Глава 2

К полудню они подходили к воротам Хелмелея, деревни на берегу Дервента, поднимая клубы пыли на сухой дороге, и солнце смотрело сверху на лес копий. Наконец они увидят врага!

Вальтеофа вызвали на совет, и он поехал к Гарольду, расположившемуся на холме под своим флагом – красным драконом Уэссекса. Оттуда было видно, что они застали врагов врасплох. Ничего не ведая, большая часть норвежцев расположилась на дальнем берегу реки, и только малая их часть находилась на ближнем. Никто не был вооружен, ни на ком не было кольчуги, оружие же разбросано на земле. Некоторые купались в реке, кто-то грелся на берегу под лучами сентябрьского солнца. Не дошло до них известия о приезде английского короля в Йорк, и этим утром они не ожидали ничего, кроме ста заложников. Теперь раздались дикие крики, люди забегали, повскакивали, похватали оружие и шлемы, отчаянно пытаясь стать в боевые порядки.

Команды Гарольда были отрывисты и неожиданны – атаковать бугор, оттеснить врага и затем взять мост. Капитаны бросились к своим отрядам, и когда они подошли, Леофвайн схватил Вальтеофа за руку.

– Дерись как следует, маленький кузен, и не погибай сегодня.

Лошадь тронулась, и Вальтеоф, вернувшись к солдатам, забрал свой топор у Хакона. Крепкий белокурый паренек, гордый тем, что несет флаг своего господина, всегда был рядом. Вальтеоф потрепал его по плечу, когда они двинулись на позиции вместе с Альфриком, Торкелем и Осгудом во главе своих дружин. Он хотел сказать им что-нибудь в ободрение, но большинство бывали в сражениях еще до того, как он родился, и все, что он мог сделать, так это отсалютовать им топором и ждать сигнала. Ладони стали влажными, сердце тяжело билось, и снова он почувствовал, как быстрая струйка течет по его шее под железным шлемом. А если он осрамится, что тогда? О, Боже, лучше смерть, но и смерти он тоже не хотел.

Юный граф весь трепетал от волнения, и когда прозвучал горн, он бросился вперед со склона. Сомнения улетучились, уступив место радостному возбуждению.

Вся английская армия продвигалась рысцой. Их шаги громыхали на дороге, пока норвежцы неистово боролись с хаосом, в который их повергло неожиданное нашествие англичан, налетевших на них с грохотом и воинственным криком. Торкель кричал:

– За Бога и святого Гутласа!

А Альфрик с другой стороны от Вальтеофа подбадривал жителей Геллинга, призывая:

– За сына Сиварда, Вальтеофа!

Когда эти слова дошли до его сознания, они подхлестнули его, заставили его скакать быстрее, и он, высоко замахнувшись топором, ринулся на врага. Он видел, как упал человек, кровь хлестнула из глубокой раны на шее. Она забрызгала его, и он ударил снова, слепо, не видя, упал ли еще один. Щитом он отразил копье и тотчас почувствовал удар в живот ужасной силы, он почти вышиб из него дух. В оглушительном шуме битвы, гуле и лязге оружия он услышал, как Альфрик прокричал, чтобы он держал щит поближе. Граф ответил кивком, потому что сил говорить не было, и, замахнувшись топором, щитом отразил следующий удар. Он обрушил топор на голову безликого врага, разрубив череп вместе со шлемом. Он слышал сзади тяжелое дыхание Хакона, знамя все время развевалось над ним, и все видели вышитый на голубом поле топор.

Англичане прорвались вперед, оттеснив врага к берегу. Часть норвежцев заслонила собой остальных, давая им возможность перебраться через мост к главным силам, находившимся на равнине на другом берегу. Вдруг раздался боевой клич, и над норвежцами поднялось знамя «Опустошитель земель» – огромный черный ворон, который долгое время был бичом северных земель. На западном берегу для северян положение стало безнадежным, так серьезно потеснили их англичане; многие падали в быструю реку, многие пытались ее переплыть, но большинство тонуло, и их тела густо усеяли прибрежные отмели.

Прорубая себе дорогу вперед, Вальтеоф обнаружил, что скользит в крови умерших и умирающих, и вид голов с вытаращенными глазами у его ног вызвал у него тошноту. Кровь была повсюду, люди с отвратительными ранами, тут и там обрубки рук и ног, покрасневшая вода в реке… Он почувствовал сильную боль и в какой-то момент испугался, что покроет себя и память своего отца позорной рвотой, но это вскоре прошло. Граф подавил тошноту, и так как последний норвежец с отчаянием прыгнул в воду, он оперся о топор, прерывисто дыша, истекающий потом, с красными от крови руками, но целый и невредимый. Он поймал взгляд Торкеля и рассмеялся, снова охваченный возбуждением, забыв минутную слабость.

– Они бегут, – заявил он. – Во имя Бога и всех святых, они бегут!

– Да, – согласился Торкель, но странная тень появилась в его глазах. Он увидел кого-то в гуще свалки.

– Смотри! – весь красный от чужой крови, к ним подошел Альфрик. – Посмотри, мой господин, что происходит на мосту. Там всего один человек, но из-за него никто не может пройти. Наши люди гибнут под его топором, как мухи.

Вальтеоф повернулся в ту сторону и увидел огромного викинга, стоящего на узких досках моста. Краснобородый и белозубый он вызывал на бой англичан, смеясь так, что трясся его огромный живот. Он с такой скоростью вращал топором, что три человека, к нему подбежавших, были сшиблены в один миг, у двоих была отрублена голова одним ударом смертоносного оружия, один остался без рук и с рассеченной грудью. Они присоединились к другим на дне реки.

Викинг смеялся, поддерживаемый победоносными криками с другого берега. С бешеным воплем еще один англичанин спрыгнул к нему, и к ужасу своему Вальтеоф узнал в нем Леофвайна. Он замер.

Викинг перерубил топорище Леофвайна, но граф все же успел отступить. К Вальтеофу вернулось дыхание, пот выступил у него на лбу.

– Слава Богу!

– Аминь! – Торкель прикрыл глаза рукой. – С этим дровосеком справится только огромный детина.

Вальтеоф выпрямился и взял топор:

– Я пойду.

Торкель поймал его за руку:

– Ты идешь на смерть. Вальтеоф только рассмеялся:

– Я такой же большой, как этот парень. Альфрик поддержал Торкеля:

– Может быть, мой господин, но не такой ловкий. Оставь его кому-нибудь поопытней.

Как всегда спокойный, Осгуд вставил:

– Да, это для закаленного бойца. Он вооружился не топором, а огромным обоюдоострым мечом. Это больше мое дело, чем твое.

Погруженный в свои мысли, рядом стоял Оти весь в пыли и крови.

– Нет, я пойду, мой господин, – вдруг сказал он. Вальтеоф схватил его:

– Нет, Святой Крест, только не ты – ты в два раза меньше, чем он.

Оти усмехнулся:

– О да, он разрубит меня раньше, чем я к нему подойду. Но мне кажется, я знаю, как его отсюда выставить. – Не дожидаясь расспросов, он соскользнул с берега и, наклонившись, быстро подбежал к плоскодонке. Вскочив в нее, он стал грести в сторону моста.

Хакон протянул флягу с вином своему господину:

– Что это он делает?

– Я еще не знаю, – Вальтеоф, не отрывая глаз от лодки, отхлебнул хмельного напитка, осознав вдруг, как ему хотелось пить, и передал флягу Торкелю. – Ага, он под мостом. Смотри…

Они увидели, как Оти уперся одной рукой в распорку моста. Он был прямо под норвежцем, и как раз в этот момент двое саксонцев пали жертвой его топора, но даже сейчас еще один взялся драться с этим врагом, который один наводил больше страху, чем вся норвежская рать. Снова послышались звон оружия, крики, и опять прозвучал смех викинга. Тут Вальтеоф и его друзья увидели, что Оти стоит с копьем в руке.

– О Боже! – прошептал побледневший Торкель.

Оти направил копье в пространство между балками моста, туда, где стоял человек с топором; нацелившись, он кинул его прямо в живот викинга. Раздался пронзительный крик, от которого стыла кровь в жилах, огромное тело скорчилось и упало в воду, опрокинув Оти и его лодку.

Победный крик англичан заглушил бешеный рев норвежцев. Саксонцы бросились через мост, а Оти, выкарабкавшись из воды, был встречен бурными возгласами, и его поблагодарил сам Гарольд. Не глядя по сторонам, Оти проковылял по берегу, направляясь прямо к своим рихоллцам, мокрый и, как всегда, молчаливый, стирая пятна крови со своей рубахи.

– Здорово сделано, старик, – сказал Альфрик, – клянусь Богом и Его Матерью – это было здорово.

Торкель же только заметил:

– Это надо было сделать, – и, повернувшись, пошел искать новый меч, потому что его был сломан. В его уме уже сложились стихи, воспевающие подвиг на мосту.

Вальтеоф ничего не сказал. Ему самому хотелось испытать себя в сражении с этим дровосеком, и было немного жаль, что никто не поборол викинга в сражении, но хитрость Оти открыла дорогу англичанам на мост, хотя и без его помощи, но он все равно был рад, что это сделал один из его людей. Никто теперь не мешал им перейти реку. Норвежцы ждали, приготовившись, наконец, к битве, на плоской равнине на противоположном берегу, пока англичане, перейдя мост, выстраивались длинными рядами щит к щиту.

Во время образовавшейся паузы Гарольд с двумя телохранителями выехал вперед. Он вызвал графа Тости и сказал ему, что король Англии предлагает ему половину своего королевства, если он сейчас сдастся.

Посуровевший Вальтеоф молча стоял во главе своих людей:

– Они убьют его.

– Они не знают, кто это, – заметил Торкель, – На нем нет ничего, что отмечало бы его положение, так что только Тости может знать, а, может, и он…

Тости Годвинсон, крепко сбитый, в кольчуге и шлеме, с копьем и мечом, выступил вперед.

– А что он может предложить королю Норвегии? – так громко спросил он, что это донеслось до первых рядов англичан.

Гарольд рассмеялся и, приподнявшись в стременах, крикнул:

– Семь футов хорошей английской земли – ему как раз хватит.

Послышалось сердитое ворчанье среди тех норвежцев, которые поняли эти слова, оно становилось все громче. Тости взмахнул рукой, останавливая их. Король Норвежский, огромный, сверкающий цепями и кольчугой, в небесно-голубом плаще, спускающемся с его массивных плеч, подойдя, встал рядом со своим союзником, они обменялись несколькими словами. Затем Тости крикнул:

– Скажи королю Гарольду, что граф Тости был бы последним мерзавцем, если бы, дав слово королю Норвегии и приведя его в свою страну, предал бы его.

Воцарилось молчание. Гарольд окликнул его:

– Тости! – граф повернулся к нему, невозможно было увидеть выражение его лица под шлемом. – Сегодня дело решится между тобой и мной.

Минуту они смотрели друг на друга, и затем Гарольд галопом вернулся к своим войскам. Восклицания, поднявшиеся в первых рядах, были подхвачены всей армией, и Вальтеоф кричал вместе с остальными: «За Гарольда», но он видел, что лицо короля горело и глаза наполнились слезами.

Теперь начиналась серьезная битва. Во главе своих войск Вальтеоф взбежал на косогор вместе с войсками Гарольда, рядом со знаменитыми телохранителями короля, чья доблесть была непревзойденна и чей боевой крик «Аут! Аут!» покрывал общий гул. Еще раз они столкнулись с врагом, еще раз Вальтеоф оказался в схватке, размахивал топором и отражал удары, которые оставляли следы на его шлеме и броне.

Несколько раз в плечо ему попадали то копье, то топор, но удары только скользили по нему, не оставляя следа. Он продолжал продвигаться по телам убитых. Казалось, снова его охватила боевая лихорадка. Весь мир стал красным, всюду были кровь и зловоние, и он сам был забрызган кровью с головы до ног, но им овладело злое возбуждение, а в голове звучали победные песни. Он призывал своих людей драться за Бога и святого Гутласа, он прорубал себе дорогу, и они следовали за ним, подхватив его боевой крик и крик Альфрика: «За сына Сиварда!»

Вдруг среди врагов поднялся вой. Один из английских стрелков, нацелившись в массивную фигуру норвежского короля, выпустил стрелу прямо ему в горло. Король упал рядом со знаменем, жизнь покинула его раньше, чем он достиг земли. Граф Тости соскочил с холма, где развевался его флаг, и перескочил через тело короля, лежащего под «Опустошителем земель». Перекрывая шум, Гарольд расчищал себе дорогу к брату, призывая его сдаться.

Наступила едва заметная пауза в схватке между телохранителями и норвежцами. Граф Тости, вне себя от горя и гнева, издав бешеный рык, кинулся вперед, на своего брата, так что они столкнулись лицом к лицу.

Сгущались сумерки, солнце катилось за осенний лес, и над рекой поднимался туман. Битва была столь долгой, что у Вальтеофа занемела правая рука от запястья к плечу, и он огромным усилием воли заставлял себя двигаться. Он сам не знал, каким чудом идет вперед и почему один за другим норвежцы падают под его вращающимся топором. Граф слышал тяжелое дыхание следующих за ним и выкрикивающих его имя. Но теперь он знал, что заслужил это, и ему хотелось громко кричать от радости.

Затем в общей свалке он услышал жуткий крик и увидел, что Тости упал под топором своего брата, увидел мельком Леофвайна, прорвавшегося к Гарольду и одним ударом разрубившего знамя Тости.

Казалось, что вся английская армия поднялась в едином победном порыве, и Вальтеоф, на минуту перестав быть внимательным, споткнулся об упавшего норвежца. Человек этот был только ранен и с неожиданной отчаянной силой он кинул в Вальтеофа сломанное копье, попав ему прямо в незащищенное бедро.

Секунду Вальтеоф не понимал, что произошло. Затем он почувствовал жгучую боль, покачнулся, и в этот момент по голове его ударила рукоятка брошенного топора. Все вдруг стало желтым и черным, странные фигуры завертелись перед глазами, и под звуки победных кличей сознание оставило его, и он упал в трясину грязи, крови и исковерканных трупов.

Глава 3

Выплывая из засасывающей темноты, он постепенно начал осознавать болезненную тряску, почувствовал, что он в седле, полулежит, и ощутил страшную головную боль. В жутком страхе он крикнул:

– Кто здесь? Господи, где я? Ответьте же мне! Ему ответил ворчливый и такой знакомый голос:

– Это только старый Оти. Бояться нечего.

Он вздохнул и еще крепче вцепился в косматую гриву. Постепенно граф стал вспоминать битву, победу, раненого, который кинул в него копье, удар по голове и после некоторого усилия подавил желание обнять седую голову Оти в порыве радости и облегчения. Вместо этого он ощупал свое бедро и обнаружил, что рана перебинтована, но кровь все равно струится по икре.

– Что случилось? – спросил он – Где мы?

– По дороге в Йорк. Мы пробудем там некоторое время. – Оти вел лошадь прогулочным шагом и даже не остановился, чтобы ответить. – Враги бежали в Риколл, и наши бросились за ними следом. Они считают, что там много добычи, потому что король Норвежский очень богат.

– Он умер? А Тости?

– Он тоже. Несколько людей Гарольда присматривают за его телом.

Граф слишком устал, чтобы четко мыслить, но одно он должен был знать точно.

– Гарольд? И граф Леофвайн?

– Все в порядке, – Оти как всегда был лаконичен.

– Мы не потеряли никого из наших графов?

– Только воинов, и много. Я видел, как погиб Кой из Дипинга. А тебя, мой господин, мы с Торкелем вынесли с поля, иначе тебя затоптали бы до смерти.

Вальтеоф наклонился вперед, чтобы пожать Оти руку, но его левая рука была бессильна. Рана болела безумно. В какой-то момент ему стало жарко, а затем обдало холодом. Сознание снова начало его покидать, но из последних сил он пробормотал:

– Мой топор…

Оти тихо рассмеялся:

– Хакон его сохранил.

Его голос начал странно удаляться. Вальтеоф больше ничего не помнил из того, что было по дороге в Йорк.

Когда он снова пришел в себя, то уже лежал на соломенном тюфяке в маленькой комнате, соединенной с королевскими покоями, и в стоящем рядом человеке он узнал своего кузена.

– Леофвайн, – простонал он. – Слава Богу, ты не ранен.

Граф рассмеялся:

– Я нет. Побит и помят и устал так, что мог бы проспать неделю, но не ранен. А что до тебя, то твоя рана заботливо укутана этим приятелем, Скалласоном, он такой же хороший лекарь, как и поэт, но он говорит, что ты пролежишь неделю, не более…

Вальтеоф застонал:

– Я не могу здесь лежать. Я должен видеть своих людей.

– Глупости, – Леофвайн, успокаивая, потрепал его по плечу. – У тебя прекрасные люди. Сегодня ты дрался за десятерых. За ужином все об этом говорили.

Вальтеоф почувствовал, что краснеет. Услышать эту похвалу – вот все, что ему было надо. Брат короля поднялся:

– Я должен вернуться к Гарольду. Это была большая победа. Норвежский принц, Олав, и два ярла с Оркнеев, которые оставались с кораблями в Риколле, капитулировали. Гарольд дал им обещание отпустить их домой – он всегда великодушен к побежденному врагу, – гордо добавил он и продолжил: – Норвежцы пришли на трехстах кораблях, для того, чтобы вернуться, им понадобится только двадцать четыре.

Он улыбнулся и ушел. Граф лежа смотрел на тени, отбрасываемые свечкой на стену комнаты. Было очень тихо после шума и гама битвы, и, должно быть, еще спокойнее было там, на поле битвы. Он думал о Тости и громадном Харальде Сигурдссоне и о многих других, лежащих сейчас в сентябрьской темноте. Ему необходимо было узнать, много ли его людей погибло, и, перекрестившись, он начал молиться об успокоении их душ. В молитве он и заснул.

В воскресенье утром в соборе святого Петра архиепископ Альред отслужил благодарственную мессу, а чуть позже король задал пир во дворце в честь победы.

За прошедшее после битвы время армия зализала свои раны и отдохнула. Норвежские сокровища принесли в Йорк, и сейчас норвежский «Опустошитель земель» свисал со стропил в зале вместе с другими рваными и окровавленными знаменами. Тело короля Норвежского похоронили на обещанных ему семи футах земли. Но тело Тости привезли в город и похоронили в святой земле. С предателем Тости можно было бы поступить иначе, сказал Леофвайн Вальтеофу, но он был из их рода и дрался, как подобает мужчине.

– Теперь нас осталось трое, – сказал он своему юному кузену с необычной грустью. – Свейн умер по дороге в Иерусалим, Тости – здесь, Вулнот – заложник в Нормандии у герцога Вильгельма. Бог не допустит, чтобы Гарольд, Гурт и я причинили нашей матери еще большее горе.

Но в этот вечер не было печали, были только радость и смех. Вино и эль лились рекой. Король Гарольд сидел на возвышении, с улыбкой глядя на своих бойцов. Граф Гурт был по одну сторону от него, а граф Леофвайн – по другую, граф Эдвин и Моркар – позади. Все жадно предвкушали дележ огромной добычи, которую они захватили, золота и серебра. Вальтеофа на соломенном тюфяке принесли прямо к господскому столу. Рана его немного беспокоила, бедро пересекала красная воспаленная линия, и первые два дня он мало понимал, что происходит вокруг, но заботливый уход Торкеля заставил лихорадку отступить, и постепенно граф начал приходить в себя.

Он был опьянен битвой, осознанием собственной силы, своей способностью вести в бой, и когда Торкель пел им боевые песни, он пел вместе со всеми, подхватывая припев. В этот вечер все были пьяны – и от радости, и от вина; даже трезвый Гурт корчился от смеха, когда Эдвин иронично рассказывал о прошедшей битве. Моркар и Леофвайн выскочили на середину зала и изобразили сцену на мосту, так, что каждый поднял свою чашу или рог в честь Оти, который стоял, уставившись в пол. Даже сыновья Карла, забывшие свою неприязнь к дому Сиварда, с удовольствием за него выпили.