Глава 22

Наступил вечер, а с ним пришел и холод с севера. Однако Даниэлла чувствовала себя как в огне: обида и злость терзали ее. Как она устала бороться с Адрианом, доказывать ему свою невиновность! Возможно, ее и застали на месте преступления, но ведь она только хотела предупредить короля Иоанна, что на его жизнь готовится покушение. От волнения графиня кусала губы.

Холодный ветер с озера насквозь продувал Даниэллу, и она, чтобы согреться, подтянула колени к подбородку. Она полюбила эту землю, полюбила сильно, от всего сердца, как никогда прежде не любила никакое другое место. Краски этого края были настолько прекрасны, что завораживали Даниэллу. Она любила скалы, как бы растущие прямо из земли, широкие холмы и равнины, кристальную чистоту озера, простирающегося до самого горизонта, туда, где садится солнце. Ей нравилось даже завывание волков по ночам. Но ей было совсем не по душе, что Адриан покидает ее. Она для него — француженка, которая предала короля и своего мужа. От нее Мак-Лахлан получил титул и земли, которые приносили немалый доход, и вот сейчас она собирается подарить ему наследника. Что еще можно требовать от жены? Рыцари обычно надолго покидали свои дома, чтобы служить королю. Их жены оставались дома, чтобы растить и воспитывать детей.

Но те мужья, которые не хотели расставаться с женами, брали их с собой в походы.

Даниэлла приложила ладони к щекам и почувствовала, что они горят. Продолжая глядеть на воду, она встала. Адриан никогда не будет доверять ей. Во всяком случае, до тех пор, пока Францией правят Валуа.

Вода притягивала к себе Даниэллу. Графиня вошла в нее по щиколотку и стала бродить по воде вдоль берега, надеясь, что холод погасит жар ее души, затем зашла поглубже и вдруг окунулась и поплыла, стремясь избавиться от горечи и разочарования, от ревности и страха. Она нырнула под воду, дрожа от холода, однако чувствуя сильный прилив энергии и странную свободу.

— Даниэлла!

Она вынырнула и, оглянувшись на берег, увидела, что проплыла значительное расстояние. У самой кромки воды стоял Адриан. Сбросив с себя только меч и ботинки, он стремительно поплыл к жене. Встревоженная испугом, прозвучавшим в его голосе, Даниэлла повернула к берегу, но тут сильная рука подхватила ее и потащила за собой.

— В чем дело?

— Ты что, сошла с ума, девочка? Совсем потеряла рассудок? — сердито спросил Адриан.

Даниэлла стояла перед ним, дрожа всем телом и чувствуя, как покрывается гусиной кожей.

— Я только хотела поплавать, Адриан, и ничего больше. Разве мне запрещено плавать?

— Ты хотела поплавать? — переспросил он, прищурив золотистые глаза.

— Да, хотела поплавать, — подтвердила Даниэлла. — Если я не еду в Лондон, то могу хотя бы поплавать? Разве мне запрещено входить в воду? Ты забыл предупредить меня, что я не должна купаться в озере.

Адриан внезапно обнял ее и, запустив пальцы в волосы, крепко прижал ее голову к своей груди.

— Плавать, миледи, в такой холодной воде? Она гораздо холоднее, чем вода во Франции.

Подхватив жену на руки, Адриан направился с ней в дом. Он принес Даниэллу в спальню, поставил перед камином, снял с нее мокрое платье и завернул в теплое шерстяное одеяло. Затем, сбросив с себя мокрую тунику и бриджи, снова взял Даниэллу на руки и опустился в кресло перед камином.

— Вы не имеете права болеть, графиня, — сказал он, гладя ее по голове.

— Потому что ношу ребенка? — спросила она, произнося слово «ребенок» по-шотландски. — Я не хотела навредить ни себе, ни ребенку.

Адриан промолчал. Даниэлла прижалась к его груди, борясь с искушением расплакаться. Как она будет скучать по нему, по этой широкой груди, где ей знаком каждый мускул, каждый шрам! Она провела пальцем по щеке мужа и заглянула в глаза, в которых отражался огонь.

— Адриан… Прошло уже столько лет, а я все еще помню, как умирала моя мать, вся горя от жара. Она настояла, чтобы я дала клятву верности королю. Она так страдала от того, что идет война… Может, она чувствовала, что, сдав Авий, она тем самым предала свой народ. Я дала ей эту клятву. Я не так ужасна, милорд, как вы думаете. Просто я старалась выполнить свое обещание.

— Но вы поклялись и мне, — заметил Адриан.

— И я никогда не нарушала эту клятву.

— Это еще под большим вопросом, любовь моя.

— Но у меня по крайней мере есть доводы.

Адриан улыбнулся и снова погладил ее по голове.

— У вас всегда найдутся доводы. — Адриан помолчал и со вздохом добавил: — Все так странно… Я был хорошо знаком с вашей матерью, как вы знаете.

— Конечно, знаю. Именно вы посодействовали падению Авийя. У меня масса причин ненавидеть вас.

Но Адриан проигнорировал ее замечание и продолжал:

— Она была из рода Валуа, была врагом Эдуарда, но она полюбила короля. Я никак не могу понять, почему она приказала вам бороться с ним.

— Адриан!

— Что?

Даниэлла посмотрела на его лицо, такое любимое, провела рукой по его подбородку, удивляясь тому, что когда-то ненавидела этого человека.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Адриан долго смотрел на нее, его глаза блестели, но по взгляду нельзя было догадаться о том, что он сейчас чувствует. Внезапно он взял ее руку и перецеловал все пальцы.

— Действительно любишь? — переспросил он. — Или ты такая искусная притворщица и готова говорить что угодно, лишь бы добиться своего?

Даниэлла закрыла глаза, чувствуя, как подступают слезы. Она сказала мужу правду, а в ответ услышала новые обвинения. Она стала вырываться из его рук, но Адриан крепко держал ее.

— Даниэлла, даже если ты сказала правду, я все равно не могу сейчас взять тебя с собой; Я хочу, чтобы мой ребенок родился здесь. Я не могу допустить, чтобы ты снова тряслась на лошади, и, видит Бог, я хочу удержать тебя от нового соблазна.

— Я тоже хочу удержать тебя от соблазна! — воскликнула она, продолжая вырываться из его рук, но это было равносильно тому, чтобы бороться с каменной стеной. Хватка Адриана была крепкой.

— И что это значит? — спросил он.

— Это значит, что мне не нравится, когда вокруг тебя вертятся женщины. Ты запираешь меня в замке, а сам берешь на войну свою любовницу. А сейчас ты едешь в Лондон…

Даниэлла замолчала, потому что Адриан вдруг громко захохотал. Она попыталась ударить его по плечу, но он перехватил ее руку.

— Прости, любовь моя. Но не значит ли это, что тебе вовсе не безразлично, есть у меня любовница или нет?

— Я не хочу отвечать на твой вопрос, и давай прекратим этот разговор. Я говорю, что люблю тебя, а ты мне не веришь. Я унижаюсь перед тобой, а ты только смеешься и собираешься уехать, чтобы поскорее встретиться с…

— Встретиться с кем? — потребовал ответа Адриан.

— С Эдуардом, — солгала Даниэлла.

Адриан откинулся в кресле и стал с улыбкой сушить ее волосы, пропуская их сквозь пальцы.

— Мне действительно очень интересно, — сказал он. — Так с кем, ты думаешь, у меня встреча?

— Отпусти меня. Дай мне встать.

— Нет, моя любовь. Я задумал кое-что проделать с тобой этой ночью, но в мои планы не входит отпустить тебя или позволить тебе встать.

— Черт бы тебя побрал, Адриан…

— Так с кем же? — снова потребовал он ответа, глядя ей в глаза.

— Откуда мне знать? При дворе Эдуарда полно женщин…

— Я был на войне.

— За обозом едут женщины.

— Значит, ты считаешь, что у меня связь с какой-то шлюхой?

— Может, мы перестанем…

— Так все-таки с кем?

— С той девушкой… Терезой, которая является к тебе по первому требованию, как она мне сказала.

Откинувшись в кресле, Адриан широко улыбался. Даниэлла снова попыталась вырваться, и ей снова не удалось это сделать.

— Прости. Возможно, я не должен так весело реагировать на твои слова, но уж слишком давно меня мучает мысль: что же еще ты можешь выкинуть?

— Адриан! — простонала Даниэлла, прекратив вырываться и прижавшись к его груди. — Пожалуйста…

Взяв жену за подбородок, Адриан заглянул ей в глаза.

— Я никогда не спал с Терезой, — сказал он. — Она действительно следует за нашими войсками и не раз давала мне понять, что готова ради меня на все. А ведь она хорошенькая и очень юная.

— Адриан…

— Я никогда не нарушал свою брачную клятву, Даниэлла. Никогда. Хотя бывали времена, когда я и сам удивлялся, почему я этого не делаю.

Адриан поднялся, опустил Даниэллу на пол и снял с нее одеяло, которое бесформенной массой упало на овечью шкуру перед камином. В комнате было темно, и только красно-золотистые отсветы огня в камине играли на их обнаженных телах. Руки Адриана легли на затылок Даниэллы, распушив ей волосы. Запрокинув ее голову, он припал к ее губам жадным поцелуем. Он целовал ей плечи, груди, затем, опустившись на колени, положил руки ей на живот и прижался к нему щекой, прислушиваясь к движению ребенка внутри жены. Колени Даниэллы стали подгибаться, и она опустилась на шкуру рядом с мужем. Губы Адриана снова слились в поцелуе с губами жены, и, не прерывая этого поцелуя, он положил ее на шкуру. Отблески огня плясали на их лицах. Тело Даниэллы оживало под его поцелуями, такими нежными и возбуждающими. Адриан целовал каждый блик огня на ее теле, заглядывал ей в глаза и снова целовал. Ответная страсть постепенно разгоралась в Даниэлле и вскоре охватила все ее существо. Она, уже не помня себя, стала страстно шептать имя мужа. Когда они утолили первый приступ страсти, Даниэлла, почувствовав в себе странное безрассудство, снова потянулась к мужу, желая повторения. Возможно, она занималась любовью не так умело, не слишком нежно и страстно, но ее желание было беспредельным. Снова и снова она хотела близости с Адрианом и мечтала, чтобы, расставшись с ней, он запомнил ее именно такой.

Несколько раз за ночь кто-то стучал им в дверь, предлагая ужин, но супруги, поглощенные друг другом, не отвечали. Единственным голодом, который они хотели утолить, была их всепоглощающая страсть. Их тела стремились друг к другу, стараясь слиться воедино. Именно такие моменты навсегда врезаются в память. Незадолго перед рассветом они заснули прямо на овечьей шкуре перед камином.

С первыми лучами солнца Адриан открыл глаза. Даниэлла, свернувшись калачиком, лежала у него на груди, ее волосы прикрывали его как одеяло, ее нежные руки все еще обнимали его. Адриан снова закрыл глаза, всем телом ощущая ее присутствие. Расстаться с ней было подобно смерти.

Если поначалу Адриан думал, что, оставив жену в Шотландии, он тем самым убережет ее от искушения снова бороться против англичан и против него самого, то сейчас Мак-Лахлан ясно осознал, что не хочет брать Даниэллу с собой, потому что просто боится. Он не знал, какая ситуация сложилась при дворе, но там сейчас находится король Иоанн в качестве почетного пленника, там и ее старый приятель Симон, а также Поль де Валуа — все они ожидают, когда за них заплатят выкуп. Если там что-нибудь случится…

Да поможет им всем Бог!

Адриан снова открыл глаза и стал смотреть на Даниэллу. Она была точной копией своей матери: необыкновенно красивая, самоуверенная, безрассудная, нежная и умная. Она сказала Адриану, что любит его…

Стараясь не разбудить Даниэллу, Адриан осторожно высвободился из ее объятий, встал, поднял ее на руки и перенес на кровать, прикрыв чистой льняной простыней, а сверху теплым одеялом. Даниэлла даже не пошевелилась. Адриан убрал волосы с ее лица, ощущая в себе глубокую нежность к ней и благодарность за разделенную с ним страсть. Он любил жену, однако еще не сказал ей об этом. Какая-то гнетущая боль в сердце, какой-то страх мешали ему это сделать. Должно пройти какое-то время. Вот родится их ребенок, и, Бог даст, у них будет больше времени друг для друга. Война закончится, и они будут счастливы.

Адриан тщательно оделся и перед уходом снова подошел к кровати, чтобы взглянуть на жену. Он поцеловал ее в лоб, губы, но она, уставшая, так и не проснулась. Наконец Адриан заставил себя выйти из комнаты.

Как только Адриан прибыл ко двору, его сразу отправили с войсками в Уэльс для подавления восстания на территории, граничащей с Англией. Такое задание было ему не по душе, так как он с симпатией относился к валлийцам[5], которые так же, как и шотландцы, боролись за независимость.

Эдуард, однако, твердо настаивал на участии Мак-Лахлана в подавлении восстания: на землях, захваченных Англией, успели построить замки невиданной красоты и намечалось возведение новых. Уже само их строительство являло собой завораживающее зрелище, но Адриану было сейчас не до зрелищ. Он надеялся пробыть при дворе недолго и вскоре вернуться домой. Его ребенок должен был родиться в конце января или начале февраля, и Мак-Лахлан хотел в решающий момент быть рядом с женой. Проходили месяцы, и его беспокойство возрастало. Тревогу подогревали и рассказы его друзей. Проведав, что Адриан собирается стать отцом, они с готовностью сообщали ему о всяких несчастных случаях, связанных с рождением ребенка: то сам ребенок умирал, едва родившись, то во время родов расставалась с жизнью его мать.

После подавления восстания в Уэльсе появились новые пленники, которых тоже предполагалось заточить в Тауэр. Адриан прибыл ко двору Эдуарда после Рождества, все еще не зная, когда ему удастся вернуться к жене, разлука с которой превратилась в пытку, хотя жизнь при дворе была сплошным весельем. Каждый вечер знать собиралась во дворце на пышные пиры, на которые английский король приглашал и своих почетных пленников: Давида Брюса, короля Шотландии, Иоанна, короля Франции, и самых знатных людей из Шотландии, Уэльса и Франции, не говоря уж об английской знати. Давид и Иоанн были молодыми правителями и очень интересными людьми, а тот факт, что они являлись пленниками, только придавал ситуации особую пикантность. Адриан во время пиров часто сидел рядом с Давидом — их сближало то, что они оба были шотландцами. Адриану нравилось беседовать с Давидом, и они горячо обсуждали историю шотландского народа, его религию, проблемы горцев и жителей равнин, а также многие другие интересные темы.

Среди гостей королевских фамилий были и другие: такие, как, например, Симон, несостоявшийся любовник Даниэллы, и Поль де Валуа, родственник Даниэллы и короля Иоанна. Король Иоанн не раздражал Адриана. Как ни удивительно, не злился Мак-Лахлан и на Поля де Валуа, чего нельзя было сказать о Симоне де Валуа, графе Монтежуа. Причиной неприязни, по всей вероятности, стало то, что Даниэлла когда-то была влюблена в него или по крайней мере так ей казалось. Симон раздражал Адриана сверх всякой меры.

Этот француз был весьма популярен среди своих английских друзей и пользовался большим успехом у дам. Он был высоким, красивым, крепко скроенным мужчиной. Сейчас он держался с большим достоинством, чем до пленения. Английские дамы не знали — а Симон, естественно, не распространялся на эту тему, — что он поддерживал графа Арманьяка, который мародерствовал и насиловал, не зная жалости и не ведая пощады. Симона называли «пленником в силу сложившихся обстоятельств» и считали, что он попал в Тауэр из-за несчастной любви к невесте другого человека. Когда Симон и Адриан впервые встретились при дворе, они, как того требовало их положение в обществе и этикет, отнеслись друг к другу весьма приветливо, но Адриан знал, что в глубине души Симон ненавидит его и жаждет мщения. То же самое испытывал по отношению к Симону и сам Адриан.

Ходили слухи, что у Симона любовная связь с молодой женой одного старого аристократа, что, впрочем, случается часто, когда юные девушки выходят замуж за мужчин, годящихся им в дедушки. В этом не было бы ничего удивительного, если бы Симон не волочился еще и за другими женщинами, которых было у него немало, а несчастная молодая дама не была бы так страстно влюблена во французского графа и не страдала бы так сильно, что все видели это и с интересом наблюдали за ней, когда она с несчастным видом сидела за длинным банкетным столом и глазами искала Симона. Она была дочерью известного человека, который погиб несколько лет назад в схватке с французами, и Адриану было очень жалко молодую леди. В такие минуты он только радовался, что не взял с собой Даниэллу. Ему было бы неприятно видеть ее в компании Симона, взгляды которого он ловил на себе так часто, что ему стало казаться, будто тот что-то замышляет против него. Симон был непревзойденный оратор. Он умел так заговаривать женщин, что буквально все они влюблялись в него. Одному Богу известно, что могло статься с Даниэллой, испытай он на ней свое красноречие.

Симон занимал в Тауэре комнаты, никак не связанные с покоями короля Франции, потому что, хотя король Эдуард и был для своих пленников радушным хозяином, он никогда не допустил бы их нового заговора у себя за спиной. К своей новой обязанности — быть радушным хозяином для своих заклятых врагов — король Эдуард относился с известной долей юмора. При встрече с ними он веселился как мальчик. Адриану же хотелось поскорее вернуться домой. Эдуард пообещал ему, что, если дела в Уэльсе пойдут хорошо и в течение месяца там не будет никаких волнений, он отпустит его на родину.

В середине февраля, во время очередного пира, прибыл гонец и, склонившись к королю, что-то зашептал ему на ухо. Адриан, который сидел через несколько стульев слева от короля — на «шотландской» стороне стола, — видел, как изменилось выражение лица Эдуарда, и Мак-Лахлана охватила тревога. Король кивком указал гонцу на Адриана, и, пока вестник шел к нему, сердце Адриана готово было вырваться из груди. Он был уверен, что гонец прибыл с севера. Мак-Лахлан стал опасаться плохих новостей и уже успел пожалеть, что оставил Даниэллу одну.

Однако когда гонец подошел к нему, Адриан увидел на его лице улыбку и у него сразу отлегло от сердца.

— Я прискакал с севера, сэр…

— Даниэлла? — нетерпеливо прервал его Адриан, вскочив с кресла.

— Чувствует себя исключительно хорошо, рыцарь Мак-Лахлан, так же как и ваш сын, которому при крещении дали имя Адриан-Роберт.

Адриан без сил опустился в кресло. По всей вероятности, гонец говорил достаточно громко, так как все присутствующие стали дружно поздравлять Мак-Лахлана. Рыцари, знать, дамы и даже члены королевских фамилий подняли кубки с вином в его честь.

У него родился сын, хотя Даниэлла хотела девочку, чтобы позлить мужа. Но какое это теперь имеет значение? Адриан еще никогда не испытывал такого странного чувства, такой гордости, которая распирала его грудь. И в то же время его переполнял страх за жену: как бы с ней чего не случилось.

В тот же вечер Адриан пошел к королю, который принял его.

— Сир, Уэльс может взбунтоваться в один день, а может жить спокойно на протяжении многих месяцев. Я служил вам верой и правдой, но сейчас я хотел бы увидеть сына…

— Уж не думаете ли вы, рыцарь Мак-Лахлан, что я видел всех своих отпрысков сразу после того, как они появились на свет? Нет, молодой человек, я не даю вам моего согласия!

— Но…

— Пошлите за женой и вашим ребенком. Мне и самому не терпится увидеть их.

Адриан недоверчиво посмотрел на Эдуарда:

— Сир, здесь король Иоанн и другие французы…

— Помилуй Бог, мы же у себя дома! — Король помолчал и добавил: — Мне тоже хочется повидаться с вашей женой, моей крестницей, и посмотреть на вашего ребенка.

— Значит, вы приказываете мне послать за Даниэллой?

— Я не приказываю, а прошу.

По мнению Адриана, это было одно и то же.

— Я немедленно отправлю с гонцом ответное письмо, — сказал Мак-Лахлан и ушел.