— Ты с ума сошел! — крикнул я. — Да теперь ни один волосок не должен упасть с их головы! Потому что в их руках жизнь Ирины! Пока милиция будет с ними разбираться, мне преподнесут ее холодный труп! Пойдем отсюда! Пойдем быстрее! Бегом!
— Куда?
— На ледник Джанлак! — рявкнул я. — Неужели ты еще не понял, что наши с тобой цели как никогда совпадают! Ты вообще за моей мыслью поспеваешь?
— Только не надо стихов, Антон. Не надо стихов…
29
Мы поднялись на верхотуру. Погода быстро портилась. Хребет затянуло серым маревом, снег перестал искриться, и поблекли цвета. В довершение стал усиливаться ветер. Он срывал с карнизов снежную пыль, отчего казалось, что хребет по краям дымится, как тлеющая вата, и вот-вот вспыхнет алым пламенем.
Мураш выглядел упрямым, решительным и отважным.
— А ты уверен, что сможешь спуститься? — спросил я. — Посмотри, склон почти отвесный.
— Уверен! Не принимайте меня за мальчишку! — обиженно воскликнул Мураш.
Я не удержался и обнял Мураша. Блаженны одержимые, ибо страха не ведают.
— Что ж, тогда внимательно выслушай меня, — сказал я и слово в слово повторил все то, что рассказал мне о покорении лавины Альбинос. Лицо Мураша побелело от волнения. Он нервно покусывал губы, и его взгляд, полный тревожного предчувствия, скользил по «дымящимся» снежным карнизам.
— Испугался? — спросил я.
— Нет, — не очень уверенно ответил он. — Но все это похоже на фантастику. Зона повышенного давления, полет, скорость самолета…
— Вот сейчас мы и проверим, фантастика это или нет, — ответил я и пристегнулся к сноуборду. Мураш проделал то же самое. Я заметил, что губы его побелели и дрожат. Бедный малый! Его стоицизм вызывает уважение. Духовный мир этого парня сейчас как никогда близок мне, потому что я очень, очень хорошо понимаю его. Мураш идет на смертельный риск не ради личной выгоды, блажи или райдерского самоутверждения. Его мотивы, как и у меня, за пределами собственного живота. Я рискую ради Ирины, а он — ради памяти отца.
На нас никто не смотрел. Спина хребта опустела, лишь какой-то экстремал-одиночка готовился съехать по давно обкатанному северному склону, который теперь далее мне казался совсем простым и даже детским.
Мы опустили очки на глаза и встали на самом краю обрыва.
— Идешь только за мной и след в след! — громко сказал я, перекрикивая завывания ветра.
— Иду за вами след в след! — повторил Мураш так же громко, чтобы вычистить грудь от въевшейся дрожи.
«Помоги нам, Господи!» — мысленно взмолился я и прыгнул вниз. Доска понесла меня по заснеженному склону, и на мгновение вспыхнул испуг, что скорость нарастает слишком быстро, но я подавил его, сосредоточившись на поворотах. Все нормально. Сноуборд слушается, как хороший умный конь. Идут секунды, я живу, я дышу, я управляю… Карниз, прыжок, и опора ушла из-под ног. Метров десять я падал подобно перевернутому табурету. Приземляться пришлось на очень крутой склон, покрытый, как периной, толстым слоем рыхлого снега. Я погрузился в него почти по колени, но сила инерции продолжала толкать меня вперед, и сноуборд вырвался на поверхность. Мчусь по пушку! Это уже не наказание, не испытание, это даже удовольствие! Я что-то крикнул от избытка чувств. Не Боги горшки обжигают! Гора покоряется мне!
Туман сгущается. Плохо видно. Доска бежит вперед, словно у нее есть мощный, хорошо отлаженный мотор. Он работает бесшумно, бесперебойно, и мой снаряд, плавно наклоняясь то к одному, то к другому канту, надрезает спекшийся под утренним солнцем наст… Опять карнизы и обрывы… Склон ухудшается с каждым мгновением. Повсюду камни, осыпи, острые скальные пики. Я чувствую, как наполняются тяжестью ноги, и мышцы будто горят, и ноющая боль поднимается от колен к бедрам… Он бесконечный, этот склон! И мы с Мурашом будем соскальзывать по нему целую вечность, все глубже погружаясь в бездну…
— Кирилл!!!
Я едва услышал крик Мураша. Попытался остановиться и вдруг почувствовал нечто странное, необычное. Цельный, нетронутый наст вдруг покрылся трещинами, и снежные плиты пришли в движение, зашевелились, как живые, стали наползать друг на друга. Оглянувшись, я увидел, как мимо проносятся камни и скалы — слишком быстро! На сердце словно кусок льда положили. Ну что нее это я растерялся? Даже руки онемели, покрылись мурашками. Альбинос ведь предупреждал.
— Антон! — крикнул я что было сил — Скорость! Скорость!
Я сжался в комок и направил доску вперед, туда, где начинало клубиться ядро лавины. Я мчался по прямой, без зигзагов, лишь приподнимая нос доски, чтобы ей легче было взлетать на завалы ломаного наста и заструги. Я уже не думал о том, что происходит и каков будет конец, и ужас легко вытеснили упрямство и злость. Скорость становилась просто безумной, но при этом сопротивление ветра становилось все более слабым. Я несся прямиком на клубящееся ядро. Снежное чудовище стремительно оживало, приподнималось, набирало силы. Под его мощью лопались и взрывались целые пласты натечного льда, казалось, что начала вспучиваться сама гора.
Меня кидало в стороны, подбрасывало, будто я оседлал дикого бизона и зверь норовил сбросить меня со своей спины. От меня требовались предельное внимание и напряжение, чтобы удержаться на ногах. Мощь лавины была уже столь велика, что всякая моя попытка немного притормозить немедленно обернулась бы для меня неминуемой гибелью. Я не мог не только обернуться, но даже посмотреть в сторону, и все ближе приближался к ревущему эпицентру, к белым клубящимся облакам. Могучая сила швырнула меня вверх, сноуборд поплыл в снежных облаках, и мне для этого не требовалось никаких усилий. Я даже расслабился, выпрямил ноги. Ощущение было фантастическим. Скалы, снежные поля, расщелины проносились где-то внизу, горы стали маленькими, словно игрушечными, и я парил над ними. Я перестал слышать рев лавины. Чувство необыкновенной легкости и безумной радости охватило меня. Далее время будто замедлило свой бег.
Полет хотелось продолжать бесконечно, и так не хотелось верить в то, что это чудо дарит мне лавина. Какая лавина? Не может этого быть! Я сам лечу. Сам! Подо мной мой мир, моя земля, мои горы, и все это принадлежит мне, потому что создано моей волей и смелостью… Не могу сказать, сколько продолжалась эта эйфория. Солнце вдруг исчезло за горами, я почувствовал холод и сырость, и горы снова стали колоссальными исполинами, и дно ущелья оказалось совсем близко от меня. Я заставил себя развернуть тело и направить сноуборд влево. Я почувствовал, что быстро падаю. Снег залепил очки, набивался в рот и нос. Меня кидало, трясло, переворачивало, и я уже не видел, куда лечу. Снежное чудовище избавлялось от меня. Не хватало воздуха, не хватало сил, но я продолжал бороться за жизнь с отчаянной яростью. Вернулся леденящий страх, и я снова осознал себя смертным и хрупким. Несколько раз я налетел на камни, скатывающиеся вместе со снегом по склону, один удар в голову был настолько сильным, что я на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что уже никуда не лечу, не качусь кубарем вниз, а лежу на склоне головой вниз. Я не мог отдышаться, кашлял, плевался снегом.
Потом поднял голову, скрипя зубами от боли в шее. Стояла могильная тишина.
— Мураш, с прибытием! — крикнул я.
Мне никто не ответил.
30
Я с трудом отстегнул сноуборд и поднялся на ноги. Болели спина, ноги, затылок. Я приложил комок грязного снега к затылку и еще раз позвал Мураша. Лавина — выдохшаяся, умершая — растеклась темной кучей по дну ущелья, накрыв собой голубое тело ледника Джанлак. Все, что она прихватила с собой по пути, торчало из-под снега — перемолотые стволы деревьев и раскрошенные камни, белоснежное чудовище, могучее и стремительное, теперь напоминало мусорную свалку. Божественный экстаз закончился.
— Я уже совсем рядом, — пробормотал я, как только в моем сознании всплыл образ Ирины, и тотчас почувствовал, что это действительно так. До недавнего времени Ирина была где-то далеко, в какой-то абстрактной темнице, и я, ощущая пространственные масштабы, мчался к ней, выбирая по возможности самые быстрые способы передвижения. А теперь вдруг, когда осталось сделать последний шаг, стал невольно придерживать порыв и уже не считал разумным мчаться к месту обрушения ледника сломя голову.
Я еще раз позвал Мураша и сделал несколько шагов по снежной мешанине. Скалы, снег, ледяные глыбы плыли перед глазами. Я никак не мог отдышаться. А хватит ли у меня сил помочь Ирине? Лавина, позволив воспользоваться своей энергией, вытянула из меня мою энергию. Я ухватился рукой за сосновую ветку с куцей челкой из длинных иголок, торчащую из снега как флагшток, и тотчас услышал слабый стон. Я выпрямился и заметил лунку, из которой вился едва заметный пар. Побежал к ней и едва не наступил на розовую, будто освежеванную руку. Опустился на колени, разрыл лунку и увидел Мураша.
— «Снег бывает теплым… только в жизни раз, — прошептал он, — когда смерть-старуха прибирает нас…»
Я разгребал снег двумя руками.
— Снег бывает теплым и тогда, мой друг, — продекламировал я, — если ты со страху обмочился вдруг.
Так, замечательно. Откопал руки, ноги, прикованные к сноуборду, голову. Не считая потерянной бан-даны, все на месте, вот только лицо… Левая половина окрасилась в лиловый цвет, глаз заплыл. Просунув руки ему под мышки, я потянул вверх тяжелое тело. Мураш сел, из его носа хлынула кровь, растекаясь по подбородку и по куртке. Я слепил снежок и приложил его к переносице Мураша. Тот тяжело дышал, хлюпал носом, пытаясь втянуть кровь обратно. Кряхтя и скрипя зубами, он все же поднялся на ноги, оперся о мое плечо и огляделся.
— Странно, — пробормотал он, каким-то нехорошим взглядом рассматривая меня. — Я ничуть не сомневался… Я был совершенно уверен, что вы погибли. Повезло.
— Мне?
Он оперся о доску, как о костыль и сделал шаг. Скривился от боли, застонал и осторожно сделал шаг, второй и сел на снег. Я стащил с него ботинок и оголил ногу. Признаков перелома я не нашел, но ступня, как и лицо, распухла и посинела.
— И надо было тебе со мной спускаться? — произнес я.
— Чего теперь говорить… Далеко нам еще?
— До того места, где мы проводили спасательные работы, километра три, — ответил я, отрывая от подкладки своего комбинезона полиэтиленовый мешочек с запасной фурнитурой. — Хорошо, если меня ждут именно там, а не дальше.
Я вытряхнул из пакетика металлические детальки и наполнил его снегом. Плотно завязал горловину и приложил к гематоме.
— Дойду, — бормотал Мураш, натягивая на распухшую ногу носок. Он не без усилий обулся и снова встал. Сначала переставил доску, как костыль, затем оперся на нее и сделал шаг. Отдышался, пощупал заплывший глаз и снова: доска — нога — отдых, доска — нога — отдых…
— Вот что, дружок, — сказал я. — Такими темпами мы за неделю не дойдем… Давай-ка цепляйся за меня.
Ни слова не говоря, Мураш схватил меня за плечи и без церемоний навалил на меня все свои килограммы. И сразу тупой болью напомнили о себе и нога, и спина, и плечо. Пришлось стиснуть зубы, чтобы сдержать крепкий мат. Не переоценил ли я свои силы? Сколько смогу протащить Мураша по бездорожью?
Я пошел по самой кромке травяного склона, за которой начинался ледник. В этом месте он был широким и напоминал гигантскую стиральную доску. Трудно было поверить, что эти ледяные глыбы находились в беспрерывном движении, сползая сантиметр за сантиметром вниз, где таяли, превращаясь в десятки быстрых и шумных ручьев.
Моих сил хватило ненадолго, я остановился и повел плечами, давая Мурашу понять, что на этой остановке ему сходить. Мураш сполз с меня и сел на траву. Я смотрел на его распухшее лицо, запекшуюся кровь и чувствовал себя виноватым. Выглядел он плохо. И снег снова пошел некстати. Меня начло знобить, холод проникал под комбинезон, студил спину, добирался до груди.
Не знаю, каким было в этот момент мое лицо, но Мураш даже вздрогнул, приподнял голову и спросил:
— Вы меня не бросите?
— А ты не умрешь?
— Теперь нет, — ответил Мураш, снова опуская голову на траву. — Так уже близко… Отец не позволит. Я сперва должен найти его.
— Тебе в больницу надо, Антон.
— Ага, — пробормотал он. — Вон она, совсем рядом, за тем черным валуном. Красивая, высокая, с большими окнами… Тепло, уютно, и медсестры, как богини…
— Медпункт должен быть в поселке Мижарги. Это недалеко.
— А вы думаете, я дойду туда сам?
— Я тебя туда отведу, — сказал я, впрочем, не слишком уверенно. — А если я не смогу — отведет Альбинос. Или кто-то еще…
Мураш усмехнулся, и усмешка была похожа на гримасу.
— Они меня убьют, порубят на мелкие кусочки и скинут в шурф.
— В какой еще шурф?
— Который заставят вас вырыть.
Я опустился перед Мурашом на корточки.
— Антон, ты что-то предполагаешь или что-то точно знаешь?
Мураш ничего не ответил и стал медленно, мучительно подниматься на ноги. Он хватался за мой комбинезон, судорожно мял его и напоминал альпиниста, висящего над пропастью на кончиках пальцев. Я поддержал его под локти. Его лицо оказалось так близко от моего, что я увидел, во что оно превратилось. Это была жуткая маска. Мороз прошел у меня по коже.
— Что вы на меня так смотрите? — подозрительно спросил Мураш, глядя на меня уцелевшим глазом. …Через полчаса я опустил Мураша на траву и повалился рядом с ним. Я дышал как загнанная лошадь. Удары сердца отдавались в висках. Комбинезон промок изнутри от пота. Надо сделать передышку, иначе свалюсь вместе со своей ношей… Я приподнял голову. Слишком быстро темнеет. Надо идти.
— Вацуру зовут! — вдруг через силу выкрикнул Мураш. — Вы что, оглохли?
Я с усилием приподнялся, прислушался. Мураш был прав. Меня действительно кто-то звал. Я затаил дыхание и отчетливо услышал, как кто-то выкрикнул мою фамилию. Я крутил головой во все стороны, стараясь различить в полумраке хоть какое-либо движение. Может, Ирина уже где-то рядом? Может, ее привели и отпустят, когда увидят меня? Неужели мы сейчас увидимся? Да, уже вижу! Идут! Машут руками… Я тряхнул головой, протер выступившие на глазах слезы. Два силуэта — один крепкий, упакованный в серебристый комбинезон, стянутый ремешками и «липучками», второй тонкий, как стебель бамбука… Знакомые рожи. И это все? Только двое? Значит, Ирину я не увижу?
31
Альбинос шел чуть впереди Леры. Шаги широкие, энергичные. Лера едва поспевала, иногда переходила на бег, чтобы не отстать. За спинами у обоих доски. Выходит, тоже спустились по этому же склону. В отличие от нас с Мурашом, выглядели они как манекены из магазина спорттоваров: чистые, холеные, стильные. Только ценников не хватало…
— Вот что значит захотеть! — громко сказал Альбинос, приближаясь ко мне и разводя руки в стороны. — Я сначала глазам своим не поверил! Думаю, неужели это наш дорогой Кирилл учудил? Жив? Цел?
Он чуть не наехал на меня — большой, теплый, сильный, как локомотив, пригнав с собой пахнущий мужским парфюмом ветерок, хотел заключить меня в объятия, но в последний момент что-то его сдержало, может быть, выражение на моем лице. Причала-ла на своих ходулях Лера.
— Это вы еще хорошо отделались. Ты хоть знаешь, какую лавину сорвал? — продолжал восторгаться Альбинос. — По классификации — «Третья Южная», а альпинисты называют ее «Понос динозавра». Мне даже в голову не пришло, что ты сунешься к ней! Надо было взять левее метров на двести! Там если и есть лавины, то мелкие и покладистые. .. Как учитель, я в полном восторге, а как твой верный друг — в легком шоке.
— Хоть бы спасибо сказал за то, что он тебя такому делу научил, — снова вставила Лера, округляя свои тонкие губки, как надувная кукла.
— Да, ты права, надо поблагодарить своего учителя, — согласился я и с короткого замаха врезал Альбиносу по губам.
Тот отшатнулся, но устоял на ногах, тряхнул головой, отчего белые космы всколыхнулись, как пушинки у одуванчика, сплюнул кровью и горько усмехнулся. Лера запричитала, стала размахивать руками, сучить ножками, будто ей поставили слишком мощную батарейку.
— Альбинос, дай ему сдачи! Урой его, Альбинос! Как он посмел поднять на тебя руку? Врежь ему своим фирменным ударом! Сделай так, чтобы ему мало не показалось! Ну, давай же! Ну!
Как она ни подзадоривала друга, Альбинос на фирменный удар поскупился. Хмыкнул с сожалением, покачал головой и потрогал подпухшую губу.
— Значит, я заслужил именно такую благодарность от своего ученика. А ты как думала? Так часто бывает… Платок есть?..
— Ирина где? — спросил я Альбиноса.
— Недалеко, — коротко ответил Альбинос и опустился перед Мурашом на одно колено, осторожно тронул его за подбородок и повернул голову. Нахмурился, что-то едва слышно произнес и попытался приоткрыть опухший глаз. Мураш шевельнул губами и простонал.
— Эх, парень, — вздохнув, произнес Альбинос и поднялся на ноги. Он кинул на траву сноуборды и связал оба с двух сторон восьмеркой. На эти импровизированные носилки мы с Альбиносом переложили Мураша. Его трясло, он скрючился, прижимая колени к животу. Поза «младенец в утробе» придала ему совершенно беззащитный и несчастный вид.
— Ты не беспокойся, — сказал Альбинос, кивком головы показывая, чтобы я взялся за передний край носилок. — С твоей девушкой все в порядке. Она жива и здорова. Потерпи, не делай глупостей, и мы отпустим ее сразу, как придем на место.
— Не делай глупостей! — передразнила Лера, которой не по душе пришлось, что рекомендация была произнесена в слишком мягкой форме. — Только попробуй! Сразу дырку в голове сделаю!
И, подтверждая серьезность своих намерений, Лера вынула из-под комбинезона пистолет и покачала его на ладони. Мы с Альбиносом взялись за носилки — я спереди, он сзади. Нести Мураша на связанных сноубордах мне было все же легче, чем на своем горбу. Но скоро силы меня покинули, и я вынужден был часто останавливаться и опускать носилки.
Ледник погрузился во мрак, и если бы не скудный свет горных вершин, похожих на угасающие факелы, идти пришлось бы впотьмах и на ощупь.
Давно я не был в таком положении. Вместо того чтобы быть моим помощником, Мураш связал мне руки, вытягивал из меня последние силы. Только надежда, что все это кончится и я увижу Ирину, заставляла двигаться, что-то делать. Надо смириться и не усугублять ситуацию. Даже если дурочка станет стучать пистолетом по моему затылку.
Душу мою заполнили уныние и ожидание встречи с Ириной. Стыдно будет, если она увидит меня в таком виде. Ждет, наверное, рыцаря, героя! А припрется изможденное существо с тоскливыми глазами, да еще с носилками, на которых скрючился фиолетовый кассир. Альбинос своим пышущим здоровьем еще больше оттенит мою никчемность… Терзаемый тревожными мыслями, я не заметил, как пришли на знакомую до боли местность. Вот этот травяной склон с ухабом посредине, похожим на трамплин… Вот эта черно-серая, как невспаханная пашня, широкая полоса ледника… Эта гора напротив с прилепившимся к ней скальным обломком… В этих местах я провел целый месяц. Здесь я с бригадой спасателей пытался найти жизнь, даже в самых ее слабых проявлениях — как космонавты, прилетевшие на Марс. Тут я увидел силуэт человека, стоящего прямо на моем пути. Вспыхнул фонарик, и мне в глаза ударил луч света.
Почему так долго? — донесся из темноты незнакомый голос — по-женски высокий, чуть гнусавый, с нервным надрывом, словно человек только что вы шел из компании, где шли бурные и неприятные дебаты. — Я устал вас ждать!
— Убери свет, Дацык, — попросил Альбинос.
Луч фонаря осветил лицо Альбиноса, оттуда перескочил на Леру и задержался на носилках.
— А это еще что за урод? — удивилась темнота. — Я думал, барана к ужину несете.
— Парень неудачно съехал с горы, — ответил Альбинос. — Подержи его, а то у меня уже руки онемели!
— Выкиньте его в канаву, и дело с концом!
Теперь я вспомнил этот визгливый голос. Так это же тот самый злодей, который ставил мне условия по телефону, а потом отправлял мне письма по «мылу» и подписывался «Человеком». За ним я охотился целую неделю. Его фамилия Дацык. Теперь он стоит передо мной, спрятавшись в темноте.
Дацык сменил Альбиноса. Толкнув меня носилками, он зло крикнул:
— Уснул, что ли, скотина? Но-о! Пошел!
Свет фонарика ослепил, и я перестал что-либо видеть. Удивляюсь, как я не споткнулся и не грохнулся на землю.
— Ирина здесь? — спросил я Альбиноса.
— Здесь, здесь.
Постепенно глаза мои привыкали к темноте, и я увидел звездное небо, освещенную луной снежную вершину и яркое пламя костра.
Мы подошли к нему и опустили носилки на траву. Круг замкнулся! Я увидел грубо сколоченный стол и скамейки — сам их сколачивал из досок и бревен. За этим столом обедала и ужинала моя бригада. Здесь же мы составляли план работ на следующий день и принимали решения. В душе у меня сразу заныло от нахлынувших воспоминаний, большей частью неприятных, вызывающих тоску и боль. Никогда бы не подумал, что мне когда-либо придется вернуться в это место и дополнить столь странную компанию. Чуть выше — в темноте их не было видно — вросли в склон несколько туристских приютов, сложенных из булыжников, с глинобитными и рубероидными крышами и низкими дверными проемами, через которые, не согнувшись в три погибели, не пройдешь. Наверняка Ирина там. Знает ли она о том, что я уже здесь? Может, смотрит в маленькое подслеповатое окошко на костер и среди пляшущих теней уже различает меня? Меня начало трясти от волнения. Никогда еще наше с Ириной свидание не вызывало у меня такого нервного напряжения, такой оголенной чувственности, нежности и жалости к ней.
Тепло костра просачивалось через комбинезон и грело мне спину. Я рассматривал Дацыка. с тем сдержанным любопытством, с каким иногда смотрю передачи по телевизору о жизни змей, пауков и прочей гадости. Как ни странно, но Лера необыкновенно точно описала его внешность. Дацык в самом деле выглядел лет на тридцать пять, тело его было неразвитым, даже каким-то рахитичным, а лицо — по-рыбьи узким, будто на его голову нечаянно наступил слон и слегка сплющил ее с боков. Нам нем была давно вышедшая из моды кожаная куртка с капюшоном и веревочкой на поясе, раздутые на коленях потертые джинсы и высокие армейские ботинки. В сравнении с Альбиносом он выглядел как поваренок рядом с матерым поваром, но был намного шумнее, подвижнее и фонтанил командами и жестами во все стороны. Я легко поверил, что этот малоприятный тип, дабы чем-то нагнать на меня страху, мог убить водителя черной «девятки» Вергелиса.
— Так вот это кто! — вдруг со злой радостью протянул Дацык, приглядевшись к лицу Мураша, освещенному костром. — Очень любопытно… Хотелось бы узнать, зачем вы, сударь, к нам пожаловали? Ась?
— Ты его знаешь? — спросил Альбинос. Он сел на скамейку, ногой выдвинул из-под стола картонную коробку, достал оттуда бутылку и стал рассматривать этикетку.
— Он еще в аэропорту Минвод хвостиком волочился за Вацурой. Смею предположить, молодой человек имеет здесь свой интерес. — Дацык поднял взгляд на меня. — Я же тебя предупреждал, скотина, что за тобой плетется «хвост». А ты уши развесил и притащил его сюда. Что ему надо? Не догадываешься?
Альбинос поставил бутылку на стол и настороженно взглянул на меня. В хитрых глазах Дацыка отражались языки пламени. Лучше бы о своей проблеме Мураш рассказал сам, но он по-прежнему лежал, скрючившись как креветка, тяжело дышал, и вряд ли был способен произнести что-либо осмысленное.
— Под ледником погиб его отец, — сказал я. — Он хочет, чтобы я показал ему то место.
— А откуда ты знаешь, где погиб его отец? — тотчас задал он второй вопрос, кидая быстрые взгляды то на меня, то на Мураша.
— Вот что, — теряя терпение, произнес я. — Я выполнил все ваши условия. Теперь хочу увидеть Ирину. Сейчас. Немедленно!
— Привести? — спросила у Дацыка Лера, и уже шагнула в темноту, но Дацык резко выкрикнул:
— Стоять! С ума сошли? Вы только посмотрите — Вацура уже ставит нам условия! Он привел сюда этого одноглазого шпиона, а вы спокойны, будто ничего особенного не случилось!
Замолчав, Дацык поднял с земли палку, собираясь кинуть ее в костер, и вдруг с разворота врезал мне ею по лицу. Я не ожидал такой подлости и не успел подставить руку. Мне показалось, что перед глазами вспыхнула молния. Удар пришелся по лбу и брови, и, будь палка покрепче, у меня неминуемо бы треснул череп. Схватившись за лицо, я попятился назад и сел на траву. Теплая и маслянистая кровь хлынула из разбитой брови, как тосол из пробитого патрубка. Ну, сволочь, подумал я, прикидывая, чем мне лучше ответить — ногой или кулаком? Но Дацык, предвидя мою реакцию, тотчас подскочил ко мне и ткнул меня в лоб стволом пистолета.
— Я пристрелю тебя, скотина! — завизжал он, отчего у меня заболели уши. — Ты что думаешь о себе? Ты ноль, пустой звук, слизняк! Я раздавлю тебя и закопаю в леднике! Ты не будешь ставить мне условия, потому что ты уже наполовину труп, и тебе придется валяться у меня в ногах, чтобы я пощадил тебя!
— Прекрати! — крикнул на него Альбинос, и я впервые увидел его таким обозленным. — Оставь его в покое!
— Что я слышу, Альбино! Ты его защищаешь! Ты его балуешь! Но это обернется для нас большой бедой! Посмотри в его глаза! Он же готов кинуться на нас и перегрызть каждому горло!
— По-моему, после гибели дочери ты совсем отупел, — произнес Альбинос.
— А про дочь мне не надо напоминать! — сквозь зубы процедил Дацык.
Спор затих. Я продолжал сидеть, низко опустив голову, чтобы кровь с рассеченной брови капала на траву, а не на комбинезон. Чем дальше развиваются события, тем хуже. Ирина увидит меня с расквашенной рожей и поймет, что наше дело аховое. Вряд ли мой вид вселит в нее надежду и уверенность в благополучном исходе. Разумнее, конечно, дождаться утра, когда рана засохнет, можно будет умыться и кое-как привести себя в порядок. Даже если я уговорю Дацыка отпустить ее, все равно она уйдет с первыми лучами солнца, а не сейчас… Но все это лишь голос разума. Душа же вопит обратное: как хочется увидеть Ирину сейчас! И нет сил ждать утра.
Альбинос встал из-за стола, подошел ко мне и, взявшись за подбородок, приподнял лицо. Я почувствовал, как струйка крови защекотала мне щеку.
— Принеси аптечку, — сказал он Лере. — Надо навести небольшой макияж перед встречей с любимой. Так ведь?
Дацыка аж передернуло от такой манеры общения, и он со злостью переломил о колено ту палку, которой разбил мне бровь.
— Не дергайся, — сказал мне Альбинос, прижимая ватный тампон, смоченный чем-то пахучим, к моей брови.
Я не чувствовал ни боли, ни прикосновений. Мои мысли, мои чувства были с Ириной. Мне хотелось представить ее в эти минуты, когда она узнала, что я недалеко, совсем рядом с ней. Она плачет от счастья, покусывая губы? Или схватилась за ржавую решетку, прижалась к ней лбом и вглядывается в темноту? А в чем она была одета, когда ее похитили? Здесь холодно. Догадался ли кто-нибудь дать ей теплую одежду? Или кутается в какое-нибудь рваное одеяло, оставленное туристами?
— Сойдет! — удовлетворенно произнес Альбинос, отойдя от меня на шаг и любуясь моим лицом. — Тем более что там темно. Можно вести.
И он занялся Мурашом. Дацык поиграл пистолетом перед моими глазами.
— Имей в виду, скотина, — предупредил он. — У меня нервы фиговые. Сделаешь резкое движение — стреляю без предупреждения.
Я пошел в горку, с каждым шагом быстрее и быстрее.
— Медленнее, скотина! — завизжал Дацык.
Это хорошо, что он крикнул. Может, Ирина услышала и поняла, что я уже рядом. Желтое пятно света скользило по траве и камням на полшага впереди меня. Но вот впереди замерцал тусклый свет. Маленький светящийся прямоугольник. Окно? Теперь я смотрел только на этот маячок. Хижина, залитая лунным светом, все ближе. Там ночевали спасатели. Есть нары, стол и табуретки. «Буржуйка», на которой мы сушили сапоги…
От волнения у меня пересохло в горле. Все, пришел. Вот он, конец долгого и жестокого пути. Сдерживая отчаянно бьющееся сердце, оперся о шершавую каменную кладку хижины.
— Ирина, я здесь! — крикнул я, но голос предательски дрогнул.
Никто не отозвался. Или стены не пропускали звука, или Ирина просто не в силах была ответить. Вот дверь. К ней прибиты «ушки» для замка, новенькие, еще в смазке. Но замка нет, в «ушки» продет изогнутый кусок арматуры.
— Не торопись, успеешь, — проворчал Дацык и ткнул мне в спину стволом пистолета. — Отойди на три шага!
Я подчинился. Теперь я был готов на все, лишь бы не отдалять свидание с Ириной. Больше нет сил ждать. Слова покаяния, которые я собирался произнести, уже обжигали мне губы.
Дацык вынул скобу из «ушек», попятился от двери:
— Заползай, скотина!
Я рванул на себя разбухшую дверь, пригнулся и переступил порог. Дверь тотчас захлопнулась. Я задыхался, будто меня долго держали под водой, и вот наконец позволили вынырнуть. Пламя свечи в лампадке под закопченным потолком заволновалось, и по стенам поползли тени. Сумрачная, мрачная комнатка. Фигура женщины на нарах. И взгляд — испуганный, тревожный. Я сделал шаг вперед. В первое мгновение мне показалось, что Ирина необыкновенно и страшно изменилась. Я схватил ее за плечи и потянул к себе. От ужаса зашевелились волосы, сжалось сердце.
Передо мной была другая женщина.
32
Сам не знаю, зачем я схватил ее за горло.
— Ирина где? — закричал я в отчаянии — Где?! Ирина?!
Оттолкнул ее, кинулся к нарам, сорвал постель, заглянул под стол, в бессилии сметая на пол чашки и банки с кофе и чаем. Мне хотелось крушить все подряд. За кретина меня держат? Шутить надо мной вздумали?
Что-то еще с грохотом полетело на пол. Женщина завизжала и забилась в угол.
— Я тебя сейчас придушу, если не замолкнешь!
— Ненормальный! — завопила она, прикрываясь какой-то тряпкой — то ли полотенцем, то ли майкой. — Я и есть Ирина! Не узнаешь, что ли?
Что, она лепечет! Тусклые глаза, веснушки на щеках, как рыжие лесные муравьи. Волосы рыжие от перекиси водорода. Похожа на куклу Барби, которую забросили на чердак. Пролежала там пару лет… Вот теперь я вспомнил ее. Конечно, это она, конопатая! Та самая амбициозная мадам, зацикленная на Замужестве, которую я имел несчастье пригласить к себе домой после прилета из Беслана.
