1

Морозным мартовским утром над лесом Маленконтри занималась заря… Несмотря на то что имя это более пристало бы, пожалуй, французскому, а то и итальянскому лесу, Маленконтри находился в Англии.

Однако никто из обитателей этих мест, от ежей, сбившихся в клубок в своей устланной палой листвой спальне под живой изгородью, до сэра Джеймса Эккерта, барона де Буа де Маленконтри-и-Ривероук, почивающего со своей супругой леди Энджелой в замке, не удосуживался в беседе хоть раз произнести это квазифранцузское название. Его дал лесу прежний владелец замка; нынче, лишившись земель и титулов, он пребывал в изгнании, где-то на континенте. Ну и поделом ему.

А поскольку сэру Хьюго де Маленконтри в настоящее время не очень светило вернуться в свои владения, то все местные жители предпочитали звать лес его настоящим именем – Хайбремблская Чаща.

Все это не вызывало ни малейшего интереса путника, продирающегося сквозь заросли леса к замку Маленконтри; он проходил, пожалуй, слишком близко от пробудившихся уже ежей, но, к счастью, они были надежно укрыты от его глаз…

В безразличии путника нет ничего удивительного, ведь это – не кто иной, как Арагх. Английский волк считал своей территорией не только Маленконтри, но и другие леса; потому-то ему и было наплевать на то, как их называют другие.

Арагха вообще мало что волновало. Например, холод раннего весеннего утра говорил ему лишь о том, что в такую погоду запах стелется ближе к земле. Фактически ветер, дождь, ежевика, люди, драконы, огры и тому подобные вещи интересовали волка ничуть не больше утренних заморозков. Если бы он столкнулся с такими явлениями, как землетрясение, извержение вулкана или цунами, то остался бы столь же равнодушным, но пока ничего подобного на его веку не случалось. Потомок свирепых Волков, Арагх размером был с маленького пони, а жизненная философия его сводилась к тому, что в тот день, когда что-нибудь окажется ему явно не по зубам, он умрет, и это в любом случае избавит его от всех проблем.

Арагх остановился и взглянул на прямоугольную башенку замка с застекленными, что было в новинку, стрельчатыми окнами, в которых играли первые блики утренней зари. Несмотря на неприязнь к стеклам в окнах, волк по-прежнему испытывал самые нежные чувства к сэру Джеймсу и леди Энджеле, которые теперь, насколько ему было известно, сладко спали в башенке наверху. Эти лежебоки теряли возможность насладиться живительной свежестью утра.

Привязанность к ним родилась еще в те времена, когда Арагх с сэром Джеймсом и еще несколькими Соратниками были вовлечены в потасовку с огром и прочими вредными тварями на болотах у Презренной Башни. Тогда сэр Джеймс, хотя и не по своей вине, вселился в тело дракона по имени Горбаш, друга Арагха. Волк на мгновение предался ностальгическим воспоминаниям о былых, но весьма примечательных и по сей день событиях.

Безотчетное чувство тревоги за хозяев Маленконтри – и за Джеймса в особенности – пробудило волка от сладких раздумий. Ощущение было недолгим, но Арагх всегда обращал внимание на то, что сообщало ему подсознание, поэтому сосредоточился и напрягся.

Необъяснимая тревога не исчезала. Потянув носом воздух и не почуяв ничего подозрительного, волк прогнал это чувство, однако взял на заметку, что, когда он будет пробегать мимо дома мага у Звенящей Воды, ему обязательно надо воспользоваться случаем и рассказать обо всем С.Каролинусу. Тот скажет, в чем тут дело, посоветует Арагху, что надо делать, хотя вообще-то вряд ли случилось что-то серьезное.

Итак, благоразумно выбросив из головы тяжкие думы, волк поспешил дальше. К огромному облегчению ежей, темная тощая фигура Арагха растворилась среди стволов деревьев пробуждающегося леса.

2

Джеймс Эккерт, ныне сэр Джеймс Эккерт, барон де Буа де Маленконтри и пр. (он, правда, редко ощущал себя обладателем этих титулов), проснулся на заре, когда спальня в замке де Буа де Маленконтри, которую он делил со своей женой, Энджелой, еще была погружена во мрак.

Возвещая близкий рассвет, сквозь тяжелые шторы, закрывавшие застекленные окна, сочился бледный ранний свет. Рядом с Джимом, под грудой шкур и покрывал, делавших терпимым пребывание в неотапливаемой комнате с каменными стенами, ровно дышала во сне Энджи.

Еще не пробудившись толком, пребывая где-то на полпути между сном и явью, Джим не понимал, что разбудило его, да и не хотел понимать. Он смутно догадывался, что произошло нечто неприятное, ведь в течение нескольких недель он находился в состоянии депрессии, подобном затишью перед грозой.

Последние дни были так тоскливы, что Джим обнаружил: он уже почти жалеет о своем решении остаться в мире драконов, магии и средневековых законов, вместо того чтобы вернуться вместе с Энджи на обыденную, зато хорошо знакомую Землю XX века, в каком бы из возможных миров она сейчас ни находилась.

Несомненно, время года лишь усиливало его уныние. Зима наконец-то отступила, что поначалу радовало и возбуждало, но теперь казалось, что время тянется бесконечно, – ранние сумерки, оплывшие свечи, заиндевевшие стены.

С тех пор как Джим вступил во владение землями сэра Хьюго де Буа де Маленконтри, прежнего барона, он неустанно занимался их благоустройством. Постройки и дороги нуждались в ремонте; несколько сотен крепостных, свободных людей и вассалов ждали его распоряжений; вдобавок ко всему, нужно было составить план сельскохозяйственных работ на год. Тяжелое бремя обязанностей превратило удивительный, не похожий на прежний, мир в место почти такое же тусклое и будничное, каким была, по воспоминаниям Джима, Земля XX века.

Поэтому первым побуждением сэра Джеймса было закрыть глаза, спрятать голову под покрывала и постараться снова заснуть, забыв о том, что его разбудило. Но сон не возвращался. Тревога нарастала до тех пор, пока не зазвучала подобно набату. В конце концов, раздраженно фыркнув, Джим поднял голову и открыл глаза.

Свет, проникавший сквозь шторы, едва освещал спальню.

Джим задрожал, и не только от холода.

Его облик изменился, как тогда, когда он впервые пришел в этот мир с помощью машины астральной проекции, чтобы спасти Энджи. Он опять превратился в огромного дракона.

«Нет!» – едва не закричал Джим, но вовремя сдержался. Меньше всего он хотел разбудить Энджи – тогда бы она увидела, кем он стал.

Отчаяние охватило его. Неужели на всю жизнь он останется драконом? С какой стати? В безумном мире, где магия составляет часть реальности, возможно все. Может быть, ему предначертано жить здесь в человеческом обличий определенный промежуток времени. Не исключено, что какие-то законы этого мира предписывают ему полгода быть человеком, а полгода – драконом.

Если так, то Энджи не очень понравится жить с драконом целых шесть месяцев в году.

Вернее, совсем не понравится.

Он должен найти ответ. Во-первых, его может дать Департамент Аудиторства, странный низкий голос которого, похоже, знал все, но сообщал только то, что считал нужным. Очевидно, ОН хранит какие-то сведения о магическом кредите, отпущенном тем, кто занимается волшебством: несомненно, к ним принадлежит и Джим: с одной стороны, он явился в этот мир с помощью магии, а с другой – не прошло еще и десяти месяцев с тех пор, как он участвовал в битве с Темными Силами у Презренной Башни.

Он открыл рот, чтобы поговорить с Департаментом Аудиторства. Насколько Джеймс знал, ОНИ работали двадцать четыре часа в сутки, если, конечно, слово ОНИ уместно в данном случае.

Джим вовремя сообразил, что его беседа с Департаментом Аудиторства может разбудить Энджи, от чего он воздержался минуту назад, буквально заткнув себе рот, точнее пасть.

Ему оставалось только одно – осторожно выбраться из-под покрывал, покинуть комнату и отойти подальше, чтобы побеседовать с НИМ, не потревожив жену.

Он начал понемногу высвобождать свое громадное тело из-под шкур. Хвост выскользнул легко. Джим спустил с кровати сначала одну лапу, а затем другую. Он уже начал было передвигать огромную драконью тушу к краю постели, и тут Энджи пошевелилась во сне. Она зевнула, улыбнулась, не открывая глаз, потянулась и проснулась.

Как раз в этот момент Джим, по милости чего-то или кого-то, внезапно превратился в человека.

Энджи улыбнулась Джиму, но затем улыбка постепенно угасла, брови сдвинулись и между ними пролегла, еле заметная морщинка.

– Я могла бы поклясться… Ты никуда сейчас не собирался? У меня было такое чувство… Ты уверен, что секунду назад с тобой ничего не случилось?

– Со мной? Случилось?

Джим решил слукавить.

– Может, изменился? В чем?

Энджи приподнялась на локте, придерживая покрывало, и устремила на него напряженный, пристальный взгляд голубых глаз. Ее темные волосы, растрепавшиеся во сне, были прекрасны. На мгновение он почувствовал сильное волнение ее стройного обнаженного тела всего в нескольких дюймах от него. Но через секунду прежняя тревога вытеснила все остальные чувства.

– Я не знаю, в чем именно, – ответила Энджи, – только чувствую, что-то изменилось, и ты собирался… Почему ты вылезаешь из постели?

– Да? Разве? – Джим торопливо забрался под шкуры. – Ну… Я хотел спуститься вниз и приказать накрыть стол к завтраку, а вообще-то я думал, – он скрестил пальцы под самой красивой медвежьей шкурой, – принести завтрак тебе в постель.

– Ах, Джим, это так на тебя похоже, но не стоило беспокоиться. Я превосходно себя чувствую, и мне хочется встать поскорее.

Энджи накрыла его руку своей. Джим ответил на ее прикосновение легким пожатием и вдруг ужаснулся при мысли, что под ее пальцами его гладкая кожа внезапно может превратиться в чешую.

– Прекрасно! Замечательно! – выкрикнул он фальцетом, выскочил пробкой из постели и торопливо начал натягивать одежду. – Я все-таки спущусь и прикажу подавать завтрак. Приходи скорее, завтрак, возможно, уже будет ждать на столе.

– Но, Джим, к чему так спешить?.. – Джим не дослушал Энджи, захлопнул за собой дверь и побежал по коридору, одеваясь на ходу – не ради приличий, так как теперь они жили в средневековье, когда на правила хорошего тона обращали не слишком много внимания, а из-за того, что каменные стены источали жуткий холод.

Остановившись на безопасном расстоянии от спальни, он отдышался и заговорил в пространство:

– Департамент Аудиторства, почему я превратился в дракона?

– Ваш счет активирован, – бас прозвучал где-то на уровне бедра, и, как обычно, Джим вздрогнул, хотя и ожидал чего-нибудь подобного.

– Активирован? Что это значит?

– Любой счет, владелец которого остается живым и работоспособным, но не проявляет активности в течение как минимум шести месяцев, всегда активируют, – сухо ответил Департамент Аудиторства.

– Но все же я не понимаю, что значит «активирован»? – настаивал Джим.

– Активирован – значит активирован, – ответил Департамент Аудиторства и замолчал.

До Джима дошло, что он ничего больше не скажет, по крайней мере, на эту тему разговора не будет. Он заволновался.

Сэр Джеймс попытался вызвать Департамент еще пару раз, но тот не откликнулся.

Наконец Джим вспомнил о завтраке и уныло заковылял по винтовой лестнице башни вниз.

Примерно через час они уселись за высокий стол в парадном зале.

– Ты можешь сказать мне правду? – спросила Энджи. – Буквально перед тем, как я открыла глаза, что-то случилось. Я хочу знать, что именно. Брось, шила в мешке не утаишь.

– Если честно, Энджи, – начал Джим, но продолжать было уже ни к чему, поскольку он опять превратился в дракона.

Энджи истошно завизжала, и в зале начался кромешный ад.

Тут следует заметить, что, как всегда, в парадном зале замка Маленконтри набилось человек тридцать-сорок. Одни прислуживали барону за завтраком, другие – в том числе восемь стражников в доспехах и кое-какие слуги, например, Мэй Хизер, которой едва исполнилось тринадцать лет; она была младшей по рангу среди кухонной прислуги – выстроились в ряд вдоль стены.

Все эти люди привыкли к опасностям, бывшим естественной составляющей человеческой жизни в средние века, кроме того, в замке было полно самого разнообразного оружия, ведь в любой момент могло произойти что-нибудь непредвиденное.

Не прошло и двух минут, как слуги вооружились – кто мечом, кто копьем, – и, сбившись в кучу, напоминавшую ощетинившегося ежа, под предводительством стражников двинулись на неизвестно откуда взявшегося в замке дракона.

Энджи мгновенно замолчала и взяла себя в руки. Царственной поступью, подметая каменный пол подолом утреннего платья цвета красного вина, она направилась к вооруженной толпе.

– Остановитесь! – приказала она. – Он не опасен. Перед вами ваш господин. Он просто воспользовался своими познаниями в магии и обернулся драконом. Мэй, немедленно повесь боевой топор на место, – продолжала она.

Мэй вооружилась боевым топором прежнего барона.

Она тащила его на плече, как дровосек, но вряд ли смогла бы пустить в ход, даже если бы не поранилась, снимая оружие с плеча. Одно можно сказать про Мэй Хизер – она всегда была послушна.

Сконфузившись, девочка повернулась к стене, на которой обычно висел топор.

Слуги и стражники, вернувшиеся к своим обязанностям, многозначительно переглядывались, но не смели обсуждать событие, произошедшее за завтраком.

К счастью, через секунду Джим вернулся в человеческое обличье. Одежда оказалась дракону не по размеру и грудой лохмотьев лежала на полу.

– Эй, там! Одежду его светлости, – крикнула Энджи.

Чтобы принести Джиму новое облачение, потребовалось несколько минут беготни. Наконец он смог одеться.

– А теперь ты, Теолаф! – продолжила Энджи, обращаясь к начальнику стражников. – Проследи, чтобы оседлали коня сэра Джеймса, позаботились о провизии и экипировке, принесли легкие доспехи барона; короче – приготовили все, чтобы он мог немедленно отправиться в путь.

Теолаф направился было к выходу, но вдруг обернулся. Это был мужчина среднего роста; его дружелюбное лицо несколько безобразили рубцы от некогда перенесенного сифилиса.

– Слушаюсь, миледи. Сколько человек будут сопровождать господина?

– Нисколько! – заорал Джим громче, чем намеревался.

Ему меньше всего хотелось, чтобы слуги видели, как их лорд перескакивает из человеческого обличья в драконье и наоборот: тогда они, чего доброго, заподозрят, что эти превращения неподвластны сэру Джеймсу.

– Ты слышал, что сказал господин, – сообщила Энджела Теолафу.

– Да, миледи, – ответил стражник. – Надо было быть совсем глухим, чтобы не услышать. – Он направился к двери в конце громадного зала. Энджи вернулась к Джиму.

– Что ты вытворяешь? – зло прошептала Энджи, подойдя вплотную к нему.

– Хотел бы я знать, – проворчал Джим, тоже понизив голос. – Пойми, я не могу управлять этим. В противном случае я не стал бы делать этого.

– Я имею в виду, – настаивала Энджи, – что ты делаешь перед самым превращением, что заставляет тебя делать это? – Она замолчала, уставившись на него. Внезапно ее лицо исказилось. – Ты теперь не Горбаш?

Джим покачал головой. В теле дракона Горбаша он обитал, когда впервые пришел в этот странный мир.

– Нет, – ответил он, – в драконьем обличий именно я. Превращения происходят сами собой: я ничего не могу поделать.

– Этого-то я и боялась. Потому и приказала седлать твоего коня. Как можно быстрее повидайся с Каролинусом.

– Только не с ним, – слабо запротестовал Джим.

– С Каролинусом! – твердо повторила Энджи. – Ты должен понять, в чем тут дело. Ты сможешь воздержаться от превращений, хотя бы пока остаешься в замке?

– Понятия не имею, – ответил Джим, глядя на нее несчастными глазами.

3

Джиму повезло. Он покинул замок и въехал в лес, ни разу не превратившись в дракона. К счастью. Звенящая Вода, где жил С.Каролинус, находилась недалеко. Каролинус вместе с Джимом участвовал в битве у стен Презренной Башни в прошлом году: он был надежным другом, хотя порою мог оказаться не в меру жестоким и вспыльчивым. Кроме того, он был великим магом. Как сообщил Джиму Департамент Аудиторства, высшим магическим рангом обладали немногие, однако класс Каролинуса поднимал его и еще двух волшебников даже над невероятно высоким уровнем этих трех букв.

Джим, напротив, был магом поневоле; он едва достиг ранга «D». Каролинус и Департамент Аудиторства сообщили, что ему очень повезет, если когда-нибудь в своей жизни он достигнет класса «C». Очевидно, в этом мире, как, впрочем, и в мире XX века, который покинули Джим и Энджи, тебе либо везет, либо нет.

Обычно прогулка по лесу верхом успокаивала Джима. Что ни говори, а весьма приятно в одиночку выехать из дома на коне и, руководствуясь лишь благоразумием и чувством элементарной бережливости, скакать только по тропинке. Едешь себе не спеша. Все проблемы, казавшиеся неотложными и необходимыми, потихоньку отступают.

К тому же в XIV веке английские леса, даже ранней весной, были чудесны. Тень громадных крон высоких деревьев была так густа, что только на тропе и опушках землю покрывала низенькая травка. На пути попадались редкие кусты терновника, ежевики и густые заросли ивы, но дорога разумно огибала препятствия. Как и весь этот мир, тропа была слишком прагматична, чтобы хотя бы попытаться подчинить ее своей воле и обстоятельствам.

Итак, день был прекрасен. Трое суток без перерыва лил дождь, но сегодня выглянуло солнце и небо в просветах крон было чисто: виднелось несколько случайных далеких облаков. Для конца марта погода была весьма теплой, и Джим не замерз в своих доспехах.

Те были явно ему не впору, поскольку достались по наследству от бывшего хозяина замка Маленконтри. Требовалась подгонка. Предыдущий барон де Буа да Маленконтри был довольно широк в плечах, но ростом ниже Джима. Оружейный мастер из Стоунбриджа кое-что переделал, но даже после этого латы было тяжеловато носить целый день, особенно когда нужды в этом не было.

Сегодня Джим как раз чувствовал: доспехи ему ни к чему. Такие тяжелые латы, говаривал близкий друг Джеймса, сосед и товарищ по оружию, сэр Брайен Невилл-Смит, одевают для охоты на водяных драконов или других важных дел. Сейчас на Джиме была короткая легкая кольчуга поверх кожаной безрукавки, укрепленная кольцами от плеча до кисти; на самих плечах были железные пластины: меч не сможет пробить их, разве что слегка повредит кости Джима.

Кроме того, на голове красовался легкий шлем с забралом, а верхняя часть бедер была защищена парой легких комканых лат.

В общем, в одежде XX века Джим, пожалуй, замерз бы скорее, нежели в этом одеянии, тем более что находился он в одном из центральных графств Англии, где весна только вступала в права.

Однако беспокойство Джима усиливалось: что если он и в самом деле так и будет время от времени превращаться в дракона? Ладно, Каролинус растолкует ему, почему это происходит. Джим найдет разгадку у Звенящей Воды, где живет Каролинус. Он успокоился и повеселел. На душе просветлело и стало настолько хорошо, что захотелось петь.

Но тут тропа в очередной раз повернула, и перед Джимом оказалось семейство кабанов: за маткой семенило с полдюжины поросят, а отец семейства – матерый секач – внимательно смотрел на Джима и как будто даже поджидал его.

Петь как-то сразу расхотелось; пришлось натянуть поводья.

Джим не был безоружен. Зимой он не засиживался с сэром Брайеном у камина, а учился у этого доброго рыцаря искусству обращения с оружием этой эпохи и скоро в совершенстве овладел им, в чем не было ничего удивительного, поскольку Джим – прирожденный атлет – в XX веке был волейболистом класса АА. В XIV веке одиночка или даже группа людей проявили бы крайнее неблагоразумие, отправившись куда-либо без оружия. Помимо диких кабанов, один из которых сейчас стоял перед Джимом, путник мог столкнуться с волками, медведями, разбойниками, недружелюбными соседями, да мало ли с кем еще!

Так что Джим никуда не ездил, если с одной стороны седла не свешивался его неизменный палаш, а с другой – для пущего физического и душевного равновесия – кинжал с клинком около одиннадцати дюймов, спрятанный в ножнах. Однако вряд ли они остановят натиск такого крупного и клыкастого зверя.

С таким кабаном, пожалуй, не справился бы даже рыцарь в полных боевых доспехах. Арагх как-то рассказывал, что однажды такая зверюга решила напасть на рыцаря, и, прежде чем тот смог о чем-нибудь подумать, все было кончено.

Словом, оружие Джима не подходило для охоты на кабана, однако есть кое-что получше – рогатина, короткая, но с прочным наконечником-клинком, сделанным в основном из железа, чтобы кабан не смог перекусить древко. В нескольких футах от наконечника на рогатине была поперечина. Она предназначалась для того, чтобы удержать кабана; благодаря тяжести туши рогатина могла пронзить его насквозь, и тогда зверь достал бы клыками охотника. Но сейчас сгодился бы даже боевой топор Мэй Хизер.

Джим сидел и ждал. Он надеялся, кабаниха и ее отпрыски уйдут в лес, перейдя через тропу, а папаша-кабан последует за ними.

Тем не менее тревога не утихала. Конь явно волновался. Джим мечтал о том, чтобы его скакун хоть отчасти походил на коня сэра Брайена: тот был обучен специально и, только завидев кабана, бросился бы в атаку, а в бою мог использовать и копыта, и зубы.

Но такие кони стоили целое состояние; хотя в это время у Джима был магический кредит и замок, с наличностью было худо.

Вот в чем вопрос: оба желания – напасть на вероятного противника и удалиться с семьей – для кабана вполне естественны, однако ж какое из них пересилит?

Ответ мог дать только сам кабан. Но сейчас он сам явно только начал обдумывать его. Кабаниха и последний из молодых кабанчиков исчезли в лесу. Поначалу секач вроде заколебался: он храпел и бил задними копытами, но теперь принялся яростно рыть землю, разбивая ее на мелкие комья. Сейчас он точно готовился к нападению. В этот момент конь Джима заржал, скинул наездника, пребольно ударившегося при этом о землю, и понесся прочь.

В миг падения Джим почувствовал почти невыносимую тяжесть, но она быстро исчезла. Тропа вдруг предстала под несколько необычным углом зрения.

Джим снова превратился в дракона. При этом доспехи и одежда просто разлетелись – остались лишь облегающие штаны; связанные из достаточно эластичной пряжи, они, вместо того чтобы лопнуть или расползтись по примеру прочего одеяния сэра Джеймса, сползли вниз, плотно обтянув лапы. Он представлял довольно смехотворное зрелище: хромающий дракон, на лапах которого болтаются лохмотья нижнего белья.

Но сейчас это было неважно. Важно только то, что этот кабан до сих пор здесь.

Однако расстановка сил явно изменилась. Кабан перестал рыть копытами землю и храпеть. Он застыл, уставившись на дракона, непонятно откуда взявшегося перед ним. Джим не сразу понял, насколько ему повезло. Впрочем, он быстро опомнился.

– Проваливай отсюда! – заорал он на кабана во все драконье горло. – Убирайся, гад!

Среди кабанов труса сыскать вообще-то нелегко, не был труслив и этот. Он мог броситься на любого противника – в том числе и дракона. С другой стороны, даже кабан вряд ли сумеет справиться с таким чудовищем, которое, притом, вынырнуло будто из ниоткуда. Матерый секач редко задумывается, стоит ли бросаться в бой, однако инстинкт самосохранения свойствен всем диким животным… Зверь повернулся и скрылся в кустарнике, пустившись вслед за своей семьей.

Джим поискал глазами своего коня. Тот отбежал в глубь леса ярдов на двадцать. Джим внимательно рассматривал коня, и, на его телескопический драконий взгляд, животному явно было не по себе.

Джим задумчиво выпутывал лапы из штанов. Их-то, по крайней мере, можно носить. Он оглядел остатки одежды и доспехов. Даже если Джим вернулся бы в человеческое тело, трудно было бы прикрыть наготу лохмотьями, лежащими вокруг него. Но оставить их прямо на тропе тоже негоже. Он подобрал «пожитки» и связал их в небольшой узел, который перевязал своим поясом. Когда Джим превратился в дракона, пояс тоже разорвался, но концы можно было хоть кое-как связать.

Джим подумал, что если приладить конец пояса между парой треугольных костяных пластин, растущих вдоль позвоночника от головы до кончика драконьего хвоста, то узел, пожалуй, будет неплохо держаться на спине.

Он осторожно повернулся к коню и искоса взглянул на него: Джиму совсем не хотелось вспугнуть своего скакуна чрезмерным вниманием. Тот уже не дрожал, но все тело его покрылось испариной. Конечно, Бланшар де Туру, благородному боевому коню сэра Брайена, он и в подметки не годился, что прекрасно знал Джим, однако в конюшнях замка Маленконтри лучшей лошади не сыскать, так что жалко было бы потерять такого скакуна, оставив его в лесу. Но ведь сам Джим был сейчас драконом, а кони боятся этих монстров ничуть не меньше, чем кабаны.

Джим присел и задумался. Подойди он поближе, и конь в испуге бросится прочь. Пытаться говорить с ним тоже бесполезно – драконий голос опять-таки напугает животного.

Вдруг его осенило. Мерин – в приступе ностальгии Джим назвал этого рослого кастрированного гнедого Оглоедом, как старый автомобиль, единственное увлечение Энджи, которое Джим мог позволить себе субсидировать в ту пору, когда они были выпускниками университета XX века, – был воспитан не так, как Бланшар де Тур. Но сэр Брайен заметил, что Оглоеда все же можно хоть чуть-чуть натаскать и заставить усвоить кое-какие элементарные навыки.

Одна из самых примитивных основ воспитания Оглоеда, по сэру Брайену, заключается в том, что перво-наперво конь должен подойти к всаднику, как только тот пожелает сесть в седло. Конному воину иначе и нельзя. Если конь сбросил рыцаря, но остался цел и невредим, рыцарю, чтобы вновь оседлать скакуна, придется подозвать его, но в шуме и криках баталии, лязге мечей о латы конь может просто не расслышать голос хозяина. Зато свист конь услышит и узнает всегда и в любой обстановке.

Поэтому Джим пыжился как мог, чтобы приучить Оглоеда подходить на свист; к удивлению Энджи, слуг да и самого себя, он достиг успеха. Может, конь и сейчас подойдет на его свист. Только бы драконы умели свистеть. Но делать больше нечего. Джим сложил не привыкшие к подобному обращению драконьи губы в трубочку и дунул.

Сначала ничего не получилось. Затем так неожиданно, что он и сам был поражен, из драконьего рта вырвался привычный призывный свист.

Оглоед навострил уши и тревожно зашевелился. Он вытаращился на дракона, стоящего на тропе, но Джим из предосторожности не осмеливался взглянуть на лошадь прямо. Он свистнул еще раз.

Он свистнул пять раз подряд, в конце концов Оглоед потихоньку бочком подошел к дракону, и Джим схватил когтистой лапой свисающий повод. Наконец добился своего. Он мог вести Оглоеда до самого дома Каролинуса. Кстати, можно сделать еще кое-что: намотать пояс на луку седла и пусть лошадь тащит узел с одеждой и доспехами. Джим дал коню понюхать лохмотья; Оглоед, похоже, не имел ничего против их запаха, так что не протестовал, когда дракон громадными лапами зацепил пояс за переднюю луку седла.

Джим осторожно повернулся и потянул за поводья. Сначала Оглоед стоял как вкопанный, но потом сдался и пошел за Джимом.

До резиденции Каролинуса в Звенящей Воде было недалеко. Приближаясь к этому месту, Джим вдруг почувствовал спокойствие; оно медленно нарастало, пока не поглотило его целиком. Так случалось с каждым, кто подходил к дому Каролинуса, и Джиму не пришлось долго удивляться этому.

Он узнал, что это место было спокойным не только само по себе, благодаря магической энергии Каролинуса оно останется таким вопреки любым обстоятельствам, Джим не сомневался: даже лесной пожар, едва ли возможный здесь (под сенью царственных вязов почти не было кустарника), вряд ли сможет повредить Звенящей Воде; невидимая заботливая рука отведет огонь в сторону от дома С.Каролинуса и маленькой поляны вокруг него.

Наконец дракон и конь вышли к опушке. Через крошечный просвет между деревьями виднелся ручей и небольшой водопад.

Поближе к домику находился бассейн с фонтаном. Когда Джим с Оглоедом шли к обиталищу мага, из воды маленькие рыбки выпрыгивали и, описывая изящные дуги, столь же грациозно ныряли обратно в бассейн. На мгновение Джиму почудилось, что он видит настоящих миниатюрных русалок, но, наверное, виною было его воображение.

И фонтан, и ручей звались Звенящей Водою. Вода и в самом деле звенела, но звук напоминал не столько о колокольчиках, сколько о перезвоне хрустальных бокалов. За безупречно ровной гравийной дорожкой (Джиму еще ни разу не удалось застать Каролинуса за тем, как он разравнивает ее) были разбиты цветочные клумбы: астры, тюльпаны, цинтии, розы и майские ландыши цвели разом, выказывая явное безразличие к временам года и естественному порядку вещей.

В одной из клумб торчал столб; на белой табличке, приколоченной к нему, черными буквами четко было выведено: «С.Каролинус». Джим улыбнулся и отпустил Оглоеда попастись на полях, всю поверхность которых устилал густой ковер молодой травы, а сам двинулся к дому. Он знал – здесь Оглоед не заблудится.

Волшебник жил в скромном двухэтажном доме с острой крышей. Стены, похоже, были сложены из одинаковых серых камней, а крышу покрывала черепица небесного цвета. Красная кирпичная труба поднималась над голубой кровлей. Джим подошел к зеленой парадной двери и поднялся на единственную выкрашенную красной краской ступеньку.

Он хотел было постучаться, но увидел, что дверь чуть приоткрыта. Внутри дома слышался чей-то голос; кто-то раздраженно выкрикивал совершенно непонятные, но какие-то весьма режущие ухо слова.

Голос принадлежал Каролинусу. Маг был в гневе.

Джим вдруг заколебался. Вряд ли в число добродетелей Каролинуса входило терпение. До Джима дошло, что лучше бы ему отправиться восвояси: едва ли волшебнику захочется вникать в проблемы Джима, когда у него самого, похоже, дел хватает.

Но чувство тревоги, охватившее Джима, почти мгновенно отступило перед всеобъемлющим спокойствием Звенящей Воды. Он переступил с лапы на лапу и робко постучал в дверь. Никто не откликнулся, и он постучал еще раз, так как на первый стук явно не обратили никакого внимания. Наконец, поскольку Каролинусу, похоже, было плевать на всех визитеров, Джим толкнул дверь и протиснулся внутрь.