Хроноагенты за работой

Поэтому он решительно пресекал эти попытки. Пригласив в качестве спутницы и консультанта одну из сестёр, он отправлялся в ближайший магазин. Магазин этот находился в переулке, куда выходил черный ход из дома. Таким образом, Бакаев на время оказывался вне контроля своей охраны. Но ему этого было мало. Вырвавшись на «свободу», он вёл себя как проказливый мальчишка. Как правило, он придирался к тому, что в магазине отсутствовало что-то ему нужное и предлагал проехать на соседнюю станцию метро, рядом с которой был крупный универсам. Так как ближайшая станция была совсем рядом, в соседнем здании; ничего не подозревающая девушка соглашалась.
      После похода в универсам Бакаев всегда приглашал свою спутницу в небольшое кафе, находящееся там же. Он угощал девушку мороженым, кофе с пирожными и лёгким вином. Рассказывал ей разные истории и слушал студенческие новости. При этом он держал в кармане кукиш в адрес майора Пелудя и внутренне посмеивался над ним. Так он безобидно, как ему казалось, оттягивался раз в две недели.
      Вернувшись назад, Бакаев затаривался в магазине, что стоял в переулке, как говорится, под завязку; с таким расчетом, чтобы семья его друга была обеспечена качественными продуктами минимум на неделю. Вообще, денег на эту семью Бакаев не жалел. На себя ему свои доходы тратить было просто некогда. Его стараниями девушки были одеты на все случаи жизни и как картинки из модных журналов. Он с удовольствием подарил бы им по машине, но справедливо опасался, что этот подарок не будет принят. Зато он подарил девушкам два компьютера, очень нужные им для учебы.
      После успешной вылазки Бакаев с девушками сервировал столик возле постели больного. Завершив дружеский ужин, Бакаев возвращался к охране и уезжал домой.
      Вот эти-то вылазки Бакаева и явились слабым звеном в безупречной цепи, на которой Пелудь держал своего шефа. Я тщательно изучил Бакаевские «походы» с целью определить наилучший момент для его ликвидации.
      На первый взгляд казалось, что лучшего места, чем малолюдный переулок, не найти. Но это было только на первый взгляд. Переулок никогда не был совершенно пустынным, когда по нему проходил Бакаев. Пришлось бы убирать всех свидетелей, а в первую очередь спутницу Бакаева. Это было хлопотно. Настоящий хроноагент старается обойтись без этого. Из тех же соображений не годились ни магазин, ни универсам, ни кафе, ни вагон метро. А вот толпа при выходе с перрона после прибытия поезда была идеальной средой для этой цели. В этой толпе можно было подобраться к Бакаеву вплотную. Шум отходящего поезда перекроет и без того негромкий звук выстрела пистолета с глушителем. Падение жертвы можно представить как сердечный приступ; вызвать по сотовому телефону «Скорую», оказать первую помощь, броситься к выходу из метро встречать врачей и исчезнуть без следа. Это был, на мой взгляд, идеальный вариант.
      Я уточнил время, в которое Бакаев будет совершать очередную вылазку и смоделировал на этот момент прогноз встречи Бакаева с Чесноковым. Картинка получилась до того четкая, что я даже облизнулся от удовольствия. Никаких наслоений, никаких раздвоений. Значит, Чесноков принял точно такое же решение. А он далеко не глуп, этот агент ЧВП! «Брось, Андрэ, — сказал я себе, — Он-то точно не глуп, в этом нет сомнений. А вот ты нисколько не глупее его, раз сумел расшифровать его замысел».
      Единственное, что я не смог выяснить, это на какой станции Чесноков осуществит свою акцию. Стены и колонны с характерными приметами и названием станции были размазаны. Но это уже было не суть как важно.
      Оставалось выбрать объект внедрения. Тут я долго не раздумывал и решил внедриться в одного из охранников Бакаева. Во-первых, не возникало проблем с приобретением оружия. Мне нужен был пистолет Стечкина с глушителем. Именно такие пистолеты и были на вооружении у охранников Бакаева. Вообще-то, по штату им глушители не полагались. Но я знал, что эти бывшие спецназовцы не любили лишнего шума и глушители при себе имели. Во-вторых, я без всяких проблем оказывался в эпицентре событий.
      Магистр план операции одобрил и благословил меня на дело. Катя на прощание, вопреки своему обыкновению, даже не всплакнула. Она знала, что на этот раз, хоть я и буду работать против ЧВП, никакого риска для меня почти нет. Был только риск, что я могу опоздать на мгновение, и тогда операция провалится. Но я не менее десяти раз просмотрел сцену покушения в различных ракурсах и запомнил её с точностью до секунды.
      Утром я проснулся в теле Бориса Гришина, охранника из команды майора Пелудя. До заступления на смену было около шести часов. Жены ещё не было, она работала в больнице и была на ночном дежурстве. Я позавтракал, накормил сынишку и отвёл его в детский сад. У меня оставалось ещё порядочно времени, и я решил пройтись по Москве.
      Я был в этом городе всего третий, точнее, четвёртый раз. В 39 году мы с Сергеем Николаевым после училища ехали к месту службы в Ленинград и заехали к его родителям. В мае 41 нас с ним вызвали в Москву, где формировалась новая дивизия. Правда, служить мне в ней не довелось. На другое утро я проснулся в Москве 91. Тогда я там прожил до сентября. В сентябре я случайно встретил постаревшего на пятьдесят лет Серёгу. На него напали какие-то отморозки. Я вступился, но меня сзади ударили по голове арматурным прутком. И я прямо с Большой Полянки оказался в Монастыре.
      Сейчас, проходя по улицам, я вспоминал и сравнивал. Если Москва 39 мало чем отличалась от Москвы 41, то Москва 91 отличалась от той разительно. Но это было вполне естественно, прошло пятьдесят лет. Но тогда меня больше поразили не изменения в архитектуре, технике, одежде и прочее, что объяснялось пятидесятилетним прогрессом. Меня поразила перемена в людях. Они стали какими-то озабоченными, нервными, даже злыми. Это невозможно было объяснить никаким прогрессом. А уж последний эпизод, с моей точки зрения, не лез ни в какие ворота. Я не мог себе представить, чтобы в 41 году молодёжь напала на старика. Сам возраст служил ему защитой. А уж если вся грудь его была увешана наградами, а тем более, увенчана Золотой Звездой, то это обеспечивало ему всеобщий почет и уважение. Я хорошо помню, как мы с Сергеем приехали в столицу, и у нас на груди было по ордену Красной Звезды. Только и всего. Мы подошли к киоску, купить папирос. Там была небольшая очередь. Увидев наши Красные Звёзды, очередь почтительно расступилась, пропуская нас вперёд. Поэтому у меня в голове никак не укладывалось: как можно было поднять руку на Героя Советского Союза!?
      Но это были изменения, накопившиеся за полвека. А сейчас прошло не более десяти лет! И такие перемены! Я шел по улицам и не верил собственным глазам.
      Поражало обилие рекламы. Мне приходилось работать и в Америке, и в Западной Европе, соответствующих этому периоду времени. Там тоже было много рекламы, но она не была такой навязчивой, аляповатой и безвкусной, порой безграмотной. Особенно меня поразили названия предприятий. У меня сложилось впечатление, что какой-то шутник специализируется на подбрасывании таких названий малограмотным, падким на заграничную экзотику предпринимателям.
      Я не мог удержаться от смеха, когда прочитал, что риэлтерская фирма «Harlot» предлагаем свои услуги по обмену и приобретению жилья. Интересно, обратится ли в эту фирму хоть один человек, мало мальски владеющий английским? В другом месте я долго хохотал, стоя перед вывеской косметического салона «Афедрон» . Потом решил, что этот салон оказывает услуги пассивным гомосексуалистам перед встречей со своими партнёрами. Эта мысль ещё больше развеселила меня. В вагоне метро я увидел объявление фирмы «Голион», предлагающей свои услуги по доставке грузов автотранспортом по всей России. Сначала я подумал, что название произошло от сокращения фамилий владельцев. Но в логотипе присутствовал силуэт старинного корабля, видимо того самого галеона, название которого так исказили неграмотные владельцы предприятия. Хорошо ещё, что в «гальюн» не превратили.
      По сравнению с 91 годом было ещё одно существенное отличие. Если тогда перед почти пустыми прилавками постоянно толпился народ, то сейчас картина была обратная. Прилавки и витрины ломились от товаров, но народ смотрел и уходил. Цены были неподъёмные. Подавляющему большинству всё это изобилие было не по карману. Я усмехался: вот и решилась проблема дефицита. С ним можно бороться двумя путями. Увеличить производство необходимых товаров и насытить рынок. Эта задача сложная и требующая больших усилий. А можно вздуть цены до небес. Здесь пошли по второму пути и быстро добились успеха. Особенно это относилось к книжной продукции. На книжные прилавки было больно смотреть. Больно по двум причинам: глаза резала яркость пёстрых обложек и астрономические ценники. Особенно заоблачные цены были у специальной литературы: справочников, словарей и прочей. Когда-то Советский Союз считался самой читающей страной в Мире. Дикий рынок излечил эту страну от такой позорной для развитой цивилизации болезни.
      Тем не менее, на фоне этой всеобщей дороговизны меня поражало, как были одеты люди, особенно женщины и особенно молодые. Преобладали разноцветные кожаные пальто, плащи и куртки, из под которых зачастую были видны юбки и брюки из той же кожи. Гардероб каждых трёх из четырёх женщин стоил многие тысячи рублей. Супруга Гришина была одета примерно так же. Но ведь Гришин — работал охранником и получал достаточно много. Не у всех же этих женщин мужья и отцы работали охранниками в частных структурах, являлись преуспевающими коммерсантами или многотысячными адвокатами. Большинство людей, как и раньше, работали на заводах и других предприятиях. Откуда там брались такие деньжищи, для меня было загадкой.
      Но всё это было внешнее, бросающееся в глаза. Меня больше интересовали люди; перемены, которые произошли в них за эти годы. Они показались мне ещё более озабоченными, придавленными грузом безысходности и бесперспективности существования. Особенно это относилось к пожилым людям. Попадались и весёлые, беззаботные личности. Но это, как правило, были или зелёные юнцы, или подогревшие себя возлиянием чего-нибудь покрепче пива. Часто попадались шумные группы молодёжи с наглыми взглядами. Они смотрели на окружающих, как на свою законную добычу, а улицы и дворы расценивали, как зону охоты.
      Я зашел в кафетерий, где взял чашку кофе. За соседним столиком сидели две девушки и три парня, явно принадлежавшие к «золотой молодёжи» Они пили пиво и чем-то разговаривали. Я прислушался, но почти ничего не понял. Разговор шел на каком-то диком жаргоне, состоявшем, в основном, из искаженных до неузнаваемости английских словечек. Понять можно было только мат: отборный и изощренный. Причем девушки матерились не меньше парней. Чего здесь было больше: глупой бравады или общего падения нравственности? Об этом я размышлял, глядя на сидевшую ближе ко мне девушку в голубой кожаной, отделанной белым мехом, курточке и блестящих белых сапожках-ботфортах. Грязные словечки, вылетавшие из её уст, никак не вязались с симпатичным личиком, обрамлённым длинными светло-русыми волосами, и «бархатным» взглядом. Мне казалось, что она даже не понимает смысла произносимых ею слов. Да так оно, скорее всего, и было. Для этой девушки грязный мат был составной частью модного жаргона. Словно почувствовав на себе мой взгляд, девушка обернулась, скользнула по мне взглядом и что-то сказала соседу. Что, я не понял. Но компания вдруг замолчала и уставилась на меня. Сосед девушки, накачанный, стриженный «под нуль» юнец встал и подошел ко мне.
      — Дядя, а что это ты уставил на нас свои гляделки, словно мы тебе сто баксов должны и не отдаём?
      — А что, за погляд уже стали деньги брать? — невинно поинтересовался я как можно более спокойным тоном.
      — Конечно! Вот сейчас ты нам отчехлишь десять баксов, и будем считать, что мы в расчете.
      — В расчете за что? Я же не стриптиз здесь наблюдал.
      — Слышь, Вика! — обернулся парень к девушке, — Дядя не прочь полюбоваться твоим стриптизом. Покажешь? Только, учти, это будет стоить уже дороже.
      Вика встала, провернулась ко мне и, игриво улыбаясь, потянула вверх свою бежевую юбочку, обнажая действительно красивые, стройные бёдра вплоть до узеньких красных трусиков.
      — Вот это стоит ещё десять баксов, — сказал парень, — Вика может продолжить, если тебе это интересно. Но сначала ты заплатишь за увиденное и сделаешь предоплату за дальнейшее.
      — Вообще-то, я стриптиз не заказывал, — задумчиво сказал я, — А увиденным я не удовлетворён. Так что, извини Вика, оплаты не будет.
      Девушка одёрнула юбочку и села с обиженной миной. А парень прищурился, наклонился надо мной и сказал с угрозой в голосе:
      — А вот за то, что ты Вику обидел, с тебя ещё десять баксов. Итого: тридцать. Гони бабки, дядя!
      — А если нет?
      — Больно сделаю! — прошипел парень и протянул руку к моему лицу.
      Он явно не догадывался, с кем имеет дело. Борис Гришин мог играючи справиться со всей этой компанией даже без помощи хроноагента Злобина. Коротким быстрым движением я ткнул парня в словно специально подставленное им солнечное сплетение. Парень крякнул, перегнулся пополам и сел на пол. На лице его отразилась причудливая смесь боли, страха, злобы и изумления.
      — Нельзя долго сидеть на грязном и холодном полу. Можно геморрой заработать, — сказал я назидательным тоном, — Вика, помоги своему приятелю подняться.
      Два других парня встали было со своих мест, но встретив мой взгляд, сразу сели обратно. Я вздохнул, допил последний глоток кофе и встал из-за стола.
      — Счастливо оставаться.
      Я вышел на улицу, но не успел пройти и одного квартала, как сзади послышались быстрые шаги. Высокие женские каблучки часто и звонко постукивали по асфальту.
      — Дядя, постойте! — услышал я звонкий девичий голос.
      Я остановился и обернулся. Ко мне, запыхавшись, подбежала Вика.
      — Дядечка, простите меня за эту глупость! Это у меня профессиональная привычка сработала, ничего дурного и в мыслях не было, вы уж поверьте, дядечка! А здорово вы Толяна уделали, никто даже не понял, как это получилось. Он до сих пор кряхтит и встать не может, — Вика засмеялась.
      — Профессиональная привычка, говоришь? А ты кто? Фотомодель?
      — Нет, — Вика покраснела, — Я студентка. Просто я подрабатываю в рекламном агентстве, рекламирую колготки, чулки и нижнее бельё. У меня, говорят, фигура подходящая.
      — Я это успел заметить.
      Вика ещё больше покраснела и потупилась. А я погладил её по щеке и ласково сказал:
      — Хорошая ты девочка, Вика. А вот компания у тебя плохая. Не возвращайся к ним, пожалуйста.
      — Да где же я других-то найду? Сейчас все такие.
      — Не все, Вика, не все. Ты поищи получше. И ещё попрошу тебя об одном. Не матерись больше, девочка. Тебе это очень не идёт.
      На длинных ресничках заблестели слезинки. Я осушил их лёгкими поцелуями и ещё раз погладил девушку по нежной щечке. Вика хотела что-то сказать, но махнула рукой в синей велюровой перчатке, перебежала на другую сторону улицы и быстро пошла куда-то, ссутулившись и подрагивая плечами. Видимо, она дала волю слезам.
      Я вздохнул и отправился домой. Надо было пообедать перед заступлением на дежурство. За квартал до моего дома меня остановили два омоновца.
      — Предъявите документы! — потребовал сержант.
      Омоновцы смотрели недружелюбно. Я достал служебное удостоверение и протянул сержанту. Когда они узнали, что я работаю охранником на частном предприятии, дружелюбия в их глазах не прибавилось.
      — У вас просрочено право на ношение оружия, — сказал сержант.
      Он был прав. Срок разрешения закончился вчера, и сегодня майор Пелудь должен был продлить его на следующие полгода.
      — Ну, и что? — спросил я, — Я же в настоящий момент без оружия.
      — А это мы сейчас проверим.
      — Собираетесь меня обыскивать? А санкция у вас есть? — поинтересовался я.
      — Обойдёмся и без санкции, — сказал второй омоновец, поигрывая дубинкой.
      — Что ж, валяйте, попробуйте, — предложил я.
      Сержант тоже взялся за дубинку, а я прикинул, куда его отоварить, чтобы и не шибко покалечить, и охоту баловаться дубиналом отбить. Внезапно слева послышался властный голос:
      — Отставить, бойцы!
      К нам подходил лейтенант, в облике которого я уловил что-то знакомое.
      — Ну, вы даёте! Стоит за сигаретами отойти, как они служебное рвение начинают проявлять и о последствиях не думают. Да он вам в одно касание кости переломает, и дубинки не помогут. Здорово, Борис! Сколько лет, сколько зим?
      — Привет, Алексей! — память Гришина подсказала мне имя сослуживца по спецназу.
      — Спрячьте дубинки, — приказал Алексей, забирая у омоновцев моё удостоверение, — и пройдитесь вон по тому переулку. Туда только что группа молодняка прошла.
      Он раскрыл моё удостоверение и удивлённо спросил:
      — Так ты снова с нашим майором работаешь? Подпись-то его!
      — Точно, — подтвердил я, — А ты как до ОМОНа докатился?
      — А куда было податься, когда какой-то дубарь начал спецназ сокращать?
      — Ну, и как служба?
      — Сам видишь. С такими дуболомами приходится работать, что хоть оторви да брось. Служба собачья: башку постоянно подставляешь, а платят гроши.
      — Так увольняйся и иди к нам. Я с Пелудем переговорю. Он тебя помнит.
      — Премного обяжешь, а то я скоро на людей лаять начну. А сейчас, извини, служба. Пойду, гляну, как бы мои орлы опять не переусердствовали.
      Мы пожали друг другу руки, и Алексей отправился за своими орлами, а я пошёл домой.
      В прихожей висел красный кожаный плащ, и стояли высокие красные сапожки. Значит, Нина уже вернулась с ночного дежурства. Супруга Гришина любила красный цвет, и он удивительно шел ей. В ванной комнате шумела вода, но дверь была приоткрыта, и Нина услышала, как я вошел. Она высунула голову и спросила:
      — Пришел? Погрей обед, я сама только что прибежала.
      Через несколько минут она вышла из душа, застёгивая малиновый халатик. Нина чмокнула меня в щеку и спросила:
      — Когда тебе на дежурство?
      — Через три часа.
      Мы пообедали, и Нина включила телевизор. Практически по всем каналам шли нудные, бесконечные, натянутые сериалы мексиканского или бразильского производства. Что-то я не припомню, чтобы эти страны когда-нибудь входили в число ведущих кинодержав. Непонятно было, почему телевидение сделало ставку именно на них. Наверное, от бедности.
      Я начал переключать каналы и, в конце концов, нашёл комедию с участием Луи де Фюнеса. Нина кивнула, и мы начали смотреть фильм. Но смотреть было невозможно. Передача часто прерывалась бесконечными рекламными паузами. Через час у меня сложилось впечатление, что в России человек родится для того, чтобы сразу же воспользоваться памперсами, потом освежить дыхание «Стиморолом» или «Рондо», вылечиться от перхоти и кариеса, воспользоваться гигиеническими прокладками (без различия пола), выпить пива, освежить тело дезодорантом, постирать бельё, очистить посуду от жира и, наконец, воспользоваться услугами бальзамировщиков, работающих круглосуточно.
      Реклама была навязчивая, безвкусная до пошлости, снята, как правило, бездарно. Правда, попадались и удачные, остроумные ролики, отснятые на высоком уровне. Но это были жемчужные зёрна в куче навоза.
      Внезапно в одном из роликов я увидел Вику. Она в роскошном вечернем платье шла под руку с солидным мужчиной. При входе в зал, где проходила какая-то презентация, мужчина неловко наступил на подол платья. Раздался треск, и платье свалилось на пол. Вика, оставшись в лифчике, трусиках и туфельках, вскрикнула с неподдельным ужасом. Потом, глянув на лохмотья, оставшиеся от платья, и на своё отражение в зеркале, она махнула рукой и, взяв под руку своего спутника, прошла в зал под восхищенными взглядами окружающих. Текст: «В таком белье вы можете пойти куда угодно!»
      В следующей паузе Вика вновь показалась, но уже в другом ролике. Я отметил, что и она играла неплохо, и режиссёр явно не бездарь. От Нины не ускользнуло моё отношение к этим роликам.
      — Что-то ты сегодня с большим интересом смотришь на эту девицу. Ты и раньше её видел, но сегодня смотришь как-то иначе.
      Я в подробностях рассказал ей о своей сегодняшней встрече с Викторией. Нина вздохнула.
      — Такие истории, как правило, имеют очень плачевный исход. Мы сегодня весь вечер и всю ночь принимали раненых и покалеченных. Девять случаев из десяти были результатами вот таких встреч. Хорошо, что ты у меня такой крутой. Другие граждане либо чехлятся, либо попадают к нам.
      — Фи, Ниночка! Что за жаргон? Запомни, крутыми бывают только яйца трёхчасовой варки. А люди делятся на тех, кто за себя постоять может, и тех, кто не может.
      — Ты прав, извини. Кстати, о жаргоне. Ты верно подметил насчет мата. Это какая-то болезнь. Вечером привезли молодую девушку, попала под машину. Когда ей давали наркоз, она материлась так, что мне хотелось уши заткнуть. Я ещё вспомнила, как она была одета, когда её привези, и решила, что это — уличная шлюха. Но потом встретилась с её родителями. Мать — главврач одной из больниц, отец — преподаватель в университете. А девушка — студентка предпоследнего курса юридического факультета. Что с ней будет, если она не избавится от этой привычки? Ты можешь представить её речь в зале суда?
      Мы рассмеялись, и я посмотрел на часы. Пора было выходить. Я собрался и поцеловал Нину на прощание.
      — Вернусь утром.
      — Будь осторожен, Боренька. До свидания!
      После инструктажа я рассказал Пелудю об Алексее. Майор оживился:
      — Жив курилка! Конечно, мы возьмём его к себе. Кадр ценный, а в ОМОНе он только озвереет.
      В восемнадцать часов к нам зашла Лидочка.
      — Ребята, Николай Петрович едет сегодня к Золотареву. Вы в курсе?
      — Конечно.
      — Тогда, по машинам! Он сейчас выйдет.
      Через пять минут мы выехали по хорошо известному нам адресу. Проверив подъезд и проводив Бакаева до квартиры, мы вернулись в машины и настроились ждать. В девятнадцать пятнадцать я проверил пистолет и присоединил глушитель.
      — Обойду вокруг дома, заодно сигарет куплю.
      — Валяй, — ответил старший наряда.
      Едва я обошел дом и свернул в переулок, как из подъезда черного хода вышли двое. Это были Бакаев и Светлана. Девушка была в кожаном, отделанном белым мехом, пальто нежно-сиреневого цвета в высоких светло-серых ботинках. Бакаев взял спутницу под руку, и они направились к магазину. Я шел в пятидесяти метрах сзади. Когда они вошли в магазин, я сразу прошел в вестибюль станции метро. Чеснокова там не было. Я подошел к киоску и стал изучать ассортимент табачных изделий. Через пять минут появились Бакаев и Светлана Золотарева. Я проследовал за ними и вошел в тот же вагон, только в другую дверь. Чеснокова там тоже не было видно.
      На следующей станции мы вышли. Я шёл на десять метров сзади, внимательно присматриваясь к окружающим. Но Чесноков не появлялся. Я не стал проходить в торговый зал универсама, а остановился возле касс и полчаса наблюдал, как Бакаев со Светланой выбирают товары. Когда они направились в кафе, я занял позицию в пивном баре напротив. Оттуда хорошо просматривался зал кафе. Светлана сняла пальто и белые перчатки, и устроилась с Бакаевым за столиком у окна.
      Девушка лакомилась мороженым и запивала его кофе, а Бакаев потягивал вино из высокого бокала и что-то рассказывал. Видимо, что-то интересное и смешное. Светлана слушала очень внимательно и иногда смеялась. Через полчаса Бакаев расплатился по счету, и они стали собираться. Он помог Светлане надеть пальто, девушка натянула перчатки и накинула капюшон (на улице, пока они сидели, пошёл снег). Я снова занял позицию в вестибюле станции и вошел в тот же вагон.
      И тут я увидел Чеснокова. Бакаев со Светланой стояли у самой двери, готовясь выйти на следующей станции. А Чесноков прислонился спиной к противоположной двери и с равнодушным видом рассматривал рекламное объявление над входом в вагон. Я подошёл поближе и сделал вид, что изучаю схему линий метро, а сам внимательно наблюдал за Чесноковым. При этом я ухватил рукоятку пистолета и снял предохранитель. Патрон я дослал ещё в переулке.
      Поезд остановился, двери открылись, и мы вышли на перрон. Я занял позицию сзади Чеснокова, который, обгоняя других людей, приближался к Бакаеву. Прозвучало объявление: «Осторожно! Двери закрываются!» В этот момент перрон наполнился грохотом, подходил встречный поезд. Я уловил движение правого локтя Чеснокова и тут же выстрелил ему в левую лопатку. Тот свалился, не издав ни звука.
      — Что такое? Что с человеком? — послышались голоса, — Скорую надо вызвать! Человеку плохо!
      Бакаев со Светланой остановились.
      — Что случилось?
      — Наверное, сердечный приступ. Надо вызвать Скорую, — ответил я.
      Светлана присела возле Чеснокова, сняла перчатку и стала нащупывать пульс. Её лицо приняло озабоченное выражение.
      — По-моему, Скорая ему уже не нужна.
      К нам подбежали дежурная по станции и милиционер.
      — В чем дело?
      — Видимо, сердечный приступ, — ответила Светлана, — Он уже мёртв.
      — Так, — констатировал сержант, — Кто видел, как это случилось?
      Он присел возле трупа и расстегнул на нём куртку, чтобы найти какие-нибудь документы.
      — Э! Да он при оружии! И пистолет на взводе, предохранитель снят!
      Я взял милиционера за локоть.
      — Сержант, отойдём на пару слов. Этого человека убил я. Вот моё удостоверение, оставьте его у себя. По нему вы меня всегда найдёте. Здесь и номер пистолета, и адрес, и всё прочее. Я охраняю выдающегося ученого, и сегодня предотвратил покушение на него. Ты и сам всё уже понял. А вот пистолет, извини, пока не отдам. Я должен довести его до безопасного места. Кто знает, не ждут ли его ещё кто-нибудь. Не бойся, пистолет я не выброшу. Я не киллер, это — мой рабочий инструмент.
      Сержант внимательно изучил моё удостоверение.
      — У Пелудя служишь? Знаю его, деловой мужик. Ладно, ступай со своим подопечным. Утром обязательно приди в отделение, — и многозначительно добавил, — Во избежание крупных неприятностей.
      — Непременно.
      Я подошел к Бакаеву и Светлане.
      — Пойдёмте, Николай Петрович. Нам здесь больше нечего делать.
      — Борис, это — вы? — удивился, узнав меня, Бакаев, — Как вы здесь оказались?
      — Не совсем Борис. А оказался вовремя и, как видите, не зря. Пойдёмте.
      — Что значит: не совсем Борис? Я не понял вас.
      — Пойдёмте, пойдёмте. Я всё вам объясню. Да пойдёмте же! Я слишком долго отсутствовал, как бы ребята тревогу не подняли.
      Но тревога была уже поднята. В квартире Золотаревых нас встретил разъярённый Пелудь.
      — Ну, и как прикажете это понимать, Николай Петрович? Шутки шутите? Какое мальчишество! Я ребят инструктирую: глаз с вас не спускать, все варианты просчитывать, все опасности предвидеть. А вы! — Пелудь безнадёжно махнул рукой и повернулся ко мне, — Ну, а ты где пропадал? Ребятам сказал, что только дом обойдёшь и сигарет купишь, а пропал на целый час! Что, служба надоела?
      — Не шуми, Женя, — вступился за меня Бакаев, — Борис меня сопровождал и, оказалось, не зря.
      Я коротко рассказал Пелудю об инциденте на станции метро. Майор только головой покачал и снова набросился на Бакаева:
      — Вот видишь, Николай! А ты всё жаловался, что я тебя слишком жестко опекаю. Этот тип тебя давно пас и вычислил именно тот момент, когда ты будешь без прикрытия. Скажи спасибо, что Борис тебя случайно заметил и пошёл за тобой. Сейчас бы не киллер, а ты лежал с пулей в сердце.
      — Всё это так, Женя. Согласен, я вёл себя глупо и неосмотрительно. Но в этом деле есть ещё один непонятный момент. Борис сказал мне, что он не совсем Борис. Я правильно передал ваши слова?
      Я кивнул, а Пелудь уставился на меня подозрительным взглядом. Что это с Гришиным? Уж не стал ли он часом покалываться? А я прикинул: то, что я собирался сказать Бакаеву, вполне можно услышать и Пелудю. Тем более, что после сегодняшнего покушения он не отойдёт от босса ни на шаг. По крайней мере, в ближайшие часы. Да оно и к лучшему. Пусть проникнется ещё большей ответственностью. Тем временем, девушки накрыли стол. Я удивился, как держится Светлана. Она только что была свидетелем покушения на Бакаева, только что пыталась нащупать пульс у убитого мною киллера. И как быстро она восстановила душевное равновесие! Правда, не до конца, решил я, присмотревшись. Она сняла только пальто и перчатки и ходила по квартире в ботинках. Я опять прикинул последствия и пришел к выводу, что если истину узнают два человека, то ещё трое погоды не сделают и катаклизма не вызовут. Девушки пригласили нас к столу. Пелудь разлил по бокалам вино и сказал:
      — Ну, Борис, или как тебя там? Мы ждём объяснений.
      — Прежде всего, представлюсь. Я не Борис Гришин, сотрудник вашей охраны; я Андрей Злобин, хроноагент экстракласса. Правда, это не на долго. Свою задачу я почти выполнил, и уже завтра я снова буду Борисом Гришиным на все сто процентов.
      — Что это значит? Что такое «хроноагент»? Будьте любезны объяснить, — спросил Бакаев.
      — Николай Петрович, ваши работы в области изучения физики Времени вплотную приблизились к открытию и обоснованию существования Миров с параллельным временем. Этих Миров должно существовать на нашей планете бесконечное множество…
      — Но ведь это — только предположение, гипотеза! И потом, откуда вы-то знаете, на какой стадии находятся мои изыскания?
      — Нет, Николай Петрович, это — не предположения и не гипотеза, это — реальный факт. А знаю я об этом потому, что сам я живу и работаю в Мире, параллельном вашему. Здесь я временно, в командировке. Вернее, не сам я, а моё сознание, Матрица личности. В качестве носителя моей Матрицы, объекта внедрения, мы выбрали Бориса Гришина. Мы у себя ведём наблюдение за другими параллельными Мирами, мы называем их Фазами, и при необходимости можем вмешаться, предотвратить катастрофу, помешать развязыванию войны, остановить внедрение опасного изобретения или способствовать полезному делу. Вот, к примеру, как сегодня. Скажу сразу, вами заинтересовались не только мы, но и наши противники. Они считают, что открытие параллельных Миров-Фаз и установление контакта с нашей организацией противоречит их высшим целям. В принципе, их цели, в конечном счете, благие. Но вот средства, к которым они прибегают для их достижения… Вас они сегодня хотели просто убить.