ГЛАВА 18

Его тело было крепким, натренированным, и каждый мускул был твердым и тугим. Джулия нежно прикасалась к каждому мускулу его тела, поглаживая кудрявые завитки на груди. Иногда ее рука скользила вниз к брюкам, где было обнажено белое тело, которого не касались солнечные лучи.

А он стоял рядом с ней, положив руки на ее тонкую талию и осыпая ее страстными поцелуями. — Это прекрасно, принцесса, — тихо шептал он. — Мне действительно очень хорошо с тобой.

Тускло мигала лампа, освещая его золотистым отблеском. При свете ночной лампы его глаза блестели, как будто были увлажнены слезами.

Джулия чувствовала его тугие мускулы, которые периодически вздымались и опускались от напряжения. Ее руки безотрывно гладили его горячее от страсти тело. В этот момент он всецело принадлежал ей. Неважно, будет ли это однажды или сотню раз. Будущее или прошлое не имело абсолютно никакого значения. Важно было только то, что происходило сейчас, в данный момент.

Он наклонил голову и попытался расстегнуть пуговицы ее блузки своими неловкими пальцами. Наконец он снял с нее блузку и опустил вниз рубашку. Он смотрел на нее, любуясь прекрасными формами ее тела. Оно искрилось, отражая падающий свет лампы. Казалось, что оно может вспыхнуть, не выдержав накала ее страстного порыва. Джиб осторожно прикоснулся к ее груди, и она задрожала всем телом, рассеивая искры падающего на нее света лампы.

— Ты прекрасна, — сказал он. — Я знал, что ты должна быть именно такой.

— Но ты видишь не много.

— Мне и этого достаточно.

Он наклонился к ней и стал целовать все ее тело. Его рот был широко открыт, а язык нетерпеливо исследовал все изгибы ее груди. Джулия вдруг почувствовала, что где-то внутри у нее появилось нечто теплое и ноющее, требующее полного удовлетворения. Она страстно желала его и понимала, что у нее нет сил сдерживать себя. Она опустила руки вниз, на его бедра, нежно провела по грубой хлопчатобумажной ткани, медленно скользнула вверх, где прикоснулась к горячему и необыкновенно упругому участку тела.

— Джулия…

Он продолжал возиться с ее нерасстегивающейся юбкой. Джулия отвела его руки в сторону и быстро нащупала крючки, удерживавшие юбку на бедрах. В это время Джиб продолжал целовать ее обнаженную грудь, а руки скользили по всему телу — по волосам, груди, спине. Иногда его пальцы жестко сжимали прочную ткань юбки, как будто пытаясь разорвать ее.

Джиб подтолкнул ее к кровати. Она не сопротивлялась, и они вместе повалились на мягкое и теплое одеяло. Он прижал ее к постели своим мощным и тяжелым телом.

Теперь она была полностью в его власти. Его губы и руки неистово скользили по всему ее телу, обжигая и вызывая в ней неослабевающую дрожь. Иногда он начинал лизать соски ее груди, сосать их. Она стонала от изнеможения и беспрерывно гладила его волосы, спину и бедра. Джиб нетерпеливо двигался на ней, пытаясь освободить ее от остатков одежды. Под его руками оказались какие-то резинки и кружева, с которыми он долго не мог справиться. Наконец он разорвал их и просунул руку к нежному и трепетному телу.

— О, Джиб, — простонала она.

Он двигался весьма деликатно и осторожно, чтобы не причинить ей никакой боли. Его медленные и размеренные движения вызывали у нее неописуемое чувство восторга и сладострастия. Она даже и представить себе не могла, что такое может быть. Подчиняясь неистребимому инстинкту, она стала двигать бедрами, поднимая и опуская их в такт с его сильным телом. Вся комната наполнилась звуками ее частого дыхания, стонами разливающейся страсти и его словами любви, которые он нежно произносил ей на ухо.

— Боже мой, Джулия!

Джулии казалось, что все ее тело сейчас разорвется от переполнявшей ее страсти. — Джиб, — прошептала она, — я не могу больше выносить этого.

Он быстро вскочил на ноги и освободился от своих брюк. Затем он снова оказался на ней, и через секунду оба тела слились в единое целое. Ее мягкие стоны постепенно переросли в сладострастный крик. Джиб продолжал шептать ей на ухо слова любви и восторга. Он погружался в нее ровными и глубокими рывками, испытывая при этом совершенно неописуемое блаженство. Она страстно отвечала на все его телодвижения, ощущая его горячее присутствие в своем теле. Вдруг она застыла, издав восторженный крик. На какое-то мгновение время остановилось, зафиксировав высшее блаженство, доступное любящим существам. По всему ее телу пробежала волна экстаза, усиленная многократно мужской плотью Джиба. Она почувствовала, как он весь напрягся, замер, а потом издал приглушенный крик восторга. Его губы впились в ее губы, и они оба замерли в неподвижности, исчерпав все силы.

Джиб лежал рядом с ней и пытался успокоить ее рвущееся из груди сердце. Он всецело наслаждался чувством полнейшего удовлетворения, наступившим несколько минут назад. Джулия думала о нем. То, что она только что испытала, окончательно убедило ее в том, что независимо от того, кем был Джиб в прошлом или кем будет в будущем, он был именно тем, кого она хотела бы иметь в качестве спутника жизни.

— Ты уже проснулась, принцесса? Она открыла глаза.

— Да.

— Я был груб с тобой. Прости.

Она положила свою руку ему на грудь и собрала в тугой пучок его волосы. Ему это было очень приятно, как, впрочем, и все, что она делала.

— Ты не был грубым со мной.

Они лежали рядом. Голова Джулии покоилась на его плече, а губы были плотно прижаты к его волосам. Джиб понимал, что создает себе дополнительные трудности, оставаясь в доме Джулии, но ничего не мог с собой поделать. Ему не хотелось думать о последствиях. Он наслаждался теплом их общей постели и присутствием Джулии.

— Я действительно не причинил тебе боли?

Она подняла голову и посмотрела на него своими сияющими в свете лампы глазами. Ее кожа была мягкой и теплой, а волосы приобрели золотистый оттенок. — Это было прекрасно!

Ее слова немного успокоили его, хотя ему казалось, что ее удовлетворение было вызвано не им, а тем, что она слишком долго не знала мужской ласки. Он понимал, что теперь он будет привязан к ней накрепко, он будет преследовать ее, как сумасшедший. А это противоречило всему тому, что он намеревался сделать ранее.

— Ты запутаешь мне все волосы.

Она рассмеялась. — Они все еще кажутся мне совершенно прямыми.

Он смотрел на нее и не мог оторвать от нее взгляда. Сейчас она казалась ему еще более милой и прекрасной. А самое главное — она принадлежала ему. По крайней мере, сегодня ночью.

Он слышал, что в город приехал новый доктор, поэтому он не будет больше волноваться из-за ее ночных пациентов и слишком назойливых посетителей. Деньги находились уже в банке и их можно было использовать для дела. Завтра закончится обряд крещения и в Стайлсе не останется ничего, что могло бы удержать его здесь.

Он теребил в руках тяжелый узел ее волос. — Ты уже написала письмо жене Мосси?

— Да, неделю назад. Он поначалу расстроился, когда я принесла ему письмо, но потом сказал, что не возражает, если я отправлю его.

Джиб был искренне рад. Ему не хотелось оставлять здесь Мосси, так же как и Ли. Но у Ли уже есть Сейрабет, а у Мосси нет никого, кроме Джулии.

Она заворочалась под простыней. — Я много думала о войне, после того, как ты рассказал мне о Мосси. Интересно, почему одни люди так тяжело переживают все ужасные последствия этой войны, а другие нет?

Джиб положил свою руку на плечо Джулии и подумал над ее вопросом. — У всех людей были неприятные ощущения во время войны, Джулия. Но одним удалось забыть весь этот кошмар, а у других это не совсем получается.

— А как насчет тебя?

Он посмотрел вниз на ее лицо, выражавшее любопытство. Было очень странно, что на те вопросы, о которых он не хотел даже и думать, можно было легко ответить, когда их задавала Джулия. — Мне быстро удалось забыть все это. — Хотя пришлось немало почертыхаться, подумал он про себя.

— Ты был ранен?

— Нет. Правда, я несколько раз болел, как собака, но не получил ни одной царапины. — Он снова призадумался. — Я думаю, что очень боялся смерти. Я боялся умереть, так как опасался, что мне придется встретиться с матерью в загробной жизни.

Джулия удивленно подняла вверх голову. — А в чем дело?

— Она была квакером, — сказал он не раздумывая. — Она воспитала меня в духе Общества Друзей.

Он замолчал, ожидая ее реакции на эти слова. Будет ли она удивлена или просто шокирована. Он хотел видеть хоть какую-нибудь реакцию. Но Джулия оставалась совершенно спокойной и поэтому он продолжал. — Ты уже однажды спрашивала меня о матери и о войне, о том, что она думала по этому поводу.

— Да, это было в ту самую ночь, когда мы сидели на веранде.

— И ели рисовый пудинг. Она улыбнулась.

Черт возьми, думал Джиб. Как с ней легко. Когда я разговариваю с ней, слова сами вылетают из меня. — Когда началась война, я хотел принять в ней участие. Мать знала о моем желании и знала также, что умирает. Перед смертью она попросила меня, чтобы я остался верен принципам квакеров. Она сказала, что эта война не для нас и не надо вмешиваться в эту кровавую бойню. Она также сказала, что война вовлечет меня в грязные и злые дела. А я ответил ей, что никогда не уйду из общины и не нарушу их законов. Я поклялся ей.

До сих пор это тяжким грузом лежало на его совести. Он подвел свою мать, нарушил свою клятву. Он говорил медленно, стараясь высказать все, что накопилось у него за многие годы молчания. — Мне было четырнадцать лет, когда она умерла. Меня поместили в один очень строгий квакерский дом. Мать была спокойна за меня. Но я не смог вынести новых условий жизни и сбежал от этих людей. Через некоторое время я вступил в армию.

Джулия молчала. Джиб не знал, о чем она думает, но был уверен в том, что она не думала о нем плохо. Он еще никогда не рассказывал посторонним людям эту историю о нарушенной клятве. Он испытывал невероятное чувство стыда и считал это доказательством низости его характера. Но Джулия не могла так подумать о нем. Казалось, она просто не видела в нем ничего плохого.

— Ты успокоил ее перед смертью, Джиб, — сказала Джулия. — Ты сказал ей именно то, что она хотела от тебя услышать. Тем самым ты позволил ей умереть спокойно.

Джиб уставился в потолок. — Мать часто говорила мне, что старалась воспитать меня нежным и мягким, с тем чтобы я познал милосердие Господа. Оказалось, что она зря потратила на меня время. В годы войны, когда наступило мое время, я убил не меньше людей, чем любой другой. А потом я застрелил Хоккетта. Но он заслужил этого, хотя я опять вспомнил свою мать. У меня еще долго сохранялись неприятные ощущения от этого убийства.

Джулия прижалась к его груди и обняла его. — Никто из нас не может жить ради мертвых. Мы все стараемся жить как можно лучше. Твоя мать была прекрасной и всепрощающей женщиной, и она любила тебя.

Он посмотрел на нее. — Ты действительно так думаешь?

— Тебе досталась слишком тяжелая ноша для мальчика. Поэтому неудивительно, что ты не смог выполнить свое обещание.

Джиб наклонился к ней и долго целовал ее. Когда он поднял голову, она поправила ему волосы, убрав несколько прядей со лба. — Ты все еще нежный и мягкий человек, Джиб. Именно такой, каким воспитала тебя мать. Что бы ты сам про себя не думал, ты все-таки нежный и мягкий человек.

Он посмотрел на ее грудь и наклонился, чтобы поцеловать ее. Он прикоснулся языком к ее соскам, а затем взял их в рот, чувствуя запах лимона и пряностей. Он слышал как учащается ее дыхание, как ее руки стали быстро шевелить его волосы на голове и это вызвало в нем новый прилив страсти. Его рука скользнула вниз живота, погрузилась в кудрявые волоски и почувствовала тепло ее тела. Он снова хотел обладать Джулией, чтобы еще раз забыться в мягкой, обволакивающей теплоте ее тела.

На этот раз они любили друг друга в какой-то необъяснимой тишине. Джулия тихо шептала ему на ухо слова любви, а он страстно отдавал ей все свои силы, оставшиеся у него после первого раза. Через несколько минут они достигли высшего блаженства, какое только можно было себе представить. Джибу показалось, что какая-то неземная сила подняла его высоко в небо, где вокруг была упоительная тишина и только звезды мерцали вокруг.

Джиб застыл в неподвижности, чувствуя под собой мягкое и горячее тело Джулии. Его сознание медленно плыло куда-то вглубь памяти, которая сохранила ему воспоминания о чем-то далеком и очень приятном. Ему вспомнилась теплая печь в доме, такая же теплая домашняя постель. Где-то на веранде тихо играло пианино, и звуки музыки медленно испарялись в лучах цветущего солнечного дня. Вокруг жужжали пчелы, и кричали дети. Полосатый кот устало нежился в лучах солнца.

— Я люблю тебя, Джиб, — прошептала Джулия ему на ухо.

Он кивнул головой, как будто желая стряхнуть с себя нахлынувшие воспоминания. Он слишком глубоко увяз в этой истории с Джулией, подумалось ему. Если бы он не был так осторожен, Джулия могла бы просить у него больше, чем он мог отдать.

Как только Джулия проснулась, она тут же потянулась к его подушке. Но его на постели уже не было. Вместо этого она обнаружила на подушке небольшой клочок бумаги. Она быстро вскочила с постели, села на край кровати и развернула листок: «Дорогая моя Спящая Красавица! Ты выглядишь еще прекрасней во сне. Сперва я хотел разбудить тебя поцелуем, но я просто не мог нарушить твои чудесные сны. Увидимся в церкви. Твой Джиб».

Джулия снова прочитала записку от начала до конца. — Твой Джиб, — произнесла она. Он действительно мой, подумала она и посмотрела на светлые окна. Во дворе ярко светило солнце, а птицы уже были заняты своими веселыми песнями. Славный день, подумала она.

Она встала с постели, надела халат и отправилась вниз по лестнице к еще не остывшей печи. Она набрала воды в чайник и поставила его на плиту. На больших тарелках лежало уже остывшее печенье. Вся посуда и ложки были чисто вымыты и аккуратно сложены на столе, который был вымыт удивительно чисто. Вся кухня выглядела так, словно сама Мэри Херли прошлась по ней.

Это Джиб все убрал и помыл, подумала Джулия. У него такие нежные прикосновения, такие страстные поцелуи и такое доброе сердце, о каком только может мечтать женщина.

Она взяла кувшин горячей воды и поднялась наверх. После того, как она умылась и привела себя в порядок, она достала легкое шерстяное платье и расправила его на кровати. Это было самое красивое платье у нее в гардеробе. Оно было темно-розового цвета и было прекрасно сшито как раз по фигуре. Верхняя часть этого костюма была украшена двумя рядами жемчужного цвета пуговиц. Это было чисто городское платье, не слишком броское, но несомненно самое красивое, которое можно встретить в церкви сегодня утром.

Она не спеша оделась, тщательно причесала волосы, заколола их на затылке и осторожно прикрепила свою чудесную шляпку. Напевая веселую песенку, она застегнула свои небольшие, почти детские ботинки. И только когда она взяла в руки сумку и перчатки и направилась уже к лестнице, ей пришла в голову мысль о том, что ее желание красиво одеться для любовника могло прийти в противоречие со строгими правилами и обычаями прихожан местной церкви.

Весь церковный двор был забит людьми в черных и скромных одеждах. Джулия вошла во двор и стала искать глазами Джиба, но затем остановила себя, приказав вести себя скромно и не рыскать глазищами по сторонам.

Мосси, помогший ей выбраться из кабриолета, подхватил ее сумку с печеньем и направился к длинному столу, приготовленному для празднеств после церковной службы. Стол был накрыт огромной белой скатертью, которая хлопала краями от ветра и поднимала пыль. Дотти Кейди положила на скатерть куски камня, чтобы ветер не снес ее на землю. Она посмотрела на Джулию из-под своей темно-зеленой шляпы и мило улыбнулась.

— Ты выглядишь просто прекрасно.

— Спасибо, Дотти. То же самое я могу сказать о тебе. Черно-зеленое платье Дотти удивительно гармонировало с ее фигурой матроны.

— Прекрасный день для крещения, — сказала Дотти.

— Да, действительно, — согласилась Джулия.

— И Джиб выглядит превосходно, — продолжала Дотти. — Я еще никогда не видела его так хорошо одетым.

Джулия посмотрела в ту сторону, куда указала ей Дотти, и увидела Джиба, который стоял неподалеку, разговаривая с Барнетом Кейди и Ли Тейбором. На нем был тот самый темный костюм, в котором он впервые показался у ее двери, белая рубашка и темный галстук, серебристого цвета жилетка. Он выглядел энергичным и действительно красивым. При виде его Джулия почувствовала в теле какую-то нервную дрожь.

Он поймал ее взгляд и загадочно улыбнулся. Потом восхищенно поднял брови, оглядывая ее платье. Для посторонних людей этот обмен взглядами ничего не означал, но для Джулии это было очень важно. Она прочитала в его глазах все то, что хотела знать. Она стала судорожно открывать свою сумку с печеньем и горсть их упала на землю. Прежде чем она смогла переступить через них, одной ногой она все-таки наступила на печенье и раздавила его.

— Вчера к нам приехал доктор Бичем, — сказала между тем Дотти. — Он выглядит симпатичным молодым человеком. Он остановился у Луизы и Джорджа Вилливеров, пока не найдет себе собственное жилье.

Джулия продолжала раскладывать на столе оставшееся печенье, стараясь своевременно реагировать на слова Дотти. Она сказала, что очень рада тому, что приехал доктор Бичем, и ищет возможности встретиться с ним как можно быстрее. Но сама при этом думала совершенно о другом. Она думала о том, как пройдет этот день. Сперва церковная служба, затем торжественный обед по случаю крещения, воскресный обед у Луизы, беседа с Гарланом, знакомство с доктором Бичемом, игра в крикет. Она снова посмотрела украдкой на Джиба и ей стало интересно, как она сможет провести весь этот день, когда она могла думать только о нем.

Гэрриэт проковыляла через церковный двор и направилась к Дотти с корзинкой в руках. Проходя мимо Джулии, она бросила на нее презрительный взгляд, осмотрев ее с ног до головы.

Дотти сжала руку Джулии. — Сюда идут Вилливеры и доктор Бичем.

Джулия, повинуясь чувству долга, направилась к карете Вилливера, где уже стоял тучный и очень важный Гарлан.

— О, наши дамы! — послышался его громкий голос. Взяв Джулию за руку, он притянул ее к себе. — Джулия, разрешите мне представить вам доктора Стэнли Бичема. Доктор Бичем, познакомьтесь с вдовой доктора Эдварда Мэткафа.

Бичем был молодой человек маленького роста, с небольшой козлиной бородкой. Блестевшие на солнце очки сильно увеличивали его глаза. — Добро пожаловать в Стайлз, доктор Бичем, — приветливо сказала Джулия. — Мы очень рады, что вы приехали к нам.

Он пожал ей руку и отвесил небольшой поклон. — Мадам, я очень рад, что оказался в этом городе.

— Миссис Мэткаф оказалась в очень трудном положении за последние несколько месяцев. — Сказал Гарлан, сочувствующе сжав локоть Джулии. — После смерти ее мужа, она считала своим долгом присматривать за его пациентами. На это уходило почти все ее свободное время. Теперь она может вздохнуть с облегчением и оставить эти заботы.

Доктор Бичем изобразил на лице соответствующее случаю сожаление. — Мадам, примите мое глубочайшее соболезнование. Я слышал много хорошего о медицинском мастерстве доктора Мэткафа.

— Вы очень добры, — сказала Джулия, удивляясь, почему Гарлан решил, что она хочет оставить медицинскую практику.

Пока Дотти и доктор Бичем обменивались любезностями, Джулия внимательно изучала молодого человека. Если его козлиная бородка была предназначена для того, чтобы придать ему больше солидности, то из этого ничего не вышло. Даже его очки не делали его старше. Лично для нее доктор выглядел слишком юным, чтобы она могла воспринимать его всерьез. Она посмотрела на его руки. Они были сильными, с длинными пальцами. Прекрасные руки для хирурга, подумала она. Пожалуй, это единственное, что может вызвать некоторое доверие к этому человеку.

Джулия стала упрекать себя за то, что слишком придирчива к новому доктору.

Доктор Бичем снова обратился к ней. — Чуть позже на этой неделе я постараюсь заскочить к вам и принесу список вещей, которые мне будут нужны для работы. Ваш брат, доктор Фрай, сказал мне, что у вас практически закончились все вещи, которые остались после смерти доктора Эдварда. Поэтому он снабдил меня самым необходимым на первый случай.

Прежде чем Джулия смогла произнести хотя бы одно слово, к ним приблизился Гарлан. — Я уверен, что миссис Мэткаф будет счастлива оказать вам всяческое содействие.

Вскоре появилась Луиза и в свойственной ей манере гостеприимной хозяйки объявила, что пора идти в церковь. Дотти шла рядом с Джулией, взяв ее под руку.

— Дорогая, — сказала шепотом она. — Что бы там ни произошло между тобой и Джибом, все это написано на ваших лицах. Прислушайся к моему совету и постарайся не показывать свои чувства так явно.

Все скамьи в помещении церкви были заполнены серьезного вида людьми, многие вздрогнули при появлении Джиба. Он медленно осмотрел помещение церкви и подумал, что это не то место, привычку посещать которое он хотел бы у себя выработать. Но с другой стороны, это было такое же место, как и любое другое, где можно было спокойно посидеть и подумать. А подумать ему было о чем. Всякие мысли роились в его голове с тех самых пор, как он оставил на рассвете Джулию — теплую, обнаженную и такую прекрасную. Он вспомнил, как внимательно смотрел на ее спящее лицо в течение нескольких минут, а затем решил, что надо что-то делать. Он встал с постели, оделся и ушел завтракать в Пиккекс.

И вот сейчас он уставился на сверкающие в лучах солнца церковные предметы, на чистые скамьи и старался избавиться от назойливых мыслей о прошлой ночи.

Эти воспоминания заставляли его задумываться о своей будущей жизни, в частности о том, стоит ли ему оставаться в этом городе. Эта мысль слишком часто приходила ему в голову, и он не был уверен до конца, что нашел правильное решение. С другой стороны, начальник полиции и Хьюгз сделают все возможное, чтобы он покинул Стайлз, а Вилли и Трэск могут позаботиться о том, чтобы он ушел не только из Стайлза, но и из этой бренной жизни.

Он посмотрел на Джулию, которая сидела за церковным пианино как раз напротив него, и почувствовал нечто более глубокое, чем меланхолия или простое сожаление. Это будет невосполнимая утрата для него. Она была самой прекрасной женщиной, которую только может пожелать себе любой мужчина, но она абсолютно ничего не могла сделать, чтобы исправить его. Старые привычки отмирают очень медленно, а его укоренившийся глубоко в сознание образ жизни все еще настойчиво проявлял себя.

Сегодня утром он подумал, что окажет ей огромную услугу, если оставит ее и будет вычеркнут из ее жизни. Черт возьми, она же может найти себе более достойного и уважаемого человека, кого-нибудь наподобие Уолта Стрингера. Это был человек ее склада — умный, с хорошим и строгим характером.

Джиб проглотил застрявший в горле комок, заерзал на скамье и попытался не думать о Джулии.

Церковный служитель объявил о начале гимна. Джулия прикоснулась к клавишам пианино, зазвучал аккорд, и все встали. Ли кивнул Джибу и вручил ему книгу гимнов. Джиб открыл рот и запел, не будучи уверен в правильности взятого тона.

Шериф Маккьюиг, стоявший неподалеку от него, обернулся назад и недовольно поморщился.

Когда они все снова сели на скамьи, церковный служитель Дадли продолжил службу, и Джиб равнодушно выглянул в окно. Завтра банк будет открыт, думал он о своем. Он снимет все деньги со счета, наймет повозку для Диллона и отправится в Солт Лейк.

«…Святое крещение, — прозвучали слова Дадли. — …мистер и миссис Отис Чэпмен…

Джиб заставил себя вернуться к церковным делам.

— …мистер Джелберт Бут…

Он посмотрел на Ли, который спокойно поглаживал усы.

— Миссис Джулия Мэткаф…

Джиб встал на ноги, почувствовав, как на спине проступили капельки пота. В церкви все замерли и наступила мертвая тишина. Джиб вспомнил слова Джулии о том, что он должен встать гордо и сохранять свое достоинство. Он выпрямился, поправил жилетку и постарался выглядеть так, как просила его Джулия. Краем глаза он поймал взгляд Дотти Кейди и подмигнул ей.

Они все собрались вокруг церковной купели, установленной на деревянной подставке. Церковный служитель уставился поверх своих очков на миссис Чэпмен, которая держала на руках маленького Джилберта, завернутого в длинную белую простыню, и на Отиса, взволнованно переминавшегося с ноги на ногу.

Джиб сложил руки перед собой и изобразил на лице совершенное спокойствие и смирение. Ему было очень трудно находиться рядом с Джулией. Он чувствовал, что она притягивает его к себе, как магнит притягивает к себе железо. Легкий запах лимона глубоко проникал в его сознание, заставляя вспоминать все прелести прошедшей ночи. Он позволил себе украдкой посмотреть на ее профиль. У нее были четкие и ясные черты лица — строгие линии носа и подбородка, мягкие и полные губы. Ее шляпа походила на цветочный горшок, перевернутый вверх дном, но на ее пышной копне волос это выглядело прекрасным и грациозным.

Священник Дадли начал что-то говорить о крещении, подчеркнув при этом, что церковь обращается к Богу с просьбой, чтобы он принял мальчика в качестве своего дитяти. Он долго говорил о спасительном милосердии Священного Духа, наследника вечного бессмертия, которым помечены все христиане. Он также говорил о Господе, замечающем всякие дела на земле и знающем каждого ребенка по имени. \

Джиб с большим интересом слушал эти слова, думая о том, что это, в сущности, очень хорошие слова.

Наконец, священник закончил свою речь и взял ребенка из рук миссис Чэпмен. Он погрузил его ручку в купель со священной водой и побрызгал его голову. — Джил-берт, — сказал он, — я посвящаю тебя в лоно христианской церкви от имени Отца, Сына и Святого Духа.

А Джилберту не очень нравилось, что его поливают холодной водой и что его держит в руках этот священник Дадли. Как только он заорал не своим голосом, священник спросил крестных родителей, станут ли они наставлять дитя на пусть христианской добродетели. Джиб выразил свое согласие, хотя его слова потонули в детском крике. Священник тем временем начал другую молитву, что заставило Джилберта закричать еще громче.

Джиб пытался разобраться, в чем, собственно, было дело. Все оказалось очень просто. Священник Дадли держал Джилберта так, как будто это был кусок дерева. Он придавил его своим плечом и лишил ребенка привычного комфорта. Неужели так трудно было научиться держать правильно детей, подумал Джиб. Точно так же нетрудно научиться успокаивать детей. Джиб уже давно понял, что достаточно погладить Джилберта по животу или пощекотать ему пятки, как он сразу же успокоится. Иногда было достаточно, чтобы Джиб прикоснулся своим носом к лицу Джилберта. Он тут же переставал плакать и начинал мило улыбаться.