Все происходило так быстро, что я не успел дать ладного объяснения по поводу появления здесь двух ряженых. Дед Мороз, идущий первым, коротким движением сунул руку за пазуху, вынул пистолет и нацелил его на нас.
      — По местам! Всем сидеть! По местам! — ненастоящим, кукольным голосом проговорил он и тотчас выстрелил. Со звоном разбилось наружное зеркало. Гидесса взвизгнула и, расставив руки, кинулась по лестнице в салон.
      — По местам! Всем сидеть! По местам! — без умолку повторял Дед Мороз, размахивая пистолетом и глядя на нас через узкие прорези в маске. Я попятился следом за гидессой. Водитель, не отошедший еще от первого шока после схода лавин, новый шок переносил крайне плохо. Он прижался спиной к боковой двери и закрыл руками лицо. Гидесса безвольно опустилась на свое сиденье. Пассажиры испуганно притихли. Второй Дед Мороз, ростом чуть пониже первого, встав ногами на свободное рядом с гидессой место, начал размахивать пистолетом, целясь то в одного, то в другого пассажира.
      Я не пытался что-либо предпринять. Размышлять о сложившейся ситуации и, тем более, пытаться найти из нее выход под дулом взбесившихся налетчиков было нелепо. Стоит только пошевелиться… Надо выждать, выяснить, чего хотят эти «Деды Морозы». Я сидел на самом последнем месте и мог их хорошенько рассмотреть. Матерчатые хирургические бахилы, красные халаты с ватными воротниками из дешевой ткани, белые строительные перчатки, кудрявые синтетические бороды, наклеенные на румяные маски. И красные платки.
      — По местам! Всем сидеть! По местам! — не замолкая ни на мгновение, разносилось по салону, и до меня дошло, что это закольцованная магнитофонная запись. Под этот вопль один из налетчиков с пистолетом в руке медленно шел по проходу и выгребал из карманов и сумочек кошельки, бумажники, мобильные телефоны. «Трофеи» опускал в мешок для подарков. Немцы окаменели от страха и не делали никаких попыток сопротивляться. Пожилая дама, голова которой была украшена бриллиантами, едва Дед Мороз приблизился к ней, торопливо сняла их и отдала грабителю. Затем раскрыла свою сумочку с купюрами, бормоча: «Йа, Йа… Ге-висс… Битте…»
      Я мысленно прощался с тем, что подлежало конфискации. Бумажник лежал в левом нагрудном кармане. Не заметить его было невозможно, он выпирал так, будто в кармане я носил яблоко. Значит, я останусь без денег. Да Бог с ними, Никулин выручит меня и переведет любую сумму на отделение Сбербанка Адиша. Но вот мобильник отдавать никак нельзя. Убийца может связаться со мной только по этому номеру, в противном случае мы с ним потеряем связь, и я не смогу помочь Ирине. Телефон в чехле, на поясном ремне. Попытаться незаметно вытащить из него кодовую карту?
      Но едва я шевельнул рукой, пытаясь дотянуться до ремня, как Дед Мороз, который стоял на сиденье и контролировал салон, моментально взял меня на прицел. Мне пришлось замереть. Ничего не получается… Мобильника я лишусь. Придется купить новый, и оставить на одесском автоответчике сообщение о том, что у меня изменился номер телефона.
      Это усложняло и без того непростую ситуацию. Два грабителя никак не вписывались в мои планы. Как они оказались здесь? Случайно или по их воле сошли лавины, перекрывшие автобусу все пути? И, черт подери, для чего этот нелепый маскарад? Я пытался отыскать в своей душе хоть крупицу страха, который иной раз просто необходим для спасения жизни, но два переодетых грабителя с детскими голосами вызывали у меня едва ли не смех. Как только Дед Мороз поравнялся со мной, давая понять, что пришла моя очередь быть ограбленным, я возьми да и ляпни:
      — Привет!
      Да еще руку вскинул, показывая раскрытую ладонь. Мол, признаю наличие чувства юмора! Но Деду Морозу моя фамильярность пришлась не по душе, и он тут же направил на меня пистолет.
      Видать, я зря расслабился, этот Дед Мороз на юмор скуп. Рука в белой перчатке влезла в мой карман, словно удав в птичье гнездо. Унизительная процедура, когда у тебя изымают деньги без твоего на то согласия! Я пытался рассмотреть глаза человека, глубоко спрятанные в прорезях маски. Вели бы не кустистые пеньковые брови, наполовину закрывающие прорези, я бы смог определить, какого цвета у него глаза. Грабитель выудил мой тощий бумажник, раскрыл его, глянул на наличность и неожиданно побрезговал ею. Кинув бумажник мне на колени, он обыскал мой второй карман, в котором, к счастью, ничего не было, потом провел рукой по моей груди, животу, заставил нагнуться и похлопал меня по пояснице. По-моему, таким способом ищут не деньги, а пистолет. Снова прижав меня к спинке кресла, Дед Мороз еще раз посмотрел на меня, как скульптор смотрит на только что завершенный шедевр, поправил на плече мешок и пошел на выход. Он не заметил мобильника! Это было просто невероятно, потому как черный чехол выделялся на фоне моей светлой рубашки, как бельмо на глазу. Кого, как не Бога благодарить за такое везение! Широкая спина Деда Мороза закрывала проход и стоящего на сиденье сообщника, и я немедленно вытащил телефон из чехла и сунул его в карман — на тот случай, если грабитель вдруг вернется ко мне, чтобы проверить чехол.
      Но он прошел к началу салона, выхватил из-под полы балахона маленький, с пачку масла, магнитофон, продолжавший стращать нас голоском пьяного и злого телепузика, бережно поставил его на пол и вышел из автобуса. Его сообщник, не выпуская их рук пистолета, попятился за ним следом и тоже покинул автобус.
      Никто в салоне не пошевелился. Ограбленные пассажиры все еще пребывали в глубоком оцепенении. Взгляды несчастных немцев были прикованы к магнитофону, стоящему посреди прохода. Черная коробочка с клавишами представлялась третьим, самым мерзким сообщником грабителей, каким-то гадким карликом и уродом, который все никак не уходил и продолжал наслаждаться своей властью над людьми:
      — По местам! Всем сидеть! По местам! Всем сидеть!
      Видимо, кроме меня, никто не в силах был справиться с ним. Я вскочил, подошел к магнитофону и выключил его. Теперь надо срочно связаться со службой спасения! Я вытащил из кармана мобильник, набрал номер, но тотчас прервал вызов… Что ж я делаю, осел в слаксах?! Какая может быть служба спасения? Вместе со спасателями сюда примчится целая бригада милиционеров. Вот они рады будут увидеть меня здесь!.. Мне надо уйти отсюда как можно скорее.
      Мобильник — снова в карман. В салоне повисло немое недоумение. Немцы не понимают, почему я так поступаю. Немцы ничего не понимают. Они в трансе, их окружает враждебный мир. Они не верят никому, кроме как самим себе, и потому не кидаются ко мне с просьбами о помощи.
      — Что же вы? — наконец опомнилась гидесса. — Звоните в милицию! Какой ужас! Нас ограбили! Я этого не переживу… Кто теперь сюда приедет? Это же катастрофа, понимаете! Что ж вы не звоните?
      — Занято пока, — ответил я и выпрыгнул из автобуса.
      Сколько белизны, сколько света! Вверху, внизу, вокруг меня — только снег. Автобус напоминал вырезанную из журнала и наклеенную на белый потолок цветную картинку. Где же они? Красные балахоны должны быть видны за километр! Они не могли уйти далеко — повсюду сугробы… Зарываясь по колено в снег, я обошел автобус. Пусто! Словно испарились.
      Рядом со мной, дыша, как собака, появился водитель.
      — А почему у тебя мобилу не отобрали?
      Я посмотрел на трусливые Колины глазки, в которых светилось паскудное любопытство.
      — Ты зачем мотор заглушил? — спросил я. — Бензин экономишь? Прогревай салон. Может быть, нам здесь ночевать придется.
      Вот и гидесса вылезла. Кутается в шаль, лицо скривилось, готовое вот-вот выплеснуть слезы.
      — Дозвонились до милиции? — произнесла гидесса и как-то нехорошо покосилась на меня. — А вы куда звонили — в милицию или службу спасения? Может, вы вовсе никуда не звонили? Дайте мне ваш —телефон! Немедленно дайте мне телефон!
      У нее начиналась истерика. Я набрал номер службы спасения и рассказал дежурному обо всем, что случилось. Он спросил, есть ли пострадавшие. Нет, все живы и здоровы. Дежурный пообещал выслать за нами вертолет, если керосин будет.
      — Ага, значит, вы только сейчас позвонили! — выпучив глаза, выкрикнула гидесса и двинулась на меня с таким видом, словно намеревалась сбросить с обрыва. — Вы обязаны были сделать это сразу, как бандиты ушли! И кто дал вам право говорить, что все живы и здоровы?! Да вы знаете, что пассажиры горстями едят валидол и нитроглицерин! А вы даже пальцем не пошевелили, чтобы им помочь! Да вы же… вы же такой же преступник!
      — Замолчи! — рявкнул я, когда моя нервная система достигла критического напряжения.
      Вскоре мы услышали гул вертолета. Немцы оживились, загалдели, потянулись к выходу из автобума. Оранжевый вертолет барражировал над нами. Замедлив ход, он завис над засыпанной снегом дорогой, начал осторожно снижаться, но, решив не рисковать, снова взмыл ввысь.
      — Эй! Куда? Куда? — — закричала гидесса, глядя на вертолет и потрясая кулаком.
      Она досадовала и сердилась, потому что еще не видела бегущих к нам милиционеров и спасателей в оранжевых жилетках. Я сел на снег, попросил у кого-то сигарету и стал ждать, чем вся эта фигня закончится.

      Я нервничал, не находил себе места. Сколько времени прошло впустую. Жалобно пискнул мобильник, словно я нечаянно сел на мышь. Я глянул на дисплей. В уголке мерцало изображение почтового конвертика. Пройдет еще лет двадцать, и люди окончательно перестанут отправлять друг другу письма в почтовых конвертах. И наши потомки будут недоумевать: почему электронное сообщение обозначается таким странным символом в виде прямоугольника с двумя линиями, пересекающимися в его середине?
      Русские слова, набранные латинскими буквами, выглядят по-идиотски. Никогда прежде я об этом не задумывался, а вот сейчас это стало меня раздражать. Когда читаешь такую эсэмэску, то невольно хочется произносить слова с сильным американским акцентом. «Ты должен из Эдена доехать до поселка Мижарги и оттуда пойти пешком по ущелью в сторону ледника Джанлак. Пройдешь 5-6 км, и тебя встретят. Человек».
      Вот и все. Наконец ситуация прояснилась. Интуиция меня не подвела, и убийца действительно заманивает меня туда, откуда я недавно вернулся. Значит, все-таки ледник Джанлак.
      Спасатели меле тем выводили под руки немцев, которые явно симулировали. Причем на полную катушку. Кто-то едва передвигал ноги, кто-то делал вид, что ему сломали позвоночник. Одну даму вообще вынесли на носилках. Рядом с гидессой и Колей стояли два милиционера. Они о чем-то говорили, и гидесса несколько раз показала на меня рукой.
      Милиционеры зашли в салон автобуса. К ним присоединились еще два человека в спортивных брюках и ветровках. Эксперты? Или сотрудники прокуратуры? Спасатели перетаскивали немцев через лавинный конус в сторону Адиша. Я думал, что туристы потребуют, чтобы их немедленно отправили назад, на родину, но им, должно быть, понравились приключения, и они захотели продолжения. Один из них, осознав уникальность момента, оттолкнул от себя спасателей, резво взбежал на спину снежной горы и стал снимать на видеокамеру соплеменников. Экзотика дикой России… Так о чем я думал? О тайне, которая ждет меня на леднике Джанлак? Или же о том позоре, который я все никак не хочу признавать? Стыдно, стыдно! Ведь опытный человек, ведь так горжусь своей интуицией! Что же случилось тогда, в тот проклятый день, когда в мой кабинет зашел Мураш? Почему никакое чувство не шевельнулось у меня в груди? Почему интуиция не шепнула: «А ведь это он — тот самый человек, который убил Вергелиса и похитил Ирину!» Мураш ведь предлагал мне… Нет, он просил, умолял, требовал, чтобы я повел, его на ледник Джанлак, а я, дурила с Нижнего Тагила, отказался. И чего я добился? Все равно я выполняю волю Мураша. И незачем было совершать столько ненужных телодвижений! Эх, как горько осознавать, что я мудр лишь задним умом. Отец там у него погиб… Ха-ха!
      Подошел Коля. Взгляд — в снег. Он напоминал мне овечку, бегущую за стадом.
      — Вас следователь просит.
      Плохи твои дела, Кирилл Вацура. Потому что интуицию надо гнать в шею, потому что она, дрянь такая, совсем работать перестала. Уволить без выходного пособия!
      Я медленно брел к автобусу и думал, что ограбление туристов — событие случайное, лишнее, и для меня оно — все равно что капкан волку, который гонится за добычей. Хорошо, если отделаюсь только свидетельским показанием, поставлю подпись под протоколом и — гуд бай!
      Я поднялся в салон. Милиционеры и люди в штатском при моем появлении замолчали. Коренастый мужчина лет шестидесяти с седым «ежиком» и такими же усами предложил мне сесть на свободное сиденье. Некоторое время вся команда пристально разглядывала мою физиономию. Хороший, обязательный прием перед допросом. Я тоже так часто делаю. Гнетущее молчание подавляет волю человека, совесть которого не чиста.
      Первый вопрос оказался неожиданным. На месте следователя я бы задал его в конце допроса. Но у каждого сыщика своя тактика.
      — Все ли вещи, которые находятся при вас, принадлежат вам?
      Я ответил утвердительно.
      — Будьте добры, выложите их рядом с собой. Вещей осталось немного: мобильник, паспорт, голодный бумажник и смятая топографическая карта региона. Следователь раскрыл паспорт, глянул на фамилию, на фото, потом на меня и передал документ одному из милиционеров.
      — Вы подсели в этот автобус в поселке Эден?
      — Да, в Эдене.
      — А как вы оказались в Эдене?
      Лгать надо быстро, легко и убедительно, гармонично перемежевывая вымысел с правдой.
      — Я приехал туда на такси. Вообще-то мне нужно было в Адиш, но таксист отказался везти меня дальше, сославшись на то, что ему надо до темноты вернуться в Минеральные Воды.
      — Номер такси запомнили?
      Номер такси я запомнил, как привык запоминать любые числа, с которыми мне приходилось сталкиваться во время расследований. Я выдал следователю номер, но предупредил, что наверняка ошибаюсь, хотя назвал совершенно точно. Пусть найдут таксиста и спросят, так ли все было, как я рассказал.
      — А для чего вам нужно в Адиш?
      — Покататься на лыжах.
      Следователь замолчал. Мое поведение во время ограбления было безупречным. Ну, скажем, почти безупречным.
      — Скажите, Кирилл Андреевич, а как так получилось, что вы оказались единственным пассажиром, у которого бандиты не забрали мобильный телефон?
      — А это надо у бандитов спросить. Они вам точно скажут.
      — После того как бандиты ушли, вы позвонили в службу спасения, так?
      Я кивнул. Знаю, о чем он сейчас спросит.
      — Сразу позвонили?
      — Сразу. Но было занято.
      — Так не бывает, — на удивление приятно улыбнулся следователь.
      — А у меня было, — гнул я свое.
      Кто-то из милиционеров взял мой мобильник, покрутил его в руках и стал нажимать на кнопки. Наверняка решил проверить исходящие вызовы.
      — А в памяти остался только один вызов на службу спасения, — сказал он голосом полным надежды на повышение по службе.
      — Остальные вызовы я стер.
      — Зачем? — спросил следователь. Меня атаковали уже с двух сторон.
      — Нечаянно, — ответил я. — А это разве запрещено?
      Человек в штатском передал следователю карту Кавказа, молча ткнув в нее пальцем. Следователь глянул, вскинул вверх седые брови.
      — Зачем вы обвели поселок Эден кружочком? Вы же не собирались там останавливаться. Чем вас этот поселок заинтересовал?
      Вот же невезуха! Я и забыл о том, что пометил Эден. Вопрос удачный. С ходу и не соврешь.
      — Ну, так что? — спросил следователь, вынул из кармана пачку сигарет, закурил.
      — Это не кружочек, — ответил я, почесывая щетину на щеке. — Это буква «О». Я с одной девчонкой на автобусной остановке в Минводах познакомился, ее Оксаной звали; хотел у нее номер телефона выпытать, и на карте его записать, так как другой бумажки под рукой не оказалось, а она в такси — прыг! — и укатила. А я так с карандашом в руке и застыл… Я там еще шашлык покупал, можете спросить шашлычника, он подтвердит. Следователь чувствовал, что я вру, но доказать это не мог.
      — А ведь и спросим, — со скрытой угрозой пообещал он.
      — Спросите, спросите! Смуглый такой парнишка с огромными ножами. У него свинина была очень жирная. Я все руки в жире испачкал.
      — Да? — оживился следователь, поднял карту и посмотрел на свет. — А жирных пятен-то не видно.
      — Так я руки вытер перед тем, как с девушкой знакомиться, — не моргнув глазом, выдал я. — Разве это не естественно? Вы бы стали знакомиться с девушкой с грязными руками?
      Разговор перестал нравиться следователю. Его раздражала моя самоуверенность.
      —"— Ладно, — прервал он, нахмурившись. — Подождите пока у автобуса, мы вас еще пригласим.
      — А вещи свои можно забрать?
      — Потом заберете… И позовите, пожалуйста, Изабеллу Федоровну.
      Я пошел по ступенькам вниз. Не отпустят они меня, это ясно как Божий день. Они намерены пришить мне соучастие в ограблении — а ведь, в самом деле, похоже, что я выступал в роли наводчика и постоянно держал Дедов Морозов в курсе того, что происходит в салоне. Промурыжат меня дня два в «обезьяннике» и за это время узнают, что меня уже несколько дней кряду разыскивает милиция. И^-мне предстоит пережить нечто похожее на сход лавины: долго и мучительно придется выкапываться из завалов обвинений и улик.
      Я остановился у водительского сиденья и обернулся. Сыщиков отсюда не видно, только слышны их приглушенные голоса: бу-бу-бу. Через дверной проем можно было полюбоваться на гидессу, завернутую в розовую шаль. Она стояла ко мне спиной, нервно топтала снег и курила.
      Я кинул взгляд на сиденье. На спинке висит Ко-лина куртка — поношенная, с лоснящимися рукавами «аляска». Сойдет! А если вывернуть наизнанку, то вообще станет примером непостижимой западной моды. Что еще пригодится? Вымпелы городов! Роскошная коллекция! Есть и Лейпциг, есть и Франкфурт… Извини, Коля! Если выкарабкаюсь, в долгу не останусь… Я замотал вымпелы в куртку, сунул ее под мышку и незаметно вышел из автобуса. Хорошо, что стекла по-прежнему запорошены снегом. Никто не видел, как я вывернул «аляску» наизнанку, напялил ее на себя и навесил на шею вымпелы. Идиот идиотом! Теперь как можно быстрее уйти отсюда! Прочь! Но бегом нельзя, сразу привлеку к себе внимание… Снег скрипит, хрустит под ногами. Я уже почти дошел до лавинного конуса. Немцы все еще штурмуют его. Тяжелее всего двум спасателям с носилками. На меня оглядываются. Я оступаюсь и падаю в снег. Парень в оранжевом жилете, почти мальчишка, большими прыжками спускается ко мне. Вот он рядом. Какие участливые глаза! Как он тяжело дышит! Я делаю вид, что едва ворочаю языком и выдаю нечто, отдаленно похожее на немецкую речь:
      — Гутен таг, дер ханд нах ахтунг, ди шлахт аусвайс, бир гессен нихт шиссен…У меня получается здорово. Спасатель верит, что я забытый всеми немецкий турист.
      — Ни хрена не понимаю, что ты там лопочешь, — бормочет он, хватая меня под руку и помогая подняться на ноги. — Давай, передвигай костылями!
      — Йа, йа, гут, гут, — тяжким голосом говорю я.
      — Ага, тебе гут, а мне до ночи с тобой трахаться, — тихо ворчит парень, но при этом с состраданием и любовью смотрит на меня.
      Вот это по-нашему, по-русски — всегда поможем, но матом обложим… Мы стали подниматься на снежную гору, догоняя группу. Я обернулся. Никто на нас не смотрел, никто за нами не гнался. Спасибо тебе, мой ангел-хранитель, за твое долготерпение!

      Я обогнал группу и первым взобрался на гребень снежной горы. Там остановился, крепко пожал руку спасателю и направился вниз, к шоссе. Вымпелы — долой! «Аляску» — — долой! Я скинул ее с себя и втоптал в снег… Какая легкость в теле и душе! Какое облачное чувство свободы! Завтра утром, когда расчистят шоссе, я поеду через Эден в Мижарги. Оттуда пойду пешком в сторону ледника. И до встречи с Ириной останется совсем немного…
      Но о чем я думаю? Эден, Мижарги… Я машинально хлопнул ладонью по пустому чехлу от мобильника. Какая скверная штука! Телефон-то остался у милиции. А они обязательно просмотрят список телефонных номеров. И, самое главное, прочитают последнее сообщение, которое я не успел стереть. Там все расписано, куда и каким маршрутом я пойду. Надо быть ослом, чтобы не выставить на пути к леднику милицейский наряд. Значит, надо искать другой путь к леднику. Надо пойти в обход…
      Я начал замерзать. Не мудрено — рубашка-то с короткими рукавами, да и слаксы не предназначены для прогулок в заснеженных горах. Сделал глубокий вздох и побежал. Восемь километров до Ади-ша — какая, право, чепуха.
      Я преодолевал подъемы, спуски, повороты, на бегу хватал пригоршни снега с обочины и прижимал его к разгоряченному лбу, взмахом руки отвечал на приветствие водителей авто, которые Протяжно сигналили и что-то кричали мне, должно быть, принимая меня за спортсмена-экстремала. Наконец, когда я согрелся настолько, что от меня уже начал валить пар, я увидел впереди огоньки поселка и застывшие над верхушками сосен и крышами домов тросы канатной дороги, и пустые кресла со страховочными цепочками, и уловил запах жилья, овечьего помета и печного дыма.
      Рубашка промокла насквозь и не только не согревала меня, но даже доставляла мне больше страданий, чем если бы я был вообще голым по пояс… От дороги вправо поднимались ступени. Из-за стволов сосен доносилась музыка. Бар или ночной клуб… У меня дрожал подбородок, а влажную прядь волос уже прихватило морозом. Я шел на звуки музыки, как голодный пес на запах колбасного магазина.
      Я стащил с себя рубашку и развесил ее на ветке сосны. Вперед, туда, где тепло! Потом я буду думать, как бы раздобыть денег и где переночевать. А сейчас надо только согреться. Я распахнул дверь. В тамбуре стояли два привратника в пятнистых ком-безах. Интересно, зачем охранникам ночного клуба маскировочный камуфляж? Они что, под столами засады устраивают? Преградили мне дорогу. По тупым лицам скользят отблески красной лампы.
      — Привет! — сказал я, отталкивая руку охранника, как турникет. — Мой номер еще не объявили?
      Пока они переваривали этот вопрос и тужились над ответом, я смешался с толпой танцующих. Вокруг лица — красивые и не очень, смуглые и обгорелые до цвета спелой малины; уши с серьгами и без; губы накрашенные и обветренные; носы, носики и шнобели, шелушащиеся, напудренные; и улыбки — ослепительные, ироничные, удивленные: парень по пояс голый! Я оказался в кругу восторженных девушек. Они кричали, пищали и в такт музыке топали. Грохот стоял такой, что на моей голове шевелились волосы. Я тоже начал танцевать — нечто дикарское, шаманское, жуткое, извиваясь, как пламя, приседая и вытягиваясь к черному потолку, по которому в бешеном круговороте вращались звезды. Круг расширялся, вовлекая в себя все больше и больше девушек.