Мы завтракали, купаясь в солнечных лучах. Сердце мое наполнялось светлой радостью, когда я кидал взгляд на окно, похожее на яркую рождественскую открытку: на фоне синего неба красуется ветка сосны с сочными зелеными иголками, покрытая искрящимися комочками снега. Никаких следов ночной метели!
      И Лера тоже сияла и цвела, как природа, будто не было вчерашних слез и упреков. Она порхала вокруг стола, обслуживая Альбиноса, как солнечный зайчик. Ему первому поднесла чуть подгоревшую пиццу, явно фабричного производства: с кружочками помидоров, ломтиком поджаренной ветчины, присыпанную сырными стружками вперемешку с мелко порезанным базиликом.
      — Днем ваш дом не кажется таким уж мрачным, — сказал я, наливая себе кофе сам, потому как от Леры трудно было дождаться внимания.
      Альбинос закурил трубку. Аромат португальского табака наполнил комнату.
      — Я не вижу в нем ничего мрачного, — возразил он. — И вообще, разве внешние предметы могут влиять на настроение человека?
      — Нежилые помещения, в которых когда-то бурлила жизнь, способны нагнать на меня тоску, — признался я. — — Особенно если внимательно присмотреться к предметам. Пыль, запах плесени, запах отсыревших книг… А когда-то эти коридоры были наполнены детскими голосами, и шли занятия, и учителя делали свою незаметную и неблагодарную работу. Тут шла борьба за право называться человеком.
      Лера улыбнулась краешком губ, пожала плечами и вопросительно взглянула на Альбиноса, мол, о чем это он? Альбинос положил трубку на край блюдца, растопыренной пятерней зачесал волосы.
      — Здесь, где мы сейчас сидим, — сказал он, — была спальня. Два ряда по десять коек. Ночью в этих стенах витали сны, какие никогда не увидит здоровый ребенок. Дети во сне плакали, смеялись и разговаривали, переживая совершенно взрослые, развитые чувства. Было все: измена, любовь, предательство, лицемерие, лесть. А по утрам дети путались, не в силах вспомнить, что означает свет в окне — день или ночь, надо закрывать глаза или же вставать и идти на занятия. Больше половины детей не могли самостоятельно одеваться, и за ними ухаживали нянечки… Мне об этом рассказывал врач-психиатр, который часто здесь бывал. Представляешь, сколько тут всего…
      Он поднял лицо и обвел взглядом потолок и стены.
      — Судя по количеству дверей, на этом же этаже были и классы, — сказал я. — А был ли актовый зал?
      Альбинос отрицательно покачал головой.
      — Нет. Только спортивный на первом этаже, застланный поролоновыми матрацами, чтобы не ушиблись.
      — А где ставили новогоднюю елку? Куда приходил Дед Мороз с подарками?
      Альбинос взял трубку, поднес ее кончик к губам и, щурясь, посмотрел на меня. Лера стала собирать тарелки, сделала неловкое движение, и на пол упала вилка.
      — О чем ты, Вацура? — — произнес Альбинос. — Какой Дед Мороз? Эти несчастные не воспринимали самого элементарного, у них были примитивные животные чувства: еда, естественные отправления… Потом мы дули коньяк. Альбинос рассказывал, как много лет тренировался на крутых склонах, стараясь достичь запредельной скорости и маневренности. Но все усилия долгое время были тщетными.
      — Не хватало скорости? — спросил я.
      Нет, скорость — всего лишь одно из условий. — Нужно еще особым образом настроить дух и тело… Потом Альбинос скупо, без эпитетов и превосходных степеней поведал о том, как однажды его сноуборд оторвался от снега и в течение нескольких минут парил в облаках снежной пыли подобно параплану, и управлять им было удивительно легко и приятно, как во сне…
      — Он не понимает, о чем ты говоришь, — сказал Лера Альбиносу.
      — Но он хочет понять. Это видно по его глазам. Он будет вынужден меня понять… На склоне я расскажу ему самое главное…
      Они оба стали рассматривать меня, как подопытного кролика, и вслух прикидывать, на что я способен. Я поглядывал на часы, с нетерпением дожидаясь, когда заработает канатная дорога. Лера долго мыла посуду, разбив при этом тарелку и чашку, потом принялась подметать пол, поливать цветы, стоящие на подоконнике. Я ненавязчиво наблюдал за тем, как она это делает. В горшок, в котором рос малиновый куст кротона, она влила двухлитровую бутылку, пока на поддоне не проступила вода. Затем обмотала каждый горшок полиэтиленовым пакетом — наверное, для того, чтобы вода поменьше испарялась. Я тоже так де— лал у себя дома, если мне предстояло уехать на несколько дней в командировку.
      Когда мы подошли к подъемнику, там уже была приличная очередь. Я сразу заметил торчащую впереди бандану Мураша. Мой ангел-хранитель копировал меня если не с зеркальной точностью, то с упорством обезьянки. На лбу у Антона сверкали золотистые горнолыжные очки, а в руках он держал сноуборд. Рядом с ним стояла очень прилично упакованная девушка, загорелая настолько, что впору было засомневаться, а не индианка ли она? И тоже со сноубордом. Она о чем-то с жаром говорила Мурашу, энергично жестикулировала руками и пикировала ладошкой перед его лицом — точь-в-точь как делают военные летчики, отрабатывая боевое задание перед вылетом. Вот еще новость! Мураш нашел себе подружку?
      Сославшись на необходимость взглянуть на расценки, я доверил свою доску Лере и стал протискиваться к кассе. Поравнявшись с Мурашом, я шепнул ему, не поворачивая головы:
      — Я здесь. Постарайся не терять меня из виду. Добравшись до кассы, я глянул на вывешенные расценки и пошел обратно. Мураш, встретившись со мной взглядом, едва заметно кивнул. Его глаза сверкали преданностью и готовностью к подвигу.
      Наконец подошла наша очередь. Я напросился ехать с Лерой в парном кресле, и Альбинос не стал возражать. Кресло подхватило нас, и мы воспарили. Теперь минут двадцать мы будем сидеть с Лерой плечо к плечу, и никто не вмешается в наше милое общение. Альбинос, выворачивая шею, поглядывал на нас с впередиидущего кресла. Я помахал ему рукой. — А странно, что судьба так часто сводит нас с тобой, — сказал я. — Сначала мы встретились на Побережье у продуктового магазина. Потом — в поселке на дискотеке. И, наконец, на склоне, когда я торпедировал палатку.
      Лера молча смотрела вниз, на проплывающие под нами деревья и болтала ногами.
      — А ты смогла бы спуститься по южному склону Крумкола? — спросил я.
      — Мне и на этом склоне неплохо, — неопределенно ответила она.
      — Вы с Альбиносом давно знакомы? Тут Лера вспылила:
      — Это допрос?
      — Просто я хочу узнать, куда и надолго ли вы с ним намылились?
      Лера смотрела на меня широко раскрытыми глазами и мелко трясла головой, будто это была погремушка. Я ожидал, что она возмутится: «Ну, ты и наглец!» Но вместо этого девушка принялась опровергать мое последнее предположение.
      — Ас чего ты взял, что мы куда-то намылились? Никуда мы не намылились. У нас отпуск. Нам еще отдыхать и отдыхать. Райдерский туе в самом разгаре. Склоны что надо…
      Она явно перестаралась, привлекая такое количество доводов.
      — Понятно, — прервал я ее. — А я все никак дотумкать не мог, куда грабители так быстро сгинули.
      — Какие грабители? — испуганно спросила Лера и часто-часто заморгала.
      — Те самые, которые автобус с немцами почистили. Они мешочек за плечо закинули, на сноуборды —скок, и вниз по склону с ветерком. Ищи-свищи!
      — У тебя, наверное, бред, — предположила Лера, но вряд ли она сама была в этом убеждена. С тоской поглядев на далекую и недоступную спину Альбиноса, она заерзала в кресле. Я же сел поудобнее, как привык сидеть у себя дома в глубоком мягком кресле перед телевизором, да еще раскинул руки в стороны и даже попытался обнять Леру за плечико, но она задергалась, будто сквозь нее пропустили ток.
      — А что, твой друг погуливает, да? — продолжал я издеваться над девушкой, пользуясь тем, что ей некуда деться.
      — С чего ты взял? Никуда он не погуливает.
      — Надо говорить не «никуда», а «ни с кем», — поправил я. — А почему тогда ты ему сцену ревности закатила вчера вечером? Интересно бы посмотреть на его зазнобу…
      — Какая сцена?! Какая еще зазноба?! — громко произнесла Лера и далее замахнулась на меня. Альбинос, обернувшись как раз в этот момент, решил, что Лера приветственно помахала ему, и тоже помахал.
      Первая очередь закончилась, Альбинос спрыгнул на платформу и стал дожидаться нас. Я придержал кресло, чтобы Лере было легче сойти с него. Какая же она сердитая! А злое выражение ей совсем не идет. На меня принципиально не смотрит, губы поджаты. Я принял свой сноуборд и воткнулся между Альбиносом и Лерой. Теперь, если она надумает жаловаться на меня, ей будет очень трудно сделать это незаметно.
      — Потренируемся на этом склоне, — сказал Альбинос.
      Я оглядел широкую лощину, усеянную разноцветным людом, который медленно и быстро, изящно и коряво скользил по ней, ползал, сваливался, взрыхляя снег, бежал вслед за убегающими лыжами или несся на широко расставленных ногах и с дико вытаращенными глазами. Зрелище было богатым, многообразным и увлекательным, как в цирке, где есть и захватывающие дух трюки, и потешная клоунада. В этом разношерстном многолюдье, получающем удовольствие от закона всемирного тяготения, я без труда нашел Мураша. Антошка, облюбовав небольшой обрывчик рядом с будкой биотуалета, постигал азы катания на сноуборде. А девушка, которую я принял за его подругу, оказалась инструктором. Она принимала красивые позы на сноуборде, отчего напоминала статуэтку на подставке, а Мураш старательно копировал ее движения.
      — Волнуюсь, — сказал я Альбиносу. — В туалет хочу.
      Оставив парочку сторожить сноуборд, я пошел к голубой будке. Мураш, увидев меня, подъехал к туалету и сел на снег, вроде как передохнуть.
      — Это те самые люди? — тихо спросил меня Мураш.
      — Нет, — ответил я. — Будь здесь и жди меня.
      — Я же чувствую, что это они, — продолжал Мураш, словно не услышал меня. — Может, мы как-нибудь расправимся с ними?
      — Будь здесь и жди меня! — повторил я сердито. Когда я вернулся к своим учителям, Альбинос посмотрел на меня настороженно.
      — Мне здесь не нравится, — сказал я. — Поедем выше!
      Мы забрались выше облаков, выше кромки леса. Здесь народа было еще больше. Я вспомнил эту огромную снежную поляну, похожую на гигантскую тарелку, полную разноцветного драже типа «морские камешки». По ней вчера я летел к своей конечной цели… А где же обломки торговой палатки?
      Лера прицепила к ботинкам доску и, рисуя на снегу змейку, красиво покатилась к краю поляны. Мы с Альбиносом, увертываясь от «чайников», которые с воплями проносились мимо, пошли пешком. Я чуть отстал и рассматривал своего учителя со спины. Воображением надел на него красный халат с ватным воротником, а вместо сноуборда, который Альбинос нес на плече, представил мешок. Похоже или нет? Ростом выходит. Только ростом… А движения, жесты?
      Мы пристегнулись к доскам. Я ловил каждое движение Альбиноса, копировал его позы.
      — Следуешь все время за мной, — предупредил Альбинос, натягивая перчатки. — Делаешь все то же, что делаю я. Никакой инициативы! Смотреть в оба, но не думать о доске и снеге, а прислушиваться к своим ощущениям. Понятно?
      Мы покатились вниз. Альбинос впереди, я за ним, а Лера чуть сзади и в стороне от меня. Эскорт! Чрез минуту я безоговорочно признал, что Альбинос — мастер высшего класса. Его движения были необыкновенно гармоничны и красивы. Ноги существовали как бы отдельно от головы и груди и двигались подобно стеклоочистительным щеткам то в одну, то в другую сторону. Все тело Альбиноса изгибалось, танцевало, как пламя. Снег пищал, хрустел и шипел под ним. Не знаю, как выглядел я со стороны, но подражал я своему ментору изо всех сил.
      — Отпусти пятки, дай доске свободу! — кричал он мне, каким-то неуловимым движением сбавляя скорость и сравниваясь со мной. — Только не до конца, иначе поймаешь кант!.. Погнали! Расслабься!
      Мы втроем синхронно резали снег на самом краю «тарелки», рисуя на снегу бесконечные «доллары». У самой кромки леса Альбинос остановился. Я тоже пустил в ход кант, изображая бульдозер, быстро погасил скорость и при этом удержался на ногах. Неистребим во мне ученик — как вдруг захотелось похвалы!
      — Неплохо, — сдержанно оценил мои скромные заслуги Альбинос.
      Подлетела Лера, сделала эффектную петлю, веером поднимая в воздух снежную пыль.
      — Слушай дальше и запоминай, — начал следующий урок Альбинос. — Сейчас будем работать на целинном снегу…
      — На целинном? — уточнил я и сделал неловкое движение, отчего моя доска скользнула в сторону, а я, дабы не упасть, схватился обеими руками за куртку Альбиноса.
      — Осторожнее! — с опозданием предупредил Альбинос, но я уже перенес весь свой центнер на его плечи, и мы оба упали в снег. Пока барахтались, мешая друг другу, пока закантовывали свои доски, чтобы снова обрести опору на снежном склоне, я успел ощупать его поясницу.
      — Ты меня, как девку, лапал, — со странной интонацией произнес Альбинос, поднявшись на ноги и отряхиваясь. — Все узнал, что хотел узнать?
      — Прости, — ответил я, тоже отряхиваясь. — Не ожидал, что доска такая скользкая.
      Да, я узнал все, что хотел узнать. Пистолет он держит ниже спины за поясом. Но плохо, что Альбинос раскусил мою хитрость.
      — Тот, кто недооценивает коварство снежного склона, очень дорого платит, — сказал Альбинос, оглядывая затуманенный лес и уходящий вниз язык трассы. — В этих местах только в этом сезоне два человека поломали себе позвоночники. Еще двое — основание черепа… Ты никогда не слышал, с каким хрустом ломаются шейные позвонки?
      Он повернул голову и уставился мне в глаза.
      — Это ужасный звук, — двусмысленно подтвердила Лера. — Меня от него тошнит.
      Он понесся вниз с нарастающей скоростью почти по прямой. Я попытался его догнать, и тотчас почувствовал, что моя скорость становится слишком высокой, и страх, заполняющий пустоту в груди, быстро каменеет, будто сырой гипс. Из-под сноуборда Альбиноса, как из снежной пушки, вылетали тонкие и широкие струи снега, похожие на две фаты, привязанные к ногам. Стволы деревьев мелькали столь быстро, что выглядели как сплошной высокий забор. Мне не хватало воздуха, я задыхался, как если бы высунул голову из окна бешено мчащегося автомобиля… Альбинос чуть замедлил скорость и поравнялся со мной. Лицо его было злым, перекошенным от ветра и напряжения.
      — Ноги! — кричал он мне как жестокий сержант новобранцу. — Согни ноги в коленях!
      Альбинос сделал крутой вираж и снова остановился, затем я и Лера, каждый по-своему, со своими выкрутасами. Наверное, если смотреть на нас сверху, можно подумать, что некий придворный писец закончил фразу и, придавая шрифту каллиграфическое изящество, накручивает вензеля и завитушки.
      — Вот что я тебе скажу, — произнес Альбинос, поднимая очки на лоб. — Тебе уже вполне по силам спуститься по южному склону. Осталось понять и усвоить главное… Как самочувствие?
      — Ноги дрожат, — признался я.
      Розовая, как снегурка, Лера соскребла со сноубор-да снег и приложила его к пылающим щекам.
      — На твоем месте, — сказала она мне, — я бы спустилась прямо сейчас, чтобы закрепить все рефлексы. Откладывать не стоит. Ты уже почти все умеешь, но твое умение жиденькое, еще пока не застыло и может расплескаться, если не закрепишь достигнутое.
      — А самое главное? — напомнил я.
      Альбинос взглянул на лес. Он еще часто и глубоко дышал, из его рта струился пар.
      — Сейчас мы поедем не по трассе, а по тропе через лес. Будь внимателен! Через километр будет развилка, и надо будет взять правее, на просеку под канаткой. Там много ухабов и трамплинов, попрыгаем вволю. А что касается главного…
      Он сделал паузу и вперил в меня свой колючий взгляд.
      — То, что я тебе сейчас скажу, опробовать на этом склоне нельзя. Эту ситуацию вообще нельзя смоделировать. Потренироваться можно только тут, — и Альбинос постучал пальцем себя по голове.
      — Тебе может показаться, что это очень страшно… — вставила Лера, но Альбинос прервал ее движением руки.
      — Если запомнишь все, что я тебе скажу, и не растеряешься, когда надо будет воспользоваться этими знаниями, то выживешь. И не только выживешь. Лавина — вот что может быть либо источником счастья, либо твоим могильщиком.
      — Какой воздух! Какая тишина! — блаженно бормотала Лера и, воздев руки к небу, зажмурила глаза.
      — Да, лавина, — повторил Альбинос. — Во время спуска ты можешь запросто сорвать лавину. Я бы сказал, что ты обязательно ее сорвешь, потому что ночная метель нанесла на склоны много снега. Любая попытка затормозить на склоне, остановиться или свернуть в сторону означает для тебя немедленную смерть.
      — Спасибо, Альбинос, — прервал я своего учителя, потому как ничего нового он мне пока не сказал. — Я хорошо знаю, что такое лавина.
      — Как бы страшно тебе ни было, ты должен продолжать двигаться вместе с лавиной, опережая ее по скорости, — продолжал Альбинос. Голос его стал тихим, чуть хриплым. — Вниз, в едином порыве, как наездник в табуне диких лошадей: вывалишься из седла — все, каюк, растопчут, размолотят голову копытами, как перезрелую тыкву. Но тут главное не увлечься. У каждой лавины свой срок жизни. Есть такие, которые живут лишь несколько мгновений, — они самые опасные. Есть лавины, которые движутся две и даже три минуты. Именно они дают самое сильное и яркое чувство. Чем большую скорость набирает лавина, тем сильнее сопротивление воздуха, тем выше давление в ее ядре. Ты должен добраться до ее ядра к тому моменту, когда критическое давление начнет с легкостью поднимать в воздух тоник снега. И тогда… тогда ты сам почувствуешь, что наступил этот момент. Твоя доска оторвется от снега и взлетит в воздух. Ты станешь парить на снежных облаках, как ангел. У тебя возникнет такое чувство, будто ты сидишь на шее обезумевшего буйвола и держишь его за рога… Словами это чувство не передать. Это божественное наслаждение. Скорость и власть пьянят…
      Я почувствовал волнение от рассказа Альбиноса, и необыкновенно ярко и живо представил себя парящим, как ангел, в снежных облаках.
      — Заманчиво, — произнес я, потрясенный открывшейся мне перспективой.
      — Главное, не испугаться в самом начале, когда произойдет отрыв лавины. Это будет сопровождаться грохотом и сильным ветром. Тебе покажется, что наступил конец света. От тебя потребуется нечеловеческое напряжение воли, чтобы не впасть в панику. Потом ветер утихнет, и ты будешь мчаться как бы в вакууме.
      И как ты к этому пришел? — уважительно спросил я.
      — А мы уже несколько лет на лавинах катаемся, — похвасталась Лера.
      — Катаемся? — с недоумением пожал я плечами. — Но лавина — это ж не осел в загоне, когда захотел, тогда и сел. Как подгадать, где и когда она сойдет?
      — А зачем подгадывать? — произнес Альбинос и стал заботливо поправлять мне воротник и стряхивать с плеч снег. — Лавину можно запустить с той же легкостью, что шар в боулинге. А можно подтолкнуть и небольшим зарядом тротила…
      — Гениально! — признал я и стал развивать тему: — — А ведь можно спустить не одну, а сразу пару лавин. Одна тебе, а другая для Леры. И мчаться наперегонки до самого шоссе!
      — А мы так и делаем, — сообщила Лера и чмокнула Альбиноса в щеку.
      Альбинос усмехнулся, потрепал Леру по щечке:
      — Какая же ты у меня все-таки дура!
      Теперь у меня уже точно нет шансов остаться живым! Альбинос понял, что я догадался про их опасные игры с лавинами. Он в прыжке развернул сноуборд и с воплем понесся вниз. Я устремился за ним.
      Мы неслись по лесу по узкой просеке. Скорость нарастала. Я уже хорошо знал, что буду делать. И Мураш будет очень кстати.
      — Вправо! — крикнул Альбинос, не оборачиваясь, и наклонился вбок так, что едва не коснулся локтем снега.
      Я лишь в последнее мгновение увидел, как тропа делится на два змеиных языка, но круто взял влево. Деревья, деревья перед глазами! Они несутся на меня, десятки, сотни, тысячи, и каждое норовит наехать на меня своим крепким сырым стволом. Нельзя снижать скорость! Он может выстрелить мне вдогон!.. Кочки! Меня подкинуло… Тропа снова повернула влево. Я едва успел увернуться от замшелого букового ствола, даже передний кант чуть надрезал кору. Снова прыжок, и я вылетел на трассу. Кругом народ, массовое гуляние… Я лавировал между лыжниками, наклоняясь то вперед, то назад, и стальные канты запускали в воздух снежный фейерверк… Синяя будка биотуалета надвигалась на меня, как инвалидная машина, в которую установили движок «Формулы-1». Я начал притормаживать, выбрав в качестве цели Мураша. Мой ангел-хранитель в поте лица отрабатывал стойку фронтсайд, совершая промежуточное соскальзывание и прыгая с канта на кант. Молодец, парень! Настоящий молоток! Когда-нибудь эти навыки пригодятся, чтобы девчонок наповал охмурять.
      Я спутником облетел вокруг Мураша, обволакивая его снежной пылью, и остановился. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы немного отдышаться.
      — Поехали за мной!
      Мураш, умница, не стал спрашивать, куда и зачем, молча кивнул и начал применять на практике все то, чему его научили за прошедшие часы.
      — Эй, Антон! Вы куда? — кричала ему вслед инструкторша. — А деньги?
      Мы пронеслись мимо станции второй очереди и помчались дальше по трассе. На широком выкате я ушел в сторону, ближе к лесу, затормозил у кустов и сел на снег. Мураш повалился рядом со мной. Некоторое время мы лишь тяжело дышали. Мураш хватал пригоршнями снег и запихивал его в рот, будто пирожное. Я поглядывал через кусты на трассу. Они будут пытаться найти меня. Я слишком опасен для них, чтобы позволить мне сбежать от них. Они будут шлифовать трассы до тех пор, пока не поймут, что потеряли меня. И тогда кинутся заметать следы и уничтожать улики. Но до этого я должен эти улики найти и сохранить до прибытия милиции.
      — Антон, сейчас мы с тобой влезем в один нехороший особнячок.
      — В особнячок? — переспросил он. — А когда пойдем на ледник?
      — Да подожди ты со своим ледником! — рявкнул я с раздражением.
      Мураш покорно заткнулся, втянул голову в плечи, будто ожидая оплеухи. Я давно не видел перед собой человека, который бы в такой степени находился в моей власти, причем я для этого ничего особенного не предпринимал. И эта готовность безусловно согласиться со мной, послушаться меня, смириться со мной настолько убедительно показывала глубину отчаяния, в которое впал Мураш, что мне снова, как уже было не раз, стало его жалко.
      — Ладно, я расскажу тебе все, — проговорил я, продолжая следить за выкатом. — Позавчера на шоссе ограбили автобус с иностранцами, и милиция заподозрила меня в соучастии.
      — Что-то милиция невзлюбила вас в последнее время, — заметил Мураш.
      — Вот такое хреновое время, — вздохнул я. — Короче, у меня забрали паспорт, мобилу и наверняка перекрыли все выходы из этого района. Можно, конечно, плюнуть на все и добраться до ледника какими-то козлиными тропами. Но это не решит мою проблему, все равно рано или поздно мне придется сесть на нары следственного изолятора. А тут совершенно случайно я вычислил этих грабителей. Знаю, кто они. Знаю, где живут. Грех не воспользоваться случаем, правда?
      — Грех, — согласился Мураш.
      — Вот сейчас мы заберемся к ним в берлогу, соберем улики и обменяем их у следователя на мой паспорт и мое честное имя. Поможешь?
      — Конечно, какой разговор! Я теперь без вас ни шагу. Вы — моя жизнь, моя судьба.
      Я растроганно хлопнул Мураша по плечу.
      — Эх, хороший ты парень, Антоха!

      Опасаясь, что Альбинос со своей подругой караулят меня где-нибудь в самом конце спуска, мы нестали возвращаться на трассу, а спустились к подножью по лесу. Сноуборды закопали в снегу, пометив это место сломанной палкой. А дальше бегом, через дворы, узкие улочки и пустыри, к бывшему интернату для умственно отсталых детей.
      На территорию интерната мы проникли через забор и перебежками, от дерева к дереву, добрались до угла дома. Мурашу нравилась игра, в которую я его втянул, он играл с упоением и чувствовал себя, должно быть, настоящим героем. Под непрерывными струями, которые лились с крыши, мы добежали до входной двери. Я дернул ручку. Дверь была заперта. На снегу, который чуть подтаял под горячими лучами солнца, оплывали три пары следов, которые мы оставили утром. Это хорошо, что Альбинос и Лера пока не вернулись.
      Я поставил Мураша под козырьком крыльца, встал ему на плечи и ухватился за подоконник второго этажа. Подтянулся, закинул на подоконник ногу, руками взялся за проем форточки. Мураш следил за мной снизу.
      — Я лезу за вами!.. Э-э-эх… «Отвесные стены, и лед, как бетон, горящие вены в сердце моем!» Кстати, это тоже стихи моего отца.
      И где он видел вены в сердце? Через форточку я открыл шпингалет, распахнул окно и спрыгнул на пол. Это был коридор, по которому я ходил вчера в сумерках, обдуваемый сырым сквозняком. Снаружи донесся грохот кровельного железа — Мураш взобрался на козырек крыльца и шумно ввалился в коридор. Я заметил, что он дрожит то ли от страха, то ли от азарта. Я пошел вперед, раскрывая двери.
      — Надо найти новогодние костюмы! Ищи коробки с украшениями, игрушками!.. Да не иди же ты за мной!
      — Хорошо, хорошо!
      Он кинулся открывать двери на противоположной стороне. Мы заглядывали в классы, специализированные кабинеты и кладовки.
      — Дурно пахнет, — произнес Мураш двусмысленно и покосился на меня.
      — Не трави душу! — взмолился я. — И без твоих запахов на душе грязно.
      На втором этаже мы ничего не нашли. Спустились на первый. Я заглянул в спортивный зал. На полу плотно, впритык друг к дружке, были уложены маты. Большинство из них было покрыто подозрительными пятнами, отчего создавалось впечатление, что это цех по выделке гиеновых шкур. Я встал посреди зала, приподнял один мат и увидел на дощатом полу несколько крошечных разноцветных кружочков конфетти. Ага, значит, все-таки Новогодний праздник был! Следовательно, и елка была, и Дед Мороз с мешком.
      — Здесь есть подсобка! — крикнул Мураш, все сильнее погружаясь в сыщицкий азарт, и двинул ногой по узкой деревянной двери. Дверь заскрипела, но не открылась. Мураш отошел на несколько шагов назад, чтобы разбежаться как следует, но я его опередил и потянул за ручку.
      — Она открывается на себя, Антошка!
      В подсобке было темно, пахло сыростью и мышами.
      — Поищи выключатель! Мураш шарил по стене.
      Под потолком вспыхнула тусклая лампочка, осветив треугольную комнатушку с голыми оштукатуренными стенами. Мы с Мурашом почти одновременно вскрикнули. Мураш выдал «О, бля!», а я «Е-мое!» В том месте, где стены соединялись под острым углом, стоял Дед Мороз — в балахоне, с бородой, с красным целлулоидным носом и в очках без стекол. Только вместо глаз у него были шарики для настольного тенниса, и оттого казалось, что старикан крепко страдает от приступа базедовой болезни. Бутафория держалась на вешалке с широкими плечиками, а под основу для головы была приспособлена пустая пластиковая бутылка из-под кока-колы. Костюм второго Деда Мороза скомканной тряпкой висел на спинке стула. Наверное, на создание второй фигуры не нашлось подходящих материалов. Или времени.
      Я подошел к белобородому муляжу преступника, пощупал его одежду, снял с него очки вместе с лоснящимся носом и нацепил себе на лицо.
      — Юмористы хреновы, — пробормотал я и только сейчас заметил маленький диктофон, стоящий перед Дедом на детском столике. Рука сама потянулась к кнопке «Play».
      — «Дорогой наш Кирюшенька-душенька! — раздался из динамика звонкий и торжественный голос Леры. — Ты нас глубоко разочаровал. Мы думали, что ты отзывчивый и чуткий человек, а оказалось, что жестокий и завистливый. Иришка твоя, поди, уже совсем зачахла от тоски, а ты все с нами в казаки-разбойники играешь. Совсем как дитя неразумное! Денег захотел? Чего тебе еще дать, просто даже не знаю. И неужели твое сердечко не дрогнуло при мысли о том, что твоя любимая страдает, что ждет тебя, что с надеждой глядит в окошко грязненькое? А ты здесь удаль свою показываешь, как ишак, перекусивший уздечку. Поторопись, дурила. А то растает снег, и потекут реки, аки кровушка…»
      — Что это? — спросил Мураш. Я перемотал кассету назад, включил воспроизведение, попал на фразу «ты отзывчивый и чуткий человек, а оказалось, что жестокий…» и тотчас выключил. Снова включил и снова выключил.
      — Какой нее я идиот! — пробормотал я и схватился за голову. — Господи, за что?
      — Я не понял одного, — произнес Мураш, поднимая с пола красный колпак с ватной оторочкой. — Почему здесь два костюма для Деда Мороза, но ни одного — для Снегурочки? Может, детишки предпочли второго Деда, потому что подарков получается вдвое больше?
      Я со звериным ревом врезал кулаком по чучелу. Развалившись на лету, оно свалилось в углу смятым комком.
      — Мураш, — произнес я. — Это были они.
      — Конечно. А чему вы удивляетесь? Вы ведь давно подозревали, что это они ограбили автобус.
      — Я не о том. Грабители интересовали меня меньше всего. Так, для удовлетворения тщеславия. Но мне даже в голову не могло прийти, что это те самые люди, которые шантажируют меня уже почти неделю и заставляют идти на Джанлак. И они держат в заложницах женщину… В общем, очень близкого мне человека…
      — Понятно, — вздохнув, сказал Мураш.
      — Ничего тебе не понятно! Я столько времени гонялся за ними, столько раз пытался выйти на их след, добыть их приметы, описание внешности! Но как об стенку лбом! И вдруг сейчас узнаю, что милая парочка, с которой я провел вчерашний вечер, сидел за одним столом, катался по склонам — это и есть мои заклятые враги… Нет, об этом невыносимо думать! Это просто нечеловеческая пытка!.. Ведь я же мог схватить их как базарных гусей за шеи, намотать их себе на руки и заставить немедленно отпустить Ирину. Мог! Мог! Тысячу раз мог!
      — Не расстраивайтесь вы так, — принялся успокаивать меня Мураш. — Давайте позвоним в милицию.