Тайна оранжевого саквояжа

Глава 11

СОКРОВИЩА КАРЛА Ф. НАСЛЕДНИЦА ГЛАВБУХА

Они уснули на рассвете. Мальчишки расположились на полу, стащив туда несколько одеял и одну подушку, а Машу устроили на диване, под пледом. И сны их, такие похожие и, вместе с тем, разные, кружили над потолком, сливаясь прозрачными очертаниями и разлетаясь, как широкие экзотические листья «дерева путешественников» с далекого острова Мадагаскар…

Тайна, которая спала вместе с ними и теперь составляла неотъемлемую часть их жизни, была настолько велика и мистична, настолько богата историей и открывающимися для ее обладателей возможностями, что это невозможно было выразить словами. Как сладкий жирный шоколад, спрятанный за щекой ложащегося спать ребенка, была спрятана эта тайна в душах Маши, Сергея и, конечно же, Соломона. Хотя у Соломона была еще причина и для бессонницы — на первом этаже дома, в котором они находились, спала, погруженная в свои тяжелые и тревожные сны, Лариса…

«Лариса Ветрова», — шептал он во сне, пытаясь дотянуться до ускользающей от него светлой фигуры в развевающемся белом платье. Теплая волна радости захлестывала его сердце, которое при мысли о том, что Лариса может на самом деле оказаться его матерью, начинало биться с удвоенной силой. Но почему же она ничего не сказала Маше с Мартой про Буффало, не объяснила, чего требовал от нее этот человек, место которого в аду?.. Но он все узнает, когда проснется, все, абсолютно все…

***

Никита был очень удивлен, когда, проснувшись, не обнаружил рядом с собой сестру. Он встал и пошел ее искать по дому. И тут до него дошло, что под рубашкой нет желтого конверта. Он вернулся и перевернул всю постель — все напрасно. «Машка, я ей голову отверну», — разозлился он не на шутку, понимая, что пропажа его драгоценного конверта — дело только ее рук.

Конверт, который он приметил в гостиничном номере, когда осматривал ящики шкафа, он не мог сразу же засунуть за пазуху — уж слишком он был велик. А потому решил его временно перепрятать в туалете, чтобы потом спокойно, без свидетелей, хорошенько спрятать где-нибудь в себе. Он так и сделал, но раскрыть конверт и посмотреть, что в нем, не успел — не было подходящего момента. И вот теперь все лавры достанутся Машке…

Он сходил в туалет, умылся и чернее тучи поднялся наверх, где и застал всю троицу крепко спящей в библиотеке. Желтый конверт лежал на столике возле торшера. Никита сел на диван, чуть не касаясь Машкиных ног, достал из конверта газету и начал читать.

И чем больше он читал, вдумываясь в прочитанное, тем непонятнее ему становилась причина, по которой эта газета оказалась в гостинице провинциального города на Волге… Он размышлял и строил мысленную логическую цепочку событий, имен, фактов…

Итак. Газета — Ефим Борисович — Альбина Георгиевна — золотой медальон — Соломон.

На письменном столе он увидел странный листок, сложенный пополам, с нарисованным на одной его части жирными синими чернилами нерусское слово «ВА…..», а на другой — с отпечатком этого же, еще не успевшего просохнуть от чернил, слова. И среди этих странных букв какие-то кругляши, похожие на острова или булки.

Тут Никита понял, что проголодался, махнул рукой на всех спящих предателей с их ночными занятиями, которым они предавались БЕЗ НЕГО, и спустился вниз.

На кухне уже звенела посудой Марта.

— Доброе утро, — поприветствовал он ее. — А я уже умылся. Вам помочь, а то Машка спит…

Марта в косынке, плотно стягивающей ее аккуратную красивую голову, улыбнулась ему, и Пузырька прошиб пот: он оставил ее парик в комнате, где-то на постели… «Вот черт!» И тут он вспомнил слова, которые довольно часто произносились в его доме, и решил разговаривать с хозяйкой этого гостеприимного дома «открытым текстом».

— Знаете, тетя Марта, а ведь я видел, как вы ночью куда-то ходили. Вы что — лунатик?

Она рассмеялась:

— Ну что ты, Никитка, какой же я лунатик? Просто ездила смотреть на воду, знаешь, какая она ночью красивая, когда в ней плещется луна…

— А что же вы никого с собой не позвали? Я вот тоже, например, люблю кататься на лодке. Я и грести умею.

— Хорошо, сегодня ночью мы погребем с тобой вдвоем… Договорились?

— А что вы печете?

— Оладьи. Любишь?

— Я когда голодный, то все люблю. А почему вы носите парик?

Вот когда он застал Марту врасплох.

— Ты что-нибудь видел? А… Это ты взял парик, я поняла… — она опустила руки и села на стул. Опустила голову. — Понимаешь, у меня проблемы с волосами, они почему-то не растут… Болезнь…

— Неправда, — спокойно ответил ей Никитка, — я видел ваши волосы. Они длинные, белые и красивые. Вы скрываетесь от кого-то? Да вы не бойтесь, я никому ничего не расскажу. Могила. Тем более что все в этом доме от кого-нибудь да прячутся. Лариса — от Ефима Борисовича, мы с Машкой — от школы и родителей, Сережка — тоже, а Соломон — от всех воспитателей и учителей, а еще от милиции… А вы от кого?

— От себя, — ответила Марта и снова встала к плите. — Когда-нибудь ты, быть может, и сам что-то узнаешь, но сейчас еще рано… Я не готова. И дай Бог, если тебе и твоей красивой сестричке Маше никогда не придется прятаться от самого себя…

— Но вы не совершили никакое преступление?

— Совершила. И очень страшное преступление. Но я не хотела.

***

Первым проснулся Соломон и разбудил остальных.

— Марта напекла оладий, я знаю этот запах. Значит, пора вставать, а то неудобно… Может, у нее какие-то дела, а мы ее задерживаем…

Он весь светился счастьем, как то яркое слепящее солнце, что билось в окна. «Я же говорил, что наколдую хорошую погоду!»

Маша с Сергеем прибрали в комнате и спустились вслед за Соломоном вниз. Умылись, но когда вошли в кухню, она была пуста. А на столе увидела записку, написанную наспех Мартой: «Ребята! Завтракайте без нас и не забудьте покормить Ларису, она еще спит. Мы приедем после обеда. Целуем Марта и Никита».

— Тайны мадридского двора! — покачала головой Маша. — Вот это Пузырек. Не иначе, как Марта пообещала ему пепси-колу или фанту. Бедолага, он когда-нибудь раздуется и лопнет…

— Да нет, он просто обиделся на тебя, что ты у него конверт вытащила, — сказал Сергей. — Странно, как это он мог без нас куда-то уйти? И у тебя даже разрешения не спросил? Бунт? Мы его больше, скажи ему, никуда не возьмем…

— Я пошел… — прервал их Соломон, с подносом в руках направляясь в спальню, где находилась Лариса. — Только мне что-то страшновато…

Иди, ни пуха тебе… — перекрестила его наподобие, как это делала ее мама, Маша и подмигнула. — Все будет хорошо…

Когда он ушел, Маша во всех подробностях вспомнила их ночной разговор, газету и то, что они решили… Но потом все-таки не выдержала и, нарушая все договоренности, среди которых была и та, что Соломон пойдет разговаривать с Ларисой один на один, почти ворвалась к ним в спальню, сжимая в руках газету… Все произошло так быстро, что Сергей даже не успел ее остановить. Ему ничего другого не оставалось, как войти туда за ней следом.

Он застал такую картину. Лариса плакала, спрятав лицо в ладонях, а Соломон хлюпал в сторонке, отвернувшись к стене.

Наконец, Соломон взял себя в руки и вытер слезы.

— Сыну Ларисы сейчас должно быть чуть больше пяти лет, — развел он руками.

Это объясняло ту волну разочарования, которая обрушилась одновременно и на сироту-Соломона и Ларису…

«А я хотела ей показать усадьбу Соломона…», — с сожалением подумала Маша, пряча газету в карман.

— Лариса, вы не переживайте, все будет хорошо и вы когда-нибудь обязательно поедете к своему сыну, тем более что он у вас не пропал. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, Машенька, ничего… Жить буду, — она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

— Тогда давайте завтракать, а после этого Сережа нас отвезет куда-нибудь на берег, где мы наконец-то позагораем… Если хотите, поедемте с нами…

— Нет, я пока еще не готова. Но вот хотела вас спросить, не собираетесь ли вы домой? Мне ведь нужно в театр. Марта обещала позвонить туда и предупредить, что со мной ничего страшного не случилось, что я немного приболела, но через пару-тройку дней уже буду на репетиции…

— Думаю, что это решится уже сегодня вечером, — уклончиво пообещал Сергей, потому что многое теперь зависело от того, насколько сообразительны окажутся все они, вместе взятые, чтобы разгадать этот ребус…

***

Несмотря на утро, солнце светило так ярко, что облака, отраженные на ровной широкой глади реки, почти сливались с небом. Марта с Никиткой, сидя в длинной, рассчитанной человек на двадцать, лодке-«гулянке», почти не разговаривали, скользя по водной глади навстречу видневшемуся вдалеке зеленому, чуть припущенному легким туманцем, острову… Это был последний из восьми островов, на котором Марта еще не успела побывать с тех пор, как приехала в Саратов. Достав из кармана золотой медальон (точно такой же, какой Никита видел у Соломона, он даже сначала подумал, что это он и есть), она опередила его вопрос:

— Не волнуйся, это уже МОЙ медальон… Если хочешь, я расскажу тебе об этих медальонах.

Она подняла голову, на этот раз обтянутую тугой черной вязаной шапочкой, так же тщательно скрывающей ее настоящие волосы, и подставила лицо (Никита обратил внимание на отсутствие прежних морщин, которые делали Марту значительно старше) солнцу… Казалось, она задумалась о чем-то для нее невероятно грустном и, вместе с тем, на лице ее играла странная, загадочная улыбка, с которой она и начала свой рассказ.

— Карла Фаберже называют современным Бенвенуто Челлини. Он был мэтром парижских ювелиров, поставщиком Двора Его Императорского Величества. И он единственный удостоился права изображать царского двуглавого орла на вывесках. И если бы не революция, Карл Фаберже никогда бы, наверное, не покинул Россию… В 1870 году он принял дело у своего отца, великого ювелира Густава Фаберже, и образовал крупную ювелирную фирму в Петербурге с филиалами в Москве, Одессе, Киеве и Лондоне. Но в 1918 году, сразу же после революции, он инкогнито покидает Россию и направляется в Ригу. А в Советской России оставляет все, что у него было — это двух сыновей, дело его жизни и несметные богатства фирмы Фаберже. Весь неприкосновенный запас фирмы, золото и серебро в слитках, а также ювелирные украшения огромной ценности его сыновья должны были продать, полученные деньги обратить в валюту и вывезти за границу… Но случилось так, что на все имущество был наложен арест, многие ценности были конфискованы, но НЕ ВСЕ… Помня заповедь отца не хранить «все яйца в одной корзине», сыновья Фаберже не смогли спрятать бесценные сокровища отца, где только можно — в своем доме, в магазине, у доверенных лиц. Но и это со временем тоже исчезло. Хотя в 1927 году один из сыновей, Евгений составляет строго закодированный список: «Где запрятаны наши вещи». В этом документе есть абсолютно все: имена хранителей ценностей, местонахождение, наименование ценностей и их количество. Однако ключ к коду знали лишь трое — Фаберже и два его сына. Но после их смерти найти что-либо сейчас почти невозможно… Хотя время от времени эти клады всплывают. Так, к примеру, совсем недавно, в 1990 году в Москве в одном из домов на улице Солянка два строителя наткнулись на спрятанные под подоконником две жестяные коробки из-под чая. В каждой из них было по десять бриллиантовых украшений удивительной красоты. И все — с клеймами Фаберже. Неожиданно наследники выяснили, что в этом доме, в этой квартире, оказывается, проживал один из сотрудников московского отделения фирмы некий Владимир Аверкиев. Значит, он так и не раскрыл своей тайны вплоть до самой смерти. И более полувека драгоценности пролежали нетронутыми. Вероятно, в этом доме еще были тайники, потому что по спискам за Аверкиевым числились и другие — очень большие жестяные коробки из-под шоколада и какао…

Здесь Марта прервала свой рассказ, потому что лодка носом мягко уткнулась в поросший низкими желтыми ивами песчаный берег острова «№ 8».

— Бери лопату и лом, а я привяжу лодку… — сказала Марта и, глядя на солнце, перекрестилась. — Вот видишь эти острова среди букв — она снова обратила его внимание на выгравированный рисунок на внутренней части медальона, — я долго не могла понять, что лее это такое, пока случайно не наткнулась на карту Волги именно в том ее участке, где она совпадает границами с протяженностью Саратова.

— Но зачем же было тогда изображать «острова» и на другой части медальона? — спросил Никита.

— Если бы я знала… Все, пошли… Старайся вести себя тихо, чтобы те, кто сейчас находится на этом острове, не услышали нас. Словом, не привлекай к себе внимания, договорились?

И Никитка, действуя, как во сне, и во всем полагаясь на таинственную Марту, осторожно ступая, шагал следом за ней в глубь острова.

— Я только не понял, как же вы ищете на этих островах свой клад, если они такие большие? Вы что, их все перекопали?

— Нет, конечно же. Существует инструкция, правда, устная, которой и поделился со мной мой дед, и заключается она в том, что клад помечен этими пятью буквами «В…..». Это может быть табличка, жестянка, палка с этими буквами, да все, что угодно. Если бы он сам прятал здесь этот саквояж, то сказал бы наверняка… Все, тсс…

И они, пробираясь сквозь заросли кустарника и минуя ровные, залитые солнцем и усыпанные земляничными листьями поляны, медленно побрели к центру острова. Марта вернулась к своему рассказу.

— Весной 1918 года Советы принимают декрет о защите собственности иностранных граждан, и Карл Фаберже, предвидя близкий конец фирмы, спешно отдает свой дом в Петрограде (на Большой Морской улице, 24) швейцарской миссии. Совершенно бесплатно. Но с одним условием: для хранения в комнате-сейфе, точнее даже сказать «сейфе-лифте», он оставляет «скромный» кожаный саквояж с драгоценностями… Это необыкновенный лифт, бронированный, и на ночь его поднимали до уровня второго этажа и держали под током… Трудно представить себе, сколько сейчас может стоить саквояж с драгоценностями, если в начале 1918 года стоимость этих вещей была оценена почти в полтора миллиона царских золотых рублей! Сегодня это по самой скромной оценке около 15 миллионов долларов. Но в сейфе хранились еще шесть чемоданов личных вещей Фаберже…

Никита слушал ее, и ему казалось, что он видит сон, как будто приплыли они с Мартой на необитаемый остров для того, чтобы найти там клад. Ведь этого не может быть на самом деле? Он смутно помнил, как согласился выйти с ней после завтрака из дома и сесть в лодку. И не раз задавал себе один и тот же вопрос: почему именно ему доверилась Марта? Почему? Неужели он своим непосредственным и наивным поведением внушил ей такое доверие, что она выбрала для этой ответственной поездки именно его? А что, если она испугалась того, что он увидел ее без парика и теперь, воспользовавшись тем, что его друзья еще спят, привезла его на этот остров, чтобы… убить?

Он вдруг остановился, чтобы перевести дух, и ущипнул себя. Да так сильно, что вскрикнул. Марта резко обернулась.

— Что случилось? Ты наколол ногу?

— Скажите, куда мы идем и почему вы выбрали меня? — спросил он ее прямо, готовый в любое мгновение сорваться с места и добежать до спасительной лодки…

— Ты испугался, бедный Никитка? Ты не веришь мне?

— Да как же я могу вам верить, если вы мне вместо того, чтобы рассказать о причине, по которой вам приходится скрывать свое настоящее лицо, говорите об известном на весь мир ювелире Фаберже? Какое вы-то имеете к нему отношение?

— Я уже почти все рассказала, — мягко ответила она, — наберись терпения, и ты скоро все узнаешь.

— Даже если ваш дед, про которого вы недавно упомянули, и знал что-то о пропавших сокровищах Фаберже, то как не стыдно вам охотиться за ними, ведь вы — взрослая женщина… Зачем вам так много денег, даже если вы и найдете их?

Я и на этот вопрос тебе смогу ответить, но только чуть позже. Но чтобы ты не боялся меня, я признаюсь тебе, что если вначале я искала этот клад для того, чтобы спасти одного человека, то теперь, когда он в спасении уже не нуждается, у меня это стало навязчивой идеей. И пока я не исчерпаю все свои идеи по части связи рисунка на медальоне с кладом, я не успокоюсь. Ну что, идем дальше?

Никита подумал о том, что если бы она хотела его убить, то смогла бы сделать это прямо сейчас, тем более что на острове в этот час, кроме них, не было ни одной души. «Ладно, посмотрим по обстоятельствам…» И они двинулись дальше.

— Итак, оставшиеся сокровища хранятся в швейцарском посольстве. Но в это время ранят Ленина, в стране начинается террор, который не может не коснуться и иностранных посольств… И швейцарцы, предупрежденные о возможном налете на посольство, срочно переправляют свое имущество вместе с саквояжем и чемоданами Фаберже в норвежское посольство на набережной Мойки. Охрана чемоданов поручается швейцарским студентам, но уже ночью к зданию посольства подъезжает несколько пролеток и 22 из 27 чемоданов вместе с саквояжем таинственным образом исчезают.

— Посольство ограбили, что ли? — спросил Никита.

— Да, ограбили. В то время в России была смута, творились непонятные дела, и под покровом этой неразберихи кто-то, осведомленный, похитил злополучные чемоданы.

— А что в это время делает сам Фаберже?

— Через несколько месяцев после отъезда Карла Фаберже в Ригу, 18 октября Латвия провозглашает себя независимой республикой. Но уже в конце октября в Ригу приходят «красные» и в январе 1919 года захватывают ее. Фаберже, не дожидаясь этого, покидает пределы Латвии и срочно выезжает в Германию. В Латвию он больше уже не вернется…

Однако в Ригу с одним из пакетов, отданных на сохранение, приезжает бывший главный бухгалтер фирмы Фаберже Отто Бауэр. Ведь именно ему Карл Фаберже доверяет товарные книги — опись оставленного в далекой России имущества. И аж в 1927 году в Германии до Фаберже доходят слухи, что Бауэр живет явно не по средствам, что он купил огромную усадьбу Мудупи в несколько десятков гектаров…

Марта остановилась, чтобы отдышаться, присела на поваленное дерево и предложила последовать ее примеру Никиту.

— Ты хочешь знать, какое я имею к этому отношение? Что ж, смотри… — с этими словами Марта достала из кармана куртки паспорт и протянула Пузырьку. — Читай, если ты разберешь хотя бы несколько латинских букв… Это мой загранпаспорт…

Никитка открыл его и прочел на английском «Ева Бауэр». В это время Марта стянула с головы черную узкую шапочку, и светлые волосы ее рассыпались по плечам и засверкали на солнце. Как же она была красива, эта Ева Бауэр!

— Значит, вы — наследница этого главбуха?

— Да, я его правнучка. В августе 1936 года Отто Бауэр, мой прадед, умирает. Возникает спор о наследстве, и его бывшая жена нанимает адвоката, чтобы тот защитил интересы ее малолетних детей. Якобы перед смертью муж передал какую-то коробочку с ценностями своей сестре Элизабет Трои, но распорядиться по поводу этих сокровищ не успел. И потом становится известным только то, что, со слов адвоката, некое жемчужное колье, 13 колец с крупными бриллиантами и еще кое-какие безделушки зарыты на голубятне в нашей усадьбе Мудупи…

— Вы были на этой усадьбе?

Были? — она усмехнулась. — Да я всю жизнь прожила там и знаю ее как свои пять пальцев. Там же у меня родился сын Михаэль. Я знала, конечно, что мой дед, Вальдемар, перепрятал куда-то драгоценности, он говорил мне об этом много раз, но только перед своей смертью он заказал и подарил нам с Михаэлем два медальона. «Я зарыл сокровища на Волге, очень далеко отсюда. Красивые места, красивые вещи… Там ты, Ева, если у тебя хватит ума, и найдешь их. И расскажи все Михаэлю, когда он подрастет. Это все — ваше». Он был старый и больной человек, а потому неизвестно, что руководило им, когда он так поступил. Ведь мог бы более простым образом объяснить своей внучке, где искать клад. Но он умер, даже не успев мне назвать город на Волге. И только после того, как в его вещах я обнаружила целых двадцать четыре билета на теплоход «Адмирал Нахимов», датированных разными годами и пометкой «до Саратова», я поняла, о каком городе шла речь… Но тут внезапно объявился и еще один наследник, некий Ефим Борисович Бефани, которого Михаэль называл Буффало… Насколько я поняла, он является внуком одного из сыновей Фаберже. Он приехал в Мудупи, вошел ко мне в доверие и даже хотел жениться и усыновить Михаэля. У нас были замечательные отношения, и мне и в голову не могло прийти, что он ухаживает за мной исключительно из-за того, что мне, может быть, известно, где находятся сокровища деда.

— Вы сами рассказали ему про Саратов?

— Нет, просто еще до того, как он появился у нас, мы с сыном собрались в Саратов. Интересно же было хотя бы начать поиски… Бефани попросился с нами, и я не видела причины ему в этом отказать. И когда мы были уже втроем в Саратове, и я стала интересоваться географическими картами в киосках, чтобы сравнить их с рисунками на медальонах, произошла трагедия… Бефани украл моего сына. Они отправились гулять по набережной, но Ефим вернулся один и сказал мне, что не вернет мне сына до тех пор, пока я не скажу, где находятся сокровища. Я сказала ему, что, по рассказам моего деда, сокровища должны быть спрятаны в Мудупи, но всю усадьбу перекопали, а ничего не нашли, и откуда мне знать, где находится клад… Но он и слышать ничего не желал. Он дал мне времени всего неделю, мы договорились встретиться с ним на набережной, на том самом месте, где я последний раз видела своего сына, но через неделю он не пришел… А ведь к тому времени я успела слетать в Ригу и вернуться с довольно-таки крупной суммой денег, чтобы откупиться от него. Но я больше его не видела.

А почему же вы не обратились в милицию?

— Сначала я боялась, потому что он запретил мне это делать, а потом, спустя месяц, я обратилась, конечно, в милицию, и Михаэля начали искать. Но не нашли… Я вернулась в Мудупи, думала, что Михаэль может вернуться туда сам… Но он не вернулся. И тогда я поняла, что Ефим потерял его. Ведь если бы Михаэль был у Ефима, то он непременно дал бы мне знать через Главпочтамт, такая у нас была договоренность. Михаэль сбежал от него, теперь-то я знаю это точно… Ведь я сама нашла его…

Но Никита и без ее слов уже понял, о ком идет речь.

— Но ведь он не знает, что вы — его мать?

Думаю, что нет. Когда я появилась в его интернате, мне пришлось загримироваться и надеть седой парик… Тебе будет трудно понять меня, но я боялась раскрываться перед ним… Все-таки прошло пять лет… Я приходила в интернат просто как человек, который хочет оказать реальную помощь детям. Я никогда не выделяла Соломона среди других детей. И хотя он сильно изменился, и волосы его стали буйно завиваться (хотя в раннем детстве они у него были тонкие, беленькие и совершенно прямые!), я понимала, что вижу перед собой сына. Повзрослевшего, огрубевшего и закалившегося той страшной жизнью, которая обрушилась на его детские плечи… Мы иногда говорили с ним, причем довольно откровенно, и слышал бы ты, с какой ненавистью упоминал он свою мать. Вот я и подумала, что же будет со мной, если он узнает, кто я на самом деле, и отвернется от меня?! Он снова сбежит? Я не знаю, как он отреагирует на правду. Да и как я ему объясню, что все это время искала его по всем детдомам и интернатам, а не сидела, сложа руки.

— Так значит, нашу Ларису Ветрову этот негодяй Ефим принял за вас и привез сюда, чтобы она показала ему, где находятся сокровища? — догадался Никита. — Он спутал вас?

Выходит, так. Вы на самом деле случайно оказались очень похожи с Ларисой… Он увидел ее лицо на афише, и ему показалось, что он нашел меня… Но раз он вышел на Ларису, значит, знал, где Соломон. А знать он мог только от Альбины, которая, как я уже теперь понимаю, работала на него с самого начала, как только поймали Соломона в Саратове… Бедный мальчик, он вернулся сюда из Москвы, где скитался почти год, жил неизвестно у кого, кажется, у какого-то художника, который кормил его за то, что тот ему позировал… Это Альбина украла у Михаэля медальон, чтобы доказать Ефиму, что Соломон — это и есть Михаэль Бауэр, тот самый мальчик, которого искал Ефим для того, чтобы обменять его на сокровища Фаберже. Если бы мне раньше кто-нибудь рассказал подобную историю, я ни за что бы не поверила. Но все это произошло в нашей жизни, а сокровища, вместо того, чтобы принести кому-то счастье, принесли лишь страдания…

— И вы поселились здесь, чтобы быть поближе к сыну? И все это время молчали, что вы — его мать?

— Да, представь себе.

— И вы можете допустить, чтобы он по-прежнему жил под мостом?

— Он довольно часто ночевал у меня.

— Это ваш дом?

— Да, я купила его сразу же, как только нашла Михаэля.

— Вы не мать… — покачал головой Никита. — Матери такими не бывают. Но зачем вам сокровища?

— Хочу найти их и сделать жизнь Михаэля счастливой. Мы уедем за границу, и Михаэль будет там учиться. Он рано или поздно все равно узнает, что я его мать и обязательно простит меня. Но пока еще его рана не зажила… А что, я действительно похожа на сумасшедшую?

Никита счел, что и так слишком жестоко обращался к ней, говоря ей в лицо такие слова, что она не мать… И промолчал. Как ему не хватало сейчас умной Машки и Сергея! Вот бы они узнали, где он, и что нового узнал о женщине, которая выдает себя за Марту!

— Обещай, что не расскажешь своим ребятам о кладе. Это только заразит их этой идеей и все… Все равно мы никогда не найдем этот клад. Обещаешь мне?

— Могила… — сказал Никита сурово.

— Как ты сказал? Могила? — Марта, то есть Ева Бауэр, встала во весь свой высокий рост, и лицо ее засияло. — Могила?! Никита, да ты представляешь себе, ЧТО ты мне только что сказал?! Могила! Кладбища! Да ведь в городе восемь кладбищ!

Она дрожащими руками раскрыла медальон и стала вертеть его в руках. Потом, словно разговаривая сама с собой, тихо произнесла: «Восемь островов, и ни одна из букв не касается их… А вот на этой стороне медальона буква „В“ находится как раз посередине острова, но не острова как такового, а острова смерти — кладбища… Никита, а ведь это НЕМЕЦКОЕ кладбище!»

Глава 12

БАНКА ИЗ-ПОД ШОКОЛАДА

Лариса Ветрова лежала в постели в незнакомом ей доме и вспоминала всю свою жизнь. Ей казалось вполне закономерным все то, что с ней случилось. Ведь рано или поздно, все равно тайна рождения ее маленького сына открылась бы. Но разве могла она тогда знать, как тяжело ей будет с каждым прожитым годом вспоминать о том, что же она совершила по отношению к своему единственному ребенку. И пусть даже он сейчас живет в хороших условиях и не голодает и не скитается, как Соломон, в поисках пищи и жилья, все равно, она ПРЕДАЛА ЕГО. Своих детей нельзя отдавать или продавать. Это грех, а потому ей придется за него расплачиваться. И что такое театральная карьера, если на душе кошки скребут, а по ночам снится маленький мальчик, зовущий ее, свою мать?! И разве счастье видеть своего ребенка и обнимать его можно сравнить с аплодисментами зрителей? Да и вообще, можно эти два счастья поставить на весы и сравнить?

Когда она думала о том, с каким чувством сегодня утром вошел к ней в комнату Соломон, чтобы сказать ей о том, что он ее сын, из глаз ее лились слезы. Бедный мальчик! Как же он страдал после того, как узнал, что она — не его мать.

Так, думая о своей жизни, о Соломоне и таких же, как и он, сиротах, она приняла решение сразу же после премьеры позвонить сестре и попросить у нее разрешения увидеться с сыном. И несмотря на договоренность, суть которой заключалась именно в том, что Лариса никогда не раскроет тайну рождения своего сына, она уже знала, что сделает все по-своему.

Хотя уже ближе к вечеру ее мнение изменилось. Она представила себя на месте маленького пятилетнего мальчика, который счастлив и живет среди близких ему людей, и считает своими родителями. И вдруг ему говорят, что это не его родители, его мать — какая-то там актриса, явилась — не запылилась через пять лет, чтобы забрать его из дома, который он считал своим родным…

Шли минуты, часы, а дом по-прежнему оставался тихим и пустым. Все куда-то разбежались, пообещав появиться лишь к вечеру. Дети… Да, вот если бы Пузыревы или Горностаевы узнали, как она «присмотрела» за их детьми… Ну и Маша, ну и пай-девочка…

Лариса нашла в себе силы встать и дойти до кухни. Надо было подкрепиться…

И в это время она услышала звуки шагов в саду. Она обрадовалась, что это вернулась Марта или кто-то из ребят, но, увидев, мелькнувшее за окном лицо, чуть не потеряла сознание. Она узнала этого человека, а потому едва успела спрятаться за дверью, как в дом почти ворвался человек, который называл себя Николаем Петровичем Ветровым. «Ефим Борисович…» — вспомнила она и, понимая, ЧТО может последовать за его приходом, не дожидаясь, пока он заметит ее за дверью, протянула руку, схватила с плиты пустую сковороду, сделала шаг вперед и со всей силы обрушила ее на голову незваного гостя.

Он сразу же рухнул на пол. Лариса, постояв некоторое время и прислушиваясь, не пришел ли с ним кто еще, быстро кинулась к двери, заперлась изнутри, чтобы в дом уже больше никто не смог войти, достала из ящика кухонного стола бельевую веревку и как могла крепко связала ноги и руки Ефима Борисовича. Больше того, она привязала его к газовому котлу, к его центральной трубе.

И только после этого, дрожа все равно от страха, да и от слабости, вернулась к столу, чтобы доесть оладьи. «Мне понадобятся силы, а потому надо много есть и ничего не бояться. Скоро придут ребята и Марта, и все будет хорошо», — так успокаивала она себя, давясь сухими оладьями и глотая слезы.

***

В библиотеке, в читальном зале им дали большую карту Саратова. Соломон карандашом срисовал на бумагу сначала все острова, что располагались по левую сторону от города, а потом сравнил их с теми кругляшами, которые были выгравированы на медальоне.

— Ну что, похоже?

— Вообще-то не очень, — ответила Маша. — Да ты и сам видишь. Хотя островов восемь, так же, как и этих кругляшей. Но неужели ты думаешь, что твои предки закопали сокровища Фаберже на каком-нибудь острове? Это ведь опасно, потому что летом, в сезон, на островах полно отдыхающих и все такие любопытные… К тому же острова могут затопляться…