И Гавао переключился на предмет, в котором ему в полной мере удалось проявить свое красноречие. Добрых несколько часов без перерыва он потчевал попутчиков байками о подвигах, которые, если, конечно, он нигде не приврал, стяжали ему славу ведущего будуарного атлета планеты. Он оказался настоящим кладезем информации, касающейся интимных обычаев и характеристик особей женского пола различных рас и национальностей Кришны. Барнвельт почувствовал, что находится в обществе великого специалиста. Через некоторое время все это его несколько утомило, но, не выходя за рамки приличии, перекрыть бурный поток амурных анекдотов было просто невозможно.
      В остальном все шло достаточно гладко. Остановившись на ночлег в очередной деревушке, на следующий день они покатили вдоль побережья в Джазмуриан.
      Немного не доезжая до конечного пункта своего путешествия, они пересекли еще одну границу, которая отделяла Микарданд от Квириба. Когда поезд остановился, Барнвельт обнаружил, что пограничники на квирибской стороне - сплошь женщины, наряженные в какое-то опереточное обмундирование, которое состояло из плиссированных юбочек, медных шлемов и медных же бюстгальтеров. Некоторые гордо потряхивали блестящими щитами и копьями.
      - Встаньте у своих вагонов, - на квирибском диалекте распорядился один такой до блеска надраенный экземпляр - очевидно, командирша. - Ага! налетела она на Барнвельта и его спутников. - Сюда, Ная! Опечатай-ка мечи у этих ребяток: у нас в стране не дозволено мужчинам расхаживать при оружии! А что же до этого с дубинкой... - она задумчиво поковырялась щепкой в зубах. - Раз уж ножен нету, мы ее просто потуже примотаем к поясу. Коли вздумаешь пустить в ход эту гадость, останешься без штанов, что ни удаль твою не приукрасит, ни достоинство!
      - Это, мадам, смотря, что считать достоинством, - заметил Тангалоа. Амазонка, почесывая в голове, удалилась, а оставшиеся мужчины хихикнули в кулаки.
      Девушка по имени Ная со всем необходимым инвентарем приблизилась к ним и несколькими витками крепкой стальной проволоки обмотала рукояти мечей Барнвельта и Гавао, пропустив ее потом через кольца в ножнах. Свободные концы проволоки были затем зажаты в чем-то вроде компостера, который скрепил их свинцовой пломбой вроде тех, какими на Земле опечатывают багажные вагоны.
      Таможенница при этом сурово добавила:
      - Коли вздумаете взломать сии пломбы, ответ за то держать будете по суду. И оправданья ваши да будут вески, иначе... - она выразительно чиркнула пальцем по горлу. - Становитесь теперь в очередь, дабы уплатить пошлину.
      После этого они вновь покатили по направлению к Джазмуриану. Как только пограничный пост скрылся из виду, зер Гавао извлек на свет божий набор каких-то собственных приспособлений. Первым делом он вытянул одну из проволочных петель настолько, чтоб та слегка провисла, после чего перекусил ее небольшими клещами и скрутил концы между собой. Потом из крошечной жестянки извлек пальцем немного какой-то темной воскообразной пасты, которой тщательно замазал соединение, и только при очень тщательном осмотре можно было бы догадаться, что проволока повреждена.
      - Ну-с, - объявил он с хитренькой рыбьей ухмылочкой, - случись теперь какая заварушка, только дерну я за рукоять, как проволока распадется, и красавчик мой выскочит из ножен! Так-то спокойней человеку благородному, вынужденному путешествовать по сей вонючей провинции, где за закон почитается... - тут он употребил сугубо анатомический термин для характеристики матриархата.
      - А нам нельзя сделать то же самое? - попросил Барнвельт, поскольку Гавао уже прятал свой набор.
      - Об чем речь!
      Так что вскоре и земляне привели свое оружие в боевое состояние тем же самым способом.
      - Спасибо, - поблагодарил Тангалоа. - А что за городок этот Джазмуриан?
      - Смердящая дыра, где честные люди страшатся по вечерам выходить на улицу в одиночку! Поскольку находится он под владычеством Квириба, равно как и прочие земли окрест, то давно уж превратился в истинную помойную яму международную, где толчется всякий сброд со всех пяти морей, и воительницы королевы Альванди совладать с ним могут не более чем вы с гвамом, пытаясь выудить его простым крючком рыболовным.
      На подъезде к Джазмуриану под конец дня железная дорога отклонилась в глубь материка. Вскоре она уперлась в реку Зигрос, где опять повернула к востоку и следовала извивам реки до самого города. Солнце, садящееся позади поскрипывающих вагонов, багрово полыхало в волнистом местном стекле множества окон. Второй по величине порт на море Садабао на первый взгляд оказался не так уж и плох, как расписывал Гавао, хотя и несколько менее располагал к себе по сравнению с Маджбуром, в котором не было столь бросающихся в глаза бесчисленных трущоб, распивочных и неряшливого вида личностей всех цветов кожи.
      - А где вы остановитесь? - спросил Барнвельт у Гавао.
      - В гостинице Ангура, напротив вокзала. Единственное место, где от вони, что шибает в антенны, у порядочного джентльмена второй желудок не выворачивается.
      Барнвельт с Тангалоа переглянулись. Горбоваст в Маджбуре рекомендовал им именно эту гостиницу для ночевки перед завершающим броском до Рулинди, куда предстояло выехать на следующее утро.
      Скрипнув тормозами, поезд остановился. Как только земляне подхватили багаж и выбрались из вагончика на дощатый перрон, послышался чей-то голос:
      - Портреты, господа хорошие? Волшебные портреты?
      Обладателем голоса оказался потрепанный старикашка с жидкими клочками волос на подбородке и огромным ящиком на треноге.
      - Клянусь зелеными глазами Хои! - воскликнул Барнвельт, решив попрактиковаться заодно в кришнянских идиоматических оборотах. - Ты только глянь!
      - Что это еще за фиговина? - поинтересовался Тангалоа.
      - Фотоаппарат! - Барнвельт сразу узнал в громоздком ящике камеру вроде тех, какими пользовались века назад пионеры фотодела. При этом он не удержался, чтобы украдкой не бросить взгляд на крошечную "Хаяши", надежно упрятанную в перстне. - Интересно, как он собрался снимать при таком освещении?
      Он посмотрел на убегавшую вдаль реку, зеркальная гладь которой уже разрезала диск Рокира своим тонким шнуром, и добавил:
      - Должно быть, это продукт научно-технической революции принца Ферриана. Нет, спасибо, - отмахнулся он от фотографа и двинулся было своей дорогой, когда обрушившийся сзади неистовый поток брани заставил его буквально замереть на месте.
      Мясистая девица, имевшая, судя по всему, отношение к полиции, крепко распекла фотографа за нарушение каких-то правил, выразившееся в назойливом приставании к клиентам на железнодорожной платформе. Закончила она так:
      - ...А теперь ступай, босяк, и благодари матушку-богиню, что не пришлось ночевать тебе в холодной кутузке!
      Барнвельт тоже собрался идти, но был остановлен следующим воплем:
      - Стой, тебе говорю! Гляжу, что чужеземец ты, а следовательно, невежа, но нет оправданья невежеству в законах! Знай же, что у нас в Квирибе не положено поминать имя богини Хои всуе! Считается сие серьезным нарушеньем общественного порядка, и меры к сему принимаются самые строгие и решительные. Покажите-ка оружье свое!
      Она внимательно осмотрела пломбы на мече Барнвельта и булаве Тангалоа. У Барнвельта сердце ушло в пятки: он был уверен, что она обязательно заметит то место, где Гавао перекусил и срастил проволоку. Но то ли из-за поверхностного характера осмотра, то ли по причине слабеющего закатного освещения ей это не удалось, и она отпустила их на все четыре стороны со следующим напутствием:
      - Ступайте по своим законным делам, чужеземцы, да будьте начеку!
      Гостиница Ангура была хорошо видна от вокзала. Над входом, дабы обозначить направленность заведения, был приколочен череп какого-то хищника со здоровенными клыками. Трехэтажное здание нависало прямо над тротуаром второй этаж поддерживался рядами арок. Весь первый этаж, за исключением небольшого холла с крошечной конторкой сбоку, был отведен под харчевню.
      Путешественники протолкались сквозь толпу на тротуаре, глазевшую на уличного фокусника, который на виду у всех вытаскивал из совершенно пустой шляпы детеныша унхи, и вошли в дверь. На звон в небольшой гонг, подвешенный над кассой, из окошечка выглянула плоская кришнянская физиономия физиономия, украшенная столь необычайно длинными антеннами, что обладатель ее походил на жука.
      - Ангур бад-Эххен к вашим услугам, - отрекомендовалась физиономия.
      - Багган! - рявкнул Фило из своей клетки.
      - Ну... Вообще-то, зеры мои...
      - Это не мы, - торопливо сказал Барнвельт и в полном смущении разразился типично кришнянской напыщенной тирадой: - Это не мы, а сей негодный зверь из далеких краев, чьи шутки плоские лишь перепев слов человеческих, значенья коих все равно он не разумеет, равно как вы или я сокровеннейших тайн богов сущих постигнуть не в силах. А посему не обращайте вниманья просвещенного своего. Да взойдет когда-нибудь счастливая звезда ваша! Знайте же, что я - Сньол из Плешча, а это компаньон мой, Таджди из Вьютра.
      Он примолк, слегка запыхавшись, но крайне гордый своими достижениями.
      Когда они утрясли вопрос с номером, Ангур, вытянув шею, высунулся из окошечка посмотреть на попугая.
      - Воистину, зеры, не видывал я существа, облаченного в столь странный и диковинный мех! Откуда взялось оно?
      - С высочайших гор Ньямадзю, - ответствовал Барнвельт, отмечая про себя, что перья на этой планете неизвестны, и надеясь, что на его приемной отчизне действительно имеются горы, в которых мог обитать Фило. Отсутствие перьев было только к лучшему: не следовало опасаться и перьевых подушек, которые всегда вызывали у него сенную лихорадку.
      - Гар-р-рк! - заявил Фило, приоткрывая крылья.
      - Да он еще и летает?! - вскричал Ангур. - И при том не акебат это, и не бижар, и никакой иной зверь летучий знакомых очертаний. Редкостной забавой послужил бы он постояльцам моим, уговори я вас с ним расстаться!
      В порядке эксперимента он сунул в клетку палец, но тут же отдернул, как только Фило, разинув клюв, сделал попытку его цапнуть.
      - Нет, - ответил Барнвельт, - увы, но с сожаленьем превеликим вынуждены мы отказать вам, ибо в тот час, когда мы... гм... купили сие созданье, один великий астролог предсказал нам, что вся судьба наша зависит отныне лишь от него одного и горем отмечен будет тот день, когда расстанемся мы с ним.
      - Какая жалость, - сказал Ангур. - Хотя ясно, как пики дарийские, что и впрямь была у вас причина веская для подобного ответа, как ведьма лесная сказала Карару в предании. Вот вам ключ. Делить вам покои свои придется с другим постояльцем иль же ночевать где-нибудь в другом месте. Но пусть не тревожит вас это слишком, ибо из иного мира он и спит не в кровати. Не желаете ли до трапезы компанию обрести для ублаженья своего?
      - Нет-нет, спасибо, - торопливо ответил Барнвельт.
      - Но владеем мы лицензией...
      - Нет, большое спасибо! - повторил Барнвельт и решительно направился к лестнице.
      Тангалоа извиняющимся тоном заметил:
      - Понимаете, господин Ангур, мой друг привык вести уединенный образ жизни.
      После этого он устремился за Барнвельтом, пыхтя на ходу:
      - Батюшки мои! Ну куда ты так несешься! Вообще-то ты неплохо управился с этим малым. Интересно, что за парня он к нам подселил?
      - Ангур сказал: он не из этого мира - может, вообще привидение какое-нибудь.
      - Ну тогда вы с ним живо договоритесь. Ты ведь тоже в некотором роде привидение - я имею в виду Игоря. А ты уверен, что это действительно "он"? Личные местоимения не всегда точно отражают пол.
      - Вообще-то, нет, но посмотрим. Как эта масляная лампа устроена?
      Подкрутив лампу, они осмотрели комнату в поисках чего-нибудь более-менее характеризующего природу соседа. В углу валялся небольшой мешок, из которого вперемешку высовывались всякие пожитки. На подоконнике стояли три баночки, закрытые крышками, и одна открытая, из которой торчали какие-то палочки. Барнвельт обнаружил, что это ручки небольших малярных кистей.
      Он переглянулся с Тангалоа и пожал плечами. Разложив снаряжение, они умылись и проверили состояние маскировки. Глядя на себя в зеркало, Барнвельт через плечо усмотрел напротив дверей что-то белое. Это было объявление. Путаясь в цветистых гозаштандских оборотах, они с Тангалоа в конце концов его перевели:
      ВНИМАНИЕ! ОБРЯДЫ ЛЮБВИ СОВЕРШАТЬ ДОЗВОЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО В СТРОГОМ СООТВЕТСТВИИ С ПРАВИЛАМИ, УТВЕРЖДЕННЫМИ СОВЕТОМ КУЛЬТА БОГИНИ ВАРЗАИ, А ИМЕННО: ПРЕДВАРЯТЬСЯ ДОЛЖНЫ ОНИ КОРОТКОЙ МОЛИТВОЮ МАТЕРИ-БОГИНЕ, А ЗАКЛЮЧАТЬСЯ СОКРАЩЕННЫМ ОЧИЩЕНЬЕМ РИТУАЛЬНЫМ. ЦЕНУ ЛЮБВИ В ОДИН КАРД (КВИРИБСКИЙ) В ПОЛЬЗУ МАТЕРИ-БОГИНИ СЛЕДУЕТ УПЛАТИТЬ СОДЕРЖАТЕЛЮ ГОСТИНИЦЫ.
      Согласно распоряжению Сехри бад-Гараджи, верховной жрицы.
      - Ну и ну! - присвистнул Тангалоа. - Первый раз вижу, чтобы кто-нибудь ухитрился обложить налогом это.
      Барнвельт ухмыльнулся:
      - Как мы обломали Ангура, а?
      - Сборище фанатичных генотеистов [Генотеизм - разновидность политеизма ("многобожия"), когда среди множества прочих божеств главным и наиболее могущественным считается какой-то один определенный бог.], вот кто эти квирибцы. Интересно, как налоговая инспекция все это проверяет?
      - Пожалуй, этот обычай из тех, которые похвальнее нарушить, чем блюсти [Обычай из тех, что похвальнее нарушить, чем блюсти. - Перефразированная цитата из "Гамлета".], - откликнулся Барнвельт.
      Из таверны доносились звуки какой-то совершенно фантастической музыки. Производил их оркестрик из четырех кришнян - двоих с дудками, одного с барабаном и девушки с чем-то вроде арфы, а в полумраке зала молоденькая кришнянка исполняла танец, в ходе которого заворачивалась в бесконечную полосу полупрозрачной материи, словно гусеница в кокон.
      - Похоже на стриптиз задом наперед, - заметил Тангалоа. - Надо было пораньше прийти.
      - Честно говоря, я больше ожидал увидеть стриптиз в исполнении квирибца мужского пола под жадными взглядами амазонок, - отозвался Барнвельт.
      Зал, пропахший кришнянами, безвестными наркотиками и напитками, окружали скамьи, которые протянулись вдоль стен практически впритык друг к другу. Некоторые посетители, вооружившись похожими на крохотные копья палочками, уже трудились над тарелками. Довольно разношерстная публика, как отметил Барнвельт, хотя преимущественно буржуазного толка: в углу имелась даже парочка в аристократических шелковых полумасках.
      В соответствии с местными обычаями земляне сделали заказ через прилавок непосредственно повару, который в поте лица трудился на виду у всех. Потом они бочком протиснулись вдоль стены и устроились на свободных местах. Официант принес им квадр, и они сидели и потягивали его, пока девушка в марле продолжала свои вращательные движения.
      Наконец танец закончился. Пока зрители хрустели пальцами, что изображало тут аплодисменты, вошли еще несколько посетителей, а за ними по пятам еще один, который явно выбивался из общей компании, - некое динозавроподобное существо на голову выше человека, которое переваливалось на птичьих лапах, балансируя торчащим сзади огромным хвостом. Вместо одежды тело нового посетителя покрывал замысловатый узор из переплетенных разноцветных полос, намалеванных прямо поверх чешуи.
      - Осирианин! - поразился Барнвельт. - И, судя по раскраске, мужского пола. С ума сойти, вот уж не ожидал такого тут встретить!
      Тангалоа пожал плечами:
      - Их и на Земле довольно немного. Ребята они в целом неплохие, правда, подвержены гипомании - излишне импульсивны и легковозбудимы.
      - Я их и раньше видел, но ни с одним лично не знаком. Просто однажды я пригласил одну девушку, которая смертельно боялась змей, посмотреть Ингрид Димитроу в "Вожделении инкорпорейтед", а когда зажгли свет, рядом с ней сидел осирианин, и она хлопнулась в обморок.
      - В большинстве своем они совершенно безобидны, - заметил Тангалоа. Но если тебе, паче чаяния, придется завести с таким спор, не давай ему смотреть тебе прямо в глаза, иначе в момент окажешься под псевдогипнозом. Если, конечно, у тебя вместо черепа не серебряный колпак под скальпом.
      - Слушай, Джордж, а тебе не кажется, что это и есть наш сосед по номеру?
      Барнвельт перехватил взгляд официанта и поманил его поближе. Приблизившись, прислужник вполголоса проворковал:
      - Гляжу я, что ньямцы вы, любезные зеры. Не желаете ли случайно жаровню с ньомниджу? Имеем мы альков уединенный для целей...
      - Нет, спасибо, - ответил Барнвельт, не имея ни малейшего представления, в какой безвестный порок пытается втянуть их официант. - Кто этот малый с хвостом?
      - Это Сишен, что проживает здесь, - ответил официант. - В смысле чаевых клиент весьма выгодный, несмотря на облик свой ужасающий.
      - Ну что ж, будем надеяться, что осириане публика честная. Скоро там наша жратва будет готова?
      Во всем виде осирианина совершенно ясно читалось, что пропасть, которая отделяет разумных существ с хвостами от разумных существ без таковых, с маху не перескочишь. Пронзительным, присвистывающим голоском сделав заказ, который повар едва разобрал, он съежился в углу лицом к стене, разложив по полу хвост, который торчал внутрь зала, и нервозно поднимал взгляд всякий раз, когда кто-то проходил мимо. Официант принес ему выпивку в особой посудине вроде бидона для горючего.
      Барнвельт, глядя в другую сторону, проговорил:
      - Ого-го, если тут и есть привидения, то одно я уже вижу. Он что, за нами охотится?
      Это был все тот же жидкобородый старец с сундуком-аппаратом, который только что о чем-то беседовал с личностью в маске и теперь направлялся к землянам, надтреснутым голосом приговаривая:
      - Портреты, господа хорошие? Волшебные портреты?
      - Давай поддержим частную инициативу, - предложил Тангалоа. - Не думаю, что это так уж подкосит наш бюджет.
      Он повернулся к фотографу.
      - А скоро вы сможете доставить снимки?
      - К завтрашнему утру, любезный мой владыка. В труде праведном проведя всю ночь, я...
      У Барнвельта возникли было возражения по нескольким поводам сразу. Но он предпочел не вмешиваться, не желая лишний раз оказываться в глазах своего беззаботного и незакомплексованного коллеги в роли эдакого прижимистого перестраховщика. К тому же это была исключительная возможность своими глазами увидеть, с чем приходилось иметь дело земным пионерам фотографии вроде Дагерра и Штейнгейля.
      Добрых несколько минут фотограф наводил фокус, двигая то одну стойку треноги, то другую. Потом он вытащил небольшую плоскую чашку с приделанной снизу длинной ручкой и моток бечевки. Отрезав кусок бечевки, он закрепил его концом в зажиме внутри чашки. Затем в его руках появилась склянка, из которой он насыпал в чашку желтый порошок вроде того, что вытряс из стручков Визгаш на неудавшемся пикнике. Склянку он заткнул пробкой и убрал, удерживая чашку с порошком в горизонтальном положении. Потом достал кремневую зажигалку, которой долго щелкал у свисающего конца бечевки, пока та не зашипела и не занялась. Оказывается, это был запал.
      - Пожалуйста, не шевелитесь, благородные зеры! - объявил старикашка, подступая к аппарату спереди и щелкая шторкой затвора.
      Он отодвинулся в сторону и поднял чашку над головой. Тихо потрескивая, пламя поднялось по шнуру до края чашки и на мгновенье исчезло внутри.
      Ф-фумп!
      Зал озарила яркая вспышка, и над чашкой мгновенно вырос клубящийся гриб едкого желтого дыма. Не успел фотограф вновь обойти свой ящик и щелкнуть затвором, как послышался грохот, и все обернулись на осирианина Сишена, который испуганно вскочил на ноги, опрокинув посудину с выпивкой.
      Осирианин сделал два широких шага в сторону фотографа, который уставился на него так, будто видел подобное существо впервые.
      - Охе! - взвизгнул старик, подхватил фотоаппарат и пулей вылетел из таверны.
      - Ну что же он так? - расстроился Сишен. - Не желал я ничего иного, кроме как попросить его и меня обслужить подобным образом, а он умчался, будто сам Дупулан гнался за ним по пятам! Непонятливый народ эти кришняне! А вы, господа, должно быть, соседи мои новые по номеру? Судя по головам вашим бритым, решил я, что вы ньямцы, а Ангур только что предупредил меня, что подселил ко мне ньямцев.
      - Похоже на то, - согласился Барнвельт.
      - Правда? Тогда будем надеяться, что не станете вы заявляться за полночь и утром ранним, в настроении шумном ото сна меня пробуждая. Еще увидимся, прекрасные зеры!
      Когда осирианин вернулся на свое место, Барнвельт задумчиво произнес:
      - Мне кажется, что этот старый сморчок тоже из людей янру.
      - У тебя просто мания подозрительности! - возмутился Тангалоа. Помнишь, как нам Куштаньозо говорил: все, что выходит за рамки обычных представлений, тут же вызывает сомнения... Смотри-ка, никак наш новый дружок с рыбьей физиономией и дурными манерами?
      Сквозь толпу у входа решительно проталкивался долговязый зер Гавао бад-Гарган. Заметив землян, он сразу направился к ним с воплями:
      - Ба, ужель мои ньямцы! В награду за должное почтенье, кое выказали вы званью моему, милостиво дозволяю разделить со мною трапезу!
      И он без спросу плюхнулся рядом с ними.
      - Официант! - проревел он. - Кубок бухрена, да поживей! А где работник "Гурардены"? В смысле посыльный?
      - Мы его не видели, - ответил Барнвельт и обратился к официанту: - Нам того же.
      - Ну ладно, невелика потеря. Доверчивый простак, что верит в байки о волшебном могуществе землян, чтоб им всем! Лично я свободен от суеверий дурацких, среди коих числю любую болтовню про богов, духов, ведьм и силы магические. Правят всем непреклонные законы природы, даже этой Землею проклятой.
      Правда, он тут же окунул палец в свою кружку, стряхнул на пол каплю напитка, вполголоса пробормотал какое-то заклинание и только потом отпил.
      Барнвельт по-английски произнес:
      - Следи за этим типом. Что-то он мне не нравится.
      - Чего ты сказал? - тут же гаркнул Гавао. Барнвельт поспешил ответить:
      - Изъяснялся я на исконном своем наречии и просил Таджди не предаваться тем злоупотреблениям неосторожным, что обошлись нам столь дорого в Хершиде.
      - Впервые слышу, чтоб бойцы закаленные считались со столь бабскими предупрежденьями, но это ваше дело. На кого это ты так уставился, толстяк?
      Тангалоа с ухмылкой огляделся.
      - Вон на ту малютку, танцовщицу. Если мне не изменяет зрение, она вполне определенно строила мне глазки.
      Барнвельт проследил направление его взгляда. Там и впрямь сидела девушка, все еще закутанная в свой многометровый покров.
      - Пора нам познакомиться поближе, - решил Тангалоа. - Закажи мне десерт, Ди... Сньол.
      - Эй... - только и успел промямлить Барнвельт. Ему, конечно, пришлась не по вкусу очередная затея Тангалоа, но вместе с тем он прекрасно понимал, что остановить приятеля будет трудновато. Так что он остался сидеть на месте, с несчастным видом провожая взглядом пропадающую в полутьме широкую спину коллеги, который устремился к танцовщице с амурной прытью мартовского кота.
      - Ао! А вот и певица! - воскликнул Гавао, тыча куда-то пальцем. - Это Пари бад-Хорай, известная по всему побережью Садабао имитациями своими. Вот, помню, был я раз на одном постоялом дворе в Хершиде сразу с певицей, танцовщицей и акробаткой, и с тем, дабы решить...
      И Гавао погрузился в изложение очередной истории о своих сексуальных подвигах.
      Юная кришнянка с синеватыми волосами, свидетельствующими о принадлежности к западным расам, приволокла за собой затейливо отделанный табурет, на который в конечном счете и уселась. Костюм ее представлял собой квадратный кусок тонкой пурпурной ткани, пропущенный подмышкой и сколотый на другом плече драгоценной застежкой. Принесла она также и некий музыкальный инструмент вроде земного игрушечного ксилофона, и небольшой молоточек.
      Сидя на табурете с инструментом на коленях, она отпустила пару шуточек, отчего большинство присутствующих разразилось побулькиванием и кулдыканьем, которое сходило здесь за смех, хотя Барнвельт по причине диалекта и пулеметной быстроты ее речи так ничего и не понял. Вообще, он жил в постоянном страхе наткнуться где-нибудь на настоящего ньямца, которому вздумается потолковать с ним на чертовски трудном ньямском наречии.
      В этот-то самый момент Барнвельт и ухватил уголком глаза некое мимолетное движение. Когда он обернулся, рука его спутника уже покоилась на прежнем месте. Однако Барнвельт готов был поклясться, что Гавао успел торопливо провести рукой над его, Барнвельта, кружкой. Снотворное?
      Мешочек с запасом всяких капсул и пилюль висел у Барнвельта на шее, но он не мог просунуть руку под тесную кришнянскую курточку, чтобы не привлечь внимания.
      А девушка между тем принялась постукивать по своему инструменту, который отзывался чистыми, похожими на звон колокольчика звуками, и голосом, наполненным меланхолией и ностальгией, запела:
      Сапытли ста руюлю поф
      Инекрус тит оне...
      Хотя мотив показался Барнвельту смутно знакомым, он, как ни силился, не мог разобрать слова. Что это еще за сапытпли такое? Может, страдательный залог от сапытлер - "пить"?..
      Тут он даже хрюкнул, поскольку его неожиданно осенило. Господи, стоило лететь за одиннадцать световых лет, чтобы послушать "Старую дружбу" ["Старая дружба" - стихотворение Р.Бернса (пер. С. Маршака). На самом деле девушка поет: "Забыть ли старую любовь И не грустить о ней..."] в кафешантанном исполнении! Да есть ли во всей вселенной место, где можно избежать земного влияния? Нет, в следующий раз надо посетить планету, где у всех жителей поголовно щупальца, а живут они в океане из серной кислоты!
      Однако проблема с предположительным наличием снотворного в напитке по-прежнему оставалась нерешенной. Если он будет просто сидеть, не притрагиваясь к кружке, это наверняка возбудит подозрения...
      Вдруг ему пришло в голову, что в предложенную игру могут с равным успехом играть и двое. Ухватив Гавао за рукав, он указал рукой в зал:
      - А кто этот малый в маске? Одинокий Космический Скиталец?
      Пока Гавао приглядывался, Барнвельт быстро поменял кружки местами.
      - А, этот-то? - проговорил Гавао. - Того я не ведаю. Таков уж обычай у местной знати - появляться в местах общественных исключительно в масках. Так вот, говорю, когда проснулись мы...
      Барнвельт сделал глоток напитка Гавао, который на вкус очень напоминал коктейль из виски с томатным соком. Гавао тоже отпил. Певица тем временем затянула следующую песню:
      Насеф эреди комсто итади нока
      Наго лайвер жинесос на...
      [Бессмертные строки Г. Гейне в переводе М. Лермонтова про одинокую сосну представлять, наверное, нет необходимости.]
      Кто бы там ни написал этот бессмертный шедевр про одинокую сосну, в жизни бы его не узнал, подумал Барнвельт, приглядываясь к Гавао на предмет признаков действия своего напитка. Певица тем временем все в той же манере отбарабанила "Лорелей", "Кукараччу" и "Янки-дудль" и уже затянула:
      Джингабельц, джингабельц, джингель оллави... - когда кришнянин вытер губы рукавом и пробурчал:
      - Сие питье, видать, расстроило мне второй желудок. Чувствую себя отвратно. Вот погоди, оправлюсь когда, обязательно разыщу ту унху шелудивую, коя за это ответственна, и в мелкие кусочки покрошу за обращенье такое с рыцарем посвященным...
      К тому времени, как вновь появился Тангалоа, очень смахивающий физиономией на кота, только что полакомившегося канарейкой, голова Гавао уже бесчувственно покоилась на столе.
      - Что это с нашим приятелем, уже натрескался? - изумился Тангалоа. - Я просто умираю от жаж...
      Барнвельт поспешно накрыл ладонью кружку Тангалоа и тихо сказал:
      - Осторожно - там снотворное. Нас посетил некто Мики Финн [Мики Финн жаргонное название наркотика (англ.).]. Мне удалось переставить кружки. Пошли-ка отсюда.
      - Ты что, чокнулся? В самом разгаре потрясающее исследование особенностей инопланетной культуры, а он уходить намылился! Смотри, опять ансамбль выходит. Интересно, что они собираются сбацать?
      - Извини, но мне что-то не по себе.
      - А ты что, не танцуешь? Эх, будь здесь моя третья жена, я бы тебе показал...
      Вошедшие гуськом четверо кришнян с инструментами принялись наяривать какой-то мрачноватый экзотический мотивчик, в котором Дирк Барнвельт через некоторое время признал шлягер "Мне не нужно одеяло", пользовавшийся бешеной популярностью на Земле года за три до их отлета.
      Скорчив гримасу, он повернулся к Тангалоа.
      - Ну вот, стоит мне только представить, что я в таверне "Русалка" в шекспировские времена, как они сразу заводят чего-нибудь в этом духе!
      - Чрезвычайно беспомощный и узколобый подход, - отрезал Тангалоа. Принимай вещи такими, какие они есть, - как я.
      - Это уж точно! - отозвался Барнвельт с заметной язвительностью в голосе.
      Пара в масках поднялась и закачалась в медленном кришнянском танце, который состоял в основном из бесчисленных взаимных поклонов. Барнвельт только сейчас сумел как следует рассмотреть эту пару. Несмотря на маленький рост и совершенно бесполое одеяние - тунику из бледно-розовой марли, которая оставляла одно плечо открытым, - было заметно, что мужчина гибок и мускулист. Женщина была одета точно так же, с одним лишь отличием: на боку у нее висел короткий меч.
      Барнвельт прошептал:
      - Видишь, штаны у квирибских дамочек носить все же не принято, а вот мечи - другое дело. Где-то я этого крепыша уже видел. Вспомнить бы только где.
      В зале появились и другие танцующие пары. Осирианин поднялся, рыгнул и на своих птичьих лапах вперевалку направился к арфисту.
      - Слушай, - довольно бессвязно пробулькал он, - коли играете вы музыку земную, то позвольте показать вам и танец земной...
      Через некоторое время рептилия под ручку с распорядителем появилась на середине зала. Выражение лица последнего ясно говорило, что он поступает подобным образом только с целью предотвратить более крупные неприятности. Осирианин принялся все быстрей и быстрей кружиться в стиле популярного земного танца, пока его хвост не хлопнул обладателя маски по филейным частям в тот самый момент, когда кришнянин отвешивал очередной поклон своей даме.