Век Дракона - Обретение мудрости (Седьмой Меч - 2)

      - Спасибо тебе, воин.
      - Рад был помочь, воин, - нахально ответил он, но благодаря его чарующей улыбке подобная дерзость сошла ему с рук. Она отметила, что все монеты пошли в один и тот же карман. - Собираешься плыть дальше, или останешься на ночь, госпожа?
      - Плыть дальше. Эти, в капюшонах, знают, что твой брат на борту.
      - Значит, ты не веришь в заклинание, приносящее удачу? - Глаза его блеснули.
      У нее не было привычки обсуждать собственные решения - даже с Томияно, не говоря уже о сухопутных Первых, но...
      - Нет. А ты?
      Он усмехнулся.
      - Конечно! Кроме того, Холийи только сегодня жаловался, как давно он не проводил ночь в гавани.
      - Пусть моряк Холийи сам заботится о своей половой жизни, новичок, или Ннанджи придется побеспокоиться о твоей.
      Он смущенно покраснел. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой, однако сообразительности у него было не меньше, чем у торговца-Пятого.
      - Что-нибудь еще? - спросила она, думая о том, успеет ли она принять душ, прежде чем они отчалят.
      Он кивнул.
      - У меня есть для тебя кое-какая информация. Думаю, она стоит золотого. Может быть, двух.
      Она села на кровать, отчего веревки громко заскрипели, и подозрительно уставилась на него.
      - Два золотых! Это что, эликсир жизни?
      Он покачал головой.
      - Откуда у тебя эта информация?
      Он снова покачал головой.
      - Не могу сказать. Хочешь услышать?
      - Кто решает - стоит она одного золотого, или двух, или вообще ничего?
      Он поколебался и пожал плечами.
      - Полагаю, ты.
      - Если мне она не нужна, тогда я не стану платить?
      Он неопределенно кивнул, потом снова улыбнулся.
      - Тебе она нужна. В городе есть два торговца медью, Джасиулко и Феннероломини.
      Это ее заинтересовало.
      - Как ты это выяснил? Ты был на берегу, в городе колдунов? Это безумие!
      Он тряхнул мокрыми волосами.
      - Воины не сходят здесь на берег, госпожа.
      Она посмотрела на его ноги.
      - Тогда я лучше скажу Том'о, чтобы он помыл палубу.
      Он посмотрел вниз и прикусил губу, раздосадованный тем, что забыл о такой мелочи.
      - Пожалуйста, не спрашивай, госпожа.
      Где паренек ухитрился так перепачкаться? Его лицо, казалось, было покрыто слоем жира. Многообещающий мальчик. Собственно, решила она, он одно из тех самых чудес Шонсу.
      - Информация о торговцах, конечно, ценная, Катанджи, однако она не стоит двух золотых.
      - Есть кое-что еще, - широко улыбаясь, сказал он.
      - Давай.
      - Две ночи назад был пожар, - возбужденно выпалил он. - Склад Джасиулко сгорел. Он потерял весь свой товар.
      Брота уставилась на него, не в силах произнести ни слова. Она не сомневалась в том, что он говорит правду. Она протянула руку к мешочку с деньгами и молча подала ему еще два золотых.
      5
      Возможно, дело было в заклинании колдуна, но Брота предпочитала думать, что это работа Богини. Так или иначе, она оставила корабль в гавани на ночь, а утром известила обоих торговцев медью. Им пришлось торговаться друг с другом, так как Феннероломини дорого бы дал, чтобы оставить Джасиулко ни с чем. В конце концов весь груз забрал Джасиулко за пятьсот двадцать три золотых. Брота пожала ему руку, затем спустилась в свою каюту и станцевала джигу.
      Лаэ отправилась на разведку и вернулась с радостной вестью о мебели, сделанной из напоминавшего дуб дерева, которое нигде не росло, кроме как в окрестностях Вэла. Когда торговые агенты доставили образцы, Брота согласилась с ее оценкой и загрузила корабль полированными столами, витиевато украшенными стульями и изящно инкрустированными сундуками. "Сапфир" провел в гавани вторую ночь, и колдуны никого не беспокоили. Ннанджи скрывался в рубке. Бред Шонсу стал тише, а его рана - еще хуже. Казалось, он был как никогда близок к смерти.
      Никто не спрашивал, где новичок Катанджи, но на следующее утро он был на корабле - когда "Сапфир" на рассвете отчалил в направлении Дри, находившегося в трех днях пути выше по реке, все еще с умирающим воином на борту.
      ----
      Шли дни, но до Дри не становилось ближе. Развернув все паруса, "Сапфир" едва двигался по остекленевшей реке, с трудом преодолевая силу течения под судорожным, прерывистым ветром.
      Хонакура становился все более озабоченным. Даже он, при его профессиональной вере в чудеса и миссию Шонсу, все с большим трудом мог поверить в то, что воин останется в живых. С каждым утром могучая фигура Шонсу выглядела все более истощенной, и то, что он все еще жив, казалось результатом прямого вмешательства богов. Джия от усилий и тревоги превратилась в привидение, Ннанджи был мрачен и угрюм.
      Моряки готовили свой собственный план. Они посоветовались с Хонакурой, поскольку сперва не могли поверить в серьезность намерений Ннанджи. Старик заверил их, что они вполне серьезны, и что никакая опасность, угрожающая ему самому или его друзьям, не заставит молодого воина отказаться от того, что он считал своим долгом чести. Если Шонсу умрет, Ннанджи выступит с мечом против Томияно.
      Если бы это случилось - по крайней мере, так предусматривал план - на него бы набросили сеть, связали, словно свинью, и выкинули бы на берег вместе с остальными пассажирами.
      У самого Томияно были иные мысли на этот счет. Его ненависть ук воинам не оставляла места подобному исходу в его собственном варианте будущих событий. Любой необдуманный поступок со стороны Ннанджи был бы встречен острым ножом, и плевать на последствия. Некоторые с ним соглашались.
      На "Сапфире" было неспокойно.
      Однако сейчас на нем наступило затишье, как и во всем их путешествии. Старый жрец знал, что дело не терпит отлагательства - процесс, который должен был занять годы, сжался в несколько коротких дней. Боги спешили, но что-то застопорилось. Очевидно, кто-то должен был что-то сделать, но не смог догадаться, что именно. Хонакура готов был помочь, но он был второстепенным участником этой драмы, и ему не позволили бы слишком вмешиваться. Кроме того, он не знал, что должно произойти дальше, и от кого это зависит.
      Конечно, некоторую подсказку давали ему пророчества Икондорины, и загадка полубога начинала приобретать некий смысл. Он знал больше остальных о миссии Шонсу - определенно больше, чем сам Шонсу - но в данный момент он был поставлен в тупик.
      День был жарким и безветренным. До берегов по обе стороны было далеко, на востоке виднелись туманные очертания гор, вода казалась лазурным зеркалом. Высоко над головой - а взглянуть прямо вверх для Хонакуры было не так-то просто - словно ленивцы, висели на канатах мальчишки, среди них Катанджи. Группа женщин сидела на кормовой палубе, тихо беседуя и занимаясь вязкой теплой одежды для зимы в этом далеко не тропическом климате. Холийи, Малоли и Олигарро плели веревки - мирная, сидячая работа. Линихио и Синборо с явной гордостью держали руль, хотя корабль почти стоял на месте, оставляя в кильватере легкую рябь на блестящей водной глади.
      Единственным энергичным членом команды был Томияно. Стоя на коленях возле кормового люка, он скоблил одну сторону его крышки куском песчаника. Похоже, работа была не из приятных. Видимо, он хотел показать, что полностью здоров, и несколько камней, которые он положил на виду рядом, явно намекали на то, что он не отказался бы от помощи. На этот намек никто не обращал внимания. Подумав, Хонакура решил, что его цель состоит в том, чтобы снять старую краску перед тем, как наносить новую - о подобных проблемах ему самому не приходилось заботиться с детства, но это казалось логичным. Так или иначе, Томияно был единственным, кто проявлял хоть какую-то активность, а скрежет его камня был единственным громким звуком.
      Ннанджи стоял у борта, глядя на рыбацкие лодки вдали. Никто из команды с ним теперь не разговаривал. К нему относились как к опасному зверю.
      Хонакура медленно подошел к нему и встал рядом, положив руки в черных рукавах рядом с его жилистыми молодыми руками. Ннанджи повернулся и какое-то мгновение пристально смотрел на него.
      - Без перемен? - спросил он.
      Хонакура покачал головой.
      Воин кивнул и снова перевел взгляд на воду. Напряжение последних дней явно сказывалось на нем. Мягкие юношеские черты его лица стали более угловатыми. Даже в его молчаливом взгляде появилось что-то новое.
      - Знаешь, в казармах я тоже не пользовался особой популярностью, - тихо сказал он.
      - Что ты имеешь в виду?
      - То, что тебе незачем всюду следовать за мной с озабоченным видом. Ты похож на мою мать, которая все время беспокоилась, нет ли у меня запора.
      Хонакура от неожиданности смутился - необычное ощущение, отметил он про себя.
      - Не совершил ли я ошибку? - спросил Ннанджи.
      Этого он тоже не ожидал.
      - Когда?
      - Когда продал Телку. Она была одной из семи.
      - Никакое чудо тебя не остановило, так что, скорее всего, нет.
      Ннанджи тяжело вздохнул.
      - Похоже, я все-таки ошибся. Никогда в жизни мне так не хотелось женщину.
      Надо полагать, в казармах он успел завоевать определенную репутацию.
      - Зачем же тогда ты ее продал?
      Ннанджи не отводил взгляда от далеких рыбацких лодок, но его губы искривила легкая улыбка.
      - Я воспринял намек как обещание.
      Интересно! Парень подшучивал сам над собой, и это было тоже что-то новое. Конечно, он не мог отправиться на берег вместе с остальными холостяками в Ки Сане и Вэле. Не мог он и развлекаться на канатах со своим мечом, а команда не приглашала его к своим повседневным развлечениям.
      - Тебе нужно немного отвлечься, адепт.
      Ннанджи кивнул, продолжая смотреть на воду.
      - Это-то я и имел в виду. Но, думаю, мне может помочь и кое-что другое. Как насчет урока фехтования, старик?
      - Как раз то, чего мне не хватает, - язвительно сказал Хонакура, - но это было бы незаконно, не так ли? Поговори с Таной - она может согласиться.
      Ннанджи покачал головой.
      - Похоже, я утратил свое влияние. Она теперь меня не замечает, даже когда я пытаюсь с ней заговорить. Мальчишка же это просто ненавидит, и я не хочу его слишком мучить. - Он вздохнул.
      Хонакура слышал мнение Броты о Катанджи как о воине, и видел, как тот прячется, стоит его наставнику появиться с рапирами.
      Ннанджи повернулся, опираясь на локоть, и улыбнулся жрецу.
      - Придется мне попросить капитана.
      Хонакура был поражен в очередной раз.
      - Ты шутишь!
      - Нет, - улыбка стала шире. - Сутры говорят, что я не могу дать штатскому рапиру - но они не говорят, что я не могу принять рапиру от штатского. Я оставил свою в Ханне. И я не могу дать штатскому урок...
      - Но он ведь владеет рапирой лучше тебя? Ты рассуждаешь, словно жрец, адепт.
      - Интересно, где я мог приобрести столь дурную привычку? Тем не менее, самое большее, что он сможет со мной сделать за подобную просьбу - это вышвырнуть меня за борт, не так ли? А в качестве платы за этот урок фехтования я мог бы получить и урок по морскому делу - я предложу ему свою помощь в той шумной работе, которой он сейчас занимается.
      Все это было крайне на него не похоже! Воин, выполняющий ручную работу? Воин, который просит моряка дать ему урок фехтования? Хонакура гордился своим умением предсказывать поступки людей. Его отнюдь не радовало столь аномальное поведение. Интуиция подсказывала, что, возможно, именно этого ожидали боги, но...
      Но, кроме того, что-то новое появилось и в глазах Ннанджи, спрятавшееся за его улыбкой. Большинство людей, как знал по своему опыту Хонакура, пользовались своими глазами лишь для того, чтобы смотреть, и мало кто пользовался ими для того, чтобы видеть. Ннанджи только что перешел в эту вторую категорию, поскольку заметил реакцию Хонакуры, а старик очень редко подобным образом выдавал свои чувства.
      Улыбка стала еще шире.
      - Ну, так что?
      - Он может поступить намного хуже. Он может высечь тебя, как Шонсу высек его.
      Ннанджи покачал головой.
      - Нет. Он не настолько опытнее меня. Это лишь замедлит его реакцию. Я проделаю с ним то же самое, стоит ему лишь начать.
      - Но с чего ему соглашаться дать урок фехтования человеку, который может попытаться его убить? Это безумие!
      - Желание покрасоваться? - сказал Ннанджи. - Он любит произвести впечатление на других. Он отдал мне назад мой меч, помнишь?
      Откуда у этого воина подобная проницательность? От Катанджи? Однако Хонакура не думал, что он советовался с Катанджи. Это было еще больше на него не похоже...
      - Хочешь на меня поставить, старик?
      - Нет, не хочу! Думаю, тебе стоит держаться подальше от Томияно. Он опасен. - Однако сказав это, Хонакура тут же понял, что вряд ли это подходящий в данном случае аргумент. - Он попытается тебя искалечить!
      Ннанджи изобразил изумление.
      - Нет! Да, захочет, не так ли? Что ж, вот настоящий стимул для него! Он озорно ухмыльнулся и зашагал в сторону рубки, откуда появился несколько мгновений спустя без меча и перевязи.
      Томияно осторожно поднял голову, услышав приближающиеся шаги. Он выпрямился, хмуро потянулся к ножу, и только тут с удивлением заметил, что воин не вооружен.
      Хонакура прожил долгую жизнь, изучая людей, и знал, что может читать выражения их лиц лучше, чем кто-либо другой. Он увидел, как лицо моряка покраснело от ярости, когда Ннанджи изложил свою просьбу. Он увидел, как ярость сменилась недоверием. Он увидел, что идея начинает вызывать у него интерес. Ннанджи показал на кусок наждака, с совершенно невинным и искренним видом, в котором не было и намека на какую-то хитрость. Затем он широко улыбнулся Хонакуре, в то время как капитан поднялся и направился на бак, явно собираясь принести рапиры.
      Все еще полный дурных предчувствий, старик устроился на ближайшем ведре с песком и приготовился смотреть. Напряжение, царившее среди команды, было чересчур сильным, чтобы рисковать подобным образом; воспоминания о бое между Шонсу и капитаном были слишком яркими. Слишком велика была вероятность того, что что-то может пойти не так. Это был явный вызов богам. Следовало бы им верить, но он не знал, чего ожидать, и как это могло бы помочь.
      Томияно некоторое время отсутствовал. Вполне вероятно, что его мать спрятала оружие. Мало кто заметил рапиры и маски в его руках, когда он вернулся, но первый же лязг стали, прозвучавший на замолкшем корабле, был подобен удару колокола, и реакция на него оказалась соответственной. Мальчишки гурьбой соскользнули вниз с канатов, группа вязальщиц на корме распалась, на палубу высыпали моряки, недоверчиво глядя на происходящее и обмениваясь недоуменными взглядами. С криком на палубу выбежала Брота, нервы которой были на пределе после стольких дней неопределенности.
      - Проклятье, что вы делаете! - завопила она, прорубаясь сквозь толпу, словно всплывающий кит.
      Поединок остановился, и капитан стянул маску и окинул взглядом зрителей, потом посмотрел на мать.
      - Я учу воина фехтовать, - сказал он. - Я бы попросил вас всех немного разойтись и дать нам место. - Он снова надел маску и встал в защитную стойку.
      Брота проскрежетала невероятное ругательство. Какое-то мгновение она готова была спорить, затем смешалась с толпой, наблюдая за продолжением урока, молча сжав пухлые ладони.
      Хонакура ничего не знал о фехтовании и беспокоился меньше других, но он мог наблюдать за зрителями. Вначале женщины выглядели обеспокоенными, а мужчины явно были довольны, с нетерпением ожидая, когда капитан вернет часть горького лекарства, полученного им от Шонсу.
      Соперники казались почти неподвижными. Оба стояли, опираясь на левую ногу и подняв левую руку. Правый сапог Ннанджи то выступал вперед, то отступал назад. Босые ноги капитана бесшумно переступали в противофазе. Лязгали клинки. Вперед... Назад... Вперед... Назад... Они продолжали оспаривать одно-единственное место на палубе. Очевидно, это было не совсем обычно - зрители начали удивленно поднимать брови и обмениваться взглядами. Улыбки исчезали с их внезапно помрачневших лиц. Однако Тана, внимательно наблюдавшая за поединком, начала улыбаться. Вперед... Назад...
      Никто не объявлял об уколах. Лязг усилился, шаги стали более свирепыми. Затем капитан отступил назад, вместо того чтобы шагнуть вперед, и Ннанджи последовал за ним. Среди зрителей поднялся изумленный ропот. Снова капитан вынужден был отступить, и на этот раз Ннанджи гнал его так же, как гнал его Шонсу. Зрители разбежались в стороны... еще быстрее... вдоль кормового люка... мимо двери на полубаке. Дальше... дальше... снова вперед, в главной мачте.
      - Один! - крикнул Ннанджи.
      Поединок прекратился. Томияно сорвал маску и швырнул ее на палубу. Лицо его покраснело, он тяжело дышал и яростно смотрел на воина.
      Ннанджи тоже снял маску. Он точно так же тяжело дышал, но его улыбка говорила больше, чем все остальные лица.
      - Извини! - выдохнул он. - Это оказалось несколько труднее, чем я думал.
      Томияно держался одной рукой за свои не до конца еще зажившие, все еще разукрашенные ребра. Он отвел руку, и на пальцах оказалась кровь. Тана подавила смешок. Капитан перевел яростный взгляд с воина на свою сестру, затем прошел мимо Ннанджи к двери на полубаке; толпа молча расступилась перед ним. Ннанджи окинул взглядом хмурые лица.
      - Я не хотел, - сказал он.
      Моряки отвернулись.
      Он пожал плечами, аккуратно положил маску и рапиру на крышку люка и направился к рубке. Зрители начали расходиться в напряженной тишине.
      Хонакура соскользнул с ведра и последовал за воином.
      ----
      Даже с открытыми ставнями в рубке было душно и жарко. Шонсу лежал в своем углу, исхудавший и мокрый от пота, тяжело дыша. Из его распухшего бедра сочился гной. Джия спала рядом на голом полу, измученная непрерывным бодрствованием у его ложа.
      Ннанджи стоял в дальнем конце, у окна, вытираясь полотенцем. Он вынул свою заколку для волос, и его шевелюра напоминала рыжую копну. Он все еще тяжело дышал, и все еще улыбался. Без косички и перевязи он выглядел удивительно юным и невинным.
      Хонакура озабоченно посмотрел на него.
      - Значит, ты мог его победить?
      Он кивнул и вытер лицо.
      - Он меня одурачил.
      - Он одурачил тебя?
      - Да. - Уфф. - Он очень подвижен... у него есть ряд хороших приемов... но теперь я их знаю... - Он продолжал вытираться, тяжело дыша. - Он не воин. У воина были бы и другие... а у него нет. Я этого не понял!
      - И он попытался тебя ранить?
      Ннанджи рассмеялся, не в силах скрыть своей радости.
      - Сначала. Но я в самом деле не хотел... наносить такой удар. Мы очень быстро двигались. Это просто случайность.
      Шонсу говорил, что память Ннанджи хранит также все, относящееся к фехтованию. Он никогда ничего не забывал. Значит, теперь он знает хитрости и приемы капитана.
      - Вряд ли ты успокоил этим команду, адепт.
      Ннанджи перекинул полотенце через плечо и пальцами расчесывал волосы, собираясь вернуть на место заколку. Его юношеская улыбка исчезла.
      - Нет. - Он нахмурился, опустив руки. - И это меняет дело, не так ли? Я вряд ли мог бы дать ему меч, если бы он мог проиграть, верно?
      Он посмотрел своим странным взглядом на молчавшего Хонакуру. Это был взгляд Шонсу. Затем он показал на дубовые сундуки.
      - Прошу тебя, сядь, милорд. - Это тоже были слова Шонсу.
      Хонакура сел, пытаясь скрыть нарастающее возбуждение.
      Ннанджи отбросил полотенце и тихо прикрыл кормовые ставни. Затем он наклонился, поднимая с пола свою перевязь и седьмой меч.
      - Приходилось ли тебе, лорд Хонакура, за все годы, проведенные в храме, когда-либо слышать о веском оправдании убийства штатским воина?
      Ага! Значит, вот в чем дело?
      - Нет, адепт. Я думал о том же самом. Но - нет. Я никогда не слышал ни об одном подобном случае.
      Ннанджи задумчиво потер подбородок.
      - Одного недостаточно - нам нужно два, не так ли? Думаю, я их нашел, но не уверен. Мне нужна твоя помощь, милорд.
      ----
      Еще задолго до заката наступил полный штиль, и "Сапфир" бросил якорь посреди Реки. Ужин был подан рано, и пища была более скудной, чем обычно. Раздавались шутки насчет возможной голодной смерти, если штиль затянется черный юмор. Впрочем, в эти дни на борту преобладало черное настроение.
      Брота обнаружила один очень, очень слабенький лучик света в темноте впервые ей показалось, что Шонсу немного лучше. Не желая пробуждать ложных надежд, она ничего не сказала.
      Глупость Томияно, согласившегося на поединок с воином, наложила мрачный отпечаток на весь "Сапфир". Он пытался проучить противника и в результате почти пропустил первые несколько выпадов. Это подействовало ему на нервы, после чего Ннанджи начал парировать каждый его удар и буквально засыпал его множеством невероятно сложных приемов. Конечно, она сразу же узнала технику Шонсу, и вероятно, Томияно узнал ее тоже, но у него просто не хватало времени ей противостоять. В реальном поединке ее сын, скорее всего, все же одержал бы верх, поскольку в реальном поединке заученные приемы не годились. Однако Ннанджи тренировал Тану и Матарро, учеников Томияно, а также наблюдал, как тот сражался с Шонсу. Этот опыт давал ему преимущества, которых Томияно не мог предвидеть. Любитель, сколь бы одаренным он ни был, не должен связываться с профессионалом,
      Однако сейчас команда была встревожена больше обычного, и кое-кто мрачно нашептывал, что неплохо было бы запереть Ннанджи в каюте. Брота даже отказывалась слушать подобные советы, поскольку знала, что воин будет драться, если кто-либо только попробует. Впервые после смерти Томминоли ее лидерство оказалось под вопросом, и в воздухе пахло бунтом.
      После поединка Ннанджи не выходил из рубки. Либо он оказался удивительно тактичным, либо его сдерживал старый жрец. Он появился лишь однажды, когда Томияно вернулся, чтобы собрать свои наждачные камни, предложив ему свою помощь. Это было предложение мира, но моряк с непристойной бранью отклонил его. Однако корабль был слишком мал для того, чтобы они могли чересчур долго не встречаться.
      Так что Брота покинула место, где она обычно ела, и села на крышке переднего люка, лицом к корме, рядом со своим все еще возмущенным сыном. Это была не слишком удачная позиция, так как шлюпки по бокам закрывали вид на Реку, но она могла следить за Томияно и за дверью рубки. Остальные взяли себе еды и рассеялись, как обычно, по палубе, однако разговоров было мало, а мрачных мыслей много.
      Появилась Джия. Она положила несколько кусочков на тарелку, слабо улыбнулась в ответ на попытку заговорить и поспешила обратно к ложу своего господина. Катанджи, как никогда ощущавший общее настроение, забился в дальний угол, и его почти не было видно. Пришел старый жрец. Он взял себе ломоть хлеба и кусок мягкого сыра и устроился на крышке другого люка, лицом к Броте и Томияно. Это был странный выбор места, и Холийи пришлось подвинуться, чтобы он мог сесть. Возможно, старик тоже следил за Томияно?
      Все ужинали, за исключением Ннанджи, а ведь обычно он всегда был первым у кормушки. Потом раздался стук сапог...
      Брота утратила интерес к стоявшей рядом с ней тарелке. Рыжеволосого молодого воина не интересовала еда. Все напряженно смотрели на него.
      Он остановился у мачты, лицом к Броте. Однако ему была нужна не она.
      - Капитан Томияно?
      Рука моряка потянулась к кинжалу, и она приготовилась в случае чего перехватить ее.
      - Чего?
      Ннанджи высоко поднял голову и хрипло сказал:
      - Я должен извиниться перед тобой.
      Невероятно! Формальное извинение от воина было явлением более редким, чем перья у рыбы.
      Пальцы Томияно пошевелились, ощупывая новую ссадину на ребрах. Наполовину зажившая корка снова отвалилась, ничего особенного.
      - Я согласен с тем, что это произошло случайно, - хрипло ответил он.
      - Не в этом дело, моряк. - Что бы ни должно было сейчас произойти, Ннанджи слова давались с трудом. - Я приношу извинения за то, что заставил тебя волноваться. Я совершил ошибку на прошлой неделе, когда новичок Матарро спросил меня, что случится, если лорд Шонсу умрет.
      Да будет благословенна Богиня!
      - Я сказал, что должен буду за него отомстить. Я был неправ.
      Окружающие начали облегченно улыбаться.
      Ннанджи глубоко вздохнул, так что под перевязью показались все его ребра.
      - Клятва, которую мы принесли, весьма необычна, капитан. Конечно, он не умрет, но даже если бы он и умер, я неправильно истолковал эту клятву. Снова пауза, еще более глубокий вздох, словно ему приходилось заставлять себя произносить слова. - Потому что, если бы лорд Шонсу умер, ты бы не был в этом виноват.
      - Это очень здорово, - подозрительно сказал Томияно, ожидая скрытой ловушки. - Почему же?
      - Он наделил тебя правом применять оружие. Он приказал тебе бросить меч, но не воспользовался соответствующими словами. Тебе было предоставлено право... ты был обязан... продолжать исполнять его предыдущий приказ. Когда штатскому предоставлено такое право, воин, который ему его дал, отвечает за любые последствия.
      - Ты хочешь сказать, что Шонсу убил... ранил самого себя?
      Ннанджи еще больше напрягся, сжав кулаки.
      - С точки зрения закона - да.
      Томияно громко, презрительно расхохотался.
      - Что ж, в самом деле великолепно! Значит, мне нечего опасаться? Теперь я могу спать спокойно? Я могу не тревожиться о том, что ты накинешься на меня с мечом?
      - Том'о! - попыталась сдержать его Брота.
      - Это означает, что на мне не лежит обязанность мстить за то, что случилось с Шонсу. - Ннанджи сиял. - Но это не означает, что я не могу принять оскорбление на свой собственный счет.
      Прежде чем моряк успел ответить, Брота сказала:
      - Это хорошая новость, адепт. Мы очень рады. Теперь, может быть, присоединишься к нашему ужину? Том'о, как насчет вина, чтобы отпраздновать это событие?
      Тана выбежала вперед, схватила Ннанджи за руку и быстро поцеловала в щеку. Его бледное лицо залилось краской, но он даже не посмотрел на нее и не улыбнулся, как можно было бы ожидать. Старик все еще внимательно наблюдал за происходящим. Что-то должно было еще случиться, хотя теперь почти все облегченно улыбались и начали оживленно разговаривать.
      - Это очень странный случай, капитан, - громко сказал Ннанджи. Все смолкли. - Это должно означать, что штатский тяжело ранил воина и избежал наказания. Такого никогда не бывает.
      Тана отступила назад. Томияно ошеломленно умолк.
      Ннанджи посмотрел на Броту и прикусил губу. Потом быстро спросил:
      - Где находится Йок, госпожа?
      Она крепко сжала запястье Томияно.
      - Десять дней пути вверх по реке от Хула. А что?
      - Ты никогда больше не бывала в Йоке?
      - С каких пор?
      - С тех пор, как был убит твой сын.
      Она посмотрела на старика. Тот знал, что это случится. Это было нечто большее, нежели самонадеянный и импульсивный самоубийственный просчет молодого воина.
      - Нет. Мы никогда больше туда не возвращались.
      Ннанджи, казалось, снова потерял дар речи. Потом он крикнул:
      - Расскажи мне!
      Томияно выдернул руку и швырнул на палубу свою тарелку. Колбаса, морковь и хлеб разлетелись у ног Ннанджи.
      - Тебе незачем это знать, сынок!
      - Я должен! Я не могу на тебя донести, на борту нет никого постороннего!
      - Однако в Дри будут.
      - Тогда ты не позволишь мне добраться до Дри. И ты это знаешь.
      Наступила невыносимая тишина, пока моряк и воин смотрели друг на друга - Томияно красный от гнева, Ннанджи мрачный и бледный. Брота снова посмотрела на старика, но тот оставался непроницаемым.
      - Как хочешь, - оскалился Томияно. - Тана! Расскажи нашему беспокойному другу, что с тобой было в Йоке.
      Тана потрясенно прижалась спиной к шлюпке у правого борта.
      - Мама?
      Брота пожала плечами. Она не могла понять, что происходит, но чему-то помешать было уже поздно.
      - Расскажи ему.
      - Но, мама...
      - Расскажи!
      - Я была еще только Первой, - прошептала Тана. - Я сошла на берег со своим мечом. Сухопутным не нравятся девушки, которые носят мечи.
      Ннанджи повернулся к ней, внимательно слушая. Рука Томияно снова потянулась к кинжалу, и снова Брота сжала его запястье... подожди!
      - Их было четверо, - быстро заговорила Тана. - Четвертый, двое Третьих и Первый. Адепт вызвал меня на поединок...
      - И ты, конечно, выразила ему свое почтение, - сказал Ннанджи.
      Она кивнула.
      - Потом он велел мне раздеться. Мы были за какими-то штабелями в гавани.
      Губы Ннанджи искривились.
      - А остальные?
      - Они смеялись... и шутили. Я вырвалась от них и побежала обратно на корабль. Они погнались за мной.
      Со смертоносным выражением на лице Ннанджи повернулся к капитану.
      - Ты прикончил их всех?
      Долгая пауза... достаточно долгая, чтобы умереть.
      - В конечном счете - да. Но это не вернуло назад моего брата. И Линкаро. А Брокаро умер неделю спустя.
      Ннанджи поднял руку, и Томияно напрягся, но он лишь вытер лоб тыльной стороной ладони.
      - Ну, адепт? - в наступившей тишине спросила Брота. - Ты слышал. Мы убийцы воинов. Хладнокровные и безжалостные. Никто не наделял нас тогда правом защищаться.
      Ннанджи нахмурился.
      - Вы не смогли бы им воспользоваться, госпожа. Воин не должен вмешиваться в дело чести, а если Четвертый должным образом вызвал на поединок Тану, и Тана ему подчинилась, то это было делом чести.
      - Хороша честь! - ухмыльнулся Томияно.
      - С точки зрения закона. Выразив ему свое почтение, Тана проиграла поединок. Она должна была делать все, что он потребует, пока он не уберет в ножны свой меч.
      Олигарро и Малоли поднялись на ноги и придвинулись ближе к пожарным ведрам. Холийи неохотно последовал их примеру. Ннанджи стоял в одиночестве посередине, словно олень среди волчьей стаи, принимая на себя насмешку капитана.
      - Даже это, воин?
      Ннанджи кивнул.
      - Победитель может требовать чего угодно, хотя проигравший все же может отказаться, чтобы сохранить свою честь.
      - Но тогда он может быть убит?