гарнизон устроил ежегодный банкет, и туда явились колдуны, которые вызвали воинов на поединок.
      - А воины все были на две трети пьяны - или на четыре трети. И что произошло?
      - Они все выбежали в парадные двери, размахивая мечами и... И крича, милорд. Она сказала, что колдуны убили их, поразив ударами грома.
      - Ударами грома? - Это было что-то новое.
      - Вспышками молний, - с серьезным видом сказал Катанджи, - и ударами грома. Как только один из них выходил наружу, его тут же убивали. Это было не так, как в Ове. Их не растерзали на куски и не загрызли, милорд. Как она сказала, на телах не осталось почти никаких следов. Несколько ожогов, но почти без крови.
      "От другого - ум возьмешь..."
      - Продолжай! - сказал Уолли.
      - Потом колдуны приказали всем выйти, проверяя, не остался ли в живых кто-то из воинов среди гостей. Они нашли двоих, пытавшихся выбраться через заднее окно, и тоже их убили. Затем колдуны сожгли дом, для верности. Погибло восемнадцать человек, весь гарнизон. И она еще рассказала, что с тех пор в город приходило еще около дюжины воинов, в разное время, и их всех тоже убили, милорд.
      - Молодец! - сказал Уолли. - Ннанджи, я думаю, тебе стоит иначе отнестись к вопросу о сходе на берег без разрешения.
      Ннанджи кивнул, гордо ухмыляясь.
      Катанджи облегченно вздохнул.
      - Колдуны изгнали всех красильщиков.
      - Что они сделали?
      - Все красильщики покинули город. Девушка не знала, почему, но из-за этого поднялись цены на ткань и на одежду. - Он бросил взгляд на команду. И на кожу... Я думал, морякам это может быть интересно.
      - Неважно! - прорычал Ннанджи. - Что еще?
      - Почти все... О, милорд! Следующий город вверх по течению - Км Сан, и там нет колдунов. Но следующий за ним - Вэл, и там они есть. Колдуны, я имею в виду. Она ничего не знала о других городах, даже об Ове.