– Именно так,— сказал сэр Ланселот.— Истории, подобные той, что имела место в нашем микрокосме, происходят повсюду в мире, и, как правило, последствия их бывают более прискорбными.
      – Хорошо, что мы здесь, на Зенкали, обладаем достаточной властью для принятия решений,— сказал Кинги.— Я всегда чувствовал, что во многих странах мира власть слишком распылена, чтобы быть эффективной. Демократия по-своему хороша, но подчас при помощи диктатуры — в мягкой, разумеется, форме — можно добиться большего.
      – Положимте, что так,— с сомнением сказал сэр Ланселот.
      – А вот и счастливая парочка, благодаря которой заварилась вся эта каша,— сказал Кинги и обхватил своими могучими руками Питера и Одри за плечи.— Милая Одри,— сказал он.— Вы сегодня выглядите счастливой как никогда! Не потому ли, что вы решили взять себе в мужья честного малого в лице Питера Флокса?
      – О да,— сказала улыбающаяся Одри.— Я решила: в чем он нуждается больше всего, так это в сварливой жене.
      – Ему следовало бы почитать за счастье, что на него будет ворчать такая красавица, как вы,— сказал Кинги.— И я открою вам секрет: наш благодарный остров подарит вам на свадьбу плантацию деревьев амела.
      – О, Кинги,— сказала Одри.— Вы так щедры!
      – Скорее предусмотрителен,— сказал Кинги.— Я надеюсь, что благодаря этому Зенкали станет вашим родным домом навсегда.
      – Не сочтете ли вы «оскорблением величества», если я поцелую вас? — спросила Одри.
      – Сочту, если откажетесь,— твердо сказал Кинги. Ну, Питер, пошли, сообщим обо всем папочке,— сказала Одри.
      – Заодно передайте, что если он еще раз тиснет обомне какую-нибудь гадость, то я выкину его за шкирку с острова. «КОРОЛЬ УКУШЕН БОГОМ». Какой подрыв репутации монарха, а!
      …Под гигантской бугенвиллеей, где била ключом жизнь насекомых, плавно покачивался королевский гамак, в котором восседали Ганнибал и Джу. Под гамаком, скрестив ноги по-турецки, сидел папаша Дэмиэн.
      – Ну, уважаемый и обожаемый предок, у меня для тебя новость! — сказала Одри.— Наш высокочтимый король подарил нам с Питером плантацию амела!
      – Как — плантацию амела? — спросил Симон.— Что бы моя родная дщерь позорила отцовские седины, живя во грехе у него под боком на плантации амела?
      – Боже, да что ты несешь! — сказала Одри.— Разве я собираюсь жить во грехе?!
      – Не хочешь ли ты сказать, о моя дражайшая дщерь, что ты по глупости решила повести сего неоперившегося отрока к церковному алтарю? Смилуйся, о Матерь Божия, это еще хуже, чем жить во грехе!
      – Ну, ничего, немножечко греха тоже не помешает,— сказала практичная Джу.— В конце концов, грехи — это мой хлеб, без них я осталась бы без работы! Но, я надеюсь, у вас все серьезно? Могу я вас обвенчать?
      – А где же еще им завязать брачные узы, как не здесь? — сказал Ганнибал.— О Господи! Я теряю не только ту единственную девушку, которую искренне любил, но и добрую помощницу. А я ведь так рассчитывал на тебя еще на девяносто ближайших лет!
      – На все воля Божья,— сказал Питер.
      – Что ж,— произнес, Ганнибал,— теперь, когда всю эту заваренную вами кашу удалось расхлебать, я отниму у Питера еще немножечко времени — если, конечно, эта паршивка хоть ненадолго оставит его в покое… Питер, у меня к тебе будет вот какое задание: я задумал выпуск нового, исправленного издания своей книги.
      – Это какой же?
      – «Зенкали. Фрагментарный путеводитель для случайного приезжего».
      – Так это… ваша?! — спросил изумленный Питер.
      – «Ваша»! Ты еще спрашиваешь «ваша»! Ну а кто еще на острове, по-твоему, обладает такой эрудицией и таким блестящим знанием английского, чтобы проделать столь титаническую работу? — спросил Ганнибал.
      – Так вы действительно собираетесь готовить новое, исправленное издание? — спросил Питер.
      – Безусловно,— ответил Ганнибал,— если ты готов мне помочь.
      – Я-то готов, но мы сначала хотели бы провести медовый месяц,— сказал Питер.
      – Как — медовый месяц? Вы же еще не повенчаны! —
      удивился Ганнибал.
      – Мы решили поступить наоборот,— как бы извиняясь, объяснила Одри.— Сначала медовый месяц, потом венчаться.
      – О Святой Павел и двенадцать апостолов! Так, стало быть, моя дочь будет стоять перед алтарем и каяться во всех грехах?! — воскликнул Симон, бия себя в лоб.— Только из-за чистоты души моей я не потерплю такого!
      – Если не секрет, где вы намерены провести этот странный предсвадебный медовый месяц? — поинтересовался Ганнибал.
      – Как это — где? — перебила Джу, выскакивая из гамака.— Черт побери, есть только одно подходящее место. ДОЛИНА ПЕРЕСМЕШНИКОВ.
      эпилог
      – Ты можешь притиснуться ко мне поближе? — спросил он.
      – Никак, Питер. Ты и так умудрился втиснуть два тела в спальный мешок, рассчитанный на одного. Куда уж ближе?
      – Ну, еще поближе,— сказал он, довольный.
      Лунный свет струился на причудливо толстые переплетающиеся фигуры деревьев омбу, хранивших покой влюбленных, а ветви окружающих их кустов мерцали от множества светлячков.
      – Когда ты в первый раз решила, что любишь меня? — спросил Питер, не боясь показаться банальным.
      – Сразу, как только увидела,— с удивлением сказала Одри.— А почему ты спрашиваешь?
      Питер осторожно поднялся на локте и взглянул на ее лицо.
      – Сразу? — переспросил он, потрясенный услышанным.— Напомни, когда ты меня впервые увидела?
      – Как когда? В то утро, когда ты пришел к Ганнибалу. Ты был таким лапочкой… Ну как брошенный щеночек.
      – Вот спасибо,— холодно сказал Питер.— Это самый романтический комплимент, который я когда-либо слышал.
      – Так я же не в том смысле. Я имела в виду — хорошенький щеночек,— запротестовала Одри.— Ну, такой, как в зоомагазинах, что невозможно удержаться!
      – Понятно. Такой же кудлатый?
      – Ну да. И такой же вислоухий и беспомощный. Он тебе на полу будет лужу делать, будет туфли грызть, а все равно — такая лапочка!
      – Да что ты говоришь! Разве я в твоем присутствии когда-нибудь заикался о желании сделать лужу на полу? Или погрызть твою обувь — туфли, тапки, сапоги или что там еще?
      – Да нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду,— сказала Одри.— Не притворяйся тупицей.
      Пауза.
      – Ну, хорошо. Ты знаешь, что происходит с этими очаровательными щенками после того, как их приносишь
      из зоомагазина? — продолжал Питер.
      – А что?
      – Из них получаются волкодавы.
      – Я всегда мечтала о собственном волкодаве! — мечтательно сказала Одри.
      – Ну а я вот не влюбился в тебя с первого взгляда,— заговорщицки сказал Питер.— Ты показалась мне привлекательной, но не более того.
      – Что-что, а я-то хорошо запомнила, как ты посмотрел на меня в первый раз. У тебя был взгляд похотливого развратника — точь-в-точь как у молодца-итальянца, только-только ставшего мужчиной,— сказала Одри.
      – Ну уж нет! — раздраженно сказал Питер.— Я не глядел на тебя взглядом похотливого развратника.
      – Глядел. И своим первым же взглядом не только раздел, но и затащил в постель,— сказала Одри.— Что я пережила, одному Богу известно.
      – Позвольте с вами не согласиться,— сурово сказал Питер.— Я в жизни не позволял себе бросить такой взгляд на женщину.
      – Я так и поняла,— сказала Одри.— Вот почему мне это так понравилось.
      – Вот уж не думал, что наша первая с тобой ссора будет в спальном мешке,— сказал Питер.— Здесь и места-то маловато! Даже подушками не побросаешься!
      – Согласна. В спальном мешке маловато места — и не только для ссоры,— жалобно сказала Одри.
      – Ничего. При желании найти можно. Я покажу.
      Воцарилась тишина.
      – Ты мой маленький, мой миленький волчонок,— наконец сказала Одри.
      – Да еще такой, который проявляет ловкость в стесненных обстоятельствах,— сказал Питер.
      – Да еще какую ловкость! — согласилась Одри.
      …Луна совершала свой неслышный путь по небу, и под ее лучами словно оживали деревья омбу — казалось, будто они переходили с места на место или собирались в группы, словно заговорщики. Светляки, будто крохотные карманные фонарики, освещали свой замкнутый мирок зеленым пульсирующим светом. На бескрайней черноте небосвода оставляли следы падающие звезды, а неподвижные сияли, словно сосульки, освещенные солнцем. Луна, прежде золотая, как лепестки подсолнуха, стала бледной, словно поганка.
      Вдруг из глубины рощи омбу раздался голос — полусонный, словно первый утренний крик петуха:
 
«Ха, ха! Ха, ха!»
Потом тот же голос зазвучал мягче, как бы вопрошая:
«Ха, ха? Ха, ха?»
Ему ответил другой голос, успокаивающий:
«Ха, ха, ха, ха».
И наконец со всех сторон раздались жалобные, но сладостные крики:
«Ха, ха!.. Ха, ха!.. Ха, ха!..»
 
      – Послушай! — сказал Питер.— Как ты думаешь, что это такое?
      – Как что? — спросила она.
      – Пересмешники,— сказал Питер.— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. ЭТО ВЫПАЛО ИМ!

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ…

ПОСЛЕСЛОВИЕ