– Ш-ш-ш! Она только что пришла.
      – Не может быть. Еще очень рано, моя дорогая. И мне это не нравится. Я не был уверен в этом человеке…
      – Она все тебе расскажет утром. Пойдем, мы еще не закончили.
      – Но почему он не оставил ее у себя?
      – Мортон, дорогой, забудь о ней, моя киска изголодалась по твоим сливкам. Займись лучше мной.
      – Это совсем нетрудно, дорогая. О-о-о! Ну вот… Надеюсь, ты почувствовала.
      – О-о-о! М-м-м…
      – Верно… но позволь мне дать тебе больше…
      – Да, да…
      – Тебе все еще мало? Ты никогда не бываешь удовлетворена?
      – Никогда.
      – Ну вот, моя дорогая.
      – Да, да… Вот так до самого утра… Ш-ш-ш… до утра.

* * *

      Жара. Казалось, она изнуряла не только тело, но и душу. Как он посмел ее унизить, счесть недостойной?
      Она не могла этого забыть, не могла успокоиться. Он только и делал, что оскорблял ее. Но легче следовать правилам Мортона, чем бунтовать против них. Ведь он может ее прогнать. «Ступай, – говорил он. – Собери свои вещички и отправляйся восвояси, посмотришь, будет ли тебе лучше вдали от нашего Эдема».
      Попробуй-ка убеги – без одежды, без денег, совершенно одна. Мортон нашел бы способ привести ее к повиновению. Да и кто захочет отсюда бежать? Здесь можно осуществлять свои самые необузданные фантазии. Можно жить, не зная забот. Мортон мастер пробуждать в человеке самые низменные страсти и убеждать всех в том, что удовлетворить их – все равно что найти Святой Грааль.
      Он основал это поселение Блисс-Ривер-Вэлли, эту трясину, в которую все они погрузились следом за ним. И детей тащили с собой. Здесь они получали своеобразное крещение.
      О Господи… а она самая большая грешница, потому что мечется между искушением погрязнуть в этой трясине окончательно и стремлением к спасению. Вот и сейчас она гнала прочь мысль о побеге. Все они как лемминги, все без исключения, и она должна бежать, выбраться отсюда, пока не загубила свою жизнь. Она лежала в постели голая, изнывая от жары и неудовлетворенного желания. Чуть ли не с самого детства ей внушали, что надо совокупляться с каждым, кто окажется рядом, не важно, нравитесь ли вы друг другу.
      И это желание не исчезло даже после того, как она потерпела поражение в поединке с незнакомцем. Ей достаточно было прокрасться по узким, похожим на проходы между стеллажами улицам Вэлли, чтобы найти желающего удовлетворить ее. А еще можно было отправиться в загородный дом, который посещали с единственной целью: найти столько партнеров, сколько пожелаешь, и заниматься любовью всю ночь или весь день.
      С того момента, как она стала женщиной, жажда соития росла в ней с каждым днем. Она испытывала досаду при мысли, что не смогла обрести власть над чужеземцем и что влачила это жалкое существование. Она была рабой желания, не в силах им управлять, несмотря на все доводы разума.
      Почему он не пожелал ее взять? Ведь он мужчина!
      Нет, он не поможет ей. Проведет здесь пару месяцев в соответствии с контрактом, научит их ездить верхом и хлопать маленький мячик на игровом поле и уедет. А она останется.
      А может быть, ему не понравилось ее тело? Значит, оно может и еще кому-нибудь не понравиться.
      От этой мысли у нее пропало желание. Нет, это невозможно. Она слишком красивая и очень опытная. Знает, что и как делать. Или ей это только кажется? Но на этот раз ее опыт не сработал. На этот раз ее грудь не вызвала у мужчины яростного желания обладать ею. На этот раз…
      Что же именно ему не понравилось? Неужели груди? Она села на постели и взяла их в ладони. Ни у кого из здешних женщин не было таких соблазнительных сосков. Сосков, которые так любили ласкать языком мужчины.
      И все-таки он отверг ее.
      И она не могла с этим смириться.
      О, если бы чужеземец был сейчас рядом и вошел в ее лоно!
      Но сейчас она готова отдаться любому, только бы утолить эту мучительную жажду.
 
      – Сколько времени мы провели вместе? – спросил Мортон утром, когда они с Оливией еще лежали в постели.
      – По-моему, с момента возвращения Джорджи. Неужели Лидия не догадывается?
      – Она ничего не знает о нас, дорогая. Во всяком случае, не подает виду. Она мне до сих пор благодарна за то, что я спас ее от Бахтума.
      – Это хорошо. И все же тебя что-то тревожит, не думаю, что дело в Джорджи.
      – Но это правда. Джорджи слишком рано вернулась. А также реакция этого чужака, когда мы прошлым вечером гуляли по аллее свиданий. И письмо Генри, в котором он просит развода…
      – О, дело в этом…
      Мортон поспешил сменить тему:
      – И еще я устал воспитывать этих крошек, буквально кормить их с ложечки и следить за каждым их шагом, когда правила нашей общины яснее ясного.
      – И эта змея, – пробормотала Оливия, – моя Джорджи.
      – Надо что-то менять. Мы стареем, а заменить нас некому. Иногда я с сожалением вспоминаю спокойную жизнь в Англии.
      – Где разнообразия ради тебе каждое утро приходилось путаться с горничной, – сказала Оливия.
      – Это если она вытирала пыль совершенно голая.
      – Не говори глупостей, Мортон. Что может быть лучше жизни в Вэлли? Мы устроили ее по своему вкусу.
      – Это была всего лишь фантазия второго сына в семье на двадцатом году жизни, который мечтал купаться в сексе, – сказал Мортон. – Не важно. Забудь то, что я сказал. Что ты ответишь ему насчет развода?
      – Я все эти годы хотела развестись.
      – Но в этом случае, – осторожно возразил Мортон, – ты потеряешь все.
      – Джорджи взрослая. А о чем еще может идти речь?
      – Элинг обречен.
      – Мой милый Мортон. Неужели ты говоришь всерьез о своей ностальгии? Неужели тоскуешь по своему сельскому дому? Да ты бы мгновенно превратил Элинг в бордель. Лучше его продать и получить кругленькую сумму.
      – Бордель – недурная идея, чтобы расплатиться с долгами. Ты могла бы стать мадам. Нанимала бы девушек и сама обслуживала клиентов. И откладывала бы деньги в кубышку. Это было бы что-то вроде Блисс-Ривер-Вэлли, только не бесплатно. Подумай об этом, Оливия. Возможно, это оказалось бы прибыльным делом.
      – Может быть, ты и прав, – ответила Оливия, – и в этом есть смысл, если бы только ты взял на себя организационную часть и я могла бы поверить в серьезность твоих намерений.
      – Сколько бы ты запросила за утреннее развлечение? – игриво спросил Мортон, снова овладевая ею.
      У нее захватило дух:
      – А-а-а-х! Я начинаю понимать…
 
      Наступил новый яркий, ослепительный, обжигающий день. Беспощадное солнце изливало на игровое поле потоки света, подобные расплавленному стеклу.
      На дальнем конце поля столпились четверо из восьми игроков, пытаясь ударить по мячу и понукая лошадей, чтобы те заняли правильную позицию. Зрители расположились по периметру поля. Зонтики в их руках подпрыгивали. Джорджиана с матерью находились недалеко от центра поля и наблюдали за Мортоном, пытавшимся повернуть лошадь. Ему это удалось, он вырвался вперед, ударил по мячу и поскакал по полю рядом с Чарлзом Эллиотом, выкрикивая команды.
      – Мортон разобьется, – причитала Оливия, – он погибнет. Что за чертова игра, что за нелепый спорт! Взрослые люди готовы убить друг друга из-за какого-то дурацкого мяча.
      Минутой позже Мортону удалось заставить мяч проскочить в ворота и забить гол. Все закричали, зааплодировали.
      – О, это было отлично! – воскликнула Джорджи, хлопая в ладоши. – Но, вероятно, он сжульничал. У мистера Эллиота не очень довольный вид.
      – Верно, – отозвался один из наблюдавших, услышав замечание Джорджи. – Ему следовало бы изменить направление и уступить мяч Смиту. Наш Мортон не умеет играть в команде.
      – Вижу, – пробормотала Джорджи, наблюдая, как две команды снова выстраиваются и ждут, когда рефери подаст сигнал.
      И тотчас же Мортон бросился за мячом, словно за своей игрушкой.
      – Он не любит уступать, – сказала Оливия. – А кто любит? Пойдем со мной, Джорджи, расскажи, как прошла ночь.
      Инстинкт подсказывал Джорджи, что лучше солгать.
      – Все прошло хорошо, – сказала Джорджиана неохотно.
      – Да, судя по виду, он великолепен в постели. Какие бедра! Как он сжимает ногами круп коня! А руки…
      – Да, – прошептала Джорджи.
      – Но ты вернулась очень рано. Он потерял к тебе интерес?
      Джорджи вся сжалась. Оливия намекала на то, что Джорджи могла быть поласковее и поискуснее.
      – Поверь, мистер Эллиот не остался ко мне равнодушен. Он мужчина удивительных пропорций, мама, только молодая женщина может приспособиться к его мощи и получать удовольствие. – Джорджи была молода и вынослива, однако он отверг ее. Интересно, отверг бы он Оливию?
      – И все же ты пришла домой слишком рано.
      – Мистер Эллиот имеет обыкновение спать в одиночестве, и тут уж я ничего не могла поделать. – Даже Оливии понадобилось время, чтобы переварить столь чудовищную ложь.
      – Хм, – фыркнула Оливия. – Придется тебе идти к нему и нынешней ночью.
      – Это то, чего он больше всего желает.
      – Хорошо, а то Мортон обеспокоен.
      – Нет причин для беспокойства. Ему, как и любому мужчине, сладок запретный плод, и он в восторге оттого, что в этом Эдеме нет змей.
 
      Джорджи не сомневалась в том, что ее ложь дорого ей обойдется. Мать уже поговорила с Мортоном. Но прошел день, игроки в поло собрались в классе, чтобы прослушать указания инструктора, а потом пообедать, но ни Мортон, ни мать не обвинили ее во лжи, и Джорджи теперь размышляла, идти ли ей нынче вечером в бунгало Чарлза снова.
      От нее ждали повиновения. Особенно после того, что она рассказала Оливии. Мортон потребует очередного отчета и заверений, что все в порядке.
      Ей снова придется пережить унижение, потому что Чарлз ее прогонит. В то же время она получит еще одну возможность соблазнить его. Умаслить и заставить переспать с ней. При мысли об этом ее охватило возбуждение.
      Ничего подобного не могло с ней случиться за пределами Вэлли.
      Для того, кто попадал в сети Эдема, остальной мир не существовал. И Мортон об этом хорошо знал.
      – Пора, – крикнула ей Оливия.
      – Знаю, – ответила она и стала одеваться, точнее было бы сказать – раздеваться, так выглядело ее платье, едва прикрывавшее тело.
      – Завидую твоей груди, – сказала Оливия, выйдя из своей комнаты.
      Джорджи вздохнула. Не надо было волновать Оливию, рассказывать ей о Чарлзе, лгать.
      – Где Мортон?
      – На прогулке. То, что он много часов подряд, сидя верхом на лошади, гонялся за мячиком, не отбило у него желания развлечься ночью.
      – А у тебя? – процедила Джорджи сквозь зубы. – Ну, я пошла.
      – Как это мило с твоей стороны, – одобрила Оливия. – А знаешь, я тебе завидую.
      – Не стоит.
      – Конечно, не стоит. Ну иди… – Оливия смотрела вслед Джорджи, пока та шла мимо ряда бунгало, выстроившихся по обе стороны улицы. У каждого была широкая веранда, и оно было скрыто от соседнего густой зеленью деревьев и частоколом.
      Бунгало Чарлза было погружено во мрак. Быть может, он уже выбрал себе партнершу и развлекается с ней в постели?
      Но она сама его хочет. И не только потому, что он привлекателен. Сказал «нет». Нарушил установленные в Вэлли правила.
      Желание сломить сопротивление Чарлза Эллиота возрастало с каждой минутой. Она сбросит одеяние и придет к нему в чем мать родила. Застанет врасплох. Джорджи сорвала платье, бросила в кусты и смело постучала в дверь. В окне мелькнул свет. Дверь распахнулась.
      – Входите. О Боже! Да вы совсем не ведаете стыда.
      Она переступила порог и оказалась в полосе света от лампы, стоявшей на низеньком столике у двери. Теперь он мог видеть ее всю. Он стоял позади этого столика, воплощение ночи, широкоплечий, источающий враждебность и отвращение. По ее телу побежали мурашки. Он был полностью одет, если не считать расстегнутого ворота рубашки, видимо, собирался отдохнуть. И вероятно, здесь не было другой женщины. Хорошо. Возможно, она теперь не спасует, несмотря на это уничтожающее презрение в его взгляде. Она глубоко вздохнула:
      – Но, Чарлз, в Эдеме, где все равны, никто не стыдится своих желаний, чувств, потребностей. Я здесь, чтобы дать вам то, чего вы хотите.
      – Мы уже обсудили это прошлой ночью. Ты не знаешь, чего хотят мужчины. Тем более я.
      Он сорвал с себя рубашку, бросил ей:
      – Прикройся!
      Она не подняла рубашку с пола. Взгляд его оставался холодным, когда он смотрел на нее, словно не замечая ее наготы.
      Она прикусила губу, чувствуя, что сейчас он вышвырнет ее вон. Что же ей делать? Вернуться в дом матери? Покаяться или снова лгать? Но на этот раз ей никто не поверит. Придется выслушивать упреки.
      – Надень рубашку! – приказал он.
      Она повиновалась.
      – Когда они спросят, я скажу, что вы остались мной довольны, что пожелали меня.
      – У меня нет жалости к шлюхе. Убирайся.
      – Я не хочу уходить.
      Он повернулся к ней спиной.
      – Они удивились, что я вчера так рано вернулась от вас.
      Он с такой силой ударил кулаком по столику, что замигала и затряслась керосиновая лампа.
      – Куда, черт возьми, я попал? – Он резко повернулся к ней: – Они, они, они. Кто они? Почему, черт возьми, их интересует, переспал я с тобой или нет?
      – Так здесь заведено.
      Его ошарашил ее безразличный тон, и он внимательно посмотрел на нее. Королева! Гордая. Не такая, как все. Однако предлагает себя без стыда и стеснения, без угрызений совести.
      Здесь так заведено.
      Нет. Эти законы установил Мортон Истабрук.
      Даже наследников королевства он научил жить так, как живет сам. И эту тоже. Он провел бессонную ночь, не в силах забыть ее руки, ласкавшие его плоть, и это сводило его с ума.
      Ведь это было всего лишь прикосновение умудренной опытом девки, а ее слова – словами обольстительницы, без какого бы то ни было намека на чувство. Она имитировала страсть, потому что от нее этого требовали.
      Развращенная, пропащая душа. Но у него нет к ней жалости. Она неглупа и хорошо понимает, что делает.
      – Верно, – произнес он, – так заведено. Иначе Мортон не смог бы выйти сухим из воды!
      – Никто отсюда не бежит, – сказала Джорджи. – И в этом нет ничего удивительного.
      – Особенно мужчины. А женщины – существа слабые и готовы подчиниться зову плоти.
      – Но вы не хотите здесь остаться, – дерзко возразила Джорджи, – я только хотела вас спасти!
      Чарлз был в шоке. Королеву ввели в заблуждение. Спасти его!
      – Я просто сражен вашим благородством. Спасти меня! Забравшись ко мне в постель? Спасти от чего?
      Она и сама не знала. Еще никто не отказался от образа жизни, принятого в Вэлли. Да и зачем?
      – Что сделал бы Мортон, если бы безоблачной жизни этой общины попытался помешать какой-нибудь незваный гость?
      – Не знаю, все так поступают.
      – И вы тоже. Без колебаний отдаете свое тело любому беспутному гостю.
      Губы ее тронула слабая улыбка.
      – Нет, нет, но я предлагаю себя вам!
      Ее самонадеянность возмутила его.
      – Черт возьми! Шлюха! Потаскушка! Уличная девка! Сука! Вон отсюда! Вон… ВОН!
      Она повернулась и побежала. В нем закипела беспричинная ярость. Она просто хотела его, и он мог удовлетворить ее желание. И свое собственное тоже. Она не могла понять его гнева, раздражения, антипатии к ней и терялась в догадках, почему Мортону понадобилось узнать о мотивах его появления в Вэлли.
      Значит, она не могла его спасти, а он – ее. Эта мысль заставила ее содрогнуться. Зачем она снова пошла к нему? Ведь, как и накануне, ничего, кроме унижения, не испытала.
      Она никогда не сможет покинуть это место, никогда. Ей суждено оставаться рабой страстей, кипящих в Вэлли. Такова горькая правда.

      Лидия всегда оставалась в стороне от событий. Даже в светлые счастливые дни юности и позже, в хмельные, когда они с Оливией снискали дурную славу своим сумасбродным поведением, она держалась так, будто наблюдала все происходящее со стороны.
      Конечно, все дело было в Оливии, красивой, бесшабашной, склонной к авантюрам и презиравшей условности.
      Все обожали Оливию. Рядом с ней Лидия чувствовала себя ненужной, неинтересной, вечно ворчала, говорила одни банальности. Оливия делала что хотела, в то время как Лидия часто проявляла нерешительность.
      Оливия, пренебрегая моралью, спала с кем хотела, пила, как матрос, курила сигары.
      Лидия колебалась, стоя на краю бездны, в то время как Оливия прожигала жизнь. До тех пор, пока не появился Мортон. Высокий, красивый, светловолосый и такой же бесшабашный, как Оливия. Но, как ни удивительно, Мортон обратил свое благосклонное внимание на Лидию. Если бы ему удалось уложить в постель эту девственницу, никто не смог бы ему больше воспротивиться. И он пустил в ход все свое обаяние, настойчивость и целую кучу лжи. И Лидия ему поверила. Мортон стал любовью всей ее жизни. Он разглядел ее сущность. Он должен был измениться, исправиться. Он тосковал по любви чистого, безгрешного существа, которое могло бы создать семейный очаг. Их прошлое не имело никакого значения. Он воздвиг для нее пьедестал и боготворил землю, по которой она ступала. Однако это не мешало ему спать с Оливией.
      В отместку Лидия поддалась чарам бедуинского принца из Сирии, заканчивавшего Оксфорд. Позже она и сама не могла понять, в действительности ли увлеклась им или ей просто захотелось переплюнуть Оливию, которая путалась с принцем, продолжая спать с Мортоном.
      И Лидия выиграла. Она все еще была девственницей, и Бахтум оценил это. Лидия выхватила принца прямо из-под носа Оливии и бежала с ним под покровом ночи. В первый год их брака она не пожалела о содеянном. В кочевой жизни есть своя прелесть, не говоря уже о том, что супружество налагало на нее определенные и довольно приятные обязанности. И лишь забеременев, Лидия почувствовала себя в ловушке, потому что со всех сторон ее окружали песчаные холмы и в пустынях Саффуда не было никаких нянек. А от нее ожидали приплода ежегодно, чтобы супруг мог доказывать свою мужественность, порождая многочисленных сыновей.
      Ее поселили в отдельном шатре, надели чадру. Это было все равно что оказаться в монастыре, еще хуже.
      Пошел второй год жизни в пустыне, но Лидия так и не родила. Бахтум был добр к ней, но она не могла не заметить произошедшей в нем перемены. Она поняла, что он видит в ней лишь сосуд для вынашивания его сыновей.
      Он посещал ее раз, а то и два раза в день, иногда даже чаще. Все тело у нее ныло от этих бесконечных соитий.
      Он был энергичен, пылок, настойчив. Не считаясь с ее желанием, мог взять ее силой.
      Он ничего не знал о хитростях, к которым прибегают английские женщины, чтобы предотвратить беременность. Понятия не имел о всевозможных пилюлях, настоях и о травах, а также внутренних барьерах, которые можно поставить на пути жизнеспособного мужского семени.
      Поцелуи Иуды, чтобы удержать его в рамках. Страстное и жадное до ласк тело. Она и сама не знала глубины своих плотских желаний, и в первые годы их жизни он щедро одаривал ее ласками.
      Но после того, как на третий год супружества она не родила ему сына, в то время как он знал, что она не бесплодна и одного уже произвела на свет, у него возникли подозрения. Сама мысль о том, что, возможно, она стала бесплодной, была невыносима.
      Лидия знала, что ее ложь скоро раскроется. Да и сама она все с большим трудом выносила подобную жизнь. Изоляция, одиночество, гнев и насилие. Опасность быть пойманной с поличным и обреченной на смерть за предательство толкнула ее на отчаянный шаг. С огромным трудом ей удалось отправить письмо Мортону, в котором она умоляла спасти ее.
      И Мортон не оставил ее в беде. В день, слепой от песчаной бури, вместе со своими наемниками налетел на лагерь бедуинского принца и разметал его. Они неистовствовали, грабили, разрушали, убили всех, даже ее сына. Спаслась она одна. И вышла в «свободный» мир, созданный мужчиной, для которого главной целью в жизни было распутство. Она с готовностью согласилась выйти за него замуж, не возражая против других женщин в его жизни. Он все еще желал ее. А она была ему бесконечно благодарна за это, особенно после того, что ей пришлось пережить. Мортон получал все, что пожелает. Лидия постепенно забывала о жизни в пустыне. Даже о сыне не вспоминала. Потребности Мортона мало чем отличались от потребностей Али-Бахтума. Когда же он уставал от нее, то обращал свое внимание на других, но всегда возвращался к ней. Ему льстила ее благодарность, ее неиссякающая нежная привязанность. Лидии нравилась стабильность ее нынешней жизни, нравилось принадлежать одному мужчине и ни о чем не заботиться.
      Но сейчас она была обеспокоена. Появившийся у них чужеземец почему-то вызывал у нее тревогу. Она ощущала исходившую от него энергию. В его присутствии терялась, чувствовала себя неуверенной. Смуглый и необычайно красивый, он вызывал у нее какие-то смутные воспоминания. Ей чудилось в нем что-то знакомое, будоражившее ее. Она не сказала Мортону о своих страхах. Да и сказать-то ей было нечего.
      И все же… все же… она была неспокойна.
      Надо понаблюдать за ним, решила она. Осторожно. Тайно. Он не задержится здесь надолго. И вскоре ей не о чем будет беспокоиться. Как всегда.
 
      И все-таки она беспокоилась.
      Походка у чужеземца была как у мужчин из племени ее мужа… Но все они были мертвы. Так по крайней мере считал Мортон. Поэтому возмездия ждать было неоткуда.
      Да и взять у нее нечего. Деньги давным-давно кончились, драгоценности, накопленные племенем ее мужа и принадлежавшие ей, распроданы Мортоном, и не только драгоценности. Мортон продал все, что нашел в лагере принца, чтобы оплачивать жизнь в их раю.
      Она передернула плечами. Видимо, Мортон напал на лагерь не столько ради ее спасения, сколько преследуя свои корыстные цели. Теперь она это поняла.
      Лидия все же успела захватить кое-какие ценности, втайне от Мортона.
 
      Оливия была заинтригована. Элинг, бордель. Как увлекательно! А Генри? О нем она и не думала.
      Но хотелось ли ей возвращаться домой?
      В Блисс-Ривер-Вэлли она была по-настоящему счастлива. Одно название чего стоило! Блисс – наслаждение. Все эти жеребцы ее с удовольствием лапали, спали с ней, и Мортон не отказывался.
      Но Элинг… Нельзя сказать, что она ненавидела Элинг. Она ненавидела Генри. Вялого, худосочного. Он больше подходил Лидии, но теперь уже поздно об этом говорить.
      Генри охотно взял на себя заботы о ней. Он был тихой пристанью, но сумасбродная Оливия Уиндем задыхалась в этих спокойных водах, металась и искала выхода. В то время у нее не было выбора. Родители, черт бы их побрал, подрезали ей крылья. Кроме того, вручили Генри ключи от шкатулки с деньгами.
      Они были готовы на все, только бы сбыть ее с рук. Не хотелось даже вспоминать об этом. Она оказалась на мели, когда на горизонте появился Генри и сделал предложение. Возможно, родители просто купили Генри. Наверняка. Теперь она в этом не сомневалась. Генри хотел иметь наследника, а потом она могла расстаться с ним и отправиться на все четыре стороны.
      Поэтому, пока Мортон продолжал гнуть свою линию, она притворилась беременной, чтобы убедить Генри отправиться в Блисс-Ривер-Вэлли и предаться жизни, полной наслаждений.
      Первым уехал Мортон, они с Генри – через год.
      Она жить не могла без Мортона, готового исполнить любое ее желание.
      Оказалось, что она действительно беременна, и, когда это стало заметно, Генри предложил вернуться домой, в Элинг. Она не соглашалась, хотела познать все тонкости разнузданной жизни в Вэлли.
      Джорджиана родилась в Блисс-Ривер-Вэлли, а Генри отправился в Англию. Жизнь Мортона внезапно осложнилась появлением ребенка. Что делать с детьми? Оливия решила, что они пришли к блестящему компромиссу. И Джорджи была тому живым доказательством, самая красивая и желанная из всех, кто прошел церемонию павлиньего веера. Ах молодежь! Их научили хватать наслаждение обеими руками, научили всему, что считалось запретным. Дети видели, как живут их родители, из ночи в ночь меняя партнеров. И не могли дождаться церемонии инициации под опахалом из павлиньих перьев – инициации в области интимной жизни. Считалось, что девочки созревают к шестнадцати годам… А Джорджи уже исполнилось двадцать. Оливия начинала чувствовать свой возраст.
      О нет, о нет, о нет! Она не хотела и думать об этом. Никогда. В Блисс-Ривер-Вэлли никто не стареет.
      Мортон – король. Он все еще жеребец и по-прежнему неутомим в любовных утехах.
      В их жизни все было по-прежнему. Менялось только ее тело. Нет, оно не оплыло, не обвисло. Исчезали силы, она теряла вкус к жизни. Ведь удовлетворять всех этих жеребцов нелегко. Порой накатывала такая усталость, что ничего не хотелось, даже секса. Но Мортона это, конечно же, не касалось.
      Она уже подумывала об Элинге и возможности отдохнуть в английской глуши. Эта жизнь измотала ее. Ибо соитие не всегда было наслаждением. Чаще – проклятой обязанностью, обычной работой.
      Бордель…
      В роскошном английском загородном доме, в окружении важных джентльменов с тугими кошельками, которые будут приезжать туда, мигрировать из Лондона, как лемминги. Об этом стоило подумать. Это был не худший вариант. Особенно когда молодость осталась позади.
      Соблазнительная мысль. И все же пока у нее еще есть Мортон, не говоря об остальных. Всегда можно будет удовлетворить свою похоть. Она не собирается сдаваться. К тому же набьет себе карманы. Итак, Элинг? Конечно, ни о каком разводе не может быть и речи. Она не станет уступать Генри, как не уступала все эти годы. После того как он бросил ее и дочь. С какой стати, черт бы его побрал!
 
      Он тоже никогда ей не уступал.
      Они заново расчерчивали поле мелом. Полдюжины мужчин усердно трудились, измеряя и размечая поле – триста на двести ярдов в ширину, следя за тем, чтобы центральная линия была выровнена и проходила именно там, где полагается. И чтобы линии в тридцать, сорок и шестьдесят ярдов тоже были проведены точно. Чарлз в легкой рубашке, брюках для верховой езды и шлеме указывал деревянным молотком, где производить разметку. Предназначенный для этой цели агрегат лошади медленно тащили через поле, и выкопанные канавки наполнялись ровным слоем измельченного мела.
      – Слишком много правил, черт возьми! – бормотал Мортон, ожидая окончания работ возле загона для лошадей. Лошади были строптивы и показывали свой норов. В данный момент все отдыхали в ожидании дальнейших инструкций и начала матча.
      Джорджи заслонила глаза от солнца. Это был предлог, чтобы хорошенько разглядеть Чарлза.
      – Они почти закончили.
      – Но скоро полдень, и играть будет слишком жарко.
      Так оно и было. Она чувствовала, как жар накатывает волнами, но, возможно, причина была в другом – прошлой ночью она так и осталась неудовлетворенной. Она не стала возвращаться к матери до утра, а пошла в клуб и лежала там на банкетке в баре, свернувшись калачиком. Это спасло ее от неизбежных расспросов и признания в том, что Чарлз Эллиот снова отверг ее.
      Когда утром она проскользнула в дом в мятой рубашке Чарлза, никто не проронил ни слова. Ни о чем не спросил. Все было ясно: она провела с ним ночь. Он разорвал на ней платье и дал рубашку, чтобы она прикрыла свою наготу. Так, собственно, и должен был поступить джентльмен. И Чарлз получил молчаливое разрешение остаться в Вэлли.
      – Надень шляпу, Джорджи, – раздался голос Оливии.
      Он скрылся из виду, и она больше не могла наблюдать за ним. Вскочив на лошадь, он помчался к цели с головокружительной быстротой. Она восхищалась силой и упругостью его бедер, тем, как умело он управляет лошадью, стальной хваткой его рук…
      Позор вчерашней ночи несколько забылся при ярком свете дня. Быть может, ее ободряющие крики заставят его взглянуть на нее по-другому, и он каким-то образом даст ей понять, что вел себя как глупец, не овладев ею?
      Она нахлобучила шляпу. Он и есть глупец. Ведь, не прийди к нему она, пришла бы другая. И пока он здесь, так будет все время. Эта мысль была для Джорджи невыносима. Нет, этот мужчина полный болван, она зря потеряла с ним время.
      – О Джорджи! – услышала она позади голос Лидии.
      – Добро пожаловать на матч, Лидия. Ну не забавно ли? Мама считает, что эта езда утомит их до смерти.
      – Они просто помешаны на такой бешеной езде, – кисло откликнулась Оливия. – И на игре в мяч. Могли бы заняться чем-либо более приятным.
      – Хочешь поиграть в любимую игру, дорогая сестричка?
      – Всегда готова, милая.
      – Этот малый… Чарлз… просто великолепен. А как он в постели, Джорджи?
      Джорджи поежилась. Они обо всем догадались. Даже Лидия.
      – Вы и представить себе не можете, – уклончиво ответила Джорджи.
      – Думаю, все пожелают с ним переспать, – сказала Лидия. – Небось уже записались в очередь?
      – О, он не похож на других, – заявила Оливия, опередив Джорджи. – Мортон сделал свой выбор. И нечего пускать слюни.
      – А я и не пускаю. Просто так поинтересовалась. Для меня он чересчур молод и к тому же не в моем вкусе.