Его рассказ все больше удивлял Олега. Да, что ни говори, славно поработали товарищи! И телевизор-рацию изобрели, поставили, и много другой необходимой аппаратуры. Гаращенко все называл и называл фамилии особо отличившихся изобретателей и рационализаторов, силами которых производилась внутренняя и наружная оснастка тримарана. Камбуз... Печь с тремя горелками и духовкой... Опреснитель воды, кипятильник и вытяжная вентиляционная установка... Библиотека и фильмотека... Кино- и фотосъемочная, аппаратура... Сложная парусная оснастка с кибернетическим управлением... Да разве все перечислишь!
      Перед самым завершением работ всех удивил двенадцатилетний Сережа сын Андрея Ивановича Аксенова.
      - Зачем вы ставите габаритные огни? - с детской непосредственностью спросил он у занятого этой работой Володи Самургашьяна.- Модели кораблей мы давно покрываем фосфорирующим лаком. Видно за три километра...
      Таня принесла два десятка электронно-магнитных пластинок и какой-то продолговатый черный прибор, напоминающий то ли школьный пенал, то ли микрофон.
      - Это видеозаписи окружающего ландшафта нашей трассы,- сказала она Олегу, показывая пластинки, сложенные в коробочке.- Я взяла их в методкабинете на кафедре. Там вся природа - и флора, и фауна.
      - А эта трубка? Она для озвучивания? - показал Олег на черный прибор.
      - Секрет фирмы, капитан! - улыбнулась Олегу Таня.- И будущая мечта каждой запасливой хозяйки. Проверим в действии на Днепре, а затем и в море...
      Потом было двадцать девять удивительных дней.
      С заданной крейсерской скоростью, обгоняя пассажирские теплоходы, доверху груженные баржи и самоходки, речные трамваи, тримаран с безлюдной, как у летучего голландца, палубой не плыл, а парил над Днепром, тихонько пощелкивая датчиками и реле.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      ...Тоннель, казалось, был бесконечным. Часы молодого кечуа на руке Роберто отсчитывали уже вторые сутки, а они с дедом все шли и шли под его высеким, слепяще-белым сводом, от яркого сияния которого начинали болеть и слезиться глаза.
      Особенно трудно было Фредерико. Сказывались прожитые годы, четырнадцать дней тяжелого пути по каменистым и ледяным горным тропам, пережитое нервное потрясение от невиданной доселе картины грохочущего, полыхающего страшным огнем вулкана и стонущей, дрожащей от могучих толчков земли. А потом еще этот древний талисман аймара, открывающий подземные врата, и удивительный тоннель с сияющим, словно полуденное солнце, сводом.
      Давало о себе знать и постоянное недоедание в пути, длительное отсутствие горячей пищи. -Дрова у них кончились на восьмой день, а на почти пятикилометровой высоте, куда увела их тропа, только скалы и снег. И без того скудный запас пищи полностью иссяк еще за три дня до подхода к скале Ау. Последнюю лепешку они съели там, на тропе, уверенные, что, спустившись с крутизны на плато через день-другой, раздобудут что-нибудь съестное, наловят рыбы в водах озера Тотокуку и уж, конечно, найдут пищу в одном из храмов аймара. Жрецы храмов всегда получали богатые приношения за исполнение обрядов и щедрые пожертвования для могущественного солнцеликого Виракочи. Они никогда не отказывали паломникам, а тем более соплеменникам в крове и еде. Знали, что те отработают сторицей.
      Но древние храмы навсегда исчезли в пучине озера. Видимо, разгневали жрецы своей жадностью солнцеликого Виракочу. А их теперешний путь, путь Роберто и Фредерико, был неведом, наверное, даже ему. Иначе он давно подал бы знак, помог найти еду и воду... Правда, аймара издавна терпеливо умеют переносить голод. Не сутки, а целых пять дней, даже неделю смогли бы еще Роберто и Фредерико продолжать свой путь и без пищи - ведь в конце концов когда-нибудь кончится этот тоннель! Но на помощь голоду пришел куда более страшный враг - жажда. С каждым часом оба они все больше теряли силы, все чаще останавливались и отдыхали в полуобморочном забытье, в тяжелой дреме, от вязких пут которой каждый раз все труднее было освободиться.
      Сквозь давящую кошмарную дремоту им грезились искрящиеся водопады на склонах родного плато, талый снег предгорий, свежая вода в высоком кувшине на маленьком табурете сразу за порогом их дома. Они видели, с каким наслаждением пьют из этого старого кувшина прохладную, удивительно вкусную воду и Секстина, и Дийяда, и Мадлен. Но стоило поднести тонкое горлышко кувшина к пересохшим губам Фредерико или Роберто, как она застревала в.нем, не просачиваясь ни единой каплей, сколько ни трясли они перевернутый кувшин. И тогда они просыпались в липком холодном поту, приходили понемногу в себя от тяжелой дремоты, поднимались и снова шли вперед, все больше теряя последние граны надежды на спасение.
      А тоннель был совершенно сухим. На идеально гладкой округлой его поверхности, словно выплавленной в гранитно-базальтовой толще, не просматривалось ни единой щелочки, ни малейшего намека на хоть какуюнибудь возможность проникновения влаги. Тысячи километров прошагал под землей за долгие годы работы на рудниках старый Фредерико, да и Роберто отмерял ногами порядочно подземных штолен, штреков, переходов, ходков. Но даже в самых сухих, самых жарких из них всегда можно было отыскать хотя бы камешек, хранящий граны драгоценной влаги, пососать, подержать его во рту, увлажнив хоть на несколько минут одубевший от жажды язык.
      Ничего подобного тому, что увидели, с чем столкнулись они здесь, оба никогда не встречали. В верхней части высокого свода, строго по центру, бесконечной метровой полосой сиял странный светильник. Справа и слева от него гладкая поверхность стенок тоннеля до самого основания была словно отполирована искусным ювелиром. Она искрилась мириадами ярких вкраплений: блестками слюды, кварца, горного хрусталя и старый Фредерико мог в этом поклясться самому Виракоче - сиянием настоящих алмазов. Будто весенняя радуга, пестрели своды и стены тоннеля неповторимыми формами прожилок всех цветов и оттенков, сверкали, переливаясь, под ярким светом, отливали то вороненой сталью, то нежным серебром, то красной медью, то удивительной желтизны золотом.
      Высота свода достигала метров пяти. Книзу тоннель округло сужался, образуя в основании две дорожки, каждая шириной метра по два. Точно посредине их разделял такой же бесконечный, как и сам тоннель, монолитный квадратный выступ темного цвета с глянцевато-бархатистой поверхностью высотой и шириной в полметра. Настил пола обоих дорожек был сделан из прочного литого материала серого цвета. Но он не был похож ни на асфальт, ни на бетон, хотя поверхность его была немного шероховата. Роберто иногда даже казалось, что пол пружинит у него под ногами, что он очень тоненький как первый зимний ледок на реке. Порой ему чудилось, что под этим ледком журчит, переливаясь, вода. Каждый раз он порывался сказать об этом деду, но усилием воли сдерживал себя. Мало ли что могло ему померещиться... Такое не один раз случалось с ним и в шахте, когда совсем еще молодым пареньком, почти ребенком, толкал он вверх под уклон крутыми штреками тяжелые вагонетки с рудой. Подгибались от непосильного напряжения не окрепшие еще колени, градом катился по лицу и по всему телу пот, что-то непрестанно гудело в затуманенной голове.
      Пить... Пить... Пить... Вот тогда-то и слышался ему сквозь дурманящий голову гул звонкий переливающийся голосок желанного ручья, веселая песня его нежных, ласкающих водных струй, что лились с камня на камень там, наверху, по скалистым отрогам гор, щедро рассыпая по сторонам свежесть хрустальных брызг.
      Нет, нельзя желаемое выдавать за действительное, как бы этого ни хотелось. Никак нельзя будоражить сомнительным наваждением, а это ни что другое, как наваждение,- убеждал себя каждый раз Роберто, тревожить и без того вконец обессиленного старика. Дед опытнее, много опытнее его, Роберто, и уж если он молчит, если не слышит этого журчания, то нечего и ему лезть вперед со своими галлюцинациями.
      Так и шли они вперед шаг за шагом, километр за километром, помогая один одному, поддерживая и ободряя друг друга. Но с каждым часом все короче становились их переходы, все длительней время отдыха и меньше в сердцах надежды на то, что увидят наконец желанный выход из этого сияющего кошмара.
      Юноша давно обратил внимание, что по левой стороне тоннеля, примерно в километре друг от друга находились довольно глубокие ниши. Метра на полтора вдавались они у основания в стену тоннеля. Ширина каждой достигала, примерно, трех метров. В них свободно могли поместиться несколько человек. Ниши были облицованы чем-то белым, напоминающим мрамор. Но вряд ли здесь использовали естественный материал: белое совсем не походило на яркую текстуру сводов и стен самого тоннеля, выделялось своей инородностью. Кроме того, оно было цельным, без единого намека на соединяющий шов даже в прямых углах и с боков.
      Наличие ниш само по себе казалось Роберто вполне естественным. В шахтах и на рудниках они устраивались в каждом тоннеле и даже в сравнительно коротких штольнях и штреках, в тех местах, где для перевозки грузов и руды использовался конный или электрический транспорт, чтобы люди при необходимости могли полностью освободить для него путь. Но пробежать четыреста-пятьсот метров, как это пришлось бы сделать здесь в случае, если транспорт застанет тебя посредине между двумя нишами, было бы не так-то легко, практически даже невозможно. Удобнее, пожалуй, просто перейти на другую дорожку, а если заняты окажутся обе одновременно, стать на разделяющий их выступ. Возможно, он именно для этого и предназначен... В самих же нишах Роберто несколько удивляло и даже настораживало то, что у каждой из них на центральной белоснежной стене были начертаны одни и те же непонятные знаки.
      На уровне груди выделялись два серебристых, одинаковой формы прямоугольника размером около тридцати сантиметров в ширину и двадцати-в высоту.
      Над левым прямоугольником - такой же серебристый усеченный конус. Его основание -примерно пятнадцать сантиметров, сечение в верхней части - пять, а высота - около тридцати сантиметров.
      Конус над правым прямоугольником - несколько шире в основании и сечении, но почти наполовину меньший по высоте. На поверхности обоих конусов, словно яркие цветы на клумбе, множество пятнышек самых разных оттенков величиной в сентаво каждая. Роберто насчитал на левом конусе восемь рядов таких пятнышек-по пять в ряду, а на правом-десять рядов, по двенадцать пятнышек в каждом ряду.
      В сечениях обоих конусов выделялись своей яркостью еще по три пятнышка размером с песо - синее, желтое и зеленое. А под ними, отделенные от тех, что расположены рядами, тонкой сиреневой полоской,- по одному красному, вдвое большего размера.
      Несколько раз Роберто протягивал было руку, чтобы дотронуться, тихонько погладить эти веселые пестрые пятнышки, но врожденная осторожность индейца, обостренный, почти звериный инстинкт самосохранения брали верх. Больше всего его настораживал,- он и сам это хорошо понимал,- еще один серебристый знак, начертанный чуть повыше правого конуса. Он строгими своими линиями очень походил на привычный рисунок молнии, щиты с изображением которой вывешивали на руднике возле оголенных проводов, электрокабелей большого напряжения, на трансформаторных будках, возле силовых подстанций, аккумуляторных и электродизельных камер, у контактных проводов подземных и наземных электровозов, а также вблизи других источников электрического тока, опасных для жизни людей. Правда, верхняя часть знака оканчивалась не стрелой, а раздвоенными зубьями. Округлое же с одной стороны утолщение нижней части напоминало скорее лезвие мачете[Мачете - широкий полуметровый обоюдоострый нож.]. Серебристый знак пугал, сам собой отталкивал руку...
      Нет, осторожность тут вовсе не помешает. Не исключено, что там, за белой облицовкой ниши, скрыта энергетическая установка, дающая ослепительно яркий свет тоннелю, открывающая ворота-скалы, обеспечивающая функционирование его мощных вентиляционных систем. Вон какой ласковый ветерок обдувает сейчас их усталые лица... Не сам же он то появляется вдруг, то пропадает бесследно, то снова возникает, трепетный, нежный, с едва уловимым, но до боли знакомым ароматом трав, цветов и свежей листвы после легкого летнего дождика.
      Целый долгий час шли они к очередной нише. А когда достигли ее, то увидели на правой стороне тоннеля точно, такую же. На белом фоне ее облицовки четко выделялся другой, совершенно непонятный, ничего не напоминающий серебристый знак: на гладкой пластинке - восьмиугольная голубая звезда, сверкающая, словно настоящий бриллиант, и кто знает, о какой опасности предупреждает она...
      Вперед! Только вперед! Там, впереди, пусть далеко, но все-таки должен быть конец тоннеля. Не может же он вести в никуда? Сколько еще шагать?
      Воды... Хотя бы глоток воды!
      Фредерико еле передвигает ноги. Из воспаленных, почти ничего не видящих глаз старика капля за каплей сочатся горько-соленые слезы и медленно скатываются по иссеченным морщинами щекам, падают на старенькое пончо, на серый пружинящий настил пола. Он бредет, ничего больше не замечая вокруг себя, и считает вслух шаги вслед за внуком:
      - Десять... Сто... Пятьсот... Тысяча...
      Тяжелый вздох. Слабое бормотание. Но слов разобрать нельзя.
      Падает под ноги пустой мешок. Гремит в нем ненужный теперь котелок. Пить... Как хочется пить... Но даже сказать об этом внуку у него нет больше сил.
      - Клянусь Ничончауком[Ничончаук - Сын Грома (индейск.).] девятой короной великого панчен-ламы[ Панчен-лама - титул одного из самых высших духовных лиц в ламаистской церкви.],-едва шевеля губами, шепчет Фредерико, в который уже раз опускаясь на дрожащие колени,-не иначе это злой мандинг завел нас сюда... Ты слышишь, Роберто? Это он, трижды проклятый мандинг, терзает наши измученные души, хочет вдоволь посмеяться над нами, похитить наши души, отнять у нас разум...
      Дед с трудом поднялся на ноги, молитвенно поднял руки.
      - О великий Виракоча! Могущественный и солнцелиний! - прохрипел задыхаясь.- Заклинаю тебя сияющим солнцем твоего лика, спаси нас от злых замыслов мандинга! Спаси от дурманящих чар! Сделай так, чтобы оглохли мои уши, чтобы не слышали они радостные всплески воды в этой мертвой и сухой каменной трубе, ведущей в мандингово пекло... Дьявол отнял уже у меня глаза, будь трижды проклято все, что его породило! Помоги же, Виракоча, сохранить нам хотя бы разум!
      Последние силы покинули старика. Руки безвольно упали, он покачнулся и, потеряв сознание, повалился на пружинящее серое полотно дороги.
      "Ручей! Ему тоже чудится журчание ручья!"
      Эта мысль обожгла Роберто.
      Склонившись над неподвижным телом Фредерико, Роберто приложил ухо к груди деда и услышал слабые удары сердца. И сейчас же острый слух его уловил другой тихий звук: здесь, у самого настила, ясно слышалось переливчатое журчание воды!
      Как он мог сомневаться! Тоннель шел под уклон.
      И как в каждом подобном тоннеле, под его настилом обязательно должен находиться дренаж, по которому стекает вода.
      - Сейчас, дедушка, сейчас!
      Теперь он знал, что делать. Положив под голову Фредерико свой мешок, расстегнув ему ворот рубахи, юноша схватил за отполированную рукоятку подарок Великого Белого Ирбиса, распрямился и со всего размаха ударил острым концом обушка по пружинящему настилу.
      Удар... Еще удар... Еще!
      Из-под обушка сыпятся искры. Настил дрожит, поддается. На его серой поверхности появляется светлая отметина, затем вторая, третья. Роберто бьет точно в одно место. Вот уже и откололся кусочек... Вот еще один! Кажется, в настиле появляется трещина.
      Юноша вкладывает в очередной удар всю крепость своих мышц.
      Он не сразу понял, что произошло. Неведомая, неотвратимая сила рванула у него из рук тяжелый обушок и подбросила вверх, к высокому своду. Что-то звякнуло там, сверкнуло яркой молнией, загрохотало оглушающе и раскатисто. Тоннель осветился оранжевым, а через несколько секунд - ярко-красным сиянием. Обушок упал на настил у противоположной стороны тоннеля, рядом с правой нишей. Роберто хотел перескочить через темный выступ, делящий настил тоннеля на две дорожки, чтобы поднять обушок, но все та же неведомая сила мягко толкнула его раз и другой, оттесняя к правой нише. От неожиданности он споткнулся о ноги деда и упал рядом с ним. А потом, перевалив на себя безжизненное тело, пополз к нише, уложил в ней Фредерико, положив ему под голову свое пончо, а сам встал, оглядываясь по сторонам, стараясь взять себя в руки, успокоиться, осознать, что происходит вокруг них.
      Свет в тоннеле из красного превратился в темно-малиновый, потом - в фиолетовый. Собственно, это был уже даже не свет, а глубокие сумерки, сгущающиеся с каждой- секундой. Словно стая голодных койотов, на непередаваемо высоких нотах где-то далеко завыли сирены. Оттуда же, из темно-фиолетового марева впереди, послышалось жуткое шипение. Вспыхнули, рассыпая искры, три зеленых выпученных глаза, и что-то огромное, грозное, непонятное стало быстро надвигаться на Роберто, заполняя собой все пространство тоннеля.
      Юноша хотел выглянуть из-за ниши, чтобы получше рассмотреть приближающееся грозно шипящее страшилище, но все та же неведомая сила отодвинула его назад, в свободное пространство ниши, за невидимую грань боковой стены тоннеля.
      Чудовище между тем приближалось, но шипение, издаваемое им, стало мягче. А когда его огромная светлая масса, заполнившая почти все пространство тоннеля, поравнялась с нишей, шипение прекратилось вовсе. И в тот же миг подземный тепловоз или электровоз,- Роберто уже понял, что это вовсе не живое существо и не сказочный огнедышащий змей, а пусть необычная, но все же машина,- плавно осел на темный выступ, разделяющий основание тоннеля и остановился, будто обхватив темный выступ с обеих сторон своими массивными округлыми боками.
      Носовая сферическая часть машины с большим выпуклым стеклом впереди, окаймленным широким ободом, почти достигала свода. На ободе сверху и по бокам крепились три глаза-прожектора. Сзади, в средней части, сфера плавно переходила в удлиненную пятиметровую седловину, чтобы затем снова так же плавно подняться вверх и образовать вторую сферу, размер которой был, примерно, вдвое меньше первой. Среднюю часть седловины опоясывала ажурная решетка, напоминающая лестницу. Светлые даже в полутьме бока машины, сжимающие средний выступ тоннеля, почти касались настила, не оставляя места для прохода.
      Роберто хотел было протянуть руку и пощупать, погладить эти глянцево светлые бока, разделенные на метровые части поперечными полосами. Но именно в этот момент, как бы читая его мысли и угадывая намерения, зеленые глазницы прожекторов угрожающе зашевелились. Их лучи заметались по своду и настилу тоннеля, словно разыскивая что-то.
      Инстинктивно юноша еще сильнее вжался в стену ниши, коснувшись затылком верхней части левого серебристого конуса. Он весь напрягся от волнения, видя, как зеленые лучи скрестились и замерли на той самой точке настила, которую он еще несколько секунд назад с отчаянием обреченного бил тяжелым обушком. Над этим местом призрачно колебались в зеленых лучах волны не то воздуха, не то пара, излучая теплоту, которая явственно ощущалась даже здесь, в глубине ниши.
      Что-то щелкнуло и заурчало внутри машины. В боковой части передней сферы, почти напротив Роберто, открылось небольшое овальное отверстие, из которого стала медленно выползать металлическая рука. В передней части ее, словно живые, конвульсивно сжимались и разжимались шесть одинаково больших пальцев-захватов. Да и сама рука, вытягиваясь все больше, сгибалась в местах частых шарообразных утолщений, извивалась, опускаясь все ниже и ниже к нише.
      С противоположной - невидимой стороны сферы показалась вторая точно такая же рука. Устрашающе шевеля крючковатыми пальцами, она потянулась прямо к нише...
      Роберто зажмурился, представив на миг, как жадные крючковатые пальцы-клещи хватают его за горло, и непроизвольно дернул головой, снова ударившись о серебристый конус.
      Что-то больно толкнуло его в спину. Он покачнулся, открыл глаза и увидел...
      - 0-о-го-го-о-о!
      Ликующий крик аймара разнесся далеко по тоннелю. В один миг Роберто понял все: машина ремонтировала настил! Сама! Без чьей бы то ни было помощи!
      Правая ее рука цепко держала своими крючковатыми пальцами гибкий шланг, тянувшийся от одного из боковых отсеков, крышка которого была приподнята, будто капот над мотором автомобиля. Вторая рука в том месте, где Роберто недавно стучал обушком, прижимала к настилу ровный тонкий квадрат серого цвета, напоминающий кусок шифера, каким крыли крыши своих домов богатые гачупины в долине. Из шланга, будто из крана вода, разбрызгивая фонтанчики зеленых искр, текло на настил голубоватое пламя. В его сиянии Роберто увидел, как из верхней части задней сферы машины к своду тоннеля потянулись еще две металлические руки. В крючковатых пальцах одной из них был зажат тонкий, похожий на карандаш, продолговатый золотистый предмет, за которым тянулся такой же тонкий темный шланг.
      Секунда... Вторая... Третья... Сноп золотисто-белых искр фейерверком рассыпался под сводом. А еще через мгновение тоннель заискрился под ярким светом. Прекратился и поток голубого пламени из нижнего шланга. Дернувшись раз-другой, шланг медленно уполз обратно в свой отсек. Крышка отсека, напоминающая капот над мотором автомобиля, бесшумно закрылась за ним.
      А затем спрятались, втянувшись в свои овальные окошки, все четыре руки-труженицы. Только розовел еще кусок раскаленного настила да поперек светильника легла тонкая, почти незаметная, темная полоска заваренного шва.
      Все было по-прежнему, как несколько минут назад.
      Все - и машина. Загадочная, безмолвная, она неподвижно стояла, загораживая своей светлой массой проход в тоннеле. Прожектора ее потухли. Обод вокруг переднего стекла и поперечные полоски на боках перестали фосфоресцировагь.
      Конечно, можно было, согнувшись, пройти вперед по одному из ее широких боков-отсеков. Но что делать дальше? Дед ведь так и не пришел до сих пор в сознание. А самое главное - им нужна вода...
      Где, как добыть ее?.. Хотя бы пару глоточков для деда.
      Юноша вдруг почувствовал, что плечо его натолкнулось на какой-то жесткий выступ, которого раньше не было, он хорошо это помнил, на гладкой белоснежной поверхности ниши. Роберто посмотрел, что бы это могло быть, и замер в немом изумлении, не веря своим глазам. Вместо серебристого прямоугольника на белоснежной стене ниши темнело таких же размеров окошко. А на выдвинутой под ним полочке,- она-то, видимо, раскрываясь, и толкнула его в спину,-на полочке стояла... хрустальная, в чудесных узорах колба, наполненная прозрачной, чуть желтоватой жидкостью, на поверхности которой, пенясь, лопались мельчайшие пузырьки.
      По телу Роберто волною прошел озноб. Плечи его вздрогнули. Кончиком шершавого языка он провел по пересохшим губам. К горлу снова подступила тошнота. Задрожали колени. Тело покрылось липкой испариной.
      В глазах появились темные круги. Что-то зазвенело в отдалении, наполняя голову протяжным и печальным звоном.
      "Что это? Мираж? Новая галлюцинация?.. Неужели это спасение?!"
      Дрожащими руками он дотронулся до колбы, ощутив с облегчением ее прохладную реальность. Потом осторожно взял колбу в обе руки, поднес к лицу. Знакомый с далекого детства аромат апельсинового сока с примесью чего-то еще неуловимого, но щекочуще приятного ударил ему в ноздри. Потеряв всякую осторожность, Роберто поднес горлышко колбы к пересохшим губам и жадно глотнул раз и другой чуть сладковатую и немного терпкую жидкость. Потом опомнился, вышел из ниши и уселся на бок машины. Он даже не заметил, что неведомая сила-охранительница теперь не препятствовала ему выйти за рамки ниши.
      "Дать попить дедушке? Или подождать? Вдруг эта жидкость - яд?"
      В нем опять заговорил осторожный индеец. Он глотнул из колбы еще, потом еще и еще раз, опорожнив хрустальный сосуд почти наполовину. Если его опасения окажутся верными, пусть лучше он погибнет первым.
      По телу разлилась приятная истома. Легче и как-то яснее стала голова.
      И вдруг Роберто пружинисто вскочил на ноги.
      "Как тебе не стыдно, паршивый койот! - мысленно выругал он себя.Хитришь, словно скаредный жрец у постели умирающего, стараясь выманить у его родных побольше песо за лечение и молитвы. Боишься, что не сможешь получить еще одну такую же полную колбу! Хочешь обмануть, перехитрить свою совесть, самого себя и наслаждаешься напитком, когда дед твой рядом умирает от жажды! Ну кто, кто додумался бы всыпать отраву в это ни с чем не сравнимое чудо?!"
      Он решительно шагнул вперед, наклонился, осторожно приподнял голову Фредерико и тихонько вылил ему в рот все до последней капли. Затем встал, машинально поставил колбу на полочку и с изумлением увидел, как она мгновенно исчезла. Вместо темного окошка на стене ниши вновь таинственно поблескивал серебром все тот же прямоугольник.
      Дед повернулся на бок, поджал ноги под себя. Щеки его порозовели, дыхание стало ровным. Обморок кончился. Теперь он крепко спал в своей привычной позе, иногда почмокивая губами и что-то бормоча сквозь сон. Роберто же напряженно, до боли в глазах, вглядывался в серебристый прямоугольник, в такой же сверкающий конус, напоминающий хрустальную колбу, усеянный рядами разноцветных пятнышек.
      Теперь он твердо знал, что за левой серебристой пластинкой прямоугольника - их надежда на спасение, их жизнь. Надо непременно разгадать эту первую и, конечно же, не последнюю тайну сказочного и вместе с тем совершенно реального подземного царства. Иначе им ни за что не выбраться отсюда.
      Он легонько провел ладонью сверху вниз по пестрому разноцветью и с радостью увидел, что одно из пятнышек - второе слева в верхнем ряду вспыхнуло и засветилось яркой звездочкой. Но через мгновение оно так же неожиданно погасло.
      Ничего, ровно ничего не произошло. Серебристый прямоугольник по-прежному оставался на своем месте, хотя Роберто всем сердцем чувствовал, что разгадка его близка, что она совсем рядом.
      Юноша хорошо понимал, что та, первая удача - результат счастливого стечения обстоятельств, неправдоподобно счастливой случайности. Он был совершенно уверен, что возможность получить из окошка хрустальную колбу, наполненную живительным, спасительным для них соком, связана с этими пестрыми пятнышками, с системой и последовательностью их подключения.
      Но пятнышек было много, а какое за каким можно и нужно подключать, как это делать - об этом, пожалуй, узнаешь, только перепробовав все варианты.
      И он испытает их все до одного, сколько бы их там ни было.
      Впрочем, была еще одна возможность - воспроизвести, повторить свое поведение в нише в тот момент, когда к ней подходила ремонтная машина. Надежды на успех, конечно, мало, но все же... Попробовать, во всяком случае, надо.
      Он встал спиной к белоснежной стене, потом прижался к левому серебристому прямоугольнику и, повернув голову, посмотрел назад. Плечи его достигали средних рядов пятнышек на конусе. Он сильно надавил на них спиной, но... ничего не изменилось.
      Повернувшись, Роберто протянул руку и нажал на третье слева пятнышко в верхнем ряду, рядом с тем, что уже загоралось. И сейчас же оно тоже вспыхнуло, заискрилось радужно звездным светом и... погасло.
      Роберто напряг память.
      Он явственно представил себе, как зашевелились, закрутились в дикой пляске зеленые прожектора на машине, как прижался он всем телом к белой стене, стараясь вжаться в нее, стать невидимым, незаметным... Потом из передней сферы потянулась, щелкая крючковатыми пальцами, извивающаяся ищущая рука...
      Ну конечно! Именно в этот миг он еще плотнее прижался к стене, коснулся головой до...
      "До чего?"
      Он понимал - это было очень важно, знать точно, куда в тот момент пришелся его легкий удар головой.
      Став спиной к стене ниши, Роберто поднял руки на уровень затылка и, не убирая их, осторожно повернулся к нише лицом. Пальцы рук касались верхней части конуса, в срезе которого, окаймленном тонкими серыми полосками, находились три пятнышка величиной с песо - синее, желтое и зеленое. Не колеблясь, Роберто нажал среднее из них, и оно мгновенно откликнулось на призыв яркой вспышкой.
      Но и на этот раз опять ничего не произошло. Серебристый прямоугольник упорно продолжал хранить свою тайну.
      Роберто вновь стал спиной к белой стене. Опять медленно поднял обе руки на уровень затылка и тут же вспомнил, как вслед за первой металлической рукой с крючковатыми пальцами из машины стала выползать вторая...
      В тот страшный миг,- это Роберто и сейчас видел и чувствовал, словно наяву,- в тот миг он зажмурил глаза и мысленно представил, как омерзительно щелкающие щупальцы хватают его за шею... И он снова, как тогда, непроизвольно отдернул назад голову. Затылок коснулся большого красного пятна под серой полоской среза. Юноша быстро повернулся и успел заметить красную вспышку.
      Он хотел было вторично, теперь уже пальцем нажать на большое красное пятнышко, но именно в этот момент что-то щелкнуло там, за белоснежной стеной, словно взводимый курок старого кольта. Серебристый прямоугольник моментально разделился на две поперечные створки, исчезнувшие в невидимых пазах белой облицовки, а из основания образовавшегося темного окошка бесшумно выдвинулась полочка, на которой стояла уже знакомая Роберто колба. Только рисунок ее узора на хрустале был несколько иным, а жидкость внутри совершенно прозрачна.
      - 0-о-го-го-о-о! - снова разнесся далеко по тоннелю ликующий крик.
      Руки Роберто теперь не дрожали. Спокойно взяв колбу, он осушил ее до дна и восторженно причмокнул языком. В колбе была вода. Обыкновенная вода, чуть соленоватая, со слабым запахом хлорки.
      Поставив пустую колбу на полочку, проследив и так и не углядев, как она исчезает, точно растворяется, в глубине темного окошка, Роберто повторил свои манипуляции с пятнышками, нажав при этом в первом верхнем ряду только на одно, второе слева.
      В появившейся колбе оказалась обыкновенная ключевая вода с едва уловимым запахом хлора. Соленоватый привкус исчез.
      Громкий, протяжный, исполненный неописуемой радости и счастья крик разбудил Фредерико.
      - Что случилось, мой мальчик? - испуганно спросил он, приподнимаясь и протирая кулаком глаза.- Мне только что привидилось, что я испил божественной влаги и...