Бархатная сага (№1) - Бархатная клятва

— Она красивая, я уверена, — со слезами в голосе произнесла она. — Как только ты обручишься с ней, ты сразу же забудешь обо мне.

Гевин быстро поднялся. Он не знал, сердиться ему или нет. Эта женщина рассуждает о том, что им придется связать свою жизнь с другими, как будто это никак не изменит их отношений.

— Я не видел ее, — тихо ответил он. Внезапно ему показалось, что ночной мрак проник в его душу. Он так страстно желал, чтобы Элис отказалась обсуждать грядущее замужество, а вместо этого получилось так, что он сам заговорил о своей женитьбе. Ему захотелось сбежать — подальше от сложностей, связанных с женщинами, чтобы вернуться в прочный и логичный мир мужчин. — Я не знаю, как повернется жизнь.

Элис нахмурилась. Гевин взял ее за руку и подвел к лошади.

— Я люблю тебя, — поспешно затараторила Элис. — Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя, всегда буду хотеть тебя.

Он подсадил ее в седло.

— Тебе следует вернуться, прежде чем тебя хватятся. Ведь нам не понравится, если какие-то слухи дойдут до благородного и храброго Чатворта, не так ли?

— Ты жесток, Гевин, — сказала Элис, однако он не услышал в ее голосе сдерживаемых рыданий. — Неужели меня нужно наказывать за то, что находится вне моей власти, за то, на что я не в состоянии повлиять?

Он не ответил.

Элис наклонилась и поцеловала его. Она почувствовала, что в мыслях он уже далеко, и это испугало ее. Она резко дернула за правый повод и ускакала.

Глава 2

Было уже поздно, когда Гевин подъехал к замку Монтгомери. От всех владений семьи, ограбленной алчным королем, остался только замок. Многие поколения Монтгомери жили здесь более четырехсот лет — с тех пор как Вильгельм завоевал Англию и привез с собой уже в то время богатый и могущественный норманнский клан.

За долгие века замок не раз перестраивался и укреплялся, пока наконец прилегающие к нему три акра земли не были окружены каменной стеной толщиной в четырнадцать футов. Поместье было разделено на две части, составлявшие внешний и внутренний дворы. На внешнем дворе жили слуги, рыцари гарнизона и еще сотни людей и животных, необходимых для поддержания жизнедеятельности поместья. Внешний двор предназначался также для защиты внутреннего, где располагались дом четырех братьев Монтгомери и жилища их личных слуг. Замок стоял на вершине холма, его задний фасад выходил на реку. На расстоянии полумили от стен не было ни единого деревца: противнику пришлось бы продвигаться по открытой местности.

В течение четырех веков эта крепость служила Монтгомери надежной защитой от нападений алчного короля и воинственных соседей. Гевин с гордостью смотрел на мощные стены, окружавшие его дом. Он направил лошадь к реке, а потом, спешившись, повел ее к калитке в стене. Если не считать главных ворот, это был единственный вход в замок. Главные ворота были оснащены опускной решеткой с торчащими шипами. Ее опускали с помощью тросов. Сейчас, ночью, часовому пришлось бы разбудить еще пятерых, чтобы привести в действие подъемный механизм. Поэтому-то Гевин и решил пройти через второй вход, до которого добирался четверть мили вдоль стены высотой восемь футов. По стене прохаживались часовые. Каждый из них окликал Гевина, когда тот проходил мимо. Ни один рыцарь, если он дорожит своей жизнью, не решится спать на дежурстве.

Во времена правления нынешнего короля Генриха VII многие замки пришли в упадок. Вступив шестнадцать лет назад, в 1485 году, на престол, король решил ослабить могущество крупных дворян. Он запретил им создавать свои армии и взял под контроль производство пороха. С тех пор дворянство лишилось возможности вести междуусобные войны, целью которых был грабеж, и состояния начали таять. Требовались большие деньги, чтобы содержать замки, и обитатели крупных поместий один за другим стали переселяться в усадьбы.

Но оставались те, кто благодаря умелому управлению и тяжелому труду поддерживали жизнь в древних крепостях. Среди них были и Монтгомери, семья, которую уважала вся Англия. Внутри стен замка отец Гевина построил удобный дом для своих пятерых детей.

Оказавшись в замке, Гевин увидел, что на дворе кипит бурная деятельность.

— Что случилось? — спросил он конюха, которому передал лошадь.

— Господа только что вернулись с пожара в деревне.

— Плохи дела?

— Нет, сэр, сгорели дома нескольких торговцев. Господам не было нужды туда ходить. — Юноша пожал плечами, как бы пытаясь сказать, что ему трудно понять этих знатных особ.

Гевин вошел в дом, примыкавший к древней каменной башне, используемой теперь под склад. Несколько рыцарей укладывались спать. Поприветствовав их, он по широкой дубовой лестнице направился в свои комнаты на третьем этаже.

— А вот и наш братец, — весело объявил Рейн. — Майлс, тебе не кажется, что он слишком часто ездит кататься по ночам и пренебрегает своими обязанностями? Если бы мы последовали его примеру, полдеревни сгорело бы дотла.

Рейн был третьим из братьев Монтгомери, коренастым и приземистым. Он отличался большой силой. Его облик можно было бы назвать грозным — на поле брани он действительно представлял огромную опасность для противника, — но в обычной обстановке, как сейчас, его синие глаза светились задором, а на щеках играли ямочки.

Гевин взглянул на младших братьев, но промолчал.

Майлс, чью одежду покрывал слой копоти, протянул Гевину кружку с вином.

— У тебя плохие новости? — Майлс был самым младшим. Ничто не ускользало от проницательного взгляда его серых глаз. Улыбка редко появлялась на его лице.

— Что-то не так? — встрепенулся Рейн. Гевин взял протянутую кружку и устало опустился в стоявшее перед камином резное кресло из орехового дерева. Они находились в большой комнате с дубовым полом, покрытым восточными коврами. На стенах висели тяжелые шерстяные гобелены, изображавшие сцены охоты. Потолок образовывали выгнутые дугой балки, являвшиеся одновременно украшением и капитальным перекрытием. Комната была обставлена массивной резной мебелью. В южном конце находился эркер с кушетками, застеленными красными покрывалами. Стекла для окон были доставлены из Франции.

Все трое братьев были одеты очень просто. Льняные сорочки с расстегнутым воротом облегали их тело. Поверх сорочек были накинуты шерстяные дублеты — жилеты, доходившие до середины бедер, — и тяжелые короткие кафтаны. Чулки плотно обтягивали их ноги, только на Гевине были высокие сапоги. К поясу была пристегнута шпага в отделанных драгоценными камнями ножнах.

Гевин выпил вино и, молча наблюдая, как Майлс вновь наполняет его кружку, подумал о том, что ни с кем — даже с братьями — не может разделить свои страдания.

Так как Гевин молчал, Рейн и Майлс обменялись обеспокоенными взглядами. Они знали, куда ездил их брат, и догадывались, почему тот находится в столь мрачном расположении духа. Рейн однажды, по просьбе Гевина, встречался с Элис, и ему не понравилась ее холодность. Но ослепленный любовью Гевин считал ее совершенством. Однако несмотря на неприязнь, которую он чувствовал к Элис, Рейну был жалко брата.

Чего нельзя было сказать о Майлсе… В его душе никогда не поднималось чувство, хоть отдаленно напоминавшее любовь. По его мнению, все женщины были на одно лицо; все они выполняли одну и ту же роль.

— Сегодня прибыл еще один посыльный от Роберта Риведуна, — нарушил молчание Майлс. — Кажется, он беспокоится, что его дочь может умереть, не успев родить сына, и тогда некому будет наследовать его состояние.

— Разве она больна? — спросил Рейн. Ему было свойственно большее человеколюбие, чем его брату. Он не гнушался заботиться о здоровье крепостных, а его добросердечность распространялась даже на лошадей.

— Я ничего подобного не слышал, — ответил Майлс. — Риведун обезумел от горя после смерти сыновей. Он в отчаянии от того, что у него осталась только хилая дочь. До меня доходили слухи, что он регулярно бьет свою вторую жену в наказание за то, что она не родила ему сыновей.

Рейн нахмурился. Он никогда не верил, что побои могут изменить женщину.

— Так ты дашь ему ответ? — наседал Майлс на продолжавшего молчать Гевина.

— Пусть на ней женится кто-нибудь из вас, — наконец проговорил Гевин. — Вызовите Стивена из Шотландии, или ты, Рейн, тебе нужна жена.

— Риведун хочет выдать ее только за старшего сына, — усмехнулся Рейн. — В противном случае я бы с удовольствием взял ее.

— К чему эта торговля? — возмутился Майлс. — Тебе уже двадцать семь, пора создавать семью. Джудит Риведун богата — она в приданое принесет графский титул. Возможно, через нее Монтгомери вновь обретут то, что когда-то имели.

Элис для него потеряна, и чем скорее он признает этот факт, тем быстрее начнет залечиваться его рана, решил Гевин.

— Хорошо. Я согласен жениться. Майлс и Рейн облегченно вздохнули. Майлс поставил свою кружку на стол.

— Я попросил посыльного задержаться, рассчитывая передать с ним твой ответ.

Как только Майлс покинул комнату, Рейн дал волю своему чувству юмора.

— Я слышал, что она вот такого росточка, — сообщил он, указывая рукой на талию, — а зубы у нее лошадиные. Кроме того…

По старой башне гулял сквозняк, в трещинах свистел ветер. Промасленная бумага, которой были затянуты окна, почти не спасала от холода.

Свернувшись калачиком, нагая, Элис спала под пуховым одеялом.

— Моя госпожа, — прошептала Ила. — Он здесь.

Элис лениво перекатилась на другой бок.

— Как ты смеешь будить меня! — зло прошипела она. — Кто здесь?

— Человек из поместья Риведун. Он…

— Риведун! — немедленно проснувшись, воскликнула Элис и села. — Подай мне халат и веди его сюда.

— Сюда? — ахнула Ила. — Нет, моя госпожа, вы не должны. Кто-нибудь может вас услышать.

— Да, — рассеянно проговорила Элис. — Риск слишком велик. Дай мне одеться. Я встречусь с ним под старым вязом в саду возле кухни.

— Ночью? Но…

— Пошла прочь! Скажи ему, что я скоро туда приду.

Элис надела платье из темно-красного бархата, отделанное серым беличьим мехом. Завязав на талии широкий пояс, она сунула ноги в позолоченные кожаные туфельки.

Прошел почти месяц с тех пор, как она в последний раз встречалась с Гевином. За все это время от него не было ни единой весточки. Через несколько дней после свидания в лесу она узнала, что он собирается жениться на наследнице состояния Риведунов. И теперь по всей Англии кричат о турнире, который состоится в честь бракосочетания. Приглашены все мало-мальски знатные особы, рыцарям, умеющим держать в руках меч, предложено принять участие в поединках. И чем больше слухов доходило до Элис, тем сильнее становилась ее ревность. Как бы ей хотелось сидеть с таким красивым женихом, как Гевин, и следить за рыцарями, которые сражаются в ее честь. На ее свадьбе не будет ничего подобного.

Да, она много слышала о предстоящих празднествах, однако ничего не было сказано о самой Джудит Риведун. Она казалась бесплотным существом, чем-то безликим, просто именем. Две недели назад Элис пришло в голову нанять шпиона, чтобы тот выяснил, что собой представляет эта призрачная Джудит. Элис должна была знать, с кем ей предстоит бороться. Она велела Иле в любое время дня или ночи сообщить ей о приезде этого человека.

Сердце ее бешено стучало, когда она бежала по тропинке. Эта Джудит — отвратительная жаба, убеждала себя Элис. Она должна быть такой.

— О моя госпожа, — проговорил нанятый ею человек, — ваша красота затмевает луну. — Он приник к ее руке поцелуем.

Он вызывал у Элис отвращение, но ведь из тех, кто согласился бы выполнить ее поручение, он был единственным, имевшим доступ в семейство Риведунов. Цена, которую Элис пришлось заплатить ему, была непомерной. С самого начала ей была противна его вкрадчивость и елейность, но физическая близость с ним оставила у нее, по крайней мере, совершенно другие впечатления. Интересно, спросила она себя, неужели у всех мужчин внешность так не соответствует их способностям?

— Какие новости? — нетерпеливо спросила Элис, поспешно отдернув руку. — Ты видел ее?

— Только… на расстоянии…

— На расстоянии? Так видел или нет? — настаивала Элис, пристально глядя ему в глаза.

— Да, видел, — решительно ответил он. — Но ее очень тщательно охраняют.

Ему хотелось угодить этой красивой блондинке, поэтому он должен скрывать правду. Он действительно видел Джудит Риведун, но издали, когда она выезжала из дома в сопровождении нескольких женщин. Он даже не был уверен, кто из них наследница большого состояния.

— Почему ее охраняют? Она что, слаба рассудком, и ее боятся оставить одну?

Внезапно его охватил страх перед этой женщиной, так пристрастно допрашивающей его. Ее синие глаза излучали силу.

— Есть кое-какие слухи. Она появляется только в обществе матери и нянек. Она всю жизнь провела в женском окружении, ее готовили к службе церкви.

— Церкви? — Элис почувствовала, как напряжение отпускает ее. Она знала, что, если в богатой семье рождалась слабоумная или искалеченная девочка, малышку отдавали в монастырь, где о ней заботились монахини. Это успокоило ее. — Значит, ты считаешь, что она не в своем уме или у нее врожденное уродство?

— А почему еще, моя госпожа, ее всю жизнь держали бы взаперти? Роберт Риведун очень жесткий человек. Его жена хромает с тех пор, как он сбросил ее с лестницы. Он бы не хотел, чтобы весь мир узнал о том, что у него не дочь, а чудовище.

— Но ведь ты не уверен, что именно поэтому ее прячут?

Он улыбнулся, почувствовав себя в безопасности.

— Разве могут быть иные причины? Если бы она была полноценна как умственно, так и телесно, разве ее не выставили бы напоказ перед всем светом? Разве он не выдал бы свою дочь замуж до того, как смерть сыновей вынудила его к этому? Какой бы отец согласился отдать свою единственную дочь церкви? Он мог бы пойти на такой шаг, только если бы у него было несколько дочерей. — Элис устремила свой взгляд в ночь. Ее молчание придало мужчине смелости. Он придвинулся к ней, взял за руку и зашептал:

— Вам нечего бояться, моя госпожа. На земле нет женщины, способной заставить лорда Гевина позабыть о вас.

Только прерывистое дыхание Элис свидетельствовало о том, что она услышала его слова. Неужели всем известно о ее связи с Гевином? С мастерством великолепной актрисы она изобразила на своем лице улыбку.

— Ты хорошо поработал, ты будешь… щедро вознагражден, — Намек, прозвучавший в ее словах, не вызывал ни малейшего сомнения.

Он наклонился и поцеловал ее в шею. Элис отпрянула.

— Нет, не сегодня, — многозначительно прошептала она. — Завтра. Нужно все подготовить, чтобы мы могли подольше побыть вместе. — Ее рука метнулась под его камзол и легла на бедро. У него перехватило дыхание, и на лице Элис появилась призывная улыбка. — Я должна идти, — проговорила она, всем своим видом показывая свое нежелание расставаться с ним.

Стоило ей повернуться к нему спиной, как улыбка исчезла с ее губ. Прежде чем она вернется в дом, ей надо сделать еще одно дело. Юный конюх будет только рад помочь ей. Она не позволит какому-то простолюдину свободно рассуждать о ее отношениях с Гевином… и он заплатит за свои слова.

— Доброе утро, папа, — бодро проговорила Элис и скользнула губами по заросшей щетиной щеке грязного старика с грубыми чертами лица.

Они находились на втором этаже башни, который представлял собой огромный зал, где ели и спали слуги и где сосредоточилась вся дневная жизнь замка.

Элис заглянула в пустую кружку, которую отец держал в руке.

— Эй, ты! — бросила она проходившему мимо слуге. — Принеси моему отцу еще эля.

Николае Вейланс взял руку дочери в свои и с благодарностью взглянул на Элис.

— Ты единственная, кто любит меня, моя дорогая девочка. Все остальные — твоя мать и сестры — стараются спрятать от меня выпивку. Но ведь ты понимаешь, как она успокаивает меня.

Элис отодвинулась, стараясь скрыть чувства, которые вызвало в ней его прикосновение.

— Конечно, папа. И все потому, что только я люблю тебя. — Она ласково улыбнулась ему.

До сих пор Николае Вейланс не мог поверить в то, что он и его уродливая жена смогли произвести на свет такую красавицу. Нежное, светлое очарование Элис резко контрастировало с его обликом, который можно было бы охарактеризовать как «темный». В то время как другие члены семью ругали его и прятали от него ликер, Элис потихоньку от домочадцев таскала ему бутылки. Это было правдой — Элис действительно любила его. И он ее. Разве он не тратил все, до последней монетки, на ее туалеты? Элис носила шелк, а ее сестры — платья из грубого полотна. Он готов на все для нее. Разве он не сказал этому Гевину Монтгомери, что она не может выйти за него, — именно этого и потребовала от него Элис? Естественно, Николае не понимал, почему девушка не захотела стать женой такого сильного и богатого человека, как Гевин. Но Элис была права. Николае одним глотком опорожнил только что наполненную кружку. Дочка была права — теперь она выходит за графа. Конечно, Эдмунда Чатворта нельзя сравнить ни с одним из братьев Монтгомери, но Элис сама знает, что для нее лучше.

— Папа, — продолжала улыбаться она. — Сделай мне одно одолжение.

Он выпил всего три кружки эля. Иногда просьбы Элис было не так-то просто выполнить. Он решил переменить тему разговора.

— Тебе известно, что вчера вечером со стены упал человек? Какой-то незнакомец. Никто не знает, откуда он взялся.

На лице Элис появилось совершенно иное выражение. Теперь этот шпион никому не расскажет о Гевине и о том, что она собирала сведения о наследнице состояния Риведунов. Элис выкинула из головы мысли об этом человеке: он ничего не значил для нее.

— Я хочу пойти на свадьбу дочери Риведуна и Гевина.

— Ты хочешь получить приглашение на свадьбу дочери графа? — недоверчиво переспросил Николае.

— Да.

— Но я не могу. Как ты это себе представляешь?

На этот раз Элис взмахом руки отослала слугу и собственноручно наполнила кружку отца.

— У меня есть план, — поспешно проговорила она, одарив его самой очаровательной улыбкой.

Глава 3

Разбушевавшийся огонь жадно накинулся на деревянные стены второго этажа дома. Воздух отяжелел от копоти, та же копоть толстым слоем покрывала одежду людей, стоявших цепочкой и передававших ведра с водой. На почерневших лицах выделялись только глаза и белые зубы.

Обнаженный до пояса Гевин, орудуя топором на длинном топорище, растаскивал по бревнам соседний дом. По тому, с какой энергией он боролся с огнем, трудно было догадаться, что он работает в таком ритме уже два дня.

Город, в котором горел дом и в котором стояло еще три сгоревших дотла здания, принадлежал его семье. Он располагался на склоне холма недалеко от замка Монтгомери и был окружен стеной высотой в двенадцать футов. Налоги, взимаемые с горожан, шли на содержание замка, рыцари которого, в свою очередь, защищали население.

— Гевин! — позвал Рейн, пытаясь перекричать рев пламени. Он тоже взмок от пота. — Уходи оттуда! Огонь уже близко!

Гевин не обратил внимания на предупреждение брата. Он даже не взглянул на горящие стены, которые грозили рухнуть на него, а только еще быстрее замахал топором, стараясь столкнуть бревна внутрь каменных стен первого этажа, где их поливали водой.

Рейн знал, что нет смысла еще раз предупреждать Гевина. Он устало кивнул измученным людям, давая понять, что нужно продолжать растаскивать деревянные стены. Рейн был изнурен сверх меры, но все же ему удалось поспать четыре часа — на четыре больше, чем Гевину. Ему по опыту было известно: если хоть малая толика того, что его брат считает своим, подвергается опасности, он не будет ни спать, ни есть, пока не убедится в том, что угроза ликвидирована.

Рейн затаив дыхание наблюдал, как Гевин работает под горящей стеной, которая могла рухнуть в любое мгновение, и надеялся, что тот скоро закончит растаскивать бревна и спустится на землю. Все то время, что его брат соперничал в скорости с огнем, Рейн ругался сквозь зубы. Торговцы и крепостные в ужасе шарахались, когда стена огня металась из стороны в сторону. Рейну очень хотелось взять Гевина за шиворот и спустить вниз, но он знал, что уступает старшему брату в силе.

Наконец последнее бревно упало внутрь каменных стен, и Гевин ринулся к лестнице. Едва он коснулся земли, как Рейн, преодолев разделявшее их расстояние и оттолкнув его в сторону, обрушился на него, чтобы спасти от наступавшего огня.

— Черт бы тебя побрал, Рейн! — взревел Гевин. — Ты чуть не придавил меня. Слезай!

Рейн давно привык к тому, что Гевин обидчив. Он медленно поднялся. Все его тело болело от двух дней тяжелейшей работы.

— Так-то ты благодаришь меня за то, что я спас тебе жизнь! Какого черта ты стоял там так долго? Еще пару секунд — и ты бы поджарился.

Гевин тоже поднялся. Его почерневшее от копоти лицо обратилось в сторону дома, где он только что работал. Пламя бушевало внутри каменных стен, поэтому можно было не бояться, что оно перекинется на соседние постройки. Удовлетворенно отметив, что остальные здания в безопасности, Гевин повернулся к брату.

— Как я мог допустить, чтобы дом сгорел? — спросил он, растирая плечо, которое он повредил, когда на него налетел Рейн. — Если бы огонь не остановили, от города ничего бы не осталось.

Глаза Рейна блеснули.

— Лучше потерять сотню домов, чем тебя. Гевин улыбнулся. Его ровные белые зубы ослепительно засверкали на фоне покрытого копотью лица.

— Спасибо, — проговорил он. — А вот мне кажется, что лучше лишиться куска мяса, чем отдать огню еще один дом.

Развернувшись, он направился к людям, которые поливали водой строение, стоявшее рядом со злополучным домом. Рейн пожал плечами и ушел.

Гевин стал хозяином поместья Монтгомери, когда ему исполнилось шестнадцать лет, и он с большой ответственностью отнесся к новым обязанностям. Он был готов положить жизнь, чтобы сохранить то, что принадлежало ему. И крепостной и вор могли в равной степени рассчитывать на справедливое отношение Гевина, если Они жили в поместье Монтгомери.

Была уже глубокая ночь, когда Гевин вернулся домой. Он прошел в зимнюю гостиную, которая располагалась рядом с большим залом и одновременно служила столовой. Пол покрывали толстые ковры. Эту комнату пристроили недавно, поэтому она была отделана современными панелями орехового дерева, рисунок которых создавал впечатление, будто стены задрапированы тканью. В дальнем конце комнаты был выложен огромный камин. На каменной облицовке красовались геральдические леопарды Монтгомери.

Рейн, успевший переодеться, сидел перед огромным серебряным подносом с жареной свининой, теплыми булочками, сушеными яблоками и персиками. Он явно собирался в одиночестве расправиться с этой горой еды. Что-то пробурчав, он указал на стоявшую перед камином большую ванну, наполненную горячей водой.

Гевин только сейчас почувствовал, как устал. Стянув с себя одежду и сапоги, он залез в ванну. Вода обожгла его покрытую волдырями кожу. Из темного угла появилась молодая служанка и принялась намыливать ему спину.

— Где Майлс? — с набитым ртом поинтересовался Рейн.

— Я отправил его к Риведунам. Он напомнил Мне, что сегодня должно было состояться обручение. Он выступает как мое доверенное лицо. — Гевин наклонился вперед, чтобы девушке было удобнее мыть его. На брата он не смотрел. Рейн едва не поперхнулся.

— Ты что?

Гевин удивленно взглянул на него.

— Я отправил Майлса как своего полномочного представителя, который и будет участвовать в церемонии обручения с наследницей Риведунов.

— Бог ты мой, да ты совсем повредился в рассудке! Как будто ты покупаешь породистую кобылу. Нельзя было этого делать. Ведь она женщина!

Гевин продолжал пристально смотреть на Рейна. Отблески пламени высветили заигравшие на его лице желваки.

— Я отдаю себе отчет в том, что она женщина. В противном случае от меня не требовали бы жениться на ней.

— Требовали! — Рейн не верил своим ушам. Он откинулся на спинку стула. Действительно, пока три младших брата Гевина вольными птицами путешествовали по стране, посещая различные замки и усадьбы во Франции и даже Святую Землю, сам он занимался счетами и хозяйством. Ему было двадцать семь, и за все одиннадцать лет, если не считать восстания в Шотландии, он ни разу не выезжал из дома. Гевин не догадывался, что братья считают его неискушенным в том, что касается женщин, и объясняют это тем, что его опыт большей частью ограничивается общением с дворовыми девками.

— Гевин, — терпеливо начал Рейн, — Джудит Риведун — благородная дама, дочь графа. Ее учили тому, что от мужчин, в том числе и от тебя, она должна ждать определенного внимания, я имею в виду учтивость и уважение. Тебе следовало бы самому отправиться туда и лично сообщить ей, что ты хочешь взять ее в жены.

Гевин вытянул руку, и служанка принялась тереть ее намыленной тряпочкой. Ее грубое шерстяное платье намокло и, прилипнув к телу, плотно обтягивало полные груди. Гевин, который почувствовал, как его охватывает желание, заглянул ей в глаза и улыбнулся. Потом посмотрел на Рейна.

— Но я не хочу брать ее в жены. Я женюсь на ней только из-за ее земель.

— Ты не имеешь права говорить ей подобные вещи! Ты должен ухаживать за ней и…

Гевин встал во весь рост, и служанка, забравшись на стул, принялась поливать его теплой водой.

— Она будет принадлежать мне, — равнодушно проговорил он, — Она будет делать то, что я скажу. Я достаточно навидался высокородных дам, поэтому знаю, что они собой представляют: сидят в своих светелках, шьют, сплетничают, лопают мед и толстеют. Они ленивы и глупы. Они имеют все, что душа пожелает. Я знаю, как обращаться с женщинами такого типа. Неделю назад я послал в Лондон заказ на несколько новых гобеленов из Фландрии, попросив, чтобы на них была изображена какая-нибудь чушь, вроде нимфы, скачущей между деревьями. Я не хочу, чтобы мою жену напугали сцены войны. Я повешу их в солярии, а чтобы она была полностью довольна жизнью, накуплю ей шелковых ниток и серебряных иголок.

Рейн молчал, вспоминая женщин, которых встречал во время своих путешествий. Большинство из них были именно такими, как их описывал Гевин, но ему случалось встречать и умных, энергичных женщин, которые были истинными сподвижницами своих мужей.

— А что, если ей захочется вмешаться в управление хозяйством?

Гевин перешагнул через край ванны и взял у служанки полотенце.

— Она не будет вмешиваться в то, что должен делать я. Она будет заниматься тем, чем я велю, в противном случае ей придется очень пожалеть о своем непослушании.

Глава 4

Проникавшие в комнату через открытые окна солнечные лучи падали на застеленный тростниковыми циновками пол, играли с пылинками, сверкавшими, как золотой песок. Стоял теплый весенний день, первый день мая. Солнце грело землю, воздух был напоен сладкими ароматами, так характерными для времени, когда проснувшаяся природа набирает силу.

Комната занимала весь четвертый этаж дома. Выходившие на юг окна давали достаточно света, чтобы согреть помещение. Обстановка была очень простой, потому что Роберт Риведун не желал расставаться со своими деньгами ради того, что считал излишеством, ради всяких там ковров и гобеленов.

Однако сегодня комната выглядела иначе. Она сияла от ярких всполохов разноцветных тканей. На всех стульях были разложены платья: прекрасные, изумительные, сшитые по последней моде. Они входили в приданое Джудит Риведун. Здесь было все: и шелка из Италии, и бархаты с Востока, и кашемиры из Венеции, и хлопок из Триполи. Каждая деталь туалетов — от туфель до поясов — дополнялась драгоценностями: изумрудами, жемчугом, рубинами, финифтью. И все это изобилие красок и украшений покоилось на мехах, среди которых были соболь, горностай, бобер, белка, каракульча, рысь.

Джудит не шевелясь смотрела на разложенные наряды. Ее можно было бы не заметить, если бы только красота девушки не затмевала этого великолепия. Ее крохотные ножки были обуты в зеленые кожаные туфельки, отделанные горностаем. Корсаж платья плотно облегал фигуру, длинные рукава изящными складками спускались ниже тонкой талии. Широкое прямоугольное декольте подчеркивало совершенство ее высокой груди. Широкая юбка струилась вокруг ног. Платье было сшито из золотистой ткани, казавшейся одновременно хрупкой и тяжелой, она сверкала и искрилась на солнце. Талию стягивал пояс из позолоченной кожи, отделанный изумрудами. Лоб украшал золотой ободок с огромным изумрудом. Плечи девушки покрывала накидка из изумрудно-зеленой тафты, подбитой горностаем.

Этот туалет, выдержанный в изумрудно-золотистых тонах, мог бы выглядеть кричаще на другой женщине, но он мерк перед совершенной красотой Джудит. Она была небольшого роста и обладала фигурой, способной свести с ума любого мужчину. Ее губы были плотно сжаты, подбородок гордо вскинут. Даже сейчас, когда она с отвращением думала о том, что ее ждет, черты лица оставались мягкими и нежными. Но особенно выделялись ее глаза., Глубокого золотистого цвета, они, казалось, впитывали солнечный свет.

Повернув голову, Джудит выглянула в окно. В любой другой день она бы порадовалась хорошей погоде, покаталась бы верхом по лугам. Но сегодня она была вынуждена двигаться очень осторожно, чтобы не помять платье. Но отнюдь не платье, а бремя тяжелых раздумий заставляло ее сидеть неподвижно. Потому что сегодня был день ее свадьбы — день, которого она так страшилась. День, который лишит ее свободы и счастья.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошли две горничных. Их щеки порозовели от быстрой ходьбы: они бегали в церковь, чтобы одним глазком взглянуть на жениха.

— О моя госпожа, — проговорила Мод. — Он так красив! Он высок, у него темные волосы, темные глаза, а его плечи!.. — Она расставила руки и вздохнула с наигранным ужасом. — Не представляю, как ему удалось протиснуться в дверь. Он, должно быть, повернулся боком. — Глаза девушки искрились весельем. Она от всей души желала счастья своей госпоже.

— А вышагивает он вот как, — добавила Джоан и, расправив плечи так, что лопатки соединились, прошлась по комнате.

— Да, — согласилась Мод. — Он очень гордый. Как и все Монтгомери. У них такой вид, будто они владеют всем миром.