ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА.

Рассудит нас будущее

– Голгофы нету! – растерянно и довольно испуганно повторил дед Игнатий Савельевич. – Нету Голгофы-то!

– И тётечки с котом нет! – ещё испуганнее и ещё растеряннее крикнула эта милая Людмила. – Я проснулась, а дома ни тётечки, ни Кошмара!

– Голгофа куда-то запропастилась! – совсем испуганно и почему-то угрожающе крикнул дед Игнатий Савельевич. – А ты мне про кота!

– Так ведь вместе с котом куда-то исчезла тётечка! Вернее, тётечка куда-то исчезла вместе с котом!

– Котом! Котом! Котом! Котом! – Дед Игнатий Савельевич четыре раза возмущённо и сильно топнул правой ногой и один раз левой. – Котом! Они ведь с тётечкой твоей местные жители! Они же все чердаки и подвалы знают! Они на любой крыше устроятся!

– Тётечка… на… на… на любой крыше?! Тётечка по всем чердакам и подвалам?!

– Кот! Кот! Кот! А не тётечка! Ничего с ними не случится, а вот Голгофа… Она-то куда подевалась? И зачем?

– Может быть, она просто домой на автобусе уехала? – горестно предположила эта милая Людмила. – Испугалась встречи с папой и уехала?

– Почему-то вчера поздно вечером не испугалась, а сегодня рано утром испугалась? – насмешливо спросил дед Игнатий Савельевич. – Нет, нет, тут что-то не то! Тут что-то новое!.. Но ведь мы за Голгофу в ответе! – торжественно и сурово закончил он.

– Да, мы за неё в ответе, – печально согласилась эта милая Людмила. – Ведь сегодня приедет её папа, а что мы ему скажем?

– Скажем, что знать ничего не знаем. Но легче нам не будет. Придётся пока ждать… А я к походу всё приготовил.

– Что-то надо делать! Я ведь и за Голгофу отвечаю, и за тётечку.

– И за кота, конечно, ты отвечаешь? – ехидно, сколько ни сдерживался, спросил дед Игнатий Савельевич.

– Представьте себе, и за кота! – виновато ответила эта милая Людмила. – Вчера по моей халатности он ужасно-ужасно объелся, и тётечка до того расстроилась, что очень заболела или ей очень показалось, что она заболела. А может быть, она уже в больнице?! Давайте решать, что мы будем делать?

– Ты мне только про кота не вспоминай, и я чего-нибудь да придумаю. Можно, например…

– Ой! Ой! Ой! – воскликнула эта милая Людмила – первый раз удивленно, второй раз поражённо, третий раз со страхом. – Она на крыше!

– Кто?

– Тётечка! Смотрите, смотрите! Вон, вон там!

– С котом, конечно!

– Да, да, вон он лежит!

– А чего я говорил? Чего я говорил? – торжествовал дед Игнатий Савельевич, вертя головой по сторонам. – Из-за своего разбойника она готова… Да где они?

– Вон! Вон! На своей крыше! Бедная тётечка! Ну, зачем она туда залезла?

– За сво-им ко-том, – угрюмо объяснил дед Игнатий Савельевич. – Пошли, Людмилушка, их спасать.

– Но почему она там сидит? Почему не слезает? – по дороге спрашивала эта милая Людмила. – Да ведь она и упасть может!

– Вполне может, – через плечо сумрачно ответил дед Игнатий Савельевич. – Но не о себе она заботится. Боится, что кот навернётся!

Едва они вошли во дворик, как почти всё стало ясно: лестница, по которой тётя Ариадна Аркадьевна, видимо, поднималась на крышу, лежала на земле.

Тётечка сидела с одной стороны трубы, держась за неё руками, а Кошмар – с другой.

– Сейчас мы вас спасем, тётечка! – крикнула эта милая Людмила.

Они с дедом Игнатием Савельевичем приставили лестницу к краю крыши, и он виновато прошептал:

– Что делать-то будем? Она без кота слезть откажется, а я его со злости могу… я его, изверга, видеть не способен!!!!

– Обо мне не беспокойтесь, пожалуйста, – раздался оскорбленный голос тёти Ариадны Аркадьевны. – Помогите мне спасти Кошмарика. С ним творится что-то неладное. Я боюсь за его психику.

– Психика у него всегда вредной была, уважаемая соседушка, – довольно мягко отозвался дед Игнатий Савельевич. – Давайте потихонечку слезайте, а бандит ваш…

– Я его в беде не оставлю!

– Да какая у него, хулигана, беда может быть? Издевается он просто над вами! А теперь ещё и над нами!

– Тогда я попрошу вас избавить нас от вашей помощи! Даже от вашего присутствия! Мы в нём не нуждаемся!

– Полезай, Людмилушка, полезай, – прошептал дед Игнатий Савельевич. – Осторожно бери его за хвост и кидай сюда. А то она с ним до ночи просидеть может или пока не свалится от усталости.

Эта милая Людмила быстро влезла по лестнице на крышу, и Кошмар, увидев непрошеную спасительницу, издал негодующий мярг, затем ещё более негодующий воооооопль, отбежал от трубы, спустился вниз, устроился у самого края крыши и ещё немного угрожающе помяргал и повооооооопил.

На четвереньках поднявшись к трубе, эта милая Людмила ухватилась за неё рукой и спросила:

– Как вы оказались здесь? Зачем?

– О, вам не понять! – с затаенным презрением отозвалась тётя Ариадна Аркадьевна. – На ваших глазах может погибнуть живое существо, а вы… вы… Как ты не можешь понять, что мне с ним общаться и полезнее, и приятнее, и легче… Вот зачем ты согнала его на самое опасное место? – Она оскорбленно замолчала, а эта милая Людмила сказала:

– С ним вам лучше, чем со мной. Ясно. И все-таки, тётечка, надо спуститься на землю. У нас там, на земле, несчастье. Исчезла Голгофа.

– Не исчезла, а просто ушла.

– Откуда вы знаете?!

– Уважаемая соседушка! – раздался снизу сердитый голос деда Игнатия Савельевича. – Вопрос я ставлю так! Вызываю пожарную команду! Престарелым людям сидеть на крышах воспрещается! А кота вашего…

Наижалобнейше мяукнув, Кошмар ещё ближе пододвинулся к самому краю крыши и хрипло состонал.

Тётя Ариадна Аркадьевна прошептала:

– Я не вынесу… я не переживу… я не могу видеть, как он рискует жизнью…

– Всем оставаться на местах! – неожиданно весело и властно скомандовала эта милая Людмила. – Выхожу в открытый космос!

– Не… не… не смей… – еле-еле-еле слышно попросила тётя Ариадна Аркадьевна.

– Прекратить рисковать ради кота… – хотел скомандовать дед Игнатий Савельевич, а получилась жалобная просьба.

Эта милая Людмила осторожно, но решительно встала во весь рост и начала довольно быстро спускаться вниз по крыше. Тётя Ариадна Аркадьевна ахнула три раза.

Дед Игнатий Савельевич возмущённо и в то же время восторженно дважды крякнул.

И пока кот соображал, чего же ему предпринять, он оказался в руках этой милой Людмилы. Тут он попытался сотворить очередную подлость – приготовился царапаться и кусаться, но было уже поздно. Дед Игнатий Савельевич, взобравшийся вверх по лестнице, взял кота, моментально спустился обратно, и через несколько мгновений Кошмар приземлился на крылечке. Как говорят в подобных случаях футбольные комментаторы, удар был несильным, но точным.

Пока эта милая Людмила и дед Игнатий Савельевич помогали тёте Ариадне Аркадьевне достичь земли, Кошмар имел время обдумать случившееся. Как всякий хулиган, он категорически не терпел, когда с ним обращались грубо, но зато отчетливо сознавал, что тот, кто с тобой, хулиганом, хотя бы не очень вежлив, сильнее тебя, и с ним лучше не связываться, а надо найти кого-нибудь побеззащитнее. Таких поблизости не было, и Кошмар встретил свою благодетельницу притворно радостным урчанием.

– Как ты испугал меня! – нежно воскликнула она, взяв здоровенного любимца-проходимца на руки. – Едва рассвело, – начала рассказывать она, – я проснулась от жуткого ощущения невероятной беды. Точно! Кошмарика на месте не было. Я бросилась искать его по всему дому, выбежала во дворик, в огородик – нет нигде! Я звала, просила, умоляла, почти требовала, едва не приказала, чтобы он отозвался… Тщетно! И я сделала вывод, что он погиб.

По возможности вежливо кашлянув в кулак, дед Игнатий Савельевич так же по возможности вежливо спросил:

– А на крышу-то, уважаемая соседушка, зачем вознеслись? В вашем-то возрасте…

– Только в моём возрасте, уважаемый сосед, – подчеркнуто любезно перебила тётя Ариадна Аркадьевна, – и начинаешь понимать, кто из живых существ тебе по-настоящему дорог и кто тебя по-настоящему ценит.

Назревала очередная словесная распря, и эта милая Людмила, чтобы остановить спор, спросила:

– Как же вы обнаружили своего любимца?

Вот что было с любимцем-проходимцем на самом деле. Отоспавшись, переварив уничтоженную вчера в холодильнике сверхобильную пищу, Кошмар через форточку на кухоньке выбрался в огородик, погулял, сбегал на речку, напился, вернулся домой.

А раннее солнышко было уже теплым. Кошмар и залез поближе к нему – на крышу, разлегся и сладко задремал в ожидании завтрака. Но, разморённый солнечным теплом, он заснул так крепко, что голоса разыскивавшей его благодетельницы не слышал, а когда услышал, шевелиться и отзываться ему было элементарно лень. Он и лежал себе не двигаясь, решив, что, как только лень пройдет, он и спустится позавтракать. А благодетельница пусть поволнуется, попереживает, пострадает за него.

Тётя же Ариадна Аркадьевна решила, что ему худо со вчерашнего, что он, по крайней мере, медленно умирает. Борясь со страхом и головокружением, она залезла на крышу по лестнице и тут неосторожным движением толкнула её.

Лестница упала, но тётя Ариадна Аркадьевна сначала не заметила этого, торопясь к своему якобы умирающему любимцу-проходимцу. Едва она добралась до него, как негодяй встал и передвинулся подальше от неё. И так несколько раз. Хулиган явно издевался над своей благодетельницей, чтобы в дальнейшем она слушалась его ещё послушнее. А она, бедная, думала, что ему стыдно за вчерашнее, что он, несчастный, опасается наказания, а когда распоясавшийся безобразник предостерегающе зарычал на неё, тётя Ариадна Аркадьевна едва не лишилась чувств. Она решила, что у Кошмарика из-за вчерашних переживаний нарушилась психика и он не понимает, что он делает, и может вообще повредить себе, например, разбиться!

Посему тётя Ариадна Аркадьевна как-то машинально, не придавая этому значения, отметила, что из калитки соседнего дома вышла Голгофа и направилась по улице в сторону окраины посёлка. Когда через некоторое время тётя Ариадна Аркадьевна скользнула рассеянным взглядом по дороге за посёлком, то увидела, что Голгофа идёт по полю к лесу с каким-то человеком… Но ей было не до Голгофы!

И вот сейчас, умиротворенная, успокоившаяся, держа на руках своего здорового и здоровенного Кошмара, она благодарила его спасителей. (Будто бы его, хулигана, надо было от чего-то спасать! Спасали-то её, а не его!)

Зато они, спасители, не испытывали ни спокойствия, ни тем более умиротворения, и эта милая Людмила сказала озабоченно, даже тревожно:

– Мы потеряли Голгофу. Вчера она захотела спать на сеновале, а рано утром её там не оказалось. Вы, тётечка, говорили мне там, на крыше, что она ушла…

Тут они услышали громкие, резкие, требовательные автомобильные гудки. Все сразу поняли всё, а тётя Ариадна Аркадьевна сказала:

– Вполне вероятно, что я видела именно её… но я была в таком состоянии, что не могу категорически утверждать… А вот как вы намерены объясняться с её отцом? Как вы ему объясните отсутствие, вернее, пропажу его дочери?

Гудки становились громче и громче, резче и резче, требовательнее и требовательнее, в них проскальзывали нетерпеливые и даже угрожающие нотки.

– Ничего мы объяснять не намерены, – невинным тоном ответил дед Игнатий Савельевич. – Мы знать ничего не знаем. Пусть ищет.

– Пусть ищет, – с укором повторила тётя Ариадна Аркадьевна. – Вам не кажется странным, нелепым, противоестественным, наконец, что по вашей вине отцу приходится искать дочь?

– Странно, нелепо, противоестественно, тётечка, – проговорила эта милая Людмила, – что дочь сбежала от отца. Правда, ненадолго сбежала. Всего на несколько дней. Чтобы хоть несколько дней пожить нормальной жизнью.

– Вы, вы, вы втянули девочку…

– А! – сердито воскликнул дед Игнатий Савельевич. – Риадна Аркадьевна! Рассудит нас будущее! А я твёрдо верю в наше светлое будущее! Я верю даже в то, уважаемая соседушка, что мы с вами вскоре найдём общий язык, то есть станем единомышленниками, то есть не станем ссориться! Идёмте! Главное, ребята, сердцем не стареть!

Они вышли на улицу. «Жигули» цыплячьего цвета стояли у соседнего дома. Отец и врач П.И. Ратов толкал калитку обеими руками, бил по ней кулаками, пинал её и зло приговаривал:

– Ну, я вам… ну, вы у меня… вы у меня ещё… Кончайте валять дурака! – крикнул он. – Открывайте!

– Доброе утречко, – приветствовал его, подойдя, дед Игнатий Савельевич. – Как доехали? Как самочувствие? Как…

– Где Голгофа? Где моя дочь, спрашиваю! Учтите, что я обо всём уже заявил в милицию! И если я сейчас же, немедленно не увижу Голочку, вам несдобровать! Вас призовут к порядку!

– Собственно, а на каком основании вы кричите на нас? – с достоинством и возмущением спросила эта милая Людмила. – Мы даём вам честное слово, что понятия не имеем, где ваша дочь.

– С тобой, мерзкая девчонка, я разговаривать не собираюсь! – сквозь зубы процедил отец и врач П.И. Ратов. – Хотя я и осведомлён, что ты, именно ты, хулиганка и наверняка двоечница, сбила мою девочку с истинного пути…

Тут вперёд вышла тётя Ариадна Аркадьевна и презрительнейшим тоном заговорила:

– Гражданин! Не имею чести знать вашего имени и не испытываю необходимости знать! По-человечески сочувствуя вашему горю, я тем не менее требую, чтобы вы разговаривали с нами не только вежливо, но и у-ва-жи-тель-но! Мне начинает казаться, что от такого, простите, отца…

– Хорошо, – почти прошипел со свистом отец и врач П.И. Ратов. – Я постараюсь разговаривать с вами вежливо, хотя вы и не достойны ничего подобного. И ни о каком уважении к вам и речи быть не может! Учтите, что я вызову со-бак! Специальной породы и специально обученных! Они-то и обнаружат следы моей дочери, которые вы от меня скрываете!.. А сейчас прошу предоставить мне возможность осмотреть все ваши помещения. И не вздумайте чинить мне препятствия! Тут же появятся со-ба-ки!

– Осмотреть все помещения? – ехидно переспросил дед Игнатий Савельевич. – Сделайте одолжение. Будем очень рады. Особое внимание не забудьте обратить на одно помещение в огороде. Летнего пользования.

– В мой дом я вас не пущу! – отрезала тётя Ариадна Аркадьевна. – Тем более, что туда Голгофа даже и не заходила. Людмила, идём отсюда. У меня к тебе серьёзный разговор.

Когда они ушли, а отец и врач П.И. Ратов опять намеревался закричать, дед Игнатий Савельевич угрюмо произнёс:

– Мы ведь и сами Голгофу-то вашу потеряли.

– То есть как?!

– То есть так. Проснулись утром, а её нету. Нигде. Ни в одном помещении.

– В высшей степени подозрительно… – Отец и врач П.И. Ратов первые слова выкрикнул, а последнее почти прошептал. – Может, дед, ты не знаешь, где Голгофа, а сынок твой…

– Точнее, внук. Он всё ещё спит. И ничего ещё знать не может. Никто из нас понятия не имеет, куда она делась.

– И всё-таки осмотрим помещения. У меня нет никаких оснований доверять вам.

Когда за ними закрылась калитка, из-за машины появился Пантя. Как он здесь оказался, никто и не заметил.

Вид у него был крайне озабоченный и довольно напуганно-подозрительный. Пантя медленно обошёл вокруг «Жигулей» цыплячьего цвета, оглянулся по сторонам и присел у правого заднего колёса на корточки, ещё раз оглянулся по сторонам…

И пока отец и врач П.И. Ратов осматривал все помещения во дворе и огороде, Пантя возился около машины…

А в домике тёти Ариадны Аркадьевны была такая тишина, словно там никого не было. Нет, там были и хозяйка, и эта милая Людмила, но они молчали. Я бы назвал такое молчание, уважаемые читатели, громким.

Тётечка и племянница (обе уже дорогие друг для друга) сидели неподвижно, отвернувшись друг от друга. Выражение лиц у обеих было обрёченное, словно они намеревались совершить что-то крайне нежелательное для них, но необходимое.

Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, заговорила тоскливым голосом, каким обыкновенно говорят перед долгой разлукой:

– Можешь думать обо мне что угодно, считать меня кем те-бе удобно…

– У-годно или у-добно?

– Как хочешь. Но, понимаешь, я не умею, не могу, я не способна лгать. Даже если бы я и захотела соврать, рот у меня всё равно не раскрылся бы, а если бы и раскрылся против моей воли, прозвучала бы из него только правда.

– Ах, тётечка… – устало и беспомощно прошептала эта милая Людмила, сжав кулачки, потому что ей хотелось не шептать, а кричать, да ещё как кричать: возмущённо-возмущённо, громко-громко. – Ведь вас никто и не просит лгать.

– Зато ты желаешь, чтобы я промолчала. А это хуже лжи – молчание.

– Я ничего от вас не хочу. Я ничего от вас не прошу. Отец её – грубый и жестокий человек. Хотя и врач. Голгофе необходим многодневный поход. Она ни разу в жизни не сидела у костра под звёздным небом! Она ни разу в жизни не видела живого кузнечика и божьей коровки! – Эта милая Людмила резко вскочила. – И не пойдёт она в поход из-за вашего любимчика-проходимчика!

– Пропускаю мимо ушей оскорбление, которое ты нанесла ни в чем не повинному существу. Но при чём здесь он?

– Если бы не он, хулиган, лентяй, разбойник, простите, обжора и притворщик, вы бы не залезли на крышу и не увидели бы, как уходила Голгофа! И мы бы, если не сегодня, то завтра бы обязательно ушли в поход! И если бы не кот, вы бы пошли с нами в поход! А вот кот, кот, кот… подумать только, какой-то несознательный кот срывает многодневный поход!

– Бедный Кошмарик! – Тётя Ариадна Аркадьевна взялась руками за возмущённо дрожащие косички. – Сколько несправедливых обвинений сыплется на его несчастную голову! Как он выносит всё?!

– Дорогая тётечка! Поступайте, как считаете нужным. Никто вас не осудит. Идите и расскажите грубому и жестокому эс-ку-ла-пу, где его дочь.

– Я не знаю, где она. Я только, кажется, видела, что будто бы она вышла из соседнего двора. А потом я, КАЖЕТСЯ, видела, что она с кем-то шла к лесу.

– Но с кем и зачем?! Она же здесь никого, кроме нас, не знает. А как он найдёт её в лесу? И чего она там делает? Я пойду, тётечка. Боюсь, что всем нам вместе придётся искать Голгофу. Уж очень загадочно её неожиданное исчезновение.

Едва она спустилась с крылечка, как её окликнула тётя Ариадна Аркадьевна:

– Постой, постой! – Она тоже спустилась вниз. – Я хочу, чтобы ты поняла меня и не считала такой… какой ты меня считаешь. Мол, старуха не хочет и выслушать нас… Молчи, молчи! Присядем.

Они присели на ступенечку, тётя Ариадна Аркадьевна долго молчала, теребя косички, потом заговорила, сжав виски ладонями: