Дракон и Джордж (№2) - Рыцарь-Дракон

– Ты говоришь о моей жене! – грозно зарокотал Джим.

В области желудка разлился жар; Джиму показалось, что в его животе находится топка, в которую только что от души подбросили угольку. Сам он никогда не извергал пламени и не видел, чтобы какой-нибудь дракон в этом мире так поступал. Возможно, все это – пустые россказни. Тем не менее жар, пылающий внутри него, вполне соответствовал теперешнему состоянию Джима, и он испытывал упоение. Если бы драконы умели выдыхать пламя, то Джим знал бы, что ему делать.

– Никто – ни дракон, ни кто-либо другой, – рычал он, – не смеет говорить так об Энджи! Попробуйте только, и вы увидите, что произойдет с ним! И еще. Я был терпелив. Сидел здесь и слушал ваши рассуждения, извинялся, словом, делал все, чтобы вы дали паспорт, который мне очень нужен; паспорт, который, в конце концов, послужит для вашего же блага, для блага каждого из вас. Это Англия, и то, что произойдет с одним, случится с каждым, будь то джордж, дракон или еще кто-нибудь!

Ну, вы меня достали! – бушевал он. – Я ждал, что вы внемлете голосу разума, но вы не сделали этого. Я ждал слишком долго! Секох объяснил, а я показал, что я – маг, настоящий маг. Не хотелось мне использовать магию, но вы не оставили выбора!

Его осенило: он вспомнил, как-то раз, меньше чем год назад, Каролинус, чтобы сообщить Джиму, куда Брайагх унес Энджи, вызывал жука-глазастика. Тот, пропищав что-то маловразумительное, зарылся обратно под землю и скрылся с глаз долой. Каролинус, помнится, тогда еще чем-то грозил Джиму-Горбашу, и вот теперь его слова, правда с небольшими изменениями, вертелись на языке у Джима.

– Итак, вы не желаете быть честными и доблестными драконами? – закричал он. – Хорошо, драконами вы не будете! Вы будете жуками-глазастиками!

Джим замолчал, щелкнув челюстями, и воцарилась жуткая тишина.

Драконы были так молчаливы и неподвижны, что их можно было принять за статуи, высеченные из камней Большой Пещеры. Замерев, они не сводили с него глаз.

Пауза затянулась. Джим понемногу остыл и успокоился. Пришло время поразмыслить над своими словами, Угроза превратить драконов в жуков была просто смехотворной. Он не имел ни малейшего понятия, как ее выполнить. Конечно, в миниатюрной Энциклопедии Некромантии, болтающейся где-то в его животе, была соответствующая формула, но она никогда не попадалась ему на глаза, и он даже не знал, как она может выглядеть. Если драконы потребуют сдержать слово, то Джим может продемонстрировать лишь то, что как маг он – ноль без палочки.

Его горло на мгновение перехватило от злости на самого себя. Как можно быть таким дураком, чтобы лгать самому себе? Похоже, его пребывание здесь потеряло всякий смысл.

Глядя в сотни глаз неподвижных драконов, зачарованно остановившихся на нем, он понял, что неправильно оценил ситуацию. Может, еще не все потеряно.

Он сам, конечно, знал, что не может превратить их в жуков-глазастиков, но драконам-то откуда об этом знать? О том, чего Джим не умеет, у них нет никаких сведений, зато то, на что он способен, они видели своими глазами. Джима признали практикующим магом. На их глазах он превратился в человека и обратно в дракона. Если это делать он умеет, что и было продемонстрировано, так что же ему не под силу?

Словом, драконы видели его искусство воочию, так что, похоже, решили, что, если он может превратить самого себя в человека, а затем снова в дракона, превращение всей коммуны в жуков-глазастиков окажется просто детской забавой для такого могущественного волшебника.

Чем дольше Джим смотрел на них, тем сильнее убеждался в том, что так оно и есть. А уверившись в этом, он куда лучше, чем когда-либо прежде, понял драконью породу. До него дошло, что угроза была гораздо страшнее для этих созданий, чем он полагал.

Находясь в теле дракона, он смог ощутить, что чувствует животное. Драконы – особый род – ни птицы, ни звери, ни летающие млекопитающие, как летучая мышь. Это могущественное, независимое и гордое племя.

Дело тут даже не в размере; конечно, драконы куда крупнее многих других созданий; многих, но не всех: водяной змей, к примеру, гораздо больше.

Будто из-за спины до Джима донесся голос Смргола: он беседовал с ним перед сражением; вот-вот они схватятся со змеем, гарпиями и огром; с той поры прошел уже почти год, но Джиму показалось, что это было только вчера.

– Помни, – мягко наставлял Смргол, – ты потомок Ортоша, и Аргтвала, и Глингула, который убил водяную змею на отмели Серых Песков и стал героем…

Несмотря на скупость, лень, эгоизм и прочие качества, которые можно перечислять, говоря о драконах, до бесконечности, они все же имеют чувство собственного достоинства. Водяной змей велик, но Глингул убил его. Огры в два раза больше и опаснее, но Смргол в юности убил одного, а Джим в теле Горбаша убил другого у Презренной Башни. Быть драконом – значит совершать драконьи подвиги.

Превратиться в жука означает утратить все качества настоящего дракона, которые дороги каждому из этих крылатых монстров, находящихся перед ним. Дороже, чем их сокровища.

На мгновение Джим испытал чувство вины за то, что угрожал им. Затем понял, что это было необходимо. Ему нужен паспорт. Ему надо быть драконом, а угроза – всего лишь средство для достижения цели.

– Ну? – взревел Джим. Его голос разрушил чары, сковавшие драконов.

Они очнулись и медленно побрели, волоча ноги, прочь из амфитеатра. Все это происходило в полной тишине. В общем, с того момента, когда Джим выкрикнул свое «ну», и до тех пор, пока лучшие камни всех драконов не оказались в мешке у его ног, никто и рта не раскрыл. Драгоценностей набралось немало, и на первый взгляд могло показаться, что в мешке лежат не сокровища драконов, а сотня фунтов картофеля. Когда последний клиффсайдский дракон положил свой камень к ногам Великого мага, Секох взял из рук Джеймса свою огромную жемчужину, аккуратно положил ее поверх остальных драгоценностей, а затем завязал мешок.

– Что ж, – Джим чувствовал, что ему надо хоть что-то сказать, – спасибо вам, клиффсайдские драконы. Я буду бережно хранить ваши драгоценности и доставлю их обратно в целости и сохранности.

Почтенное собрание ответило ему прямым тяжелым взглядом. Все драконы, включая Горбаша, мрачно смотрели на Джима; он с Секохом взошел на вершину амфитеатра и вышел вслед за Секохом в туннель, которым давеча попал в пещеру. Через несколько мгновений он уже летел по направлению к Маленконтри, когтистой лапой прижав к чешуйчатой груди мешок с драгоценными камнями.

Голос Секоха пробудил Джима от его дум:

– Джим!

Он повернул голову, чтобы увидеть Секоха, летящего позади него.

– Мне сюда, – сказал тот. – Паспорт у тебя есть. Я знал, что так и будет. Ты был великолепен, когда грозился превратить их всех в жуков. Поделом им. В любом случае, желаю удачи во Франции, Джеймс!

На этих словах Секох сделал поворот через крыло и спикировал вниз, прочь от Джима, оставив его лететь к замку одного.

Слова водяного дракона не очень-то помогли Джиму снять тяжесть с души. Мысль о том, что драгоценный паспорт он получил лишь посредством дутых угроз, никак не могла отвязаться и мучила его.

Чтобы успокоить совесть, он поклялся себе, что как-нибудь с лихвой возместит клиффсайдцам долг. Но потом Джим вдруг вспомнил, как Смргол пытался уговорить драконов отправиться к Презренной Башне на помощь Секоху, Каролинусу, Брайену, Дэффиду и прочим, а те отказались. Так что можно считать, что этим паспортом драконы просто расплатились за тот отказ.

Но, хотя это было чистой правдой, Джиму легче от этого не стало.

Опуститься на крышу башни, надстроенной над Большим Замком, в которой и была их с Энджи спальня, оказалось минутным делом. Страж на башне, завидев приближение дракона, взял было копье наизготовку, но, когда Джим приземлился, предпочел отсалютовав сим грозным оружием. Все люди в замке уже знали, что их хозяин имеет обыкновение превращаться в дракона, вот страж и решил показать, что громадный клыкастый монстр, усевшийся на крышу в двух шагах от него, ничуть ему не страшен.

– Молодец, – изрек Джим. – Можешь быть свободен.

Воин немедленно исчез, и с лестницы, ведущей сначала в спальню, а затем в Большой Зал, донесся дробный стук его каблуков.

Джим отослал стражника, поскольку не имел ни малейшего желания вгонять в краску прислугу замка. Он превратился в человека, бережно поднял мешок с драгоценностями и направился к лестнице, размышляя о том, что поступил совершенно правильно: вернувшись в человеческое обличье барон де Маленконтри-и-Ривероук оказался голым, как новорожденный младенец.

Однако в средние века люди были совершенно безразличны к наготе ближнего. Они, похоже, знали лишь то, что одежда служит им исключительно для тепла или удобства, вот и все. Понятие скромности пока лишь пускало корни в их сознании. Если бы у Джима возникла привычка большую часть дня разгуливать голышом, то никто из слуг не придал бы этому значения, решив разве, что их господин – довольно эксцентричная персона. Но Джим понимал эти вещи совсем иначе.

Он перенес драгоценности в спальню, положил их в угол и накрыл несколькими шкурами, хотя был совершенно уверен, что в этой комнате они будут в полной безопасности. Во-первых, слуги побаивались его, поскольку для них он был магом, способным в мгновение ока обернуться злым драконом, так что ни за что на свете они не отважились бы прикоснуться к его вещам. Во-вторых, мешок с драгоценностями был столь велик, что, случись вору забраться в спальню и заглянуть в мешок, он просто встал бы в тупик, не зная, что делать с такой горой сокровищ.

Джим натянул штаны, рубашку, камзол и сапоги и поспешил вниз по каменным ступеням винтовой лестницы, вырубленной прямо в стене, в Большой Зал.

Он был немало удивлен, застав за столом Энджи со вторым незваным, но не менее приятным, чем первый, гостем.

Каролинус.

– Маг! – обрадованно воскликнул он и бросился к столу, за которым, как уже было сказано, сидели Каролинус и Энджи. Джим схватил стул и подсел к ним. – Ты-то мне и нужен!

– Мне все известно, – пробормотал Каролинус. – Собственно говоря, я пришел потому, что мне надо кое о чем тебя предупредить. Я уверен, что об этом ты даже и не догадываешься.

– Каролинус пришел буквально сию секунду, – сказала Энджи.

Она грациозно склонилась к магу, одетому, как всегда, в длинный, заляпанный какими-то пятнами красный халат и черный колпак, контрастирующие с жидкой остроконечной белой бороденкой, над которой свирепо сверкали голубые глаза, буравящие супругов.

– …или лучше немного молока?

– Нет, кажется, демон язвы наконец изгнан; спасибо за твое молоко, Джим, – сказал Каролинус. Он плеснул в свой кубок вина из кувшина, стоявшего на столе. – Могу сказать, я рад, что избавился от него. Молоко – самый противный продукт, который только можно выдумать. А беспомощных младенцев еще заставляют его пить! Варварство!

– Думаю, младенцы относятся к этому иначе, чем ты или кто-нибудь вроде тебя, маг, – резонно возразила Энджи.

– Ты еще не настолько стара, чтобы так думать, – отрезал Каролинус. Он отхлебнул глоточек вина и поставил кубок на стол.

– О чем это я собирался тебе рассказать? – задумался волшебник. – Что-то о твоем походе во Францию.

– Как, ты слышал об этом? – удивился Джим.

– А ты найди хоть кого-нибудь в радиусе пятидесяти миль от твоего замка, кто еще не слышал об этом, – отозвался Каролинус. – Но я узнал о твоем намерении не из сплетен. Весть об этом пришла ко мне в тот же миг, как ты решил отправиться на войну. Вот мне и пришло в голову, что раз ты собрался совершить такую глупость, то тебя следует предупредить о…

Он замолчал, раздраженно барабаня пальцем по крышке стола.

– О чем это я? – спросил он сам себя и замолчал, очевидно, озабоченно копаясь в своей памяти.

Джим и Энджи из вежливости несколько минут сидели молча, а когда Каролинус, видимо, окончательно запутался в своих мыслях, Энджи снова заговорила.

– Надо полагать, ты не одобряешь поход Джима во Францию? – спросила она.

– А! Вот! – встрепенулся волшебник, начиная с самого начала. – Не знаю. Молодому магу надо попробовать все, так что в походе он может поднабраться опыта.

Он проницательно посмотрел на Джима.

– Только не давай убить себя! – сказал он. – Абсолютно пустоголовые люди направо и налево убивают друг друга, не имея на это никаких причин. То, что мы сделали у стен Презренной Башни, имело какой-то смысл. Но скакать галопом во Францию, чтобы привезти назад какого-то юнца, который там оплошал, – просто смешно!

– Я же не для себя туда собираюсь, – искренне признался Джим. – Но хватит о походе во Францию; я ужасно рад тебя видеть. Ты пришел как раз вовремя. У меня есть к тебе один важный вопрос…

– Уверен, что я бы вспомнил, если бы не пытался вспомнить, – бормотал Каролинус себе под нос. – Вертится на языке, а слова подобрать не могу.

– Понимаешь, – Джим прочистил горло, – у меня небольшая проблема. Наверху лежит огромный мешок отборных драгоценных камней.

– Ты сказал, драгоценностей? – по-прежнему рассеянно переспросил Каролинус. – Должен сказать, они никогда не привлекали меня. Однако судьбы людей похожи на – а-а-а, опять сорвалось! Вельзевул и Черные Грозовые Колокола!

– Драгоценности? – повторила Энджи, уставившись на Джима. – Джим, ты сказал, драгоценности?

– Да, – ответил Джим. – Я расскажу тебе попозднее, Энджи. Дело в том, Каролинус, что это лучшие камни из сокровищниц клиффсайдских драконов.

– Ах, да, – сказал Каролинус, отпивая из кубка. – Паспорт. Ну, конечно. Я должен был догадаться сам. Но я не могу ни о чем думать, и это как будто не так важно, как то, о чем я пытаюсь вспомнить.

– Джим, ты добыл драгоценности для паспорта? – спросила Энджи. – Где же они? Я хочу взглянуть на них.

– Наверху, в спальне, – бросил ей Джим, не отводя глаз от Каролинуса.

– Дело в том, маг, что драгоценностей набрался целый мешок. Если бы ты указал мне, где я должен искать заклинание, которое позволило тебе уменьшить Энциклопедию Некромантии…

– Ни в коем случае! – набросился на него Каролинус. – Джим, вспомни, что ты маг только класса «D». А класс «D» слишком невежествен, чтобы знать об этом. Заклинания, уменьшающие объект, относятся по крайней мере к классу «C», если только ты не настолько способен, что можешь сам найти его в энциклопедии и без наставника научиться использовать его. Нет-нет, об этом и речи быть не может. Шаг за шагом, Джеймс. Только так можно достигнуть прогресса. Прежде чем ты попытаешься бежать, тебе надо научиться ходить.

– Но этот мешок высотой с полменя! – запротестовал Джим.

– Ну да! – восхитилась Энджи.

– Да, Энджи, да! – с легким раздражением подтвердил Джим. – Я уже сказал, он наверху, в спальне. Я покажу тебе его, как только мы с Каролинусом договорим.

– В спальне? – переспросила Энджи и поднялась. – Мне все равно надо кое-что взять оттуда. Так что, в любом случае, надо идти…

– Маг, помоги мне, – взмолился Джим. – Я отвечаю за эти драгоценности. Может, всей казны Англии не хватит, чтобы расплатиться за них. Как же я буду таскать их с собой и как мне уберечь их от воров? Практически любой, кому не претит мысль о грабеже, охотно рискнет своей шеей даже ради одного камушка. Ты можешь себе представить, в каком положении я окажусь, если пропадет хоть что-нибудь?

– Ладно, ладно, – урезонил его Каролинус. – Я помогу тебе. Так и быть, я уменьшу драгоценности.

– Сейчас принесу, – сказал Джим.

– Нет-нет, ни в коем случае! – Каролинус взмахнул рукой, и мешок, который Джим так бережно прятал под шкурами в спальне, появился на столе между ним и Каролинусом.

Тут и Энджи вернулась.

– Не развязать ли… – начала она, но мешок уже уменьшился до такого размера, что казался крошкой хлеба. Каролинус протянул руку и взял его. Пожалуй, мешок стал даже меньше, чем Энциклопедия Некромантии после того, как маг уменьшил ее, чтобы Джим смог проглотить толстый том заклинаний.

– Готово, – Каролинус передал мешочек Джиму. Его голос зазвенел от раздражения. – Ну, чего смотришь? Глотай!

– Опять глотать? – переспросил Джим, размышляя о том, что вообще-то в его животе уже болтается довольно объемная Энциклопедия Некромантии, а тут еще этот здоровенный мешок… А ну как что-нибудь стрясется и они решат вернуться к своим нормальным размерам? Вряд ли его это сильно обрадует.

– Конечно! – воскликнул волшебник. – Ты желаешь, чтобы они были в безопасности, не так ли? Где же им будет спокойнее, чем в твоем животе? Не беспокойся, глубже, чем Энциклопедия, мешок не провалится.

Джим положил свой крошечный драконий паспорт на язык и сглотнул. Мешочек застрял в горле. Джим смыл его глотком вина. Энджи смотрела на него с легкой грустью во взоре.

– Что-то, – продолжал Каролинус, обращаясь к Джиму, – в последнее время тебе слишком многое сходит с рук. Ты должен учиться твердо стоять на своих собственных ногах. Учись. Учись. Практикуйся! Практикуйся!

Он резко поднялся.

– Ну, мне пора, – сказал Каролинус. – Кстати, Джеймс, если захочешь вынуть драгоценности, просто кашляни дважды, один раз чихни, а затем снова кашляни. Убрать обратно – кашляни один раз. Если понадобится достать энциклопедию – три кашля, два чиха и еще один чих.

Джим нащупал в кармане камзола футляр, извлек из него палочку угля и поспешно записал эти указания на крышке стола.

– Но вообще-то Энциклопедия Некромантии должна оставаться с тобой на всю жизнь – какую бы долгую жизнь ты ни избрал, – заключил Каролинус. – Засим, прощай!

Он повернулся и гордо направился к дверям Большого Зала. Джим и Энджи поспешили за ним.

Они нагнали мага на полпути к выходу. Несмотря на то что он был уже не молод и выглядел довольно ветхо, Каролинус двигался с удивительным проворством. Он шел широкими шагами.

– Ах, весна! – мечтательно сказал он, когда они появились по обе стороны от него. – Всегда она была моим любимым временем года. В этот короткий период мои цветы становятся еще красивее, да и время это лучше любого другого – клянусь Стрельцом!

Он шлепнул себя по лбу, не сбившись при этом с шага.

– Эдельвейсы! – выкрикнул волшебник. – Как же я не вспомнил об эдельвейсах? Единственные цветы, по которым я скучаю больше, чем по остальным. Эдельвейсы. Да, я их должен добыть во что бы то ни стало… Эдельвейсы, эдельвейсы…

Каролинус пропел последние слова хриплым неестественным голосом.

– Прекрасные цветы! Прекрасные! – продолжал он.

Они подошли к парадной двери. Джим толкнул рукой правую створку, та распахнулась, и они вышли во двор. Втроем они подошли к подъемному мосту. Каблуки звонко постукивали по доскам моста, когда они шли над рвом; туда сливались сточные воды, и потому из рва исходило невыносимое зловоние, несмотря на все усилия Джима и Энджи и приказы слугам. Джим и Энджи надеялись, что, продолжив углублять ров, изменив направление стоков и предприняв еще кое-какие действия, можно будет добиться успеха, и даже если купаться там будет нельзя, то хоть запаха не будет, Джим вновь благословил титул могущественного мага, которым его наградила молва. Не будь его, прислуга, засучив рукава, приготовилась бы к длительному сопротивлению тем нововведениям, которые пытались ввести Энджи и Джим.

Как только они сошли с моста на мягкую весеннюю землю, немного, правда, раскисшую и начисто лишенную травы на этом пятачке, шаги вновь стали неслышными.

– Ну, спасибо за гостеприимство. Рад был увидеть вас. Пожалуй, я просто дематериализуюсь в свой коттедж – так получится быстрее. – Каролинус поднял руки до уровня плеч и стал медленно вращаться, прямо у них на глазах превращаясь в маленькое облачко тумана.

– Прощайте! – Даже голос его как бы затуманился: звук его казался слабее, будто маг стоял куда дальше от них, чем это было на самом деле. – Ха! – воскликнул он.

Вдруг Каролинус перестал вращаться. Его тело уплотнилось, руки опустились по швам, а голос, когда он открыл рот, обрел прежнюю громкость и четкость. Голубые глаза впились в Джима.

– Я только что вспомнил, Джеймс, – сказал он, – зачем приходил к тебе. У короля Иоанна французского есть весьма могущественный министр; зовут его Мальвин.

– Да? Мне это пригодится? – спросил Джим.

– Возможно, – ответил Каролинус. – Он – маг. Три А, правда, без плюса, я думаю. Владеет большим поместьем на Луаре под Орлеаном. Будь благоразумен и держись от него подальше. Он превосходный магистр свободных искусств. Великолепно владеет искусством чернокнижия. Просто блестяще! В колледже мы звали его Вонючкой…

Джим вздрогнул. Впервые он услышал, что в этом мире существует какая-то школа, пусть даже один-единственный колледж.

– Мерзкое насекомое! – Каролинус взмыл в воздух. – Никогда терпеть его не мог! Остерегайся его!

Он снова поднял руки, стремительно закружился в тумане и исчез.

11

Пять дней спустя Джим и Брайен возглавили войско и направились к Гастингсу, ближайшему из Сен-Пор – в прежние времена так называли союз пяти морских портов, бывших главной базой для военных кораблей Англии в ту пору. В этом союзе главную роль играл именно Гастингс, а за ним – Нью-Ромни, Дувр и Сэндвич; Джим знал, что впоследствии к ним прибавятся Уинчелси и Райе.

Их выступление было почти праздником. В течение нескольких недель Энджи, казалось, ничуть не печалилась по поводу близкого ухода Джима. Но в ночь перед выступлением в постели она крепко прижалась к нему, зарывшись в гору шкур, и вдруг разрыдалась.

– Не уходи! – просила она.

Утешая жену, Джим объяснял, что с его стороны будет крайне неучтиво передумать в последний момент. Отказаться он мог только в самом начале, но тогда им бы пришлось заплатить за это слишком дорогую цену – презрение всех соседей, а возможно, и самого сэра Брайена обрушилось бы на их головы.

– Я должен идти, – твердил он Энджи.

Но буря чувств никак не желала утихать.

– Там Мальвин, о котором говорил Каролинус, – причитала она.

– Не глупи, – отвечал Джим, поглаживая длинные волосы Энджи. – Я буду за много миль от него. Да и с какой стати нам встречаться?

– Не знаю! – всхлипнула Энджи. – Я знаю только, что если ты все же уйдешь, то я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось после возвращения – если ты вернешься!

На это ответить было нечего. Джим молча обнял ее, и в конце концов они уснули.

Наутро Энджи была весела как всегда. То ли она и вправду успокоилась, то ли притворилась, что ее уже не заботит поход, чтобы не расстраивать Джима, – не разберешь. Джим, однако, заподозрил, что веселость ее была напускной. Однако к сказанному ночью ему добавить было нечего. Изменить уже нельзя было ничего.

Так они и расстались; Джим с Брайеном ехали на своих скакунах, а оруженосцы вели за ними боевых коней. Отряд направлялся прямо на юг, но пришлось сделать крюк, чтобы обойти Лондон, поскольку Брайен опасался, что прелести столицы могут ввести в соблазн воинов. Многим из них никогда не доводилось бывать дальше Вустера или Нортгемптона. За Редингом они повернули на восток, пошли через Гилфорд, вышли на северное направление, затем двинулись прямо на юго-восток, в Гастингс.

Этот порт был построен там, где сходились две долины, тянущиеся вдоль моря; на протяжении всей береговой линии в окрестностях Гастингса топорщились меловые скалы. В основном все дома, включая и постоялый двор, на который сэр Брайен предусмотрительно отправил пару своих воинов еще недели две назад, чтобы заказать место для войска, теснились возле берега. Постоялый двор носил имя «У Сломанного Якоря»; и Брайен, и отец его, когда им случалось попасть в Гастингс, останавливались именно здесь.

Однако на постоялом дворе нашлось место только для Джима, Брайена и их оруженосцев. Прочим же воинам пришлось искать пристанища в конюшне постоялого двора или где-нибудь в соседних домах, поскольку и та была слишком мала, чтобы приютить всех. Как и предупреждал Брайен, Гастингс был битком набит английскими баронами и их отрядами, дожидавшимися отправки во Францию.

Хозяин трактира оказался крепким и дружелюбным, хотя и не без хитринки в глазах, мужчиной лет сорока на вид. Он вышел на порог, чтобы приветствовать своих гостей; хотя шевелюра его знала и лучшие дни, зато мышцы на полуобнаженных руках вздулись канатами, когда он скрестил руки на груди.

– Я очень рад, – обратился к нему Брайен, – что у тебя нашлась комната для нас, мастер Сел. Как мы и предвидели, город переполнен гостями.

– И в самом деле, сэр Брайен, – отвечал трактирщик, – но если комната есть, то она должна быть вашей, если и не ради вас лично, то по крайней мере в память о вашем отце. Он был достойным джентльменом, и его очень уважал мой отец, державший этот постоялый двор до меня.

Он повернулся к Джиму.

– А вы, должно быть, лорд Джеймс де Маленконтри, – сказал он, склонил голову, лишь слегка обозначив поклон. – Добро пожаловать. Сэр Брайен, милорд, извольте следовать за мной, я провожу вас в ваши апартаменты в верхнем этаже.

«Вот так апартаменты», – подумал Джим. Вся обстановка в довольно большой, но пустоватой комнате состояла из узенькой кровати, задвинутой в дальний угол. Зато два окна со ставнями выходили прямо на улицу.

– Беспокоить вас здесь не будут, сэр Брайен и милорд, – сказал хозяин. – Кровать, конечно, для господ, а на полу достаточно места и для ваших оруженосцев и для вещей, которые вы, должно быть, принесете. Что же до конюшни, то я смогу позаботиться о доброй половине ваших людей. Также я могу договориться кое с кем из соседей, чтобы они сдали свободные комнаты для остальных.

– Прекрасно, мастер Сел, – ответил Брайен. – Это не просто крыша над головой, но великолепная крыша.

– Я всегда стараюсь заботиться о своих постояльцах, – скромно отозвался хозяин и с поклоном вышел из комнаты. На двери, как заметил Джим, не было даже слабого намека на щеколду. Впрочем, он уже достаточно хорошо разбирался в этом мире и его обитателях, чтобы догадаться, что хозяин, верно, рассудил так: если его постояльцам есть что терять, то они позаботятся, чтобы кто-нибудь ни на шаг не отходил от их вещей.

– Побудь пока здесь, – сказал Брайен Джиму. – А мы с оруженосцем поищем наместника короля в этом городе и попытаемся разузнать у него, как бы нам побыстрее отплыть во Францию. Если хочешь отдохнуть, то кровать в твоем распоряжении.

Джим вежливо отклонил предложение отдохнуть на кровати под тем предлогом, что дал обет спать на полу, пока не предпримет чего-нибудь для спасения принца. На самом деле он заранее знал, что любая постель на любом постоялом дворе просто кишит вшами и блохами. Сэр Брайен, конечно, был привычен к этим насекомым, так что мог проспать всю ночь сном невинного младенца, не обращая никакого внимания на зуд от укусов, но Джим так и не смог научиться игнорировать их и в глубине души был уверен, что этого не случится никогда.

Брайен прихватил с собой оруженосца, Джона Честера, на тот случай, если понадобится передать Джиму какое-нибудь известие. Джиму нравился Джон Честер. Он был явно не самым смышленым из своих сверстников, что отражалось в его больших невинных серых глазах; у него были светлые волосы; в свои шестнадцать лет он выглядел года на четыре младше. Тем не менее он был верен и честен; к тому же с первого взгляда можно было понять, что сэра Брайена он просто боготворит.

Они ушли, и Джим остался наедине с Теолафом. Тот получил повышение по службе, став оруженосцем своего господина. На посту начальника стражи замка Маленконтри Теолафа заменил воин по имени Ив Морген.

– Теолаф, – попросил Джим, – поищи мою вьючную лошадь. Она, наверное, уже в конюшне. Достань из тюков все самое ценное и все, что может нам понадобиться. Да не забудь, кстати, тот тюфяк, который мне сделала Энджи, и принеси все сюда.

– Слушаюсь, милорд, – поклонился Теолаф и вышел.

Оставшись один, Джим осмотрел комнату и поздравил себя с тем, что не ошибся, отказавшись делить постель с Брайеном. Если забыть о блохах, вшах, клопах и прочей нечисти, которая могла водиться в этом убогом ложе, постель все равно была слишком узкой даже для одного человека, не говоря уже о двух, отнюдь не самых тощих рыцарях. А перспектива спать, прижавшись к сэру Брайену так же плотно, как к Энджи, нисколько не привлекала Джима.

От изучения кровати его отвлек шум, донесшийся снизу: перекрытия этажей на этом постоялом дворе были слишком хлипкими, чтобы хоть отчасти удерживать звуки. Джим различал голос хозяина и еще чей-то настолько отчетливо, что без труда смог понять суть спора.

Незнакомец требовал, чтобы хозяин сдал ему именно ту комнату, которую заняли Джим с Брайеном.

За последний год Джим стал мудрее, по крайней мере, он старался благоразумно держаться в стороне от всяких свар, но тут он почувствовал, что спор затрагивает и его собственные интересы.

Джим потянулся за поясом с мечом – он снял его всего минуту назад – и застегнул на талии. Теперь он был вооружен. У него не было никакого желания вытаскивать меч из ножен, и Джим надеялся, что все обойдется без резни, но джентльмену не следует появляться на людях, безоружным. Он спустился.

В огромной гостиной, занимающей большую часть нижнего этажа трактира, прямо у входа хозяин бурно препирался с неким круглоголовым здоровяком; тот был несколькими годами младше Джима, над его соломенными усами хищным клювом торчал немного крючковатый нос.

– Держал твой прадед этот трактир или не держал? – яростно вопрошал он, когда Джим спускался с лестницы. Его пышные усы свирепо ощетинились – под стать голосу. Они были чуть светлее его шевелюры, а их кончики свисали до самого подбородка, чья форма говорила о твердости характера его обладателя, меж тем как очерк губ свидетельствовал о благородстве незнакомца, который хоть и был на полголовы ниже Джима, но, похоже, с лихвой возместил эту разницу своим буйным, упрямым нравом.