20

Рыбки Мелюзины беспокойно крутились вокруг, пока Джим опускал девушку на кровать. На него они не обращали ни малейшего внимания, что было ему только на руку. Он уже был на пути из дворца. Как только он покинул пределы дворца, воздух вокруг него стал быстро насыщаться водой. Джим торопливо написал в голове формулу, превращающую его в электрод, на котором выделяется кислород, и дышать стало сразу легче. От пальцев его правой руки заскользили вверх пузырьки воздуха. Ради эксперимента он вытянул левую руку, и на ней тоже забурлили пузырьки. На самом деле только теперь он обратил внимание, что ощущает покалывание во всем теле, включая голову. По-видимому, он выделял кислород на всей поверхности тела.

Джим направился к дальнему концу озера. Так как Мелюзины не было рядом с ним, он не мог парить над поверхностью дна. Ему приходилось плестись по ней как по суше. Джим с содроганием подумал о зыбучем иле, но вспомнил, что он простирается не до самого края. Поэтому он свернул к ближайшему берегу, к тому, с которого Мелюзина утащила его под воду. Этот берег оказался достаточно каменистым, и, хотя он почти вертикально поднимался вверх, подножие было достаточно ровным. Таким образом, идти по дну с этого края Джиму было довольно легко. Он все время держал направление к противоположному концу озера, где можно было выйти на поверхность.

Он уже почти подошел к его оврагам и горкам, миновав зыбучий ил, когда почувствовал, что само озеро не желает его выпускать. Край озера, по которому он шел, огибал черное море ила, и Джим легко шагал по подводному склону, пробираясь сквозь заросли водорослей и прочих растений. Но вдруг он почувствовал, что обитатели озера, не отстававшие от него ни на шаг, как-то странно – пугающе, что ли, – ведут себя. А пугать они умели.

Где-то на середине пути вокруг него стали собираться маленькие рыбки, вроде тех, что прислуживали Мелюзине в замке. Но вплотную приблизиться к Джиму они не могли. Им мешал окружавший его слой кислорода. К счастью, магия получения кислорода, избранная учеником Каролинуса, не позволяла пузырькам подниматься к поверхности озера. Они облепили его, защищая не только от воды, но и от его спутников.

Рыбы, несмотря на свои крошечные размеры, были отнюдь не дружелюбны. Он почти не обращал на них внимания до тех пор, пока не добрался до конца озера, где к ним присоединились рыбы побольше. К этому времени вода вокруг него посветлела, и он чувствовал, что до поверхности не больше пятнадцати-двадцати футов. Зато уже не маленькие рыбки, а щуки, вроде той, что давеча приветствовала Мелюзину, кольцом обложили беглеца.

Щуки даже не пытались притвориться, что они питают к Джиму дружеские чувства. Они щелкали челюстями у самого края его дыхательной прослойки, но не могли или не хотели проникать внутрь нее. Джим мельком подумал, что магия удерживает их на расстоянии или что его оболочка состоит из чистого кислорода. На самом деле, если бы вода немного не увлажняла кислород, то, верно, ему самому было бы тяжеловато дышать им. Джим уже чувствовал сухость во рту и в носу.

Но до поверхности оставалось уже совсем немного. Наконец голова Джима вынырнула из воды, и он увидел, что до берега всего двадцать ярдов. Джим побрел, преодолевая сопротивление воды. Пузырьки воздуха льнули к тем частям его тела, которые все еще были под водой. Наконец он добрался до каменистого мелководья, которое круто поднималось вверх и быстро вывело его на берег. И вот он вышел на сушу, неестественным и странным образом оставшись совершенно сухим. Большой косяк расстроенных щук в ярости метался на мелководье у его ног.

Сначала Джим почувствовал огромное облегчение. Затем вновь забеспокоился. Ведь Мелюзина не обычный человек. Она – элементаль или, если ее отец действительно был королем Албании, элементаль наполовину.

В любом случае, трудно сказать, когда она оправится от лошадиной дозы бренди и какова при этом будет ее реакция. Вряд ли она обрадуется, узнав, что Джим обманом ускользнул от нее. Интересно, что она предпримет?

Останется в озере, затаив обиду и надеясь, что когда-нибудь в будущем ей предоставится возможность отомстить ему? Или отправится в погоню и попробует вновь захватить пленника? Джим не знал этого, так что почел за лучшее поскорее смыться подобру-поздорову.

Он думал, что будет идти на своих двоих, пока не окажется там, где Мелюзина уже не может почувствовать присутствие дракона. Но если она до сих пор спала беспробудным сном накачавшегося бренди пьянчуги, то Джиму ничего не мешало превратиться в дракона и улететь как можно дальше от озера. Он разделся, связал одежду в узел и повесил на шею посвободнее, чтобы веревка не задушила его, когда он сменит тело.

Обратившись в дракона, Джим почувствовал облегчение. Вместе с телом он вновь обрел драконьи чувства и ощущения. Будучи человеком, он порою уж слишком давал волю воображению, а став драконом, Джим приструнил свою буйную фантазию, и страх перед местью Мелюзины значительно поуменьшился; кроме того, громадное тело дракона прибавило Джиму уверенности в том, что не так уж он и беззащитен. В драконьем облике, подумал Джим, он куда ближе к мироощущению средневекового человека, нежели в те часы, когда он вновь становится человеком. Словом, пора улетать. Он взмыл в воздух, расправил крылья и стал набирать высоту.

Подходящий термал Джим нашел только на высоте двух тысяч футов; он расправил крылья, и поток понес его по направлению к Амбуазу и дороге на Орлеан, туда, где находился замок Мальвина.

День клонился к вечеру. Джим был обескуражен этим, хотя вряд ли могло быть иначе: уж больно долго он провалялся в постели Мелюзины, да еще эта прогулка по дну озера. И все же он поймал себя на том, что инстинктивно чувствует: из озера он должен был выйти ни на секунду не позже того момента, когда Мелюзина утащила его, то есть в полдень.

В общем, Джиму казалось, что время, проведенное им на дне, как бы вычеркнуто из его жизни, этого как бы не было. Но все же он знал, что потерял уже две ночи: одну в замке Сорпила и Майгры и одну – с Мелюзиной. От дороги, где он расстался с сэром Жилем, до Амбуаза было не очень далеко, и путь никак не мог занять двое суток. Сейчас Жиль уже наверняка добрался до города и устроился на постоялом дворе. Однако что касается города, то ночь только усугубляла положение Джима и несла дополнительные проблемы.

Сир Рауль снабдил путешественников кое-какими сведениями об Амбуазе. Да и без него Джим был уверен, что город, как и почти все другие средневековые города, обнесен стеной. Как правило, речь шла не столько о настоящей стене, сколько об обычной высокой ограде вокруг самой важной части города да россыпи домишек, рискнувших занять место вне этой ограды.

Стены сооружались не только для защиты. Кроме того, они были призваны удержать жителей в городе, а также регулировать поток гостей. На закате ворота запирались. Это означало, что если кто-то захочет незаметно выскользнуть из города, не попавшись на глаза стражникам, то ему придется ждать утра.

Точно так же, если в город попытается проникнуть некто опасный или подозрительный, он будет взят под стражу привратниками, разоружен и отведен в город, где предстанет перед судом. Ворота, помимо этого, позволяли собирать городу налоги с ввозимых и вывозимых товаров, что было немалым подспорьем для городской казны.

На крыльях Джим гораздо быстрее покрывал расстояния, чем даже конный Жиль по дороге. Тем не менее до заката солнца оставалось совсем немного, и если ворота закроют, с его стороны было бы глупо пытаться проникнуть в город, тем паче в драконьем обличье. Ведь кто-нибудь мог увидеть его. А входить в человеческом теле, дав взятку привратникам, чтобы они на минутку открыли ворота или нашли какой-то другой способ пустить его, он не хотел просто потому, что стражники могут запомнить того, кто вошел в город при таких обстоятельствах.

Если ему не удастся добраться до города до закрытия ворот, то разумнее всего переночевать снаружи в теле дракона. Затем, обернувшись человеком, он легко смешается с людьми, входящими в город и выходящими из него при свете дня. На этот случай он уже придумал историю. Для простого воина Джим был одет слишком хорошо, но можно заявить, что он – рыцарь, лошадь его сломала ногу или пала под ним, а его вассалы уже в городе. Он даже может назвать имя сэра Жиля, хотя, возможно, в этом не будет необходимости. Эта байка плюс небольшая взятка (надежды обойтись совсем без взятки не было), несомненно, позволят ему преспокойно войти в город.

У городских ворот нужно платить либо налог, либо взятку, иначе вообще не войти. С помощью денег он легко проскользнет в город, а охранники быстро позабудут о нем. Остается только найти Жиля.

Когда Джим добрался в своих размышлениях до этого вывода, появился новый повод для беспокойства. Он летел уже над дорогой на Амбуаз, полагая, что на такой высоте снизу он выглядит как птица и не представляет ничего интересного для тех, кто идет по дороге. Но тут ему пришло в голову, что если кто-то с земли присмотрится, то легко поймет, что видит не птицу, а дракона. На птицу внимания не обращают, на дракона – напротив. Так как шансы его попасть в Амбуаз до закрытия ворот были равны нулю, наверное, правильнее опуститься на землю, превратиться в человека, одеться и идти дальше пешком, пока не наступит ночь.

А под покровом темноты Джим снова превратится в дракона, так как драконы без особых неудобств могут ночевать под открытым небом: такие мелочи, как перепады температуры или внезапный дождь, их не волнуют. Так что Джим как следует выспится и, проснувшись на рассвете, снова превратится в человека, оденется и в первых рядах пройдет в город.

Пожалуй, стоит действительно оказаться в числе первых. Утром у привратников будет много работы, много народу, который нужно проверить. Скорее всего, они захотят разобраться с людьми как можно быстрее – собрать с них налоги, взятки или еще что-нибудь и впустить.

Джим прикинул, что на щеках у него топорщится по крайней мере двухдневная щетина, что вполне соответствует байке о рыцаре, потерявшем лошадь где-то по дороге. Может, рассказать историю о том, как он увлекся погоней за каким-нибудь диким животным, решил догнать его верхом и убить мечом или пикой? Пока он гонялся за зверем по полю или лесу, его лошадь сломала ногу, и пришлось ее убить.

Рассудив так, Джим нашел небольшой лесок и быстро спустился на землю. Там он превратился в сэра Джеймса Эккерта, Рыцаря-Дракона, и теперь уже пешком направился к дороге на Амбуаз, до которого было еще, на драконий взгляд, миль пять.

О дороге особенно говорить нечего. Дорога как дорога – сухая и пыльная в это время года, вся изборожденная глубокими колеями и колдобинами; пеший путник легко мог их обойти, всадник – объехать, а вот на телеге, верно, тут нелегко. Тем не менее телег было немало, ведь вела дорога в Париж.

Джим, однако, шел медленнее, чем рассчитывал. Он окончательно расстался с надеждой достигнуть ворот до того, как их закроют. Самое время высматривать место для ночлега дракона; он занялся этим и увидел, что дорога уходит в густой лесок. К удивлению Джима, дорога стала лучше. По всему видно, что за ней кто-то ухаживает.

Он довольно глубоко забрался в лес и уже подумывал, что, может быть, вот тут ему и свернуться клубочком на ночь, когда до него донесся звон вроде бы церковного колокола.

Амбуаз был по-прежнему слишком далек, чтобы звон его колоколов донесся до леса. Заинтригованный, Джим слегка прибавил шаг. К счастью, поверхность дороги выровнялась, иначе Джиму пришлось бы туго: в густой тени высоких деревьев, да еще в сумерках, из рытвин и колдобин выбираться было бы куда сложнее, чем при дневном свете в открытом поле.

Колокол все звонил и звонил. Он был уже совсем близко: деревья потихоньку редели. Спустя минуту Джим вышел на лесную поляну, озаренную светом заходящего солнца. Красноватые косые лучи позолотили целый комплекс огромных зданий, сложенных по большей части из какого-то коричневого камня. К крылу одной из этих построек с остроконечной крышей тянулась цепочка фигур в коричневых балахонах; руки участников процессии прятались в рукавах.

Во главе их, с аббатским посохом в правой руке, вышагивал тучный мужчина в таком же коричневом балахоне с капюшоном, собранным в складки на спине. Он следовал за монахом, несшим шест, увенчанный распятием; в последних кровавых лучах заходящего солнца оно казалось золотым и пылало на фоне темных каменных стен.

Джим остановился. Он не мог отвести взгляда от монастыря и цепочки монахов, идущих в церковь на какую-то особую службу в час повечерия.

Джим был словно зачарован. Закат, массивные здания, чернота дверного проема, группа неспешно движущихся фигур и тяжелый звон над головой, задевший в его душе какую-то неведомую ему самому струну. Та дорога, что привела Джима к монастырю, вновь уходила прочь от него, в лес. В одном мгновении и в одном беглом взгляде будто бы запечатлелся образ того приюта для ушедших от кровавого внешнего мира, который давала в ту пору средневековая церковь.

На секунду Джим почувствовал, что его, как ни странно, тянет к этим фигурам и зданиям. Ему никогда не хотелось стать монахом, но он впервые понял, что в средние века человек мог отвернуться от внешнего мира и уйти целиком в тот мир, куда битвам, рыцарям, принцам и Темным Силам вход заказан.

Джим ничего не мог с собой поделать. Он стоял и смотрел, пока последняя фигура не скрылась внутри и дверь не захлопнулась. Колокол отзвенел. Солнце уже опустилось за горизонт слева от него. Джим сошел с дороги, которая все еще вела к монастырю, и, срезав угол, вновь оказался на пути, ведущем во внешний мир.

Джим шагал дальше, но город оставался по-прежнему далеко. Еще некоторое время дорога сохраняла ухоженный вид, но потом снова появились рытвины и колдобины, и Джим вновь оказался на прежней, такой же запущенной, как и давеча, дороге.

21

Монастырь остался позади, а через несколько минут дорога вывела Джима через новый перелесок на открытое, расчищенное от деревьев пространство. Обычно так делалось всегда: замки, да и вообще любые дома стояли на таких искусственных полянах. Амбуаз лежал перед ним как на ладони.

Ворота были закрыты.

Неожиданностью для Джима это не стало, однако одна мысль о том, что придется терять еще одну ночь, вызвала инстинктивное раздражение. Но что тут поделаешь! Джим развернулся и пошел искать место для ночлега.

Последний перелесок казался слишком жидким, чтобы укрыть его от чутких глаз. Джим снова миновал монастырь и вошел в лес за ним. Здесь заросли были намного гуще. Джим отошел от дороги на несколько шагов, схлопотал раз пять по физиономии гибкими ветками, вдоволь поспотыкался о корни и решил, что уже самое время превращаться в дракона. Сказано – сделано.

Джим тотчас почувствовал себя гораздо увереннее в лесу. Темнота его уже не пугала, ведь у него появился чуткий нюх, острый слух и животное чутье земли под ногами – всего этого прежде не было, так что прогулка по лесу стала для него почти развлечением. Тяжелая драконья туша легко ломилась сквозь заросли; тонкие стволы деревьев перед собой Джим просто отталкивал, а ветки могли лупцевать его толстую чешуйчатую шкуру сколько угодно: он все равно не ощущал их ударов.

Лес скорее был широкий, чем глубокий. Дракону это было на руку. Он прошел всего несколько сотен ярдов от дороги и, решив, что здесь он в безопасности, стал подыскивать удобную дыру, где он мог свернуться, и вдруг уткнулся в подножие отвесной стены.