— Знакомьтесь, это Альбина Георгиевна, та самая воспитательница, о которой я вам рассказывал. Она украла у меня золотой медальон, который я ношу с самого рождения и по которому меня, быть может, ищет моя мать. И пусть даже мне все равно, найдет она меня или нет, но этот медальон мой, и она должна мне его вернуть. Вы же знаете, Альбина Георгиевна, в каком обществе я сейчас вращаюсь и какие у меня появились связи… Не гневите Бога и верните мне медальон… Сам Бог послал вас сюда…
Маша, слушая эту вдохновенную речь Соломона, в который уже раз отметила про себя, как интеллектуально развит этот «бомж», раз умеет так строить фразы и так стильно выражаться, словно его и на самом деле воспитывали в богатом доме бонны и гувернеры.
— Вы его не слушайте, — воскликнула, краснея от волнения, Альбина, — все детдомовские или интернатские такие. У них никого нет, ни матери, ни отца, так они выдумывают себе их. И сочиняют про какие-то золотые медальоны, про какое-то богатство, о котором мечтают. Это же ущербные дети, с подорванной психикой, они очень опасны… Вот ты, девочка, ты только посмотри на него, это же урод, совершенный урод. Его мать оставила на вокзале, а добрые люди привели в детдом. Разве от нормального и здорового ребенка матери отказываются? Да даже если бы она и была жива и вообще существовала, разве не стала бы его искать?
По щекам Соломона текли слезы. Но слезы не жалости к самому себе, а скорее слезы бессилия перед этой взрослой, потерявшей всякую совесть, женщиной. Конечно, будь на ее месте мужчина, Соломон бы превратил его в фарш. Так, во всяком случае, показалось Сергею Горностаеву.
— Вы не ответили на мой вопрос, — повторила Маша довольно громко, чувствуя поддержку со стороны своих друзей и нисколько не боясь Альбину. — Какое отношение вы имеете к Ларисе Ветровой? Ведь вы же пришли сюда не случайно!
— Зачем я сюда пришла — это мое личное дело, и я ни перед кем не собираюсь отчитываться. А вот JCTO вы такие и что делаете в чужом номере? Я понимаю еще, что здесь находится этот… ненормальный, — она мотнула головой в сторону Соломона. — Но вы-то кто такие?
— Вчера тот человек, которого вы называете Ефимом, насильно увез из Москвы мою маму, Ларису Ветрову, — с трудом подавляя в себе раздражение, повторила Маша, — мы устроили здесь засаду, но мамы здесь не оказалось. Сейчас ее разыскивает милиция, весь город поднят на уши, а вы делаете вид, что ничего не знаете?!
— Значит так, детки, черт бы вас побрал, или вы немедленно отдаете мне ключи от этой двери, и мы делаем вид, что друг друга не видели и не знаем, или же я вынуждена буду тотчас позвонить в ту самую милицию и сдать им этого субчика…
Понятное дело, что речь снова шла о Соломоне.
— Ведь он же сбежал из интерната, его ищут, это преступник, самый настоящий преступник. И если вас, детки золотые, увидят в его обществе, вы пойдете на нары вместе с ним, и даже ты, девочка…
Вы можете идти, — вдруг сказал Соломон, подходя к двери и открывая ее ключом, который к тому времени уже был у него. — Вы довольно известная фигура в городе и навряд ли вам удастся скрыться. Но я вас еще найду…
И тут произошло еще что-то такое, о чем Маша еще долго будет вспоминать. Соломон, прежде чем выпустить эту бледную Синюю Даму по имени Альбина Георгиевна, вдруг протянул руку к ее груди и рванул на себя. Одно мгновение — и черный шелковый шнурок был сорван. В Соломоновой ладони сверкнул медальон.
— Ах ты… — воспитательница интерната выругалась по-матросски грубо и непристойно, после чего, бросив через плечо: «Ты еще заплатишь мне за это…», бросилась бежать по коридору. Еще мгновение, и они услышали звук раскрывающихся дверей лифта.
— А ты думаешь, что мне нужно чужое? Но это еще не все. Она украла у меня мою одежду, по которой я мог бы доказать, кто я и откуда. У меня были вещи, на которых мама вышивала наши семейные метки — но Альбина выкрала их у меня.
— Думаю, что из вредности. Она детей вообще терпеть не может, у нее и своих-то никогда не было. Считаю, что таким не место в интернате. А вы бы видели, какие сумки ей привозят из деревень родители тех, кто вынужден доучиваться в городе… Да что там говорить!.. — он махнул рукой. Говоря это, он смотрел на свою ладонь, на которой сверкал довольно большой плоский медальон желтого металла, очень даже похожего на золото.
— Скажи, а почему тебя зовут Соломоном? — спросила Маша. — И кто тебя так прозвал?
— В интернате вот из-за этого медальона и прозвали. Соломон — это такой царь, умный и богатый, он считается образцом справедливости. Может, слышали когда-нибудь выражение «Соломоново решение»?
Слышали, — ответил за Машу Горностаев. — Но сейчас нам, по-моему, пора уносить отсюда ноги. Думаю, что для того, чтобы выследить этого Ефима Борисовича, который называет себя Ветровым Николаем Петровичем, нам не обязательно находиться в гостинице. Это рискованно. Думаю, что за ним можно понаблюдать и с улицы. А вдруг они сейчас вернутся сюда вместе с Ларисой?
И тут они услышали грохот.
Возле окна стоял, открыв от удивления рот, Пузырек. Трясущимися руками он тянулся к Маше и дрожащим голосом произносил какие-то нечленораздельные звуки:
Упавший с неимоверным грохотом чемодан раскрылся, и Маша закричала, увидев в нем скрюченное белое тело в разорванном белье. Это была Лариса Ветрова.
Глава 8
«РЫБАЧКА» МАРТА
— Она еще жива, — сказал Соломон, пощупав пульс актрисы. — Но она холодная, совсем замерзла. Надо немедленно оказать ей медицинскую помощь.
— Ты хочешь вызвать «скорую»? — спросила перепуганная насмерть Маша.
— Я бы вызвал, но здесь вы, это значит, что вас обязательно схватят и доставят в милицию. Но только уже не к Цареву. И если сначала вами заинтересуются как свидетелями, то потом, когда начнут выяснять, кто вы и откуда, то неприятностей не оберетесь. Поэтому предлагаю запереть чемодан и вывезти его отсюда, благо он на колесиках… Я знаю одно место, где ей смогут помочь. А ты, Маша, скажешь администраторше, что тебе только что позвонила мама и попросила срочно доставить в театр реквизит. Другого выхода я не вижу.
— Реквизит? — покачал головой Сергей. — А что, если она поинтересуется, что там?
— Она не имеет права, — заявил Соломон. — Это — частная собственность, которая охраняется законом. Так-то вот.
— У меня болит живот… — Пузырек кинулся в туалет.
— Никита, скорее, ты же нам сейчас все испортишь… — чуть не плакала Маша, глядя, как Сергей с Соломоном аккуратно, чтобы не прищемить тело Ларисы и ее пышные волосы, запирают большущий чемодан. — Быстрее!
— Маша, все, идем, ждать больше нельзя, — торопил ее Сергей. — Никитка нас догонит.
Соломон с Сергеем, слегка наклонив чемодан таким образом, чтобы им удобнее было схватиться за металлические ручки (чемодан был современный, а потому оснащен удобными ручками, делавшими его похожим принципиально на тачку), медленно и крайне осторожно стали выкатывать его из номера.
— Никитка, запрешь номер, а ключ сдашь администраторше! — крикнула Маша уединившемуся так некстати в туалете брату и побежала впереди ребят, чтобы успеть вызвать лифт.
Им повезло: администраторша была так увлечена беседой с посетителем, что почти не обратила внимание на ребят с большим чемоданом. Она лишь махнула рукой, мол, идите, и продолжила что-то объяснять стоящему напротив нее человеку.
— Сергей, отгони машину за угол, в более тихое место, мы же не можем ее заносить в машину, не вынимая из чемодана, — сказал Соломон. — Боюсь, что у нее атрофировались руки и ноги от неподвижного положения. Нарушено кровообращение и прочее… Вообще=то, я бы по-своему разобрался с тем, кто так поиздевался над вашей соседкой. Она что, кукла что ли?
Сергей сел за руль и поехал на другую улицу в то время, как Соломон с Машей вдвоем катили чемодан.
Услышав сзади топот бегущих ног, Маша обмерла. Даже побоялась обернуться. Но услышав знакомый высокий голосок брата, облегченно вздохнула. Запыхавшись, он тоже поравнялся с ними и попытался ухватиться за ручку чемодана.
— Я видел его, — говорил он, едва переводя дыхание. — Я видел этого… Ефима Борисовича, он только что разговаривал с той теткой в желтой кофте, администраторшей. Она сначала не поняла, что это мы, но потом, увидев меня, сказала ему: «Ефим Борисович, — Пузырек принялся копировать женским голосом администраторшу. — А вот и ребята, те самые, о которых я вам говорила…»
Он повернулся, и я увидел его. Это тот самый тип, который и похитил Ларису. Я его узнал. Он хотел меня о чем-то спросить, но я убежал. Так что, надо поторопиться, он в любую минуту может выбежать из гостиницы, чтобы остановить нас.
— Думаю, первое, что он сейчас сделает, это поднимется в номер и проверит, на месте ли его пленница, — ответил Соломон. — Но ты прав, нам действительно надо поскорее убираться отсюда…
Они свернули и увидели припаркованную к обочине «шестерку». Чемодан подкатили как можно ближе к машине, предварительно раскрыв заднюю дверцу. Соломон открыл чемодан и вместе с Сергеем достал оттуда довольно тяжелое и ставшее совсем холодным тело Ларисы.
Машу затошнило.
— Не бойся, она дышит, — успокоил ее Соломон. — А ты, Никитка, не смотри, а то еще спать ночью не будешь…
Ларису устроили полулежа на подушках и укутали всеми имеющимися пледами. По обеим сторонам от нее сели Маша и Никита.
— И куда мы теперь?
— Ты поезжай, я тебе скажу, куда ехать. Сейчас прямо, а потом у светофора свернешь налево.
На этот раз Соломон привез ребят на Набережную. И как нарочно, раздвинув тучи, на небе появилось бледное солнце. Его тонкие, прозрачные лучи заставили засеребриться гладь реки, настолько широкой, что перекинутый через нее гигантских размеров мост был не виден с далекого противоположного берега. Он как бы тонул в сиреневой дымке города под названием Энгельс.
— Это и есть Волга? — спросила Маша. — И мы поедем по мосту?
— Нет, Сергей, сворачивай еще раз налево и подныривай под этот мост, мы едем в Затон. Это такое место на самом берегу реки, но в черте города. Там живет одна моя знакомая. Она странная женщина, помешана на реке и рыбалке, больше всего на свете любит путешествовать по Волге, по островам… У нее большой дом, где мы и устроим вашу артистку.
врач? Где мы возьмем врача? Ей просто необходима медицинская помощь! — воскликнула Маша, представившая себе умирающую Ларису на грязном топчане рядом с полусумасшедшей «рыбачкой». Она с сомнением относилась к людям, хоть на чем-то «помешанным», как выразился Соломон.
— Я все продумал. Она вызовет «скорую» помощь и скажет, что нашла эту женщину прямо на берегу, на пляже, случайно. И тогда никому и ничего не надо будет объяснять, откуда она взялась на самом деле.
Солнце стало светить еще ярче и высветило целый зеленый городок прямо на берегу реки. В садах, разделенных заборами, виднелись лишь крыши домов — больших и маленьких, богатых и похожих на хижины. Они шли параллельно дороге, но слева, а справа, на пляжной полосе, гнездились бесчисленные маленькие кафе, которые в этот день выглядели совсем безлюдными.
— Еще раз налево…
Сергей свернул, проехал еще немного и услышал: «Все, приехали».
Машина остановилась возле высокой живой изгороди, за которой не было видно абсолютно ничего.
Соломон вышел первым и подошел к узкой, выкрашенной красной краской калитке и нажал на звонок. Он отозвался где-то в глубине сада, после чего ребята услышали звук захлопывающейся двери и чьи-то легкие шаги. «Минутку, подождите минутку…» — услышали они женский голос, после чего калитка открылась, и Маша увидела высокую худую женщину в голубых джинсах и белой мужской рубашке. Седые волосы ее были забраны под синюю выгоревшую кепку. Половину лица закрывали темные очки.
— А, Соломон, — улыбнулась женщина, показывая белые ровные зубы. — Привет. Рада тебя видеть…
Женщина говорила с акцентом, но вот с каким — украинским или прибалтийским — Маша так и не поняла.
— Это мои друзья. Их соседка умирает, мы привезли ее к вам, помогите, пожалуйста… Скажите, что нашли ее на берегу… А я вам потом все объясню…
— Так она в машине? Что же вы стоите? Ребята, не бойтесь, я сделаю все так, как вы скажете… У меня и телефон есть… Но сначала я должна сама осмотреть ее.
Марта, так звали женщину, оказалась довольно сильной, а потому сама, без посторонней помощи, вынесла из машины и отнесла в дом Ларису.
Теперь, когда среди них появилась взрослая женщина, которой можно было довериться, Маша почувствовала себя намного спокойнее. Примерно то же самое испытывали и Сергей с Никиткой.
Соломон, нажав на скрытый в колючей и густой изгороди какой-то металлический рычаг, вдруг толкнул ее плечом, и она подалась, покатилась назад, превратившись на время в одну из створок ворот.
— Класс! Вот бы никогда не подумал, что можно так замаскировать ворота! — аж присвистнул Сергей. Он въехал на машине прямо на участок Марты, представлявший собой огромное зеленое пространство, засаженное наполовину просто зеленой газонной травой, наполовину — фруктовыми деревьями и цветами.
Машу же поразил дом. Двухэтажный, но очень компактный, скромный и одновременно стильный, напоминающий немецкий коттедж.
«Вот тебе и рыбачка, — подумала она, восхищаясь и поражаясь окружившей ее красоте и ухоженности. — А я думала, что она с приветом ».
— Пузырек, как твой живот? В порядке? — вспомнила она явно с опозданием.
— Ты бы еще вечером спросила, — буркнул недовольно Никита. — Так-то ты за мной следишь, забыла уж, когда поила и кормила бедного брата.
— Ладно, бедный брат, потерпи немного. Вот приведем в чувство Ларису, вернемся домой, и ты отдохнешь, выдуешь сразу два литра своей колы и насмотришься мультиков… А сейчас пока не до этого…
— Ну уж нет, я домой не хочу… Мне и здесь нравится…
Обо всем этом они говорили, пока шли от калитки до самого дома. На крыльце их встретила встревоженная Марта. Соломон представил их друг другу.
— Да уж, ребятки, ну и в историю вы влипли… Она без сознания. Судя по всему, ей вкололи либо наркотик, либо снотворное. Я уже вызвала «скорую», пойду ее встречу… А вы пока поднимитесь на второй этаж, включите тихонько телевизор и ждите, пока все не утрясется. Только ведите себя потише, не привлекайте к себе внимания, договорились?
— Я могу вам помочь… — робко сказала Маша. — Вы располагайте мной…
— И то правда. Тогда пойди на кухню, открой холодильник, посмотри, что там есть, и сделай бутерброды… Хлеб в хлебнице на холодильнике. А под столом корзина с овощами — можешь приготовить салат. Ну все, мне кажется, что я слышу звук мотора…
Маша в кухонное окно увидела спешащих в дом по садовой дорожке двух врачей в белых халатах и с чемоданчиками — мужчину и женщину. Марта очень эмоционально что-то объясняла им. «Рассказывает, что нашла Ларису на берегу…»
Понимая, что поступает дурно, она тем не менее на цыпочках подошла к двери, ведущей в комнату, где лежала Лариса, и стала подсматривать за тем, что врачи с ней собираются делать.
— Понимаете, мне кажется, что эту женщину я уже видела. Она живет здесь, недалеко… У нее неприятности с мужем, возможно, что она сама выпила какие-то таблетки… Я вас прошу, если возможно, не увозите ее в больницу. Я сама была в таком же состоянии однажды… В жизни женщины случаются такие моменты…
Маша ничего не понимала. Зачем Марте понадобилось наговаривать на Ларису? Но потом до нее начал доходить смысл услышанного. Она хочет добиться одного — оставить Ларису здесь… но не одну, а с врачом.
И точно! Маша своими глазами увидела, как Марта достает из кармана джинсов деньги. Доллары. И протягивает их мужчине-врачу. Они о чем-то шепчутся, пока женщина-врач делает Ларисе укол.
— Хорошо, я вас понял, — говорит мужчина-врач, и Маше становится не по себе. «Правильно мама говорит — все продается и покупается…» — Марина Сергеевна останется здесь, я привезу вам капельницу и все необходимое. Договорились.
И он уехал. Марта даже не вышла его провожать. И правильно! Зачем, если она и так за все заплатила?!
«Ну и друзья у Соломона!»
Маша, чтобы скрыть свое бездействие, бросилась на кухню, достала из холодильника масло, сыр и ветчину, нарезала хлеб и довольно быстро приготовила целую гору бутербродов. Затем нашла под столом корзину с овощами, помыла их в миске и приготовила салат из огурцов и помидоров. Поэтому, когда на кухне появилась Марта, на столе уже было на что посмотреть.
— Ну как она? — Маша подбежала к Марте и посмотрела ей в глаза.
Врач сказал, что нужно немного подождать, когда препараты начнут действовать, а минут через сорок нам привезут капельницу, и тогда уже Лариса ваша точно будет спасена… Пульс у нее уже ровный, дышит она нормально. Синева исчезает. Сейчас ей станет жарко… А ты молодчина, все приготовила… Зови своих друзей…
После обеда Маша отправила Никитку наверх, спать, а сама вернулась к Марте помочь ей полить сад. В это время Соломон с видом хозяина дома показывал Сергею комнату за комнатой, рассказывая о том, как познакомился с Мартой.
— Первое время, когда я сбежал из этого интерната, мне было совсем худо. Во-первых, я заболел гриппом, а во-вторых, ничего не мог есть.
— А где ты вообще жил?
У меня были друзья, они жили под мостом, где и я впоследствии тоже построил себе шалаш. У меня там даже печка есть… Я бы мог, конечно, вернуться в интернат, раскаялся бы, поговорил с директором, она у нас ничего, толковая… Но все получилось само собой. Еще когда я жил в интернате, к нам приходила Марта. Она живет одна, и я так понимаю, что она ходила к нам, чтобы присмотреть себе кого-нибудь, чтобы усыновить, но скорее все-таки удочерить… И хотя она никому не говорила об этом, но, судя по всему, так оно и было. Она не устраивалась к нам ни воспитателем, никем, а просто приходила и приносила детям, в основном малышам-сиротам, игрушки, какие-то вещи, но только новые… Я слышал, как они однажды разговаривали с Альбиной, которая убеждала Марту в том, что интернату нужны деньги, что директор сама решит, на что их потратить. Тем более что у Марты никто не имел права брать ничего съестного, такой порядок… Но Марта, смеясь ей в лицо, ответила, что предпочитает обходиться БЕЗ ПОСРЕДНИКОВ. Я так зауважал ее после этого… А если еще учесть и то, что я терпеть не мог Альбину, которая постоянно ходила за мной по пятам и что-то вынюхивала, то сам понимаешь, как мне после этого разговора понравилась Марта.
— А почему ты зовешь ее Мартой, а не по имени-отчеству?
— Наверно, потому же, почему вы зовете свою соседку Ларисой. Женщины в таком возрасте не хотят казаться старыми, а потому просят, чтобы их называли по имени.
— И что же было потом? Альбина украла у тебя медальон?
— Украла. Я был в душе, медальон спрятал под подушкой. Все в интернате знали о нем, он же золотой. Но никто и никогда не пытался его у меня украсть. И знаешь, почему?
— Почему?
— Да потому что по нему меня может найти моя мать. И хотя я не люблю ее и она мне до лампочки…
«Он говорил примерно то же самое в гостинице, — подумал Сергей. — Неужели ему действительно не хочется увидеть свою маму?!»
— … но вдруг она объявится, а мой медальон на ком-то другом. Кроме того, я же понимаю, что в нем много золота. Но он мой, понимаешь? Мой!
И Соломон с нежностью поцеловал болтающийся у него на груди золотой кругляш.
— Так вот, я вернулся из душа и не нашел его. Сразу же кинулся к Альбине в кабинет. Я почувствовал, что он у нее… И застал ее, представь, как раз в тот момент, когда она сидела за столом, а перед ней лежала открытая коробка из-под обуви. В ней я увидел свои детские вещи, те самые, из которых я вырос… Меня привели из детдома с этими вещами, но они почему-то были не у меня, а у нее…
— Может, у них порядок такой?
— А я объясняю это по-другому. Дело в том, что есть много желающих усыновить меня. Я же не дурак или дебил какой. Меня даже хотели увезти в Америку. Я хорошо учусь. Ты не смотри, что сейчас я не хожу в школу, мне стоит немного посидеть над учебниками, и я сразу всех догоню. А это тоже ценится. Кроме того, у меня отменное здоровье. И вообще я по интернатовским понятиям — ребенок, за которого можно получить хорошие деньги.
— Какие еще деньги?
— Обыкновенные. Думаю, что Альбина как раз и хотела заработать на мне, отправив меня в Америку. Пообещала американцам, которые меня видели, но я нарушил все ее планы. Убежал. Я вообще-то много раз сбегал. Зачем мне родители, посуди сам? Я же не их сын. Просто им нужно, чтобы семья была — комплект. Все, как у всех.
— Ну и что случилось тогда, когда ты увидел, что у нее в руках твои вещи и медальон?
— Честно?
— Конечно, честно.
— Я сказал ей, что у нее отвислый зад, косые глаза, а вместо мозгов — опилки. Сказал, что когда вырасту, то обязательно найду ее и посажу на цепь, как дикого зверя, как взбесившуюся мартышку… Я уже не помню, что еще такого наговорил, но тут она мне ответила такое… Ты же слышал, какой у нее злой язык. Вот она мне и сказала, что приезжала моя мать… — Тут у Соломона голос дрогнул. — Понимаешь, она сказала, что приезжала моя мать, что она видела меня, но не захотела забирать. И знаешь, почему? Да потому что Альбина наговорила ей, что у меня что-то с головой…
— Это она тебе сказала?
— Да, сказала. Еще сказала, что приезжал один человек, который очень хотел, чтобы моя мать взяла меня. Но это не мой отец.
— А зачем ему было нужно, чтобы она тебя взяла?
— Я так понял, что Альбина проговорилась… Или просто придумала, чтобы сделать мне больно. Но потом мне и другие говорили, что обо мне спрашивал какой-то человек и интересовался, ношу ли я на шее медальон.
— Ты видел его?
— Нет, откуда… Сначала я думал, что это… — Соломон замолчал. Видно было, что он не до конца доверял Сергею, чтобы признаться еще в чем-то, что он совершил в своей жизни.
— Ты расскажи, как познакомился с Мартой, — подсказал ему Сергей.
— А… Да… Так вот. У меня начался грипп, я просто подыхал там, под мостом, но в интернат идти не хотел. И как раз там нашла меня Марта. Она на своей лодке-гулянке пристала к тому месту, где мы и кучковались. Ребята знали ее, она нередко отдавала им весь свой улов, и рассказали о том, что мне плохо, что я весь горю…
— И она тебя привезла сюда?
Да, ты угадал. Я сначала лежал на том же самом диване, на котором сейчас лежит ваша Лариса. Знал бы ты, как мне было плохо. И она меня лечила. Кормила как на убой, и вообще мы здорово с ней ладили. Вот ей я рассказал о себе все. И о том, что мать свою ненавижу. Она — свой человек. Но я никогда не злоупотребляю ее добротой. Я же понимаю, что у меня — своя жизнь, а у нее — своя. Она мечтает о девчонке. Зачем ей я, взрослый парень? Видишь, сколько здесь Книг? Я их почти все перечитал. Когда поправлялся. Это была не жизнь, а рай! И я бы много отдал, чтобы все это было моим. Но я еще недорос до такой жизни. Мне еще надо многому научиться, закончить десятилетку, поступить в медицинский, а уж потом зарабатывать деньги и строить вот такой же дом. А у тебя есть мечта?
Мальчики вышли на балкон, откуда им открылся чудесный вид на Волгу, на ее зеленые острова и заливы, и Соломон, достав сигарету, закурил.
— У меня? Мечта? — немного растерялся Сергей. Конечно, у него, как и у каждого, была своя мечта. Но по сравнению с мечтой Соломона она выглядела почти детской, смешной. Но и врать не хотелось. Если Соломон доверился ему, то почему бы не довериться и Соломону? — Да, у меня тоже есть мечта. Но только для того, чтобы она исполнилась, мне тоже нужны деньги. Ты только не смейся, но я мечтаю поехать на остров Мадагаскар…
Сергей закрыл глаза и мысленно перенесся на далекий и таинственный прекрасный остров, омываемый океаном, где растет диковинное дерево, напоминающее хвост павлина, — «дерево путешественника». И где водятся большие и злобные кошки с острыми, как лезвия, втяжными когтями с горящими в темноте глазищами — фоссы!
Он начал рассказывать об этом Соломону, и вдруг представил себе, что они на Мадагаскаре все вместе — и Соломон, и Машка с Пузырьком, и Сашка Дронов и, конечно же, таинственная и чем-то необъяснимым образом притягивающая к себе «рыбачка» с весенним именем Марта.
— Да уж, побывать на Мадагаскаре и я бы… не отказался — вздохнул Соломон, и по тому, каким тоном это было сказано, Сергей понял, что обрел в его лице еще одного, настоящего друга.
Глава 9
ЧЕРНЫЙ КАПЮШОН И ЛУННЫЕ ПРОГУЛКИ
Маше понравилось поливать сад. Марта предложила ей переодеться в старую мужскую сорочку, доходящую ей почти до колен, вручила в руки шланг и, показав, как им пользоваться, чтобы он превратился в хрустальную радугу, ушла в дом, посмотреть, «как ваша Лариса» . И почти тотчас вернулась: на лице ее сияла улыбка, которая делала ее почти молодой.
— Маша, пойди посмотри, кажется, она очнулась. Лежит, смотрит в потолок и не разговаривает со мной. Думаю, что ей необходимо увидеть родное лицо…
Маша не поверила своим ушам.
— Очнулась? А где же врачиха?
— Она пошла встречать машину.
И Маша побежала в дом. Разулась, оставив резиновые калоши с налипшими на них комьями влажной земли на веранде, и осторожно, с бьющимся сердцем, вошла в спальню, где на диване, обложенная грелками и одеялами, лежала Лариса. Волосы на ее мокром лбу были влажные и змеились вокруг порозовевшего лица.
— Лариса, это я… — и Маша бросилась к ней и уткнулась лицом в ее горячую, свисавшую с края постели, как плеть, руку.
Лариса повернула голову и, встретившись взглядом с Машей, широко раскрыла глаза. Брови ее в удивлении взлетели вверх, а рот открылся…
— Не бойтесь, вы среди друзей, — плакала Маша, гладя Ларису по голове, как маленькую. — Вы узнали меня? Я — Маша!
— Ма-а-ш-ша… — Лариса закашлялась, и Марта, которая к этому времени вошла в комнату, дала ей воды. — Машенька…
— Вы хотя бы что-нибудь помните?
Но Лариса не успела ответить, потому что послышались какие-то незнакомые голоса, шум. Марта выбежала из комнаты, а вернулась уже в сопровождении людей в белых халатах, которые установили рядом с больной капельницу и, проинструктировав хозяйку, каким образом ею пользоваться и в каких пропорциях смешивать препараты, уехали, забрав с собой и докторшу. «Раз так, значит, с Ларисой ничего серьезного…», — подумала Маша.
— Маша, где я? — спросила Лариса, морщась от боли, потому что в это самое время Марта поправляла ей трубку, ведущую к иголке, наполовину утонувшей в вене.
— Вы сами-то помните, где вы были и кто вас сюда привез? — спросила Марта. — Очень важно, чтобы вы сами что-то вспомнили.
— Я летела в самолете. С человеком, которого никогда прежде не видела… Вот он, его зовут Николай Петрович, — Лариса повернулась к Маше, — он сказал, что если я не поеду с ним в… Подождите, мне надо вспомнить, как называется этот город…
Марта, предупредив желание Маши произнести название города, приложила указательный палец к губам, мол, подожди, пусть она сама постарается вспомнить.
— Город на Волге, похоже на Астрахань или Самару… Саратов! Точно! Вспомнила. Он говорил, что мне непременно надо с ним лететь в Саратов, что там я встречусь со своим сыном…
И тут она испуганно замолчала. Откинулась на подушки и закрыла лицо свободной от капельницы рукой. «Господи…» — прошептала она, и из уголков глаз ее прямо на подушку скатилось несколько капель слез.
— У вас есть сын? — спросила пораженная Маша, до сих пор знавшая Ларису как человека одинокого и бездетного.
Лариса открыла глаза.
— Он, этот Николай Петрович, сказал, что если я не поеду с ним, то вам — вам, Маша, тебе и Никитке — будет плохо. Это я во всем виновата… Когда он стал преследовать меня и устроил настоящий погром в моей квартире, чтобы напугать меня по-настоящему, я сказала, что не могу лететь ни в какой Саратов, потому что должна присматривать за соседскими детьми, что я обещала вашим родителям… Разве могла я представить, что он воспользуется этим обстоятельством и именно вами начнет меня шантажировать…
Маше не понравилось, что Лариса ушла от ответа, на самом ли деле у нее есть ребенок, или этот Николай Петрович все напутал.
— Он ваш родственник? — спросила Марта.
— Нет, думаю, что у него фальшивые документы. Потому что я случайно увидела его паспорт, в котором он был как Ветров…
— Маша, я думаю, что Ларисе нужен сейчас покой. А еще врач сказал, что вам надо немного поесть. У меня на плите варится курица, через несколько минут будет готов бульон… Вы, Лариса, должны поесть. А потом, когда вам станет получше, вы нам расскажете, что же с вами случилось. Пойдем, Машенька, пусть она отдохнет и немного поспит…
Маша, так и не пришедшая в себя от новости, что у Ларисы, возможно, где-то есть ребенок, покорно вышла из комнаты.
— Можно, я вернусь в сад и продолжу поливать? — спросила она Марту.
— Не стоит. На улице похолодало и солнышко скрылось. Посиди со мной на кухне, поболтаем…
— Что-то наши мужчины затихли наверху.
— Думаю, что им есть о чем поговорить. Одна ваша история чего стоит. И как это вы решились на такое опасное и рискованное путешествие?! И тебе не страшно было?
— Да я и сама не знаю, — смутилась Маша. — Просто во мне сидит сразу несколько Маш, и все — разные. Одна Маша была в шоке от того, что я собралась куда-то там ехать, а другая считала, что если я не поеду, то потеряю полжизни… Понимаете, вот у вас, взрослых, жизнь интересная, насыщенная и зависит прежде всего от вас самих, а у нас, детей, все подчинено каким-то там условностям. Мы с Сергеем весь год мечтали о таком путешествии. Долгими зимними вечерами мы мечтали о том, что когда наступит лето, то обязательно воспользуемся отъездом родителей, чтобы пожить самостоятельно. Ведь что у нас за жизнь такая? Одна учеба и обязанности, и никаких прав. А мир не ограничивается стенами квартиры или школы. Вокруг так много интересного!