10.

— Они в наших руках, хозяин. Восемь отборных молодцов, вполне заслуживших, чтобы их повесили.

Хью взял Уортона за руку и повел его от шатра по направлению к костру.

— Не было никаких трудностей?

Радостное и резкое фырканье Уортона рассмешило и окружавших их воинов, уже собравшихся укладываться на ночь.

— Да нет же, ваша леди хорошо с ними справилась. Похитители едва держались на ногах. Вот уж им повезло!

Взглянув на звезды, Хью пришел к выводу, что полученные им на брачном ложе награды развеяли его негодование, и он с гордостью произнес:

— Она умная малышка, моя леди.

— Что малышка — это верно. — Уортон презрительным умалчиванием полностью отверг утверждение, что она еще и умная. — Этого не случилось бы, кабы она не сбежала как заяц.

Хью был склонен оправдать Эдлин.

— Много ли женщин выходят за палача своего мужа?

— Вы его не казнили. Да если бы и так — все равно он это заслужил. — Уортон счел разговор оконченным. — Наверно, мои услуги вам нынче не понадобятся? — И он встряхнул свой походный тюфячок, служивший ему постелью.

— Конечно, ты можешь отдыхать. — Хью бросил взгляд на свой шатер.

Он оставил Эдлин спящей, но ему уже снова захотелось ее разбудить. По какой-то причине ему было нужно оставить в ней свой след, и сделать это он старался именно этой ночью. Рассеянно, не подбирая слов, он сказал Уортону:

— Позаботься, чтобы шериф вздернул похитителей, как только мы покинем Истбери.

Уортон молча расталкивал уже спавших оруженосцев.

— А не первым делом поутру?

— Это расстроит мою леди. У нее слишком нежное сердце.

— Ну-ка подвиньтесь, негодные! — Уортон ногами распихивал в стороны юношей, чтобы освободить место для своего тюфячка. — Странно это, милорд! Мне показалось, что они знали о ней больше, чем следовало простым бродягам.

Смутное ощущение тревоги передалось Хью.

— Почему ты так говоришь?

— Когда мы сказали, что их повесят за изнасилование леди, они стали молить о пощаде и клялись, что никогда не посмели бы к ней даже прикоснуться.

— Жалкий лепет трусов, — отверг эти доводы Хью.

— А я думаю, они говорили это серьезно. — Уортон, почесываясь, присел на землю. — Сдается мне, они ее давно выслеживали. С их слов можно понять, что все заранее спланировано. Похитить они хотели не просто любую женщину, а Эдлин, графиню Джэггера.

Эдлин проснулась от шума мужских голосов, но ее веки казались ей такими тяжелыми, что понадобился бы десяток лошадей, чтобы их приподнять. Она сонно подумывала даже о том, чтобы прибегнуть к помощи пальцев, но для этого пришлось бы подвинуть руку откуда-то оттуда, где она сейчас лежит.

Она пошевелила пальцами.

А, значит, рука у нее под щекой. Недалеко от век. Совсем близко. Как всегда говорила настоятельница…

Ее глаза внезапно открылись сами без помощи лошадей или пальцев. Леди Корлисс. Монастырь. Она увидела тусклый солнечный свет, проникавший сквозь распахнутый дверной проем. Утренняя месса! Она все пропустила!

Мужские разговоры замерли вдалеке. Массивная тень поднялась от стола, где вначале раздавались голоса, пересекла пространство шатра и опустилась на колени возле нее.

— Ты проснулась? — раздался голос Хью, прикоснувшегося теперь уже знакомым жестом к ее щеке. — Я беспокоился за тебя.

— Уже поздно?.. — Ее голос прозвучал неожиданно хрипло.

— Уже середина утра. — Хью щелкнул пальцами, и еще одна туманная фигура подошла к нему сбоку, что-то передала и исчезла. Хью поднес к ее губам кубок. Она, приподняв голову, пила жадно, и, когда допила все, он сказал:

— Тебе трудновато говорить сегодня. Я полагаю, ты слишком много стонала прошлой ночью.

Она толкнула его рукой в грудь так, что он тяжело опустился на пятки. Мужчины за столом загоготали, но и Хью смеялся вместе с ними. Этим утром он уже больше не беспокоился, что его воины станут над ним потешаться. Свою месть он осуществил прошедшей ночью.

Если бы только она сама не извлекала из этого удовольствия для себя, да еще так старательно.

— Спи, — сказал он. — Утро мглистое, самое время поспать подольше, да и делать пока больше нечего.

— Мне нужно вернуться в монастырь, — сказала она, хотя и не представляла, как же ей одеться, когда вокруг сидят и глазеют мужчины.

— Зачем?

Он произнес это вполне беззлобно, но это короткое слово напомнило ей о ее новом положении.

— Если мне придется уехать отсюда с тобой, то нужно будет собрать и упаковать вещи. — Тут она внезапно поняла, что берет на себя слишком много. Решения отныне — не ее дело. — Так я что, еду с тобой?

— Ты поедешь со мной. — Он собрал ее волосы и убрал их назад, потом положил на ее плечо свою ладонь.

Этот безмолвный собственнический жест заставил ее почувствовать себя неловко, но тем не менее она весело спросила его:

— Можно спросить, куда?

— В замок Роксфорд. Мне предстоит принять во владение и земли, и титул.

— Роксфорд?! — Перед ее глазами пронесся образ человека: длинное лицо с тонкими чертами, красивое, умное и… жестокое. Эдмунд Пембридж, теперь уже бывший граф Роксфорд.

Закадычный друг Робина.

— Ты его знаешь?

— Нет. — Она, не задумываясь, отрицала это знакомство, точно не зная, почему. Возможно, это была инстинктивная реакция женщины, которая теперь не хотела иметь ничего общего со своим прошлым.

— Меня это удивляет. Мне казалось, ты могла бы знать столь крупного вождя мятежников.

Неужели, Хью прочитал что-то по выражению ее лица? Или это просто логичный вывод? Раз бывший муж пошел против короля — должна знать.

Она напустила на себя раздраженный вид.

— Я никого из соратников Робина не знала. — Выдернув плечо из-под его руки, она прикрылась мехами и попыталась сменить тему разговора: — Так ты для этого и женился на мне, чтобы я занималась твоими новыми владениями? Он бесстрастно ответил:

— Разумный план, верно?

Это действительно был разумный план. У него никогда до этого не было собственных владений. А она уже управляла поместьями Робина и к тому же вполне успешно. Это, безусловно, меняло суть дела и вчерашняя ночь в свете нынешнего утра безвозвратно исчезала.

— Тогда я должна…

— Уортон уже забрал твои пожитки из монастыря и принес их сюда.

Она возмутилась от одной мысли, что Уортон своими грязными лапами дотрагивался до дорогих ее сердцу вещей, которые ей с таким трудом удалось сохранить с тех пор, как ее жизнь изменила течение. Некоторые вещи были действительно важными, и поэтому она уточнила:

— Он принес все?

— Все, что там было, — подтвердил Хью. — Хотя кое-что, я думаю, он мог бы и сжечь за ненадобностью.

Потрясенная, она приподнялась и села.

— Нет! Скажи, что это неправда!

Мужчины за столом дружно откашлялись, когда Хью ринулся вперед, чтобы прикрыть ее. Будто она и впрямь была такой глупой, чтобы показывать себя им всем! Она держала перед собой тонкое одеяло и с яростью смотрела на мужа, а он так же свирепо смотрел на нее. Дернув головой, он, не оглядываясь, приказал:

— Вон!

У нее неожиданно мелькнула мысль, что он имел в виду ее, но, загрохотав опрокинутыми лавками, мужчины спешно покинули шатер, опустив за собой клапан двери.

Сквозь щели в стыках стен пробивался слабый свет, но и его было достаточно, чтобы она отчетливо видела суровое выражение лица Хью.

— Ну, объясни мне, почему это я не мог сжечь ту кучу трогательного тряпья и изношенных одеял? И постарайся быть поубедительней!

Сказать ему? Нет, не стоит.

— Потому что это мое имущество, — ответила она твердо.

— Я твой муж, — возразил он. — Значит, это мое имущество. — Он медленно провел своим большим пальцем по линии ее ключиц. — Как и вы, моя леди Роксфорд.

Она узнала это выражение его лица. Сейчас оно было таким же, как и много раз прошлой ночью, до того, как свеча догорела и они остались в полной темноте. Эдлин поймала его руку, спускавшуюся к ее груди.

— Я полностью подчиняюсь твоим требованиям, как и должна поступать любая жена, и я, разумеется, выброшу большинство моих вещей, как потребует милорд. Я прошу разрешить мне оставить только две вещи, прежде чем ты сожжешь все остальное.

Его рука повернулась тыльной стороной вниз, и пальцы слегка пощекотали ее ладонь.

— Заставь меня.

— Заставить тебя?

— Увлеки меня, очаруй. Приведи меня в восторг. Сделай так, чтобы моим единственным желанием стало выполнять твои прихоти.

Ей никогда не нравились такие игры. Раньше она, быть может, и пошла бы на это, но лишь во имя высших надежд. Однажды она уже отдавала все, использовала все известные ей уловки и ухищрения, и, когда все заканчивалось, Робин превозносил ее и обещал исполнить ее просьбы, но потом забывал или отдавал предпочтение Другой, более искусной, а скорее просто новой для него любовнице. Нет, она не поддастся ни уговорам Хью, ни его запугиванию.

— Я не колдунья и не чародейка, — сказала она грубо.

— Нет, ты именно такая! — Он приблизился к ней, надавив на ее плечи, принуждая ее лечь.

Она уперлась руками сзади, не желая падать так же легко, как она это делала прошлой ночью. Слишком уж просто все удалось ему тогда, но он захватил ее врасплох. У нее давно не было любовника. Или, что обманывать себя, он был слишком хорош, чтобы ему сопротивляться?

Наградой за ее скованность послужил пожалованный поцелуй в плечо, которое он недавно ласкал.

— Видишь, как ты меня очаровываешь? — прошептал он. — Даже после такой ночи, как вчера, один только твой вид уже возбуждает меня.

Она попыталась внести прозаическую нотку в быстро накаляющуюся ситуацию:

— Очень скоро ты ко мне привыкнешь.

— Я?! — Он попытался сорвать с нее одеяло, но она не позволила. — У меня нет такого опыта. Неужели всем мужчинам быстро надоедают их невесты?

— Рано или поздно.

Она старалась быть как можно равнодушней, но его руки подкрадывались к ее спине. И как только пальцы его скользнули к корням волос у нее на затылке, она попыталась хотя бы не утратить ощущение реальности.

— Возможно, скоро. — Но произнесла она это со вздохом, позволяя ему опрокинуть себя на подушки.

— Тогда они перестают быть невестой и женихом. — Он тихонько массировал ее голову. — Становятся мужем и женой.

— Неверным мужем и надоевшей женой.

— Но не я и не ты, моя леди. — Он склонился над ней, его локти удобно устроились по обеим сторонам ее головы. Он доставлял ей удовольствие, медленно возбуждая ее расслабленное тело.

— Я дал тебе клятву верности и чести, а я всегда соблюдаю свои обеты.

Лежа с закрытыми глазами, она тихо рассмеялась.

— Ты мне не веришь? — В голосе Хью звучало сдержанное возмущение.

Его руки отпрянули от нее — в наказание, как она подумала. Эдлин постаралась запомнить то ощущение, которое только что утратила. Потом его руки возвратились, и пальцы вновь задвигались среди корней ее волос.

— Когда-нибудь тебе придется извиняться передо мной за это, — пообещал он.

— Ради всех святых, я надеюсь на это, — пробормотала она.

— Я не Робин Джэггер.

— Я это знаю, — равнодушно сказала Эдлин.

— И я не предам тебя с другой женщиной. Она не ответила, потому что не верила ему.

— Я не такой, как он, — настаивал Хью.

Резко поднявшись и сев в постели, она, полная гнева и ярости, оттолкнула его руки, отбросив пряди растрепавшихся волос.

— О, нет! Ты такой же. Такой же, как и он! Воин, идущий вперед, чтобы немедленно исправить все по его мнению неправильное, воевать с каждым неприятелем! — закричала Эдлин и вдруг поймала себя на том, что думает-то она вот что: «Сбрось с себя одежды и побыстрее» — таковы были ее мысли. Но она, конечно, оставила их при себе. Однако он каким-то образом уже успел раздеться, пока ее ласкал. Словно слушал не то, что Эдлин говорит, а то, что она думает.

— И ты закончишь свои дни так же, как и он, — завершила Эдлин свою гневную речь, ту, что произносила вслух.

— Я не буду повешен!

— Быть может, и нет, но ты либо умрешь, либо станешь полумертвым, когда тебя насадят на меч, либо повергнут наземь булавой, либо выбьют из седла дубиной, швырнув под копыта коней других рыцарей. Потом люди принесут тебя домой, ко мне, на щите. Я стану кричать и плакать, пока не потеряю голос. И снова останусь одна.

Он рассмеялся. О Боже! Этот смех!

— Меня не убьют. Лучшие воины уже много раз пытались сделать это, но я до сих пор жив. Так почему они должны справиться со мной теперь?

Он как последний дурак высмеивал ее гнев и страх. Она и раньше слышала подобную глупейшую браваду и ненавистную похвальбу, и вот снова! Она в который раз пыталась призвать к здравому смыслу то, что не может принять разумные доводы, — мужской ум.

— С течением времени шансы быть убитым возрастают, — заметила Эдлин.

— С течением времени боевое мастерство растет еще быстрее.

— Обычная удача хоть раз да бывает против тебя, — тихо возразила она.

Хью все еще улыбался, покровительственной улыбкой, означающей: «Я знаю лучше всех». Он попытался взять ее за руку, но она легонько ударила его. Ей хотелось сопротивляться. Ей хотелось, чтобы он взял ее. Конечно, он одолеет ее, но все равно дух противоречия не позволял ей сдаться так просто.

— Ты хочешь меня. Хорошо, ты можешь меня получить. Я согрею твою постель и буду вести твое хозяйство, но ты никогда не узнаешь, чего тебе не хватает.

Эти слова заставили его насторожиться. Придвинувшись к ней ближе, он всматривался в ее лицо так, словно мог прочесть там ее секрет.

— Чего мне будет недоставать?!

— Я никогда не подарю тебе… моего истинного расположения. — Было смешно говорить о любви. Она все еще не допустила его в свое сердце. Эдлин вообще не питала нежных чувств ни к одному из мужчин. — Я не хочу печалиться и оплакивать рыцаря, который постоянно ищет войны там, где мира можно добиться одной улыбкой.

Он все еще не понимал сказанного, и она догадывалась, почему. Все, чего он хотел от нее, — это здоровых детей, умения вести хозяйство и ее ласк. Будучи красивой и достаточно доброй, она щедро одарит его тем, чего он жаждет, сохраняя свою душу и сердце для себя и своих сыновей.

С горящими от неожиданного озарения глазами он внезапно схватил ее.

— Значит, ты говоришь, что не дашь мне того, что давала Робину?

— Ах! — произнесла она в пространство. — Как он умен в самом деле и догадлив на редкость!

— Значит, так ты думаешь, миледи. Так ты думаешь! — Он сорвал с нее покрывало и толкнул ее. Положив руки ей на бедра, он навис над ней, и его меч изготовился к бою.

Она обхватила его и провела вдоль спины несколько красных борозд своими ногтями. О, она была готова принять его. Даже необузданная страсть предыдущей ночи не смогла утолить ее столь долго сдерживаемых желаний.

Она могла не любить этого мужчину, но она безумно желала его, и этого ей сейчас было достаточно.

— В нашей схватке ты не сумеешь победить, — поклялась она.

— Я побеждаю в каждой битве, — ответил Хью, и его карие глаза вспыхнули неистовым пламенем, Широко разводя свои ноги, она бесстыдно открылась с намерением поглотить его и сделать беззащитным.

Не заботясь о том, чтобы направить себя, он сразу же попал.

Она изогнула спину дугой, немедленно пойманная сумасшедшим оргазмом. Хью поднялся над ней словно кит, пробивший волну. Стоя на коленях, он дернул ее к себе, погружаясь все глубже. Она, казалось, не могла уже принять большего, но он находил в ней для себя все новые глубины. Ее лоно встречало его волнами откровенного наслаждения.

Никакой утонченности или уловок. Ничего, кроме мгновенного желания, за которым следовало мгновенное утоление и новое желание.

Он шептал ей в ухо:

— Это не я беру тебя. Это ты берешь меня.

Он признал это, так что она побеждала. Побеждала! Еще один оргазм потряс ее, и она вскрикнула от нестерпимого удовольствия.

Он осаждал ее, ударяя снова и снова. Ворота замка рухнули, но противник оставался внутри. Он еще не победил ее, и он это знал. Его руки двигались по ее телу. Он пощипывал ее соски, потом опустил руку ниже ее талии и скользнул большим пальцем между их телами.

От этого ее сорвало с места, она развернулась, упираясь руками в постель перед собой, и тоже оказалась сидящей. Ее ягодицы тесно прижимались к его бедрам, он придерживал ее за талию. Прочно упираясь ногами в пол, она обрела большую способность двигаться, да так, что на этот раз он застонал, и низкий гулкий звук пронесся как рев крупного животного во время гона. Она задала ритм и заставила Хью подчиниться ему. Когда она слышала его безумный рык, она откидывала назад голову и громко смеялась.

Он уронил их обоих и наконец подмял ее под себя. Мышцы ее бедер мелко дрожали от усилий, которые она только что прилагала… или это был продолжающийся ток жизни между ними, так ослабивший ее?

— Ты моя. — Он положил ее ноги себе на плечи и начал последний штурм. — Моя! Моя!

Эти слова как зов крови!

— Моя!

Как заклинание.

— Моя!

Она вцепилась в его волосы, свисавшие ему на спину, и дергала их до тех пор, пока он не открыл глаза и не посмотрел ей в лицо. Неистовая, разгоряченная его требовательным порывом, страстью его жаркого тела, она произнесла:

— Мой! — и притянула его вниз, к себе, чтобы сомкнуть его губы со своими.

Это было не что иное, как полное обладание, одержимость желанием, и он это признал. Он оторвался от ее рта и с яростным криком довел ритм до невозможного. Она сквозь кожу почувствовала, как мускулы его тела напряглись и натянулись. Она увидела, как на его губах появилась странная полуулыбка и каждая черта его лица приобрела отметину муки наслаждения. Когда он наконец излился в нее, в воздухе над ними парило только ее имя:

— Эдлин, Эдлин…

Они упали измученной грудой тел. Это их соединение, как и все, что они сказали друг другу, несло в себе смысл изучения друг друга, но у Эдлин не осталось ни сил, ни желания заниматься этим теперь. Все, чего ей хотелось в этот момент, — только плыть по течению, ловя отголоски упоительных судорог наслаждения.

Когда он освободил ее, она пожаловалась лишь слабым подобием стона.

— Пожалуй, я тебя совсем расплющу, — прошептал он и натянул на нее меха.

Они не могли заменить его, и она ожидала, что он вернется и согреет ее лучше всяких мехов. Но он не пришел, и Эдлин чуть приоткрыла глаза, чтобы видеть, что он делает.

Хью одевался, и очень жаль, потому что он ей больше нравился нагим.

Он заметил, что она подсматривает за ним, и, когда застегнул ремень на поясе, то опустился возле нее на колени.

— Видишь, я же говорил, что ты колдунья.

Зарывшись лицом в меха, он поцеловал ее грудь, ее пупок, ее подбородок.

— Можешь оставить две вещи из своего имущества, какие хочешь, прежде чем я сожгу остальные.

Ей казалось, что он особенно не задумывался о значении тех вещей, которые она хранила, находясь в монастыре, но она его за это и не винила.

Его голос смягчился, и он вкрадчиво сказал:

— Могу ли я что-либо еще сделать для тебя?

Откажись от своей страсти к сражениям, — мгновенно всплыло в ее мозгу, но этого она не сказала. Эдлин была слишком умна для того, чтобы даже в столь удачный момент требовать невозможного.

— Нет, разве что ты сможешь вернуть сию секунду моих сыновей из паломничества, — пробормотала она.

— Они же должны вернуться совсем скоро или я ошибаюсь? — спросил Хью. — Ничего, мы их подождем.

Поразительно, но ей раньше не приходило в голову, что Хью не будет ждать.

— Знаю, но… хочу видеть их теперь. — Она неожиданно расплакалась, как маленький ребенок, и тут же замерла в ожидании, что Хью станет над ней смеяться.

Вместо этого он подоткнул одеяла вокруг ее плеч.

— Поспи. Не думай об этом. Я обо всем позабочусь. Я еще выиграю наше сражение, миледи. В этом ты никогда не должна сомневаться, — добавил он, улыбаясь.

Спокойствие и уверенность мигом исчезли, и она запальчиво воскликнула:

— Не раньше, чем наступит тот день, когда ты станешь ценить мир так же, как ты любишь звон мечей!

— Борьба за правое дело — это достойное занятие, — спркойно продолжал настаивать он.

— Есть не один, а много способов выиграть сражение, милорд. И для этого вовсе не следует проливать столько крови. Только подожди, — она вздохнула, — и я это докажу.

— Ах! — Эдлин рылась в метке со своими вещами и наконец вытащила те две самые дорогие ей, памятные вещи. Она вытерла этими кусочками ткани лицо и вдохнула хранимый ими аромат. Потом она бережно сложила их и спрятала в уголок.

Но что-то у нее должно было все-таки остаться, хотя бы для того, чтобы прикрыть наготу. Верхней одежды, которую она нашла небрежно брошенной на скамье, явно недостаточно. Хью взял с нее слово больше ничего не оставлять из того, что лежало в мешке, но ведь он, наверное, не имел в виду, чтобы она ходила нагишом.

Сделав этот разумный вывод, она достала из мешка свое старенькое коричневое платье, которое носила каждый день в монастырском хранилище, и оделась.

Теперь она готова… к чему, собственно? Полдень давно прошел, так что она подкрепилась хлебом и элем, которые ожидали ее на столе. Покончив с едой, она постояла посреди шатра в нерешительности. Уйти или остаться? Если она выйдет, то не станут ли люди Хью усмехаться, глядя на нее, когда она пойдет по лагерю, и зубоскалить над тем, что она так поздно встала? Может быть и хуже того. Не станут ли они неодобрительно отворачиваться при ее появлении, считая, что вдова Робина недостойна быть женой их лорда?

И что она сможет объяснить в монастыре, когда туда явится? Она растянула на сундуке в прошлом роскошное подвенечное платье. Вот, пожалуйста, пятнышко на подоле. Хуже того, что скажут монахини? И что делать с зелеными травяными пятнами на белых чулках и грязью на расписных кожаных туфлях? Монахини с такой радостью одолжили ей эту одежду, движимые чувствами благотворительности. А как она станет возвращать все это в виде лохмотьев? Монахини, разумеется, станут ее поучать. Они даже могут начать сторониться ее, и поделом. Ткачество и шитье одежды занимали каждую свободную минуту дня любой женщины, а она так безрассудно испортила один из наикрасивейших предметов рукоделия во время своих полночных бесцельных прогулок по лесу.

Может быть, Хью прошлой ночью и удовлетворил свое чувство мести. Но она, чем она отплатит монахиням за нанесенный им ущерб? Она снова в тисках нищеты. У нее ничего нет.

— Миледи!

Грубоватый голос Уортона за дверным клапаном шатра заставил ее вздрогнуть. Она уже подавила в себе страх перед ним — так ей по крайней мере казалось. Но воспоминания о его угрозах в начале их знакомства все еще, оказывается, жили в ней, и, может быть, ее похищение наемниками воскресило эти воспоминания с прежней силой..

— Миледи! — Его голос прозвучал уже несколько более нетерпеливо. — Я принес кое-что из одежды для вас.

Справившись с овладевшим ею беспокойстврм, она поспешила отвести дверной клапан назад. Лагерь, открывшийся в проеме, казался опустевшим.

Уортон взглянул на ее одежду с омерзением.

— Я полагал, что милорд велел оставить из того мешка только две вещи. Именно эти?!

— Но мне же надо было во что-то одеться!

— Ну, если вам угодно называть это одеждой… — Шерстяной мешок, очень похожий на прежний, стоял у его ног, и он сунул его ей в руки. — Вот. От хозяина с наилучшими пожеланиями.

Он говорил вполне галантно, но под конец испортил все добавлением:

— Лучше всего, если вы сбросите с себя это уродливое платье и поскорее выкинете его мне через порог вместе с тем мешком, покуда хозяин не вернулся. Не то он поступит так, как я его учил. Станет держать вас голой и с дитем.

— Ты ему это сказал? — возмутилась Эд-лин.

— Это единственный способ удержать такую женщину, как вы, от неприятностей. — Отвернувшись в сторону, он пробормотал: — И часу не прошло, как поженились, так вас тут же и украли.

— Ну не по моей же вине, — бросила она ему вслед.

Он пожал плечами.

— Не мое это дело…

И он издал губами такой звук, что его можно было принять за исходивший из другого места.

— Какое глупое ребячество! — сказала она, придав своему голосу материнские нотки, но Уортон только глумливо хохотнул.

Из-за какого-то шатра выглянула голова, и она поняла, что некоторые оруженосцы в лагере все же остались. Но куда делись все рыцари?

Впрочем, неважно. Ее неясное замешательство все еще сохранялось, и она поторопилась нырнуть обратно в шатер. Стоя у стола, она вывернула на него содержимое мешка. У нее перехватило дыхание. В тусклом свете дня ткани платьев сверкали всеми цветами радуги. И Уортон лапал своими руками всю эту красоту. Ах, как восхитительно! Платья из тонких сортов шерсти. Смены белья, такие же великолепные, как та, что она испачкала в предыдущую ночь. И туфли. Туфли всех размеров.

Она попятилась от них, будто они были живыми змеями.

— Уортон, — прошептала она. Затем громче: — Уортон! — Она выбежала наружу, отыскивая глазами слугу Хью.

Она нашла его сидящим на корточках возле костра и латающим дырку на черных мужских грубых чулках. Подойдя к нему, она схватила его за борта камзола.

— Каким образом ты достал одежду?! — требовательно спросила она.

— Миледи, почему вы спрашиваете? — Он самодовольно усмехнулся ей прямо в лицо. Он ждал, что она придет. И он точно знал, что именно она заподозрит.

— Ты украл эти одежды у моих монахинь?! — почти утверждала Эдлин.

Он положил руку себе на грудь жестом чуть ли не святого.

— Украсть у монашенок?! Какая ужасная мысль, миледи!

Она наклонилась к нему, чтобы их глаза встретились.

— Так как же ты все-таки добыл эти одежды?

Он поднялся, не отводя взгляда.

— Мой хозяин дал мне кошель, полный монет, и велел мне купить вам все, что нужно.

— О! — Что еще она могла сказать? — Ну… а монахини что, сами захотели продать эти одежды?

— Леди Корлисс предложила им открыть свои сундуки, а золото их окончательно убедило.

Она неуверенным движением отступила от него.

— О! — Слов ей найти не удавалось.

— Благодарность будет высоко оценена, — усмехнулся Уортон.

— Бесспорно, — неуверенно промямлила она. — Я очень благодарна…

— Не мной! — На его лице появилось выражение отвращения. — Моим хозяином, конечно.

Радуясь возможности отвести взгляд, она оглянулась.

— А где же он?

— Лучше оденьтесь так, чтобы ему было приятно. Он ждет именно такой благодарности.

Этот совет показался ей разумным.

— Но где же он?

— Вернется.

Из этого разговора она не получила никаких сведений. Впрочем, она не испытывала и особого любопытства. К тому же она отсюда неотступно слышала зов этих платьев, лежащих там без нее бесполезной грудой. С трудом сдерживая желание побежать что было сил, она по дороге к шатру старалась не выглядеть слишком заинтересованной. В конце концов, она и раньше носила платья не хуже этих. Она побывала женой герцога и графа. Но как же ей в последнее время не хватало шелков, тонких шерстяных тканей, ярких расцветок! Странно и как-то неловко было ощущать такое огромное удовольствие всего лишь от новой одежды. Ей придется побеседовать с леди Корлисс о своей излишней суетности.

Когда она снова вышла из шатра, на ней было зеленое в полоску платье, то самое, которое монахини не позволили ей надеть на церемонию венчания. Оно нравилось ей, этот символ добродетели и распутства. Волосы на затылке она собрала под обтягивающую их сеточку-криспинет-ту. Перед выселением из замка Робина у нее было их несколько, а потом ей так трудно было без них обходиться. Она все время вспоминала, сколько удобств они создавали при укладке волос. Теперь у нее оказалось сразу три криспинетты, не говоря уже о разных головных уборах всех форм и размеров. Ах, ну отчего бы и не порадоваться!

Уортон и застенчивый юноша, который подглядывал за ней из-за угла палатки, сидели на солнцепеке. Уортон, кажется, учил его искусству штопки.

Про себя Эдлин это одобрила. Ей нравились мужчины, способные позаботиться о себе.

Они и не смотрели в ее сторону, но, не поднимая головы, Уортон неожиданно спросил:

— Куда это вы направляетесь?

Она слегка запнулась о слишком длинный подол.

— Иду в свое хранилище трав.

— Зачем?

Она швырнула на землю прямо перед ним мешок со старыми вещами, затем небрежно сунула ему в руки другой мешок, в котором он принес ей новую одежду.

— Мне нужно собрать кое-какие травы в дорогу и дать инструкции тем, кто примет у меня… — Потом, опомнившись, Эдлин с досадой и отвращением воскликнула: — Я вовсе не должна ничего тебе объяснять! С какой стати ты суешь свой нос в мои дела?!

— Потому, что хозяин велел мне не спускать с вас глаз. Смотреть, чтобы с вами опять чего не приключилось. Вот я и не смог поехать с остальными людьми. — Тут Уортон повысил голос. — Я вообще теперь выполняю роль няньки при жене хозяина.

— О! — Ясно. Он хотел поехать со всеми. А теперь зол, что его оставили здесь. Она взглянула на юношу. — А ты здесь тоже для того, чтобы следить за мной?

— Нет, миледи. Я здесь для того, чтобы охранять палатки от воров. — Юноша торопливо вскочил, разговаривая с ней.

Он оказался выше и тоньше, чем она ожидала, и она улыбнулась от такого естественного порыва молодого веселья. Так и ее сыновья станут выглядеть через несколько лет.

— Как зовут тебя?

— Уинкен из Конвей.

— Ты оказался далековато от дома, — заметила она.

Его лицо исказилось той болезненной гримасой, которой многие юноши от смущения заменяют улыбку.