Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тайна оранжевого саквояжа

ModernLib.Net / Детские остросюжетные / Дубчак Анна / Тайна оранжевого саквояжа - Чтение (стр. 6)
Автор: Дубчак Анна
Жанр: Детские остросюжетные

 

 


— Как я понимаю тебя… — немного грустно улыбнулась Марта, наливая в чашку горячий бульон и тихонько дуя на него. — Думаю, что через это прошли все взрослые… Но у вас есть преимущество.

— Какое?

— Вы не несете ответственности за многие серьезные вещи. Вы пока еще ограждены от них…

— Неправда! — с жаром воскликнула Маша. — У меня, к примеру, так вообще повышенное чувство ответственности, я даже устаю от него, и мне порой хочется быть чуть ли не преступницей, только чтобы немного побыть самой собой!..

— Значит, ты не такая, какой хочешь казаться.

— Это верно. Говорю же — во мне слишком много скопилось разных Маш, если бы вы только знали, как я от них устала. Хочется быть какой-нибудь одной, но не получается. — И тут Маша в порыве откровенности выдала: — Вообще-то я мечтаю стать актрисой. Как Лариса.

— А… Ну тогда все понятно. Думаю, что у тебя все получится. Ну что, пойдем, покормим нашу больную?

Лариса не спала. Она послушно выпила из рук Марты бульон, поблагодарила ее и, попросив дать ей носовой платок, вытерла слезы.

— Я бы хотела узнать, где я, — сказала она. — У меня что-то с памятью, и я никак не могу вспомнить, что со мной было после самолета. И как случилось, что я нахожусь в незнакомом доме?

Тот человек, которого вы называете Николаем Петровичем, — сказала Маша после того, как Марта кивком головы разрешила ей ответить на этот вопрос, — на самом деле никакой не Ветров. Настоящую фамилию его мы еще не выяснили, но зовут его Ефим Борисович…

В это время чашка выпала из рук Марты и разбилась.

— Как ты сказала, Ефим Борисович? — теперь уже спросила Марта. — Но почему вы мне раньше ничего не сказали?

Она казалась очень взволнованной.

— А вы что, знакомы с ним? — удивилась Маша. — Вы знаете его?

— Может быть… — загадочно ответила Марта. — Но как вам стало известно, что его зовут именно так?

— А разве Соломон не рассказал вам, что в то время, когда мы были в гостиничном номере, туда неожиданно пришла Альбина…

— Альбина?… — еще больше удивилась Марта. — Альбина Георгиевна?

— Точно, — развела руками Маша. — Но вы-то откуда ее знаете?

— Она работает воспитательницей в интернате, где раньше жил Мих… вернее, Соломон… Пренеприятная особа, надо сказать.

— Мы поняли это, когда Соломон набросился на нее и сорвал с ее шеи свой медальон. А он действительно его?

— А ты думаешь, что он обманывает вас? Да на Соломона вы можете положиться, как на себя, — успокоила ее Марта. — Это хороший мальчик, хотя и позволяет себе иногда странные вещи…

— Вы имеете в виду его побег из интерната и тому подобное?

Но Марта ничего не ответила. Она смотрела на лежащую Ларису и думала о чем-то своем.

— Лариса, — наконец сказала она, — вы можете говорить?

— Да, могу…

— Тогда не могли бы вы вспомнить, когда вы в первый раз увидели человека, которого Маша назвала Ефимом Борисовичем?

Я все помню. Дело было поздно вечером, когда я возвращалась из театра. Я очень спешила, потому что мне надо было покормить ужином детей, вот, — она кивнула в сторону Маши, — Машу и ее братика. Их родители уехали и попросили меня пару недель присмотреть за ними. Машенька взрослая девочка, поэтому я была спокойна за них и верила, что у меня все получится… :— она перевела дух и продолжила: — Вот иду я по улице, уже ночь, спектакль закончился где-то в половине одиннадцатого… Словом, уже очень поздно. И вот в подъезде на меня почти нападает этот человек. Он зажимает мне ладонью рот и требует, чтобы мы вместе с ним поднялись на лифте ко мне домой. Если бы вы знали, как я испугалась… Я приняла его за вора. Но когда мы пришли ко мне, он отпустил меня, правда, швырнул грубо в кресло, сам сел напротив и начал говорить такие вещи… — Глаза ее снова наполнились слезами. — Он сказал, что презирает меня за то, что я бросила своего сына, что настоящие матери так не поступают и что это я, а не он, виновата в том, что его долгое время не могли найти. Я слушала его с ужасом! Кто бы мог подумать, что кому-то известно о том, что у меня есть сын и что я отдала его своей сестре?! Вы понимаете, жизнь у актрисы — это ожидание момента, когда может случиться карьера… И ребенок, неожиданный, можно сказать, случайно рожденный… Вы не подумайте, что я такая черствая мать, которая на самом деле бросила своего ребенка где-нибудь на вокзале, нет! Все случилось иначе. У меня есть родная сестра, у них с мужем нет детей, поэтому, когда у меня родился сын, я предложила отдать его сестре… Что в этом плохого? Он растет и не знает, что она — его приемная мать.

— Да вы не расстраивайтесь так, вы же на самом деле не бросили его на вокзале… — как могла, утешала ее Марта. — А отдали сестре.

— Но как об этом узнал этот человек? — Лариса промокнула слезы и тяжело вздохнула. — Ведь он не знает мою сестру, я его спрашивала…

— Так что он от вас хотел? — спросила Марта прямо. — Он шантажировал вас, грозился, что расскажет о вашем ребенке кому-нибудь?

— Нет! Он не шантажировал, в том-то все и дело. Он хотел ВЕРНУТЬ МНЕ МОЕГО СЫНА.

После этих слов в комнате стало особенно тихо. Все пытались осмыслить услышанное.

— Но каким образом?

— Николай Петрович сказал мне, что я непременно должна лететь с ним на следующий день в Саратов и забрать своего сына. Что он нашелся, что в Саратове живет человек, который знает, где он, но прежде, чем я это узнаю, мне придется рассказать, где спрятан какой-то САКВОЯЖ.

— Саквояж? — Марта замешкалась и принялась почему-то именно сейчас подбирать осколки разбитой чашки, словно это было так необходимо. — Какой еще саквояж?

Слова ее доносились снизу, глухо, как если бы из-под пола.

— Да я сама ничего не могу понять! Когда я спросила его, знаком ли он с Виноградовой Татьяной — так зовут мою сестру, — он сказал, что это имя ему ни о чем не говорит и пригрозил мне, что, если я попытаюсь запутать его, он вынужден будет ударить меня… Тогда я стала плакать и клясться, что у меня нет никакого саквояжа, что я ничего не знаю… Но он в ответ на мои уверения достал из кармана смятую афишу — мою последнюю афишу, где моя фотография находится в самом центре, да еще и снята я там так удачно… и швыряет ее мне в лицо. «Это ты?» — кричит он. Я говорю, что, конечно, это я, разве не видно. И тут он называет меня не Ларисой, а как-то по-другому, сейчас затрудняюсь вспомнить… И я отвечаю ему, что я не та, за которую он меня принимает. И снова он кричит на меня и спрашивает, как могла я предпочесть сытую жизнь своим материнским обязанностям… Поверьте, я так ничего и не поняла. Он неожиданно ушел, хлопнув дверью, а я была в таком состоянии, что даже не нашла в себе сил заглянуть к детям. Утром я пошла в сберкассу, чтобы снять деньги и куда-нибудь с Машей и Никиткой уехать от греха подальше. А когда вернулась, увидела, что все в моей квартире перевернуто вверх дном, а в комнате на том же самом кресле сидит это чудовище…

Маша вспомнила, как Сергей рассказывал ей о том, что встретил Ларису на улице в разных туфлях. «Да уж, можно себе представить, как же она разволновалась, что не заметила даже, что обула разные туфли, бедняжка…

— А как же он вошел к вам? — спросила Маша.

— Думаю, что я находилась в таком состоянии, что оставила дверь незапертой или он еще ночью взял запасные ключи, они же висят прямо возле двери, на крючке.

— И что было потом? — раздался голос Марты.

— А потом он снова стал кричать на меня, сказал, что мой сын ждет меня и что мне надо только отдать ему саквояж, и он отвезет меня к сыну. А потом раздался звонок, это пришла ты, Машенька… И я бы намекнула тебе о том, что надо срочно вызывать милицию, что мне угрожает опасность, но ведь этот человек обещал в случае моего неповиновения сделать и вам с Никиткой плохо. Поэтому я ничего тебе не сказала…

— Но мы и так поняли. А когда вас посадили в машину и увезли, позвонили в аэропорт и узнали, каким рейсом и куда улетела Лариса Ветрова.

— Представьте себе, эти чудесные дети прикатили сюда, в Саратов, на отцовских «жигулях», чтобы только спасти вас, Лариса, — сказала Марта. — И если бы не они, вы до сих пор лежали бы в… чемодане…

При слове «чемодан» Лариса вздрогнула и съежилась.

— Я вспомнила… Мы прилетели в Саратов, взяли такси и приехали в гостиницу! Точно! Но мне было так плохо, в голове шумело, все кружилось перед глазами, а он все твердил про какой-то саквояж, а потом… Я помню только, что мне стало плохо, словно в комнате стало душно…

Он раздел вас и уложил в ваш же чемодан, — сказала Маша. — А мы разыскали вас с помощью Соломона и привезли сюда, к Марте. Соломон и Марта — друзья.

— Думаю, что произошло какое-то чудовищное недоразумение, — заключила из всего услышанного Марта. — Ефим Борисович явно вас с кем-то спутал…

— Так вы знакомы с ним? — повторила свой вопрос Маша.

— Знала я одного Ефима Борисовича, и не дай Бог кому встретиться с ним… Но мы потом поговорим об этом. Главное, что теперь вы в безопасности, что скоро начнете поправляться… Он сделал вам укол, чтобы вы какое-то время спали, думаю, что он собирался избавиться от вас и вывезти вот таким вот образом, в чемодане, из гостиницы… Вполне вероятно, что он и сам понял, что спутал вас с кем-то…

Но Маша Ларисе уже не верила. Уж слишком много совпадений. И действительно, откуда было знать этому типу о том, что у Ларисы есть сын?

Марта дала Ларисе выпить лекарство, укрыла ее одеялом, и они вышли с Машей из комнаты.

— Пусть она поспит, она еще очень слаба, а ей пришлось так много вспомнить…

— А вы верите ей? — спросила Маша.

— Верю, — ответила Марта. — Очень даже верю.

В это время на их голоса со второго этажа спустились Сергей с Соломоном. Они выглядели довольными, и чувствовалось, что они поговорили от души.

— Лариса пришла в сознание, — сказала им Маша. — Она сейчас отдыхает, а завтра, может, она нам что-нибудь расскажет…

Ей не захотелось сейчас, на ночь глядя, расстраивать Сергея новостью о том, что Лариса — это вовсе не та Лариса, которую они так любили и уважали… Что Лариса — оборотень. Овечка в волчьей шкуре. Или наоборот: волчица в овечьей шкуре…

Марта, которая прочувствовала это и тоже промолчала, предложила ребятам «стелиться». Это означало, что и сегодняшнюю ночь путешественники вместе со своим новым другом проведут в нормальных, человеческих условиях, которые в сто раз даже лучше детсадовских.

— А где же Никитка? — спросила Маша у ребят. — Куда вы его дели?

— Он до сих пор спит, — таков был ответ.

— Ну и зря, а что же он будет делать ночью?

— Маленькие дети помногу спят, так что не переживай, — мягко успокоила ее Марта. — Маша, ты ляжешь в большой комнате на диване, я в своей спальне, а вы, ребята, наверху, в библиотеке.

Перед тем, как удалиться к себе в спальню, Марта обошла весь дом и, заглянув в каждую из комнат, пожелала всем спокойной ночи.

Маша крепко спала и видела море, Ялту и розовые сады, когда ее разбудили. Распахнув глаза, она увидела перед собой взлохмаченное существо, которое голосом ее брата шептало ей в самое ухо: «Машка, ты спишь?»

— Слушай, ты чего это бродишь по ночам? — Маша обняла и прижала к себе брата, по которому уже успела соскучиться. — Говорю же тебе всегда — не ложись спать вечером, ночью-то что будешь делать? Ты чего-нибудь хочешь? Как ты себя чувствуешь?

Она, возможно, успела бы ему задать еще несколько таких почти материнских вопросов, если бы Никита не перебил ее:

— Слушай, что это ты со мной как с маленьким разговариваешь? Сначала я, конечно, проснулся и никак не мог понять, где нахожусь. Пошел гулять по дому. И вдруг увидел ее, Марту… Она сидела в своей спальне, перед зеркалом… Она — ведьма!

— Бог с тобой, Никита, что ты такое говоришь? Марта — добрейшая из женщин!

— Я знаю, что говорю… Смотри, что она с себя сняла… — и Никитка сунул ей прямо в лицо что-то непонятное, шелковистое и прохладное.

Маша от омерзения чуть не закричала и вскочила с постели.

— Что это? Включи немедленно свет!

— Я бы включил, да нельзя, — еще более таинственным голосом говорил Никита. — У меня спички есть. Подожди, сейчас…

Вспыхнул свет, и Маша увидела на кровати седые волосы. Длинные и некрасивые, как пакля.

— Это ее парик, поняла? Она сняла его прямо на моих глазах, как скальп. А на самом деле у твоей Марточки длинные белые волосы с какой-то прозеленью… как у русалки…

— Никита, у меня от твоих слов у самой волосы на голове встают дыбом, того и гляди поседеют и позеленеют… Парик…

Она уже более спокойно трогала его и даже поднесла к носу. «Духами пахнут».

— Но зачем ей парик, если, как ты говоришь, у нее свои длинные волосы?

— Неужели ты ничего не понимаешь? Вот уж не ожидал, что ты такая туп… Короче, бестолковая! Если человек носит парик, под которым скрывает свои подлинные волосы, значит, он не хочет, чтобы его кто-то узнал. Кстати, у нее и с лицом не все в порядке, мне кажется.

— В смысле?

— Я, конечно, не мог разглядеть все с такого расстояния, но, судя по тому, как долго и нудно она счищала косметику с лица, я пришел к выводу, что это вовсе и не косметика, а что-то другое…

— И что же? — тут уже и Маша начала терять терпение. — Вторая кожа?

— Ну, это уж ты загнула. Я думаю, что она большим куском ваты с кремом счищала с себя… театральный грим, вот что! — выдохнул Никитка. — Или свет от лампы был таким ярким, или по какой другой причине, но мне показалось, что кожа у Марты молодая, как у Ларисы. Я даже подумал, что это она, потому что длинные белые волосы, ночь, страхи и все такое, ну, ты понимаешь…

— А что если я прямо сейчас пойду в спальню Марты под каким-нибудь предлогом, скажу, к примеру, что испугалась, и сама посмотрю на нее. А вдруг тебе все это приснилось?…

— Ну да, конечно, — Никита бросил насмешливый взгляд на лежащий на постели парик.

— Фу ты, черт… — Маша уже успела забыть про парик и теперь рассматривала его, казалось, с еще большим интересом.

— Никуда ты не пойдешь, — между тем заметил Никита.

— Это почему же? Думаешь, испугаюсь?

— Не в этом дело. Просто твоя русалка исчезла. .. Она надела на себя черный капюшон и тихонечко, на цыпочках, вышла из дома. Я сам лично видел, она меня чуть дверью не зашибла, когда я подсматривал за ней. Да ты можешь сама подойти к окну, но лучше на втором этаже, где окна выходят на берег, и, возможно, увидишь ее…

— Тогда посвети мне, где тут лестница?

Они, минуя коридор, поднялись на второй этаж, и тут Маша, не выдержав, заглянула в библиотеку, где должны были спать Сергей с Соломоном.

В лунном свете их постель казалась голубой. И сами они — бело-синими, похожими на уснувшие привидения. Хотя, быть может, всему виной была ночь и страхи, которые нагнал на Машу Никита.

— Горностаев, — позвала Маша, дрожа всем телом. — Сергей, Горностаев…

Одна бледная фигура на постели тотчас поднялась, закрутив головой. Это был Соломон.

— Кто здесь?

— Это мы, Маша и Никита. Разбуди, пожалуйста, Сергея.

— Что-нибудь случилось? Вашей Ларисе плохо?

— Нет, еще хуже… — и Маша, приблизившись к кровати на цыпочках, присела рядом с Соломоном и прошептала: — Дело есть…

В двух словах она рассказала обо всем, что произошло, по словам брата, в спальне Марты.

— Что касается парика и прочего, я не знаю, быть может, это вовсе не парик, а какая-нибудь лечебная маска для волос или что-то в этом роде. А вот то, что Марта ушла из дома в черном капюшоне — чистая правда. Дело в том, что она, скорее всего, лунатик. Я знаю, что она довольно часто, особенно в теплое время года, выходит из дома, надев на себя плащ с капюшоном, и идет к берегу. Там она садится в лодку и плывет…

— Куда? — хором спросили Маша с Никитой, чем разбудили Сергея.

— Куда глаза глядят, я думаю… — ответил Соломон и бросил задумчивый взгляд за окно. Там, в зеленовато-синих сумерках, плавал, словно в замедленной съемке, расплывчатый и зловещий в своем непостоянстве очертаний лунный пейзаж…

Глава 10

ФАМИЛЬНЫЕ МЕТКИ И ТАЙНА ЖЕЛТОГО КОНВЕРТА

Маша еще долго не могла уснуть. Получалось, что нельзя верить никому, кроме Сергея и Никитки. Лариса — мать, бросившая свое дитя, которая теперь, практически разоблаченная и униженная, делает вид, что ее с кем-то спутали. Соломон — загадочная личность, осмелившаяся в присутствии своих новых знакомых сорвать золотой медальон с шеи своей бывшей воспитательницы по интернату Альбины Георгиевны; к тому же еще — агент «опера» Царева. Марта — еще более странная особа, непонятно на какие средства существующая и скрывающая свою внешность, совершает ночные прогулки по реке на своей лодке…

Обо всем этом они еще какое-то время шептались с Никиткой, после того, как, убедившись в правильности слов Соломона о том, что Марта действительно имеет обыкновение кататься на лодке вдоль берега реки, все-таки легли в постель. Но Пузырьку повезло: он довольно скоро уснул. А его сладкий и крепкий сон Маша восприняла как предательство по отношению к себе. Она обняла его, поцеловала и вдруг почувствовала под своей рукой что-то твердое. Под рубашкой Никитки было что-то спрятано. Маша расстегнула пуговицы и увидела большой желтый конверт.

Сергей Горностаев тоже не спал. Он, в отличие от Маши, думал о Соломоне. У него в голове не укладывалось, как это могло случиться, что Марта и бомж — друзья. И что это за бомж, который прочитал столько книг, обладает массой талантов, и при всем при том остается незамеченным, и ему позволительно вот так запросто сбегать из интерната и жить, где придется… И куда смотрят городские власти? Ведь Соломон — личность неординарная, яркая. Больше того, он является агентом Царева!

Потом мысли его плавно перетекли на другую тему — Лариса. Каким образом она оказалась в чемодане? Кто человек, который привез ее в Саратов и, главное: зачем она ему понадобилась?

Так, задавая сам себе вопросы, он почти уснул, но вдруг услышал над самым ухом:

— Сергей, ты спишь?

Он открыл глаза и увидел Соломона. В комнате было еще темно, и на фоне фиолетовoro окна его кудрявая голова казалась вдвое больше и лохматей. — Слушай, я что хотел спросить… — начал он неуверенно. — Вот представь, что утром ваша Лариса все расскажет, и что же вы будете делать? Уедете домой? Ведь вы только затем и приехали, чтобы ее спасти. Ну, спасли, а что дальше-то?

— Думаю, что уедем. Нам же надо возвращаться в Москву. У Машки с Никитой билеты на самолет до Симферополя. Их там родители ждут. Если бы ты знал, как долго нам пришлось уговаривать Машку, чтобы она согласилась на эту поездку. Хотя в самом начале мы, конечно, хотели поехать просто отдохнуть дикарями в каком-нибудь красивом месте, и чтобы обязательно была речка и палатка… Кто знал, что с Ларисой такое случится. А что? Почему ты об этом спрашиваешь?

Соломон немного помедлил. Он сопел, глядя куда-то в темноту, а потом, собравшись с силами, выпалил:

— Вы бы остались… Я таких классных ребят еще ни разу не встречал. Вы такие… С вами так интересно…

Он испытывал неловкость, признаваясь в своих дружеских чувствах к Сергею и его друзьям. И это было понятно. Сергей и сам на его месте покраснел бы, как свекла. Но как же ему было приятно слышать такое. Тем более что и он не хотел вот так просто расставаться с таким интересным и необычным парнем, каким был Соломон.

— Вообще-то, у нас есть пара дней, мы могли бы разбить палатку на берегу… Если погода, конечно, не подкачает.

— А я наколдую, и завтра утром будет солнце, — улыбнулся в темноте Соломон. — Но если честно, то у меня к тебе, Сергей, есть одно дело. Мне, кажется, нужна твоя помощь. И если у нас все получится, то мы с тобой разбогатеем и поедем на твой Мадагаскар и будем там гонять твоих диких кошек — фусс…

— Фоссы, а не «фуссы»… Фосса, понимаешь!

— Сам ты фосса! Не кипятись. Я уж думал, что ты сейчас на меня кинешься…

— А что за дело-то? Стоящее? Ты учти, что я не один, а Машка, она, знаешь, какая?

— Какая?

— Умная. Ты не смотри, что она девчонка, с ее мозгами и артистическими способностями мы скорее решим твою проблему.

— Но это не проблема. Это загадка, которую я хочу разгадать. Видишь медальон? — Соломон протянул руку и включил торшер. И сразу стало светло и уютно. На ладони Соломона сверкнул медальон. — А теперь нажми вот сюда…

Сергей нажал в самый центр, и медальон раскрылся, как если бы это были золотые плоские карманные часы. Но только внутри них было пусто.

— Ты хочешь сказать, что в часах что-то было?

— Нет, там ничего не было. Но если приглядеться повнимательнее, то ты увидишь на обеих плоскостях выгравированные схемы. Они похожи на исчерканную географическую карту, видишь?

Сергей поднес медальон поближе к свету и увидел на одной из золотых круглых пластин пять латинских букв, расположенных на каких-то островках, а на другой — те же самые буквы, но только словно отпечатавшиеся на ней зеркально и тоже на островках, но расположенных уже иначе.

— Я ничего не понимаю, — признался Сергей. — Пять букв «BAUER» — что бы это значило?

— Скорее всего, какое-нибудь название или фамилия.

— Думаешь, в этом есть какой-то смысл?

— Сначала я, как и ты, думал, что это просто рисунки. Но потом прикинул, что для рисунков они уж больно страшноваты — ни тебе узоров, ни красоты… Кроме того, не забывай, что этот медальон достался мне от матери. А если еще учесть, что она бросила меня, потому что была чем-то обязана этим Буффало…

— Я забыл, кто такой Буффало.

— Тот тип, которому она поручила погулять со мной и который привез меня на свою квартиру и сказал, что моя мать знает, что ей надо делать.

— Думаешь, что она должна была что-то сделать для него, чтобы он тебя отпустил?

— А что еще остается?

— Но ведь она ничего не сделала… кажется…

— В том-то и дело. Вот и получается: или она НЕ СМОГЛА это сделать, оказать ему какую-то услугу, или же НЕ ЗАХОТЕЛА. Возможно, что она была тяжело больна, знала, что умрет и поэтому поручила меня этому мужику…

Голос Соломона дрогнул, как это бывало всегда, когда он вспоминал свою мать.

— Но ты хотя бы помнишь, кто ты и откуда? Свое настоящее имя и фамилию?

— Помню, но не собираюсь никому говорить. А вдруг моя мать жива, что тогда? Представляешь, каково ей будет жить, если она узнает, что я жив и здоров?

Сергей его не понимал.

— Ты меня извини, конечно, может, я что-то недопонимаю, но что дурного случится, если она узнает о том, что ты жив и здоров?

— Ну как же ты не понимаешь? Ведь ей же станет СТЫДНО! Как она людям в глаза смотреть будет?

Да, до такого Сергей навряд ли додумался бы. Да и вообще, он с трудом понимал, как же действительно относится Соломон к своей матери: хочет ее видеть или нет? Ему казалось, что за словами, которыми он хотел всем дать понять, что ни в ком не нуждается, скрывается совершенно противоположное: он хочет, он очень хочет, чтобы его нашли… И чтобы нашла его именно мать.

— А как тебя звали в интернате и детском доме?

— Рыжов. Миша Рыжов. Представляешь?

— Это потому, что ты рыжий?

— Дураки… — чувствовалось, что он был обижен на тех, кто наградил его такой фамилией.

— Послушай, но ведь пять лет тому назад, когда мать твоя тебя бросила, тебе было восемь лет, ты был взрослым пацаном. Неужели они поверили тебе, что ты не знаешь своего имени и фамилии?

— Имя-то мое. Но вот фамилию я свою говорить не стал. Это я, наверное, сам виноват, что меня сделали Рыжовым.

— Ну а мне-то ты можешь сказать свою настоящую фамилию?

— А ты еще не понял? — и тут Соломон как-то очень странно посмотрел на Сергея.

— Если честно, то нет… Откуда…

— Ладно, сейчас еще одну вещицу покажу, ту, которую мне удалось сохранить.

И он достал из кармана рубашки, которую еще ни разу не снимал за все то время, что они с Сергеем были знакомы, носовой платок.

— Смотри внимательно… Минут пять. А потом скажешь, договорились?

Он встал и подошел к окну. А Сергей, разложив голубой платок из тонкой ткани на коленях, стал ее пристально рассматривать, как если бы пытался и там найти какие-то почти невидимые узоры или знаки. Но знак был только один. Это был вышитый шелковыми нитками готический вензель — буква «В». Это все (кроме грязных пятен, разумеется), что было особенным на этом платке. О чем он и сказал тотчас Соломону.

— Правильно. И такие вот метки были на всей моей одежде. Вот и спрашивается, зачем было вокруг старой детской одежды, каких-то там подштаников и рубашки устраивать такой ажиотаж?

— Ты имеешь в виду Альбину? — догадался Сергей.

— Конечно! Зачем ей было прятать от меня эти вещи, а потом еще красть медальон?… Хотя с медальоном все, в принципе, понятно — золото как-никак.

— Мне кажется, я начинаю понимать тебя. Думаешь, кому-то было важно, чтобы ты забыл свою настоящую фамилию?

— Ну конечно! А эти вещи с метками семьи Бауэр… — тут он резко замолчал, прервав себя на полуслове. — Вот черт, проболтался…

— Ты — Бауэр? Это твоя настоящая фамилия?

— Да. Но ты должен хранить это в тайне. У меня впереди еще вся жизнь, и я сам должен решать, как мне относиться к своей матери. Понимаешь, Альбина постоянно твердит, что моя мать приходила в интернат и даже видела меня, но не захотела брать. Я не верю ей, и ты не должен верить. Если бы ты знал только, какая у меня мать…

В это время раздался тихий скрип, и дверь в комнату отворилась, впуская белую тоненькую фигурку с распущенными волосами.

— Мальчики, это я, не бойтесь, это не привидение…

Маша подошла к торшеру так, чтобы ее было хорошо видно, после чего села на постели и повернула голову в сторону Соломона:

— Можете меня презирать, но я подслушала весь ваш разговор.

Она выдержала паузу, ожидая услышать в свой адрес пару-тройку неприятных характеристик. Но не услышала.

— Понимаете, мне не спалось… Кроме того, я должна была рассказать вам кое-что о Ларисе. Не хотелось говорить это на ночь глядя, чтобы не расстраивать тебя, Сергей. Но ведь то, что только что услышала здесь, имеет ко всей ее истории непосредственное отношение.

И какое же? — Соломон всем своим видом показывал, что очень сожалеет, что Маша услышала его признание в отношении тайны своей настоящей фамилии.

— Я тебе расскажу кое-что, что тебя заинтересует, но прежде ты расскажешь нам, какое отношение ты имеешь к Илье Галицкому?

Соломон аж подскочил, взмахнул руками и замотал головой.

Сергей изумленно взглянул на Машу. Похоже, он и сам не помнил, о ком она ведет речь.

— Сережа, помнишь тот листок из художественного альбома, который Никитка подобрал в разгромленной квартире Ларисы?

— Ну, помню…

— А сам альбом художника Ильи Галицкого, который мы обнаружили в гостиничном номере Ефима Борисовича, и который ты, — она ткнула пальцем в сторону Соломона, — листал, сидя в кресле? И на мой вопрос, интересуешься ли ты живописью, ты еще ответил, мол, «это еще откуда здесь»? Вспомнил? Вы оба — вспомнили? Или думаете, что все это случайно? А я вот, в отличие от вас, обратила внимание и на фотопортрет художника и кое-что поняла… Соломон, ты будешь говорить или считаешь, что нам с Сергеем надо забыть эту историю навсегда? Отвечай, ты знал Галицкого? Ведь это он, Сережа, это он, помнишь, бородач, который приходил тогда к Ларисе домой и собирался ей что-то рассказать…

— Он? — удивился Горностаев. — Художник? Но что он собирался ей рассказать?

— Ладно… — махнул рукой Соломон. — Да, Маша права, я действительно знаком с Ильей Николаевичем Галицким. Я жил у него почти год…

И он рассказал, как вскоре после того, как его мать оставила его с Буффало и исчезла из его жизни, он сбежал в Москву.

— Я хотел добраться до дома, я помнил то место, где мы жили с мамой, но у кого бы я ни спрашивал, где оно находится, все только плечами пожимали…

— А сейчас ты помнишь этот город?

— Да это и не город, а просто место в лесу, там рядом нет домов… Это в Латвии.

— Латвии? — хором воскликнули Маша с Сергеем. — Значит, ты не русский?

— Не знаю. Но если фамилия моя Бауэр, значит, не русский.

— Так как называется то место, в котором вы с мамой жили?

— Странное такое название: Дупуми.

— Ничего и не странное, бывают и еще постранней…

— Ты остановился на том, что сбежал от Буффало в Москву, хотел через Москву добраться до Латвии?

Да, но денег у меня не было. К тому же, за мной стала охотиться милиция. И тут пря— Лариса!

И Маша рассказала ребятам о том, что узнала от самой Ларисы. Что у нее есть сын, которого она отдала своей родной сестре.

— Все сходится! Галицкий, увидев ее фотографию на афишах и вспомнив свой портрет, который он нарисовал для тебя, посчитал, что она и есть твоя мать, и решил найти актрису, бросившую своего сына, и признаться ей в том, что мальчик почти целый год жил у него. И заодно, быть может, пристыдить мамашу за такое…

Соломон от волнения даже взмок.

— Скажи, разве не похожа Лариса на этот портрет? — допытывалась Маша.

— Похожа, — пожимали плечами Сергей с Соломоном.

— А разве ты ничего не испытывал к ней, когда увидел ее?

— Ну… жалко было… — говорил Соломон. — Но при чем же здесь тот тип, который похитил ее?

А вот на этот вопрос мы сможем ответить, я думаю, когда узнаем, что в этом желтом конверте, — и Маша достала из недр своей одежды конверт, который она взяла у спящего брата. — Думаю, что этот конверт Никита нашел в гостиничном номере, приметил его, но ничего не сказал нам. Помните, у него живот схватило? Уверена, что с животом у него было все в порядке. Просто ему понадобилось время, чтобы достать этот конверт и спрятать в своей одежде.

— Ну и Пузырек… — усмехнулся Сергей. — Так открывай. Хотя, ты можешь ошибаться…

— Я слишком хорошо знаю своего брата.

И Маша разорвала конверт. В нем была свернутая вчетверо старая газета. Свет от торшера упал на первую же страницу с фотографиями, и Соломон ахнул, схватил газету и прижал к груди… Он тяжело дышал и стоял так некоторое время с закрытыми глазами, шепча «Это она, это она… Дупуми…»


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8