Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Рождение античной философии и начало антропологической проблематики

ModernLib.Net / Философия / Драч Геннадий / Рождение античной философии и начало антропологической проблематики - Чтение (стр. 20)
Автор: Драч Геннадий
Жанр: Философия

 

 


Здесь в центре внимания - не действие, а знание. Не понимают люди происходящего, присутствуя при важных делах, они практически отсутствуют, не понимают даже явного. Следование предрассудкам объясняет способность людей верить чему угодно, частное, индивидуальное принимать за всеобщее. Особенно невежественны те, которые и закона не знают. Невежество - продукт бездумного отношения к окружающей социальной действительности, неумения проникнуть в ее внутреннюю структуру - эта мысль достаточно общая для многих фрагментов Гераклита.
      241
      При всем этом истинная разумность нераздельна с космическим разумом. Гераклит трезво оценивает способность людей поступать в соответствии со всеобщим, овладеть всеобщим как внутренним побудителем деятельности. Только божественное (вечное и непреходящее) прочно соединено с разумом и справедливостью, "люди же одно считают несправедливым, другое справедливым" (В102. См. также: В78, В79, В83, В86, В92, В93). Относительность оценок людьми своих собственных жизненных ориентиров у Гераклита сочетается с признанием единой мудрости: мудрое от всего отрешено (В 108). Мудрость заключается только в одном: признать разум как то, что управляет всем через все (В41). В данном фрагменте подчеркивается единство и обязательность порядка. Люди не могут понять, что расходящееся согласуется с самим собой (В51, В57). Найти одно, то, что обеспечивает единство расходящегося, разнообразного - вот чего не хватает людям. Знанием этого единого они и не обладают, не используют его в качестве внутренней нормы жизни.
      То, что это единое имеет рационально-постижимую структуру, - это говорит о внимании Гераклита к "слову - логосу" при обосновании единого порядка вещей. У Гераклита вовсе нет подозрений, что индивидуальный логос это нечто неистинное, как, например, у Гомера логос - "лукавые словеса". У Гераклита в индивидуальном логосе могут быть и мудрость (В112, В114), и неразумность (В87). В гомеровском эпосе "слово" и "дело" дополняют друг друга как различные формы человеческого поведения, при их обязательном повторе. На уровне слова вырабатывается программа действия, затем следует повтор ее на уровне дела. "Слово" и "дело" у Гераклита употребляются в соединении, у него содержатся жалобы на оратора, не стремящегося соединить со словом дело, а стремящегося "зарезать" противника (В81). Уже Солон первый сформулировал, что слова и поступки человека могут противоречить друг другу [1]. Соединение "слова" и "дела", как отмечается в монографии Дайхгребера, объясняется в определенной мере и особенностями языка Гераклита [2].
      1 См.: Heinimann F. Nomos und Physis. Herkunft und Bedeutung einer Antitese in griechischen Denkendes 5. Jahrhundcrts. Basel, 1945. S. 43-44.
      2 См.: Deichgraber K. Ritmische Elemente in Logos des Heraclit. Wiesbaden, 1963.
      Не зачеркивая смыслового значения соотнесенности слова и дела в употреблении Гераклита (Bl, B73, В112), нет оснований говорить о прямой их связи, как это было у Гомера. Сфера слова приобретает самостоятельное значение, с развитием этой сферы в политической активности мы видим ее соотнесение с космическими процессами:
      242
      "Тем, кто желает говорить умно, должно укрепить себя этим для всех общим как город, законом и много крепче" (В114).
      Гераклит фиксирует, что сфера гражданского общения приобрела свою самостоятельность, здесь человек может и должен иметь свое индивидуальное слово, свою речь, политическое решение выводить из общего интереса, общей нормы. Это и обеспечит истинность его логоса. Гераклит фиксирует политическое значение индивидуальной речи - логоса. Но политическое значение речи не отделяется от логической и смысловой ее структуры. Обнаруживается огромная проблема: совпадают ли индивидуальный и всеобщий смыслы Вселенной, в какой степени индивидуальные поступки могут отвечать всеобщему, а тем самым и частному, благу?
      Деятельность в гражданской сфере, как мы выясняли, требовала умения определить общественные интересы, сделать выбор. Такая деятельность предполагает первоначальное мнение, которое в результате апробирования его в дискуссии, в столкновении с другими мнениями, становится признанным. Индивидуальное мнение выступает вначале на правах гипотезы, затем проходит стадию отбора наиболее предпочтительной гипотезы и, если оказывается признанным, становится истиной. Личное мнение приобретает статус объективности после признания. Правильность позиции в народном собрании, например, становится известной лишь после голосования.
      Конечной целью любого эфесца, пусть и совершенно безграмотного, являлась не только политика государства и решение государственных дел, а и собственные интересы, которые уж он мог видеть в обсуждаемых общих вопросах. Вопросы эти решались в народном собрании, где конечный результат гражданских устремлений был обусловлен степенью доказательности вносимого предложения и обстоятельствами, от гражданина не зависящими, на которые мог сослаться любой другой, оттачивая свою аргументацию. Все это проявлялось здесь же, в момент признания или непризнания обсуждаемого решения. Конечные итоги гражданской жизни, как и самое ее содержание, не были отделены от оболочки жестких дискуссий, спора. В самой деятельности политические задачи, ориентиры гражданина воспринимались как правильно построенное выступление, доказательность, обеспечивающая его признание. Слово, предложение гражданина отождествлялось с политическим решением и политикой государства. Происходило "в явочном порядке" отождествление установлений и природы, сущего и должного. Принятое граждане принимали за истинное.
      Форма и предмет деятельности оказывались слитыми, способ деятельности с предметом в таком случае представал в нерефлексирован
      243
      ном сознании (отсюда все те гносеологические упреки, адресованные Гераклитом согражданам, о которых шла речь выше) объективной характеристикой предмета "самого по себе". Хотя слово и служило доказательству, но само доказательство ориентировалось на принятые, традиционные условия восприятия существующего порядка вещей. Существует только то, что может быть выражено в слове, что публично доказано. В свою очередь, правильно построенному доказательству соответствует объективное существование вещей "по природе". Подобная логика не устраивает Гераклита, как потом и Платона, хотя и у него, как и во всей античности, слово признается разумно руководящим. Вопрос в том, какое это слово, как оно соотносится с долженствующим миропорядком.
      Гераклит яростно оспаривает логику "человеческих установлений" как произвольных, не выходящих за пределы наивных представлений о природе вещей. Для того чтобы сделать это, надо было осознать природу космоса, как это сделал Гераклит, что было равносильно выходу за рамки обыденного образа жизни. Он отводит в своих конструкциях космоса большое место слову - логосу. Этим Гераклит не открывает логики, но всеобщее в языке им нащупывается и становится выражением и того всеобщего, которое характерно для политической сферы. Социальная закономерность одновременно становится логической, может быть подвержена логическому анализу на интроспективном уровне. А это уже приближение к обоснованию рефлексии как конститутива философии.
      При этом не должно смущать то обстоятельство, что и социальное, и логическое для Гераклита - проявления космического. Космические процессы рассматриваются по норме социальной (что, как уже отмечалось, свойственно всей античной философии). Логос как норма социальная и логическая используется для характеристики огня - космоса. При этом сами социальные нормы становятся выражением существующей в природе-космосе закономерности. Асмус отмечает опасность модернизации понятий Гераклита о природной закономерности: "По-видимому, Гераклит впервые почерпнул понятие о закономерности из наблюдений не столько над физической природой, сколько над политической жизнью общества, и уже оттуда перенес их на физическую природу" [1].
      1 Асмус В.Ф. История античной философии. М., 1965. С. 27.
      Как только социальное окружение начинает рассматриваться в соответствии с нормами космического долженствования, положение гражданина в полисе (его отношение ко всеобщему, к основанию ста
      244
      бильности полиса) начинает выражать форму общения человека с космическим порядком. У Гераклита еще нет противопоставления physis и nomos, природы и установлений. Отклонение людей от природных долженствований, какими выступает dike (наблюдаемые Гераклитом процессы единства и борьбы противоположностей), является для Гераклита опасным антропологически отклонением.
      Человек не просто может проявлять мудрость в политической деятельности, в следовании nomos, но сама мудрость однородна господствующему в мире порядку - логосу. Человеческий "разум", полисный "закон", и космический "логос" становятся явлениями однопорядковыми. В том, как человек относится к nomos (учитывая инструмент этого отношения - слово, речь), и проявляется его следование космическому порядку, сами нормы функционирования мира-космоса. Позиция Я, самонаблюдение имплицитно присутствуют в завершенной модели космоса, оказываются необходимой процедурой в нахождении смысла всеобщего порядка вещей. Соответственно гераклитовский Я-стиль становится основой его философского мышления.
      СМЫСЛООБРАЗЫ И САМОНАБЛЮДЕНИЕ
      Вернемся к вопросу о языке и стиле Гераклита, но теперь уже с целью анропологических его экспликаций. Среди классических работ может быть названа работа Б. Снелля "Язык Гераклита" [1]. По мнению Снелля, именно обращение к этой проблеме обеспечивает тот способ постижения содержания его учения, который совершенно несовместим с предписываемым ему доксографами. Это относится не только к положению о движении, но и в целом к попытке представить гераклитовское учение замкнутым только лишь на физический мир.
      Необходимо принять во внимание, что Гераклит в воззрении на физический мир опирается на собственное восприятие. Поэтому речь должна идти не о попытках логического истолкования (т.е. применения Гераклитом логического способа построения своего учения как теоретического трактата), которое совершенно отсутствует у Гераклита, а о восприятии и переживании, в котором "холодное становится теплым, теплое - холодным, влажное - сухим, а сухое влажным" (В 126). Здесь противоположности (о которых речь у нас шла выше) представляют собой живые, подвижные сущности, которые позволяют увидеть превращения в живой природе.
      Все сказанное позволяет автору сделать вывод о том, что "поэтический" язык Гераклита не просто играет роль чего-то внешнего по
      1 Snell B. Die Sprache Heraklits// Hermes, 1924.
      245
      отношению к учению античного философа. "Поэтичность" его языка является наиболее адекватным способом, чтобы выразить переживание. Снелль далее обращает внимание на то, какое место занимают в трудах Гераклита поэтические отрывки. Используя приемы стихосложения, античный философ достигает эффекта выразительности, по словам Снелля, "парения языка". Гераклит заботится не только и не столько о том, чтобы придать своим сочинениям внешнюю логическую стройность и продемонстрировать ясность в исследовании понятий, сколько о том, чтобы добиться выразительности мысли и усилить ее. Знаменитые антитезисы античного философа служат во многом именно этому.
      Снелль отмечает те фрагменты античного философа, в которых идет речь о результатах его размышлений, о том, что открылось Гераклиту "на дальнем поле души". "Несмотря на то, что он исходит из состояний своего собственного Я", - пишет Снелль, - "это Я" все же не получает статус предмета размышления как такового. Оно подвергается проекции, противопоставляется как нечто чуждое. Таким же чуждым являются отношения друг к другу вещей внешнего мира".
      Когда античный философ говорит о событиях, подчеркивает Снелль, то прежде всего их необходимо понимать как события внешнего мира, то, что приходит к человеку извне. Идет ли речь о противопоставлениях ночи и дня, зимы и лета, во всех этих случаях мы имеем дело с тем, что находится вне человека. То же самое касается и других гераклитовских противопоставлений, даже тех, которые, на первый взгляд, касаются внутренних состояний человека. Например, голод причиняет человеку страдания, т.е. тоже находится как бы вне Я, и т.д.
      Таким образом, согласно Снеллю, можно говорить не столько о напряженности изложения событий у Гераклита, сколько о напряженности самого космоса. Гераклит пишет: "Что можно увидеть, услышать, узнать, это я признаю". Также важным для понимания позиции Гераклита является его утверждение о том, что глаза более надежные свидетели, чем уши. Однако и глаза могут оказаться плохими свидетелями, став ничем не лучше, чем уши. Это происходит в тех случаях, подчеркивает Гераклит, когда речь идет о человеке с варварской душой.
      Под варваром античный философ понимает того, кто не знает греческого языка, а именно людей, не способных прислушиваться к "свидетельским показаниям" смысла. Здесь Снелль обращается к формулировке Шопенгауэра, писавшего о "мире как о представлении". Мир в таком аспекте, подчеркивает Снелль, Гераклита не интересует. Однако во времена этого философа познание находилось еще на той архаической ступени, когда человека прежде всего радует "из
      246
      быток очевидного". Подобная гносеологическая позиция определяется Гераклитом как "многознание", которое, как известно, "уму не научает". В то же время, будучи сыном своей эпохи, античный философ высоко ценит чувственное знание, ибо ощущение напрямую зависит от чувственных данных. Гераклит расценивает разлад переживания как напряжение, свойственное космосу как таковому. Он пытается отыскать понимание единства, которое выступит также в качестве космического принципа.
      Душа для Гераклита является логосом. Логос сам увеличивается, становится глубже, поэтому оказывается немыслимо отыскать его границы. Античный философ оказывается не в состоянии что-либо рассказать о душе, кроме того, что она обладает таинственной глубиной. Данное знание, указывает Снелль, не привносит в темноту света. Однако важно отметить, что загадкой для Гераклита оказывается именно его внутреннее состояние, и в первый раз проблемой становится собственное Я человека. В лирике, предшествовавшей работам Гераклита, противоположностью чувственному миру мог быть только мир богов, их вмешательство в дела людей. В таком случае человек оказывался в положении безвольного существа, не способного побороть силу богов.
      Гераклит не согласен с подобным подходом. Во фрагменте 119, указывает Снелль, античный философ прямо утверждает противоположное: "Моральный облик человека - бог". Важно отметить то, что божественное определяется не только через понятие, но и через моральный облик. Какое значение вкладывает в него Гераклит? Для того чтобы получить ответ на данный вопрос, Снелль предлагает опереться на другое высказывание античного философа - "так как человеческий моральный облик не имеет понимания, вероятно, он божествен". Может показаться, отмечает Снелль, что одно положение Гераклита вступает в противоречие с другим. Человек "является один раз", поэтому не может познать мир. Но правомерно ли ставить знак равенства между этосом и познанием? По всей видимости, нет. Геродот понимает народный этос как народный обычай, его культуру.
      Итак, по Гераклиту, фиксируются не случайные, а общие свойства и даже законы действительности, те, которые передаются соотношением имени и вещи (В32, В48). Другое дело, как они соотносятся между собой. Можно ли говорить о том, что Гераклит выступает против противопоставления слова и дела, имени и вещи? Может быть, действительно Гераклит замечает несоответствие речи индивидуальной реальности? И, фиксируя здесь несоответствие, относит речь к сфере всеобщего?
      247
      Во всяком случае, можно действительно говорить об антитетике как характерной особенности мышления Гераклита (Дж. Томсон), о символических ассоциациях, которые подтверждают приверженность мышления Гераклита к религиозной полярности (Г.Е. Ллойд).
      И все-таки есть больше оснований для того, чтобы говорить о приверженности Гераклита народной религиозности и в целом народному языку, антитетику и наиболее емкие выражения которого он использует постоянно. Среди таких выражений "потерянная дорога", "был, есть и будет", "во веки веков" (Е. Иоанниди), стереотипные религиозные символы - "Эринии, помощницы Дике". Так что антитетический стиль Гераклита редуцируется к широкому языковому контексту, к живому образному народному мышлению, которое, в свою очередь, просматривается в текстах Гераклита как следование известным пословицам и поговоркам (фр. 61), именно здесь наиболее отчетливо обнаруживается способность Гераклита "намекнуть" на всеобщее.
      Эту же функцию выполняет и загадка. Ведь загадка - это тоже иносказательное описание какого-либо предмета или явления. Как пословица, так и загадка призывают к интеллектуальному напряжению и творческому поиску, отсюда и обращение к антитетике, которую, по мнению многих исследователей, можно встретить в древних народных песнях и сказаниях: добро - зло, день ночь, единое - многое, бессмертное - смертное. Отсюда и загадочность, неопределенность образов, которые таковыми остаются для большинства людей и которые Гераклит рассматривает через используемую им антитетику и достигаемое единство: огонь, молния, война.
      Несомненно, что при этом Гераклит не может избежать сравнений. Именно в сравнении образ достигает своей полноты и содержательности, формируется, реализуется и обретает силу. Скажем, сравнение изменчивости вещей с рекой или лука с лирой. Некоторые исследователи идут здесь так далеко, что видят в этом влияние Гераклита на развитие математических сравнений и пропорций. Так или иначе, но невозможно не учитывать наличие у Гераклита поэтической образности и ритмики, которую в свое время отмечал у него еще Дайхгребер.
      Другое дело, что Гераклит при этом ссылается на Сивиллу, которая также пользуется намеками, но и в этом случае мы должны понимать, что за Гераклитом остается право на толкование, ведь намеки Сивиллы истолковывались жрецами Аполлона, так что намек как своего рода загадка разгадывается на пути толкования, что, впрочем, не отрицает внезапного озарения, интуиции.
      248
      Не в меньшей степени на редукцию языка Гераклита указывают афоризмы. Афоризм, несмотря на его краткость, обладает огромной интеллектуальной насыщенностью (фр. 52, фр. 88).
      Вопрос в том, что для Гераклита многообразные схемы и структуры речи приобретают самостоятельное значение. Мысль как таковую он достаточно определенно отделяет от выражаемого ею, или, по крайней мере, проводит между ними различие. Например, Г. Керк такого рода речевую схему находит во фрагменте В1. Такую же схему мысли у Гераклита находит и О. Гигон. Целый ряд важных замечаний по этому вопросу высказал Г. Френкель. Дело в том, что анализ гераклитовских сравнений и схем мысли - это интерес не только к форме, но и к особенностям его философского мышления, и даже к философии как таковой, которая присутствует в этом мышлении. Другими словами, в ходе работы с речью, при анализе речевых формул и схем Гераклит стремится осуществить прорыв в сферу всеобщего, найти путь в эту terra incognita, т.е. он стремится проникнуть в сферу философского сознания, а скорее всего, даже воспроизвести, воссоздать его средствами речи.
      Философское сознание - это, прежде всего, мудрость, но мудрость существует в мироздании как единое и единственно мудрое, которое "правит всем через всё". Философское же мышление предполагает проникновение в сферу всеобщего посредством языка, речи. Неслучайно многие исследователи, в частности Керк и Рамну, обращают внимание на использование Гераклитом множественного числа: употребление множественного числа позволяет изначально рассматривать единичный предмет в его принадлежности всеобщему.
      Итак, прежде всего мы должны отметить наличие у Гераклита позиции наблюдателя. Гераклит как бы выделяет себя из жизненного потока. Река жизни со всеми ее слабостями, прихотями и страданиями не захватывает его. Все это - игры слишком несерьезные, в которые и играть-то взрослому человеку не пристало. Поэтому-то он и удаляется из народного собрания, полагая, что детские игры в первом и непосредственном значении гораздо лучше, чем занятия взрослых. Но такая отстраненная позиция и позволяет увидеть смысл Вселенной, которая может быть уподоблена в своей бесконечности игре в шашки ребенка, лишь переставляющего их без всякого смысла.
      Однако не только внешний мир открывается наблюдателю во всей его полноте, а не сиюминутности. Для наблюдателя появляется возможность обращения к самому себе. Гераклит заявляет: "Я выспросил самого себя".
      Грандиозный мир оказывается самовоспроизводящейся симфонией, мудростью, в которой правит Единое. Позиция Гераклита
      249
      найти это единство, выразить единственно мудрое слабыми человеческими средствами. Единство мироздания - это интуиция общего порядка. По сути дела, Гераклит продолжает оставаться физиком, таким же, как Анаксимандр, которого Аристотель упрекал в излишней поэтичности и метафорике.
      Могучий космос продолжает восхищать и удивлять мыслителя. Удивление целостностью мироздания, его упорядоченностью - вот что лежит в основе философского пафоса Гераклита. Глубоко антропологический смысл этого пафоса состоит в том, что любое единичное явление включено в контекст целого. Поэтому "У Бога прекрасно все, и хорошо, и справедливо, люди же одно считают несправедливым, другое справедливым" (В102). Единственная мудрость в том и состоит, "чтобы признать, что все едино". Итак, Гераклит восхищен цельностью, единством мироздания, что несомненно делает его и последователем ионийской школы, и физиком. Огромное значение в этом отношении имеет цитированный фрагмент ВЗО: "Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никто ни из богов, ни из людей, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами погасающим".
      В то же время позиция наблюдения - это позиция самонаблюдения, интроспекции, которая предполагает отмежевание от обыденных мнений, безрефлексивности, некритического перенимания того, как живут все. Из этого привычного круга жизни человека спасают аристократические ценности, среди них слава, которая делает человека бессмертным. Но так ли уж часто встречаются эти ценности у людей? Кто из людей может быть действительно мудрым? Следует обратить внимание на сопоставление (но не противопоставление) славы и мудрости, что свидетельствует о переходе от добродетелей военных к добродетелям мирным (полисным), о распространении славы на гражданскую область.
      Позиция рефлексирующего Я предполагает обращение к проблематике логоса. Логос (слово, речь, мышление) оказывается тем искомым выводом, который следует из воззрения на мир, в основе которого находится самоощущение живого потока жизни. Логос как глубинное, бездонное основание самосознающего Я, это то, что осуществляет прорыв во всеобщее. Это ритмика и смысл мироздания. И в то же время это наша субъективная способность приобщения к мирозданию, к смысловым данностям, к обнаружению единства во всеобщем, т.е. способность сознательного овладения истиной, возможность чего Гераклит обосновывает намеками и догадками, позволяющими перейти от единичного ко всеобщему. Истинно мудрый предпочитает всему обнаружение единства и всеобщности. Он не будет цепляться за
      250
      противопоставления отдельных незначительных вещей. Отсюда решающую роль в мышлении Гераклита и выполняют смыслообразы, открывающиеся как наиболее значимые антропологические черты его учения, показывающие постоянное присутствие в мире человека, ищущего смысл мироздания.
      Таковы основные проблемы антропологии, которые принадлежат философии Гераклита. Гераклит доводит до совершенства рассмотрение человека в единстве с космосом. Позже Парменид расколет ранее единый человеческий и космический мир на "мир мнения" и "мир истины". Однако идеи Гераклита, главного представителя раннего этапа древнегреческой философии, окажут огромное влияние на всю историю древнегреческой и мировой философии.
      Глава 8
      ФИЛОСОФИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ ПАРМЕНИДА
      Философия Парменида (акмэ приходится на 504-501 гг. до н.э.) порывает с физической (физиологической) традицией, лишая ее статуса истинности. Дальнейшее обсуждение этой темы, которая давно стала одной из наиболее широко обсуждаемых в специальной литературе, не только не исключает, но, на наш взгляд, и предполагает антропологическое обоснование такого рода выводов. Философия Парменида вообще вызывала и вызывает неутихающие дискуссии, тем более что единственная его поэма под традиционным названием "О природе", в которой он изложил свое учение, дошла до нас в отрывках и не поддается однозначной интерпретации и даже нумерации фрагментов, что и является первой причиной научных дискуссий.
      Второй же причиной выступает специфика общего взгляда исследователя, приступающего к рассмотрению философии Парменида, на раннегреческую философию. Между тем как от наличия широкого философского и даже экстрафилософского контекста во многом и зависит прочтение поэмы Парменида. Общий взгляд на становление и развитие античной философии, содержащийся уже в самом цитировании предшественников, принадлежит Аристотелю. Сохраненный Теофрастом, он присутствует в доксографической традиции, исходящей из сообщений последнего. Именно Аристотель является основателем физического ("фисиологического") воззрения на раннегреческую философию. "Фисиологи", согласно Аристотелю, учили о природе (physis), о том начале (arche), из которого все возникает и в которое все возвращается. В этом смысле учение Парменида - это такое же натурфилософское учение, каким оно было и у его предшественников, идеи Парменида не выпадают из общего "физического" контекста.
      Однако современные исследователи обнаруживают у Парменида серьезный теоретический поворот, суть которого состоит в том, что он учит о "природе вещей", имея в виду под "природой" их непреходящую умопостигаемую сущность, бытие. Надо сказать, что такой поворот вполне допускают "метафизические" рассуждения Аристотеля. В этом случае речь ведут уже не о физической, а об онтологической интерпретации философии Парменида. Физическую интерпретацию обосновывали В.Ф. Асмус, А.Н. Чанышев, а из зарубежных исследова
      252
      телей - К. Поппер, Дж. Вернет и многие другие. В то же время онтологическая интерпретация обосновывается У. Гатри, Г. Керком, М. Стоксом. В отдельный ряд необходимо поставить монографии С. Вельцка, Й. Янтцена, Л. Тарана и А. Мурелатоса. В самых общих чертах физическая интерпретация обосновывает бытие как единичное физическое тело. Онтологический же подход подчеркивает умопостигаемую значимость бытия, отрицающую всякую чувственность.
      Весьма распространено сопоставление взглядов Парменида и Гераклита. К. Рейнгардт увидел в Пармениде оппозицию Гераклиту в учении о движении, потому что основное учение Парменида - это учение о неподвижности бытия. Впервые же указал на Парменида из Элеи как на прямую противоположность Гераклиту Платон. Гераклит учит о всеобщем движении, Парменид о всеобщей неподвижности. Между тем здесь тоже кроется проблема - что именно имел в виду Платон: только чувственный мир как какую-то часть мироздания или мироздание в целом?
      Следует признать, что однозначные суждения типа "физика - онтология", "диалектика - метафизика" сейчас являются анахронизмом. Нет нужды говорить и о том, что абсолютно несостоятельным является противопоставление диалектики Гераклита метафизике Парменида. В свое время ряд обоснованных и интересных высказываний на эту тему сделали В.В. Соколов и Ф.Х. Кессиди. Кессиди, в частности, говоря о едином бытии элейцев, переносит рассмотрение вопроса в область изучения чистого разума и отношения мысли к действительности. "Гераклит считается великим (хотя и не первым) диалектиком в античной философии, а Парменид - ее первым метафизиком, первым антагонистом диалектики. Но так как факт движения и изменения, возникновения и исчезновения вещей очевиден, то считается, что Парменид, Зенон и Мелисс объявили генезис вещей, их множественность и движение ложным порождением органов чувств, т.е. обманом чувств, иллюзией. Иначе говоря, элейцам приписывается субъективный идеализм, что в принципе неверно. Курьезно искать субъективный идеализм в период становления греческой философии. Да и с фактической точки зрения дело обстояло совсем иначе: элейцы стремились найти нечто устойчивое (сохраняющееся) в многообразном мире подвижных и изменчивых вещей. Поиски этого устойчивого как объекта логически определенной мысли заставляли их в известном отношении (в плане теории) противопоставлять устойчивое и неизменное неустойчивому и изменчивому" [1].
      1 Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972. С. 233.
      253
      И все же философия Парменида хорошо изучена, причем на добротной текстологической основе, так как от поэмы Парменида "О природе" ("Пери фюсеос") сохранилось достаточное число фрагментов. Причем проводимый анализ позволяет обосновывать самые разные заявления, вплоть до таких радикальных, как: Парменид является отцом древнегреческой логики, он поставил философское знание в зависимость от логических суждений. В то же время достаточно очевидно, что философия Парменида тяготела к религиозной символике и не порывала в характеристиках бытия с мифологическими образами и со всем миром человеческих представлений и скрывающихся за ними предметов и явлений. Поэтому вычленить основные антропологические идеи Парменида, а тем более дать им пояснения представляется весьма перспективным направлением исследования.
      ПРОЛОГ К ПОЭМЕ
      Как известно, поэма Парменида состоит из трех частей: "Пролога", "Пути истины" и "Пути мнения". "Пролог" повествует о путешествии юноши-"куроса" в обитель Богини, которая и сообщает ему истину о мире ("мир истины") и в то же время повествует о мнениях смертных ("мир мнения"). Перед исследователем уже при обращении к первой части поэмы возникает ряд вопросов : кто такой путешествующий юноша, можно ли идентифицировать безымянную Богиню "Пролога" с богиней Дике, какими фрагментами ограничить "Пролог" и т.д.
      Обратимся к тексту поэмы, чтобы очертить предметную область исследования. Переводов Парменида на русский язык достаточно много: А.О. Маковельского, М.А. Дынника, А.Ф. Лосева, М.Л. Гаспа-рова, А. В. Лебедева. Если сравнить имеющиеся переводы на русский с содержащимися в наиболее значительных работах последнего времени на иностранных языках, то можно сделать вывод, что одного, самодостаточного, перевода сделать не удается, да и вряд ли удастся. Это попросту невозможно, спор идет по деталям, и филологическая аргументация играет здесь не всегда ведущую роль. При истолковании того или иного понятия или фрагмента в целом приходится редуцировать их содержание к культурным реалиям, а это выводит за рамки чисто филологического подхода. Поэтому дадим вначале общий пересказ "Пролога".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25