ГЛАВА I

Май, 1858 год

Поднявшись на цыпочки, Анна Мэси покачивалась, слушая зажигательную мелодию джиги. Мелодия, которую выводил скрипач, пробудила воспоминания о деревенских праздниках, столах, заваленных яблоками и сладкими пирогами; о лошадиных ярмарках и разговорах за пинтой портера. Мысленно она перенеслась в мир зеленых полей и изгородей из фуксий, плывущих туманов и острого привкуса дымка горящего торфа.

Детство Анны, проведенное в Керри, отделяли от палубы парохода «Мэри Дрю» больше двенадцати лет и целый океан сердечных страданий. Пароход направлялся в Америку… Время, расстояние исчезли, как только она заслышала родную мелодию.

Вдруг ее кто-то подтолкнул сзади.

— Выходи, девушка, — произнес какой-то мужчина. — До чего ж ты хороша! Дай парням на тебя полюбоваться.

Призыв скрипки был сильнее осторожности. Выждав момент, Анна двинулась к скрипачу.

«Ничего плохого не произойдет, если я немного потанцую», — подумала Анна. Она была единственной женщиной на корабле, лицо и фигура которой заставляли мужчин замирать на месте. Но что опасного может с ней произойти на корабле, набитом эмигрантами? Если только кто-нибудь из мужчин переступит черту, она сумеет поставить его на место.

Скрипач поощрительно подмигнул Анне, и через секунду она уже стояла перед ним, положив руки на бедра, притоптывая кожаными башмачками. Толпа мужчин обступила ее теснее. На загорелых лицах под грубыми шляпами от солнца появились улыбки, раздались одобрительные крики, оглушительные аплодисменты. На голубом, безоблачном небе ярко светило солнце. Анна вдохновенно отбивала ритм.

— Да ты просто бальзам для воспаленных глаз! — вскрикнул кто-то восторженно.

Пот увлажнил брови, дыхание стало прерывистым, но Анна держала ритм, хотя «Мэри Дрю» то и дело вздымалась и ныряла в морских волнах.

— Матерь Божья, да я за всю жизнь не видал такую! Анна приподняла немного юбки. Ее ноги сверкнули наготой из-под красной фланелевой нижней юбки. Мужчины не отрывали от нее глаз. Анна откинула голову и засмеялась. Шпильки выпали из волос, и ветер растрепал ее густые рыжевато-каштановые кудри. Музыка унесла прочь неприятности ее двадцати четырех лет жизни, и на какой-то миг исчезли мысли о вероломном муже и загубленных мечтах.

Анна вспомнила мать и отца, самую красивую пару в деревне, танцевавших лучше всех на празднике… Потом она подумала о новом доме, об Америке, где все всегда сыты и где нет господ. В Америке женщина может прокормить себя, не нуждаясь в муже…

Да, этот танец был восхитительным. Анна изгибалась и кружилась в вихре танца до тех пор, пока силы не оставили ее. Она сделала реверанс скрипачу и стала пробираться через толпу улыбающихся эмигрантов.

— Давай еще разок, дорогая! Честное слово, у тебя фигурка что надо!

Худой ярко-рыжий парнишка в изношенной шапке схватил ее за руку.

— Я просто влюбился в тебя! Выходи за меня! Анна добродушно оттолкнула его:

— Опомнись! Видно, Господь Бог забыл в твою голову мозги положить!

Она резко вырвала руку и пошла дальше по палубе, мимо ящиков и клеток, мимо больших кадок для картошки, мимо детей, которые носились и пронзительно кричали. Какой-то человек, насвистывая на жестяной дудочке, подмигнул ей. Напевая про себя, Анна прокладывала себе дорогу, обходя белье, разложенное для просушки на досках, и нагибаясь под юбками и одеждой, развешанными в стороне от главного прохода. Кучка детей столпилась около курятника, дразня в клетках кур, предназначенных для пассажиров первого класса. Повар выбежал из камбуза, размахивая ложкой.

— А ну, — закричал он на детей, — или я в котел покидаю вас!

Дети разбежались, и Анна засмеялась.

Она повернулась, чтобы идти дальше, но уткнулась в фигуру, которая обдала ее перегаром и запахом немытого тела.

— Куда торопишься, ирландочка? — хрипло спросил моряк с худым лицом без подбородка. Из-под морской фуражки выбивались соломенно-желтые волосы.

Анна отступила, чувствуя, как у нее запылали щеки.

— Мне не о чем с вами разговаривать!

С самого начала плавания она игнорировала похотливые взгляды моряка и его непристойное бормотание, когда она проходила мимо него. Вот и сейчас она гордо вскинула голову и попыталась его обойти. Но мужчина загородил проход. Анна повернула голову и с ужасом увидела еще троих человек. Они обступили ее, нагло улыбаясь.

— Дайте мне пройти! — воскликнула бедная девушка.

— Сейчас! — медленно протянул моряк. — Но не строй из себя недотрогу.

Длинным грязным пальцем он поскреб свою шею, заросшую редкой щетиной.

— Думаю, тебе нужна какая-никакая компания, пока мы не придем в Нью-Йорк. Я к твоим услугам. Мое имя — Том Спикер. — Он дотронулся до своей грязной фуражки. — А вот те — Фэлоуз и Кокберн.

Моряк толкнул локтем своего горбоносого приятеля:

— И Проныра Джибс. Мужчины расшаркались.

Анна мельком увидела их похотливые усмешки и попыталась взять себя в руки.

— Мне не нужна компания, — сказала она резко, — так что дайте мне пройти.

Но мужчины и не думали ее пропускать.

— Ладно, дадим тебе пройти, — сказал, наконец, Спинер после долгого молчания. Замызганным красным рукавом он стер каплю с кончика носа.

— Нам только хотелось с тобой познакомиться, Анна, — добавил он многозначительно и неожиданно провел рукой по низу живота девушки.

Анна резко отпрыгнула, да только наткнулась на второго мужчину, который больно пнул ее под зад. Взвизгнув, она замахнулась, но матросы, громко смеясь, отошли, а Анна осталась стоять, стиснув кулаки и задыхаясь от ярости.

— А она горячая, прямо огонь, — хихикнул Спинер.

— Тебе его и гасить, Томи, — заметил Джибс с крючковатым носом.

В голове Анны проносились проклятия.

— Только дотроньтесь еще раз, — предупредила она, — попробуете свою кровь на вкус!

Резко повернувшись, она нырнула в толпу.

Когда Анна подошла к полуосвещенному месту за коровьим сараем и села на свернутый канат, она дрожала всем телом от ярости и угрызений совести. То, что сейчас произошло, не связано ли с ее танцем — размышляла она. Ни на мгновение нельзя забывать, что она одинокая женщина…' Это очень хороший повод для неприятностей… С этой минуты никаких шалостей, никакого глупого веселья, которое может подвергнуть опасности ее будущее.

Анна растерла шею, пытаясь снять напряжение. Она забросила назад волосы, закрепив кудри шпильками, и осмотрелась. Уже в первый день морского путешествия она присмотрела это укромное местечко. Тут пахло, как на скотном дворе, а пропитанные дегтем канаты пачкали одежду, но здесь она чувствовала себя в полной безопасности. В этом уголке она могла спокойно работать, вдали от шума и назойливости пассажиров четвертого класса.

Опустив руку в небольшое отверстие в перегородке, Анна вынула узелок из белой ткани. Она положила сверток на колени, вытерла руки об юбку и развернула его. В нем были стальной крючок, клубок белых хлопчатобумажных ниток и полдюжины образцов белого кроше1. Оконченную работу Анна разложила на коленях, проверяя ажурные кольца, цветы и безупречно исполненные мелкие листочки. Но узлы и стежки были одинаково частыми и совершенными.

Анна воткнула крючок и стала плести и обвязывать свою работу, тихонько напевая песенку. Она выполняла рисунок из роз, уплотняя основу шнурком, чтобы закрепить изгиб розового соцветия. Увлекшись работой, Анна вскоре забыла о встрече со Спинером и его дружками. Она представляла себя в Нью-Йорке, в своей собственной мастерской, где делают кружева для изысканных городских леди.

Ее мысли прервал робкий голосок.

— Вы не хотели бы выпить воды?..

Анна подняла глаза. Перед ней стоял темноволосый мальчик, в руках которого был ковш с водой. Его заостренное личико было маленьким и бледным, а в глазах сияло обожание.

Он смущенно улыбнулся и протянул ей ковш.

Анна не могла удержаться от ответной улыбки:

— А почему ты мне это предложил? Щеки у мальчика зарделись.

— Я подумал, что после такого танца вам захочется пить.

— Благодарю, — сказала Анна, принимая ковш. — Да, конечно, у меня пересохло во рту.

«Спасибо, — подумала она. — Этот галантный мальчонка приятное исключение из обычной массы мужиков». Анна осмотрела его с ног до головы. Одетый в большую куртку, мальчик выглядел тоненьким, как тростинка. Ее братишка Син, умерший двенадцать лет назад, был примерно такого же роста и похож на этого мальчика цветом волос и глаз. Возможно, и ему было не больше десяти лет.

Анна поднесла к губам ковш и сделала глоток. Вода уже была не такая свежая, как в первые дни плавания. Теперь она стала теплой и солоноватой. Ее можно было пить, только добавляя перечную мяту или заваривая чай.

Но из признательности к мальчику Анна сделала несколько глотков так, как если бы это была холодная родниковая вода из Керри.

Когда она вернула ковш, мальчик не ушел. Он явно придумывал какой-то предлог, чтобы остаться с ней. Анна усадила мальчика рядом.

— Ну, и как тебя зовут? — спросила Анна.

Он поднял на нее глаза. На его бледном личике резко выделялись черные брови, а сильно отросшие черные волосы нуждались в расческе.

— Рори, — ответил мальчик, — Рори Флин.

— Рори, неужели? — Анна прислонилась к переборке и, скрестив ноги, переплела пальцы рук. — Прекрасное, благородное имя. Ведь последним королем Ирландии был Рори О'Коннор.

Глаза Рори Флина сверкнули, и смущение исчезло.

— Я знаю о Рори О'Конноре. Моя бабушка рассказывала мне сказки о королях и великих вождях Тары. Она мне еще рассказывала о Грейн де Мгаил, королеве-воительнице. Но никто из ее свиты не смог бы лучше сплясать, чем вы!

Анна засмеялась, отчего щеки мальчика запылали.

— Ему что ж, это милый комплимент, — заметила она. — Так ты с бабушкой путешествуешь?

Рори покачал головой:

— Она умерла, и мама тоже. Я здесь с папой. — Его личико осветила гордая улыбка, и он добавил: — Папа — боксер-чемпион. Он везет меня в Нью-Йорк. Я его никогда не видел, пока он не приехал за мной в Килкенни.

Анна посмотрела на готовое кроше у себя на коленях и с отсутствующим видом потрогала его. Она слышала, как говорили о Стефене Флине. Корабль просто взорвался восторгом, когда моряки сообщили, что на борту «Мэри Дрю» находится Стефен Флин из Килкенни. Этот боксер был гордостью восстания сорок восьмого года…

— Так, значит, это твой отец, — сказала она.

— Он — чемпион Америки. — Голос Рори благоговейно понизился.

— Так, хорошо. Но ты не выглядишь счастливым.

— Он сказал, что больше не будет боксировать. — Глаза Рори грустно затуманились. — Но я знаю, что мой папа не старый. Он сильнее любого. Мне так хочется посмотреть, как он будет драться… Хотя бы разочек.

— Очень хорошо, что он бросил это занятие, — возразила Анна. — Боксерские бои — это жестокое занятие. Разве ты хотел бы, чтобы твоего отца изувечили?

Рори посмотрел на Анну с недоверием:

— Его не изувечат никогда!

Анна внимательно посмотрела на Рори. Она слышала, что мужчина и мальчик путешествуют одни, и, пожалуй, за исключением взъерошенных волос, Рори Флин выглядел ухоженным. Неужели сам Флин этим занимается?

— Хотите посмотреть книжку о нем?

И прежде чем Анна успела что-либо ответить, Рори вынул из кармана весьма мятую книгу и подал ей. Анна взяла книгу и попыталась разгладить ее. С обложки на нее пристально смотрел широкобровый мужчина в жестком воротничке и темном галстуке, завязанном бантом. Большими буквами было написано — «Жизнь и бои Стефена Флина. Эмирэлд Флейм». Ниже портрета вился стяг с надписью «Чемпион Америки».

Рори, наклонившись, коснулся худеньким плечиком Анны.

— Это мой папа, — сказал он гордо.

Анна бегло просмотрела текст, читая с отвращением: «Пул получил сокрушительный удар в челюсть, который бросил его на землю… Алат упал на колени, в который раз сбитый Флином… Страшный удар правой в ребра Маю-Класки и серия ударов Флина…»

Анна закрыл книгу и вернула ее Рори. Он заботливо спрятал ее в карман и сказал:

— Он вам понравится!

Анна вздохнула. Как хорошо она знает людей, подобных Флину. Они делают все, чтобы добиться своего, — ходят с напыщенным видом, хвастают и льстят девушкам так, что и камни могут растаять. Как дети, могут просить, умолять… Но как только достигнут цели, спешат назад, к своим жестоким и горластым дружкам.

— Своего папу оставь себе, Рори Флин. Тебе пора уходить, а мне надо доделать работу.

Анна даже не посмотрела на лицо Рори, но по его горькому молчанию поняла, что ее слова причинили ему боль.

— Ну, хорошо, — добавила она. — Ты можешь навещать меня, но не тащи сюда своего папу. Мне не хочется с ним встречаться.

Рори поднялся и сказал, усмехнувшись:

— В следующий раз я принесу вам апельсин. У нас в каюте их много.

— Не вздумай хлопотать об этих апельсинах, — недовольно проговорила Анна. Но при одной мысли о свежих фруктах у нее закружилась голова. В ее запасах была только овсяная мука, яйца и небольшой кусок соленой свинины. Да и на корабле апельсины были редким лакомством.

— Я еще приду, — прокричал Рори и, скользя по палубе, обогнул коровий сарай и исчез.

Солнце клонилось к закату. Восемь раз пробил колокол на фок-мачте. Четыре часа. Женщины эмигрантов уже становились в очередь со своими кастрюлями и котелками у печей. Печи гасили в семь, и уже не один раз Анна опаздывала. Если она не хотела остаться без ужина и сегодня, нужно было поторапливаться.

Пройдя всего десять метров, она попала в сумятицу толпы на палубе. Группа женщин теснилась вокруг больших деревянных ларей, выложенных кирпичом и служившим сушилками для эмигрантов. Анна поспешила к люку, ведущему в трюм. Когда она проходила мимо фок-мачты, ее окликнули:

— Анна! Эй, Анна!

Спинер стоял у камбуза, прислонившись плечом к дверному косяку и держа руки сзади. Анна хотела пройти, но моряк быстро вытянул руку — с испачканных дегтем пальцев свисала ее шаль.

Самодовольная улыбка появилась на лице Спинера.

— Ты ее потеряла, когда плясала…

Анна остановилась. Платок был не такой уж дорогой, но мысль о том, что он у Спинера, вызвала у нее раздражение. Она протянула руку.

— Я думаю, вы мне его вернете, — проговорила она, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

Спинер рассмеялся:

— А что я получу взамен, красавица?

Анна пристально взглянула в его маленькие, выцветшие глазки и не ответила. Спинер облизал тонкие губы.

— Я твой танец видал. Держу пари, ты так же хорошо можешь станцевать и лежа.

Анна сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять их дрожь.

— Верните мне платок, или я расскажу про— вас помощнику капитана!

— Мистеру Кинкейду не до эмигрантов, особенно ирландских, как ты. А что касается тебя, он думает, что ты сама себя выставляла. Что бы с тобой ни случилось, мистер Кинкейд скажет, что ты это заслужила.

Еще два матроса стояли тут же без дела, опершись на поручни, глупо ухмыляясь и подталкивая друг друга локтями. Анна резко повернулась к Спинеру спиной и бросила из-за плеча:

— Можешь оставить шаль себе! Я не дотронусь ни до чего, что ты цапал своими грязными ручищами.

Спинер бросил шаль на палубу. Она лежала там темной тряпкой на чистых досках.

— Забирай скорей свое добро, молодка, — сказал он. — Она твоя и мне не нужна!

Анна немного помедлила, потом быстро наклонилась, чтобы поднять шаль. Как только она до нее дотронулась, Спинер был уже рядом и схватил ее за запястье.

— Я тебе еще понадоблюсь, ирландская молодуха! И очень скоро… — пробормотал он тихо. — Ты вот-вот начнешь голодать и тебе может понадобиться добавочная порция воды, чтобы вымыть свою хорошенькую мордашку. Вот тогда-то тебе потребуется компания за коровьим сараем, где ты прячешься.

— Да никогда! — прошипела Анна. — Никогда ни о чем тебя не попрошу!

Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку жесткими пальцами.

— Не клянись, красавица! Я с дружками сыграл на тебя еще в первый день. Длинную соломинку вытянул я. Ты — моя, хочешь этого или нет. На целых три недели, а одна уже почти прошла. И терять время я больше не намерен!

Анну бросило в жар от отвращения. Едва не задохнувшись от ярости, она дернула руку с такой силой, что грязные ногти Спинера оцарапали ей кожу.

— Я тебя прежде заплюю! — закричала она. — Не думай, я о себе позабочусь, впрочем, как и о любом, кто мне поперек дороги встанет!

Схватив шаль, она швырнула ее в Спинера и поспешно миновала группку глазеющих на эту сцену женщин и матросов.

Анна спустилась по трапу на палубу четвертого класса. Сырой туннель освещался только через открытую дверь люка, а воздух был наполнен вонью посудин с помоями и рвотой. Она с трудом нащупывала дорогу вниз, спотыкаясь о сундуки и чемоданы эмигрантов, продвигаясь по направлению к женскому отделению и нарам, которые делили с ней вдова с двумя дочерьми. «Проклятье быть женщиной, — думала она. — Полная беззащитность перед похотливыми желаниями всякого мужика!» Ей рассказывали об изнасиловании женщин на судах с эмигрантами, но они случались на тихоходных посудинах с парусами.

Двадцать пять фунтов из своих драгоценных сбережений она заплатила, чтобы оплатить плавание на пароходе с репутацией безопасного и быстроходного. Но не на таком же, где команда играет на пассажиров!

Анна присела на соломенный матрас и попыталась успокоиться. «Спинер с дружками не смогут напасть на меня среди толпы, — уговаривала она себя. — Ночью я сплю в трюме, полном женщин, и на палубе я всегда нахожусь на расстоянии не больше нескольких футов от другого человека. Капитан Блоджет, который говорил с эмигрантами в первый день плавания, кажется, похож на приличного человека… Он никогда не позволит, чтобы его пассажиров оскорбляли».

Анна достала свой сундучок с запасами. Как и другие эмигранты, она хранила сундучок с провизией на замке. Но осмотрев сундучок, она с удивлением увидела, что он не заперт. Сначала она подумала, что забыла запереть сундучок, но с внезапной тревогой сообразила, что не могла быть такой беспечной.

Опустившись на колени, она отбросила крышку маленького сундучка. Заглянув в него, она вскрикнула.

Свежие яйца были раздавлены, вареные яйца разбиты и размяты. Мешочки с овсяной мукой и чаем развязаны, их содержимое перемешано с солью, в которую она уложила яйца. А запас соленой свинины исчез!

Анна неистово копалась в месиве. Скорлупа исцарапала ей пальцы, но спасти ничего не удалось.

Внутри ее все затряслось от страха. Еды нет совсем! Ничего, кроме скудных корабельных выдач: заплесневелого печенья, муки и чая.