Что же это?
      И вдруг - снова резкий, сильный толчок под днищем "Семена Гарькавого". Олег едва устоял на ногах.
      - Всем немедленно одеть спасательные костюмы! - разнесся по кораблю крик Александра Павловича. - Это скорее всего моретрясение. Наглухо задраить входной люк и иллюминаторы!
      Снова, теперь уже сильнее, затряслась, заходила ходуном палуба под ногами. В рубку к Олегу заскочил Винденко. Уже в красном жилете, со шлемом на голове.
      - Мы с Аксеновым перебираемся на поплавки. Я в левый, он - в правый. Включай внутреннюю аварийную радиосвязь, а блок "ЭВМ-ПРАКТИКА" переведи на режим жизнеобеспечения гондолы. Только ее. О нас с Андреем не беспокойся. Поплавки выдержат вдвое большую нагрузку, чем гондола. Ты знаешь это лучше меня.
      Он исчез за переборкой левого коридорчика, затем Олег услышал, как хлопнул, закрывшись, входной люк.
      Спрятав в пазы паруса и мачты, он чутко прислушивался к морю. Может быть, обойдется все-таки...
      - Одень костюм, Олег.
      Это Таня. Спокойная, собранная, внимательная.
      - Где нам с Сережей луше находится? В рубке или в кубрике?
      Она помогла ему закрепить шлем.
      - Здесь,- показал он глазами на кресла.
      - Правильно, капитан. Не волнуйся. Может, и пронесет.
      Говорил Винденко. Уже из левого поплавка.
      - Проверьте герметизацию, Александр Павлович,напомнил Олег.- И вы тоже, Андрей Иванович. Как слышите меня?
      - Отлично.
      В этот момент снова затанцевала палуба под ногами.
      - Закрыть шлемы, каждому включить автономное жизнеобеспечение жилетов! --приказал Олег.
      В двух милях от "Семена Гарькавого" на горизонте он увидел поднимающуюся к солнцу темно-зеленую полосу. Сразу трудно было даже определить, то ли она, заполняя от края до края горизонт, растет вверх прямо на глазах, то ли само солнце падает в пучину океана.
      "Туча? Смерч? Но почему тогда он такой широкий?"
      Видимо, он задавал себе эти вопросы вслух, потому что в динамике спасательного костюма раздался спокойный голос Аксенова:
      - Волна, Олег Викторович. Гигантская волна от эпицентра моретрясения. Иди ей навстречу, отрывайся как можно дальше от берега.
      Олег понял. Медлить нельзя было ни секунды.
      - Сядьте в кресла, крепче держитесь за поручни,приказал он Тане и Сереже, включив винтовые движители и установив указатель скорости на самой высокой отметке.
      Тримаран ринулся вперед, навстречу надвигающейся темно-зеленой стене. Сквозь прозрачный пластик шлема Олег видел, как Таня закусила вдруг побелевшие губы, как, прижимая к груди под раскрытым еще жилетом, засовывал Сережа к себе за пазуху упирающегося Джека. Вот мальчик справился с собакой, застегнул жилет.
      - Кингстоны! Пора, капитан,-прозвучал совсем рядом голос Александра Павловича.
      Нет, Олег не забыл. Просто он хотел видеть это до конца. Но все же послушался совета. Прошли секунды - и тримаран погрузился в воду по самую рубку.
      Его поплавки исчезли с поверхности. Казалось, только одна рубка, светлая, прозрачная, хрупкая, несется навстречу многометровой стене, страшный рев которой проникает даже сюда, сквози герметичные стены корабля и спасательного костюма.
      Это было неповторимое видение, не сравнимое ни с каким другим в его жизни. Каскады воды, пенясь, вспучиваясь, обрушивались со стометровой высоты вниз и, поднимаемые вновь неведомой титанической силой на самую вершину гребня, ревели, как тысячи Ниагарских водопадов, грозя снести все со своего пути.
      В последние секунды перед столкновением Олег полностью открыл кингстоны ложного дна, и "Семен Гарькавый" погрузился в темно-зеленую муть, чтобы через мгновение, очутившись под толщей широкого водяного вала, стремительно-вертикально рвануться вверх, пробивая его многотонную массу.
      Это чем-то напоминало катапультирование из самолета или даже положение космонавтов во время старта космического корабля. Во всяком случае, для Тани и Сережи, которые уже не сидели, а лежали в своих креслах опрокинутыми на спины, руками и ногами цепляясь за поручни и привинченные наглухо к полу ножки, чтобы не вывалиться из своих кресел совсем. Сам же Олег, уцепившись руками за скобу возле пульта, лежал на штурманском столике, упираясь ногой в заднюю переборку рубки, всеми силами стараясь сохранить равновесие.
      Но через несколько секунд положение резко изменилось. Сверкнуло солнце. Тримаран вырвался из водяного плена уже за гребнем волны, на какой-то миг застыл, повиснув в воздухе, а затем стал падать со стометровой высоты носом вперед, теряя под собой всякую опору, потому что волна, грохоча и переливаясь, неслась дальше, к берегу.
      Таня и Сережа, несмотря на отчаянные усилия, вылетели из своих кресел. Жалобно завизжал Джек. Видимо, мальчик придавил его своим телом.
      - Как состояние? - хрипло спросил Олег, когда падение наконец прекратилось и "Семен Гарькавый" затрясся на поверхности океана.- Отвечайте по очереди. Сережа?
      -- Ничего... Только вот не знаю, что с Джеком. Скулит все время, бедняжка.
      - Это он от страха. А ты, Таня?
      - Ушибла колено. Но пока терпимо.
      - Капитан?
      - Нормально.
      - Аксенов?
      Динамик молчал.
      - Андрей Иванович! - тревожно крикнул Олег.
      В ответ - полная тишина.
      - Андрей Иванович, почему не отвечаете? Что случилось? Как ваше состояние? - повторил Олег свой вопрос.
      Снова тревожное ожидание.
      Но вот в динамике что-то щелкнуло.
      - ...нуйтесь вы так, пожалуйста,- раздался хрипловатый голос Аксенова.- Разбился шлем. Вышел из строя его передатчик. Только что подключился к стационарной рации поплавка.
      А навстречу тримарану надвигалась новая водяная гора.
      Еще четыре раза швыряло их, словно ореховую скорлупку, то вверх, то вниз, и с каждым разом, несмотря на максимальную нагрузку двигателей, "Семен Гарькавый" все приближался к берегу, к его серым скалам, вертикально поднимавшимся из океанической бездны.
      Новая, шестая по счету волна была, пожалуй, самой грозной и яростной. Олег уже потерял счет секундам с того момента, как тримаран поднырнул под нее и стал пробиваться вверх, когда слабо блеснуло наконец заходящее солнце. Он еще успел подумать, что пластик "А-16" успешно выдержал десятикратное по сравнению с расчетным давление воды, но именно в этот момент страшный по своей силе удар в корму оторвал его руки от скобы и швырнул его самого на заднюю переборку рубки. Все поплыло, опрокинулось куда-то, замелькало красными и зелеными кругами в глазах, вслед за которыми наступила темнота.
      ...Первое, что дошло до его сознания, был плач. Где-то совсем рядом плакал ребенок. Он даже почувствовал прикосновение его рук к груди, но так и не смог поднять налитые свинцовой тяжестью веки.
      В голове вихрились неясные тени. Зеленые отроги карпатских полонии наступали на него со всех сторон, потрясая поднятыми пиками мохнатых елей, сливаясь в единый темно-зеленый вал, ревели тысячами исступленных, объятых дикой яростью глоток, и вдруг исчезали, проваливаясь в темноту, чтобы через какое-то мгновение снова злобно броситься на него...
      Потом почувствовал боль в правом плече. Боль и жажду. Очень хотелось пить. Язык сухим деревянным кляпом торчал у него во рту, а сознание, каждая клеточка его тела настойчиво требовали: пить, пить, пить!
      Ребенок был где-то рядом, не уходил.
      - Ау-у, ау-у-ги-и, гу-у-а-а,-плакал он, дергая его за рукав.
      И вдруг чьи-то зубы довольно крепко стиснули палец его правой руки.
      Олег с радостью гюнял: Джек! И открыл глаза.
      Прямо над его головой сквозь прозрачный пластик купола рубки на чистом голубом небе весело светило солнце.
      Рядом, радостно повизгивая и виляя обрубленным хвостиком, стоял Джек.
      Приподняв тяжелую голову, Олег осмотрелся. В противоположном от него углу лежала Таня. В метре перед ней, крепко ухватившись рукой за ножку кресла-Сережа. Другая его рука была как-то неестественно согнута в предплечье и выпирала чем-то острым.
      Вокруг была тишина. Ни единого звука, ни качки, ни всплеска воды. Олег потянулся правой рукой к шлему, но острая боль в плече не позволила ему достать кнопку, открывающую забрало шлема. Он открыл его левой рукой и осторожно поднялся.
      То, что он увидел в следующее мгновение, заставило его в ужасе содрогнуться. Страх, липкий противный страх охватил все его существо, покрыл испариной тело, сковал суставы и мышцы. Страх не за себя - за товарищей, за Сережу и Таню... Вклинившись кормой в расщелину между скал, гондола и правый поплавок тримарана (левого вообще не было) более чем на треть длины своих корпусов нависли над головокружительной пропастью. Далеко внизу сверкала, отливая бирюзой и небесной лазурью, гладкая поверхность океана.
      Невероятным усилием воли он сумел овладеть собой, одолеть этот липкий страх и непривычную скованность, нашел силы унять слабость в коленях.
      С усилием разжав правую кисть Сережи, Олег осторожно поднял застонавшего мальчика и на руках понес к входному люку. Потом перенес туда часто дышащую Таню. Выбравшись из гондолы наружу, вытащил обоих на воздух и уложил в тень за скалой, где, к немалому его удивлению, оказалась ровная и довольно большая площадка.
      Не теряя ни секунды, поднялся на палубу гондолы и с лихорадочной поспешностью стал раскручивать катушку с пятидесятиметровым буксирным тросом. Целых двадцать минут обматывал Олег прочной стальной нитью острые уступы скал, накрепко соединив их с гондолой, поплавком и его штангами и только после этого опять спустился в рубку, чтобы открыть фонарь поплавка.
      Включив реактор, он с радостью увидел, как замигали лампочки на пульте управления. Блок "ЭВМПРАКТИКА" работал! Нажав нужную кнопку под щитком пульта, Олег открыл загерметизированный изнутри поплавок, прозрачный фонарь которого послушно приподнялся, и побежал к входному люку.
      Однако радость его была преждевременной: в переднем кресле у пульта автономного управления поплавка лежал бездыханный Аксенов. Разбитый шлем валялся в ногах. Лицо и шея были залиты кровью. На высоком лбу, ближе к правому виску, зияла глубокая рана. Руки были еще теплые, но пульс не прощупывался. Сердце не билось. Помочь Андрею Ивановичу уже ничем было нельзя.
      Олег почувствовал, как все холодеет у него в груди. Но рядом нуждались в его помощи такие же бесконечно близкие и дорогие ему люди. Пересилив душевную боль, он пошел к ним. Перед этим плотно закрыл фонарь поплавка, снова спустился в рубку и включил кондиционер, там, за фонарем, где лежал мертвый Аксенов, установив для него показатель на нуле градусов.
      Тоскливо скулил, подвывая, возле закрытого поплавка Джек.
      У Сережи оказался вывих левого плечевого сустава. Страшная боль лишила мальчика сознания. Ругая себя на чем свет стоит за то, что не предусмотрел в креслах тримарана предохранительных ремней, Олег ввел мальчику сильную дозу обезбаливающего и, подождав несколько минут, пока начнется его действие, вправил сустав на место и наложил на плечо тугую повязку. Мальчик начал приходить в сознание.
      Примерно через час Сережа окончательно пришел в себя. Он открыл глаза и тихонько позвал сидящего возле Тани Олега.
      - Где мы? Почему так странно скулит Джек? Как будто плачет за кем-то...
      - Помолчи, Сережа. Тебе нельзя разговаривать... Мы попали в тяжелую аварию. Все. У тебя была вывихнута рука. Ты только не волнуйся. Теперь все в порядке... Правда, пока лучше помолчи, набирайся сил. Постарайся уснуть. Может быть, выпьешь соку?
      Мальчик отрицательно покачал головой.
      - Нет. А где папа?
      - Он... в тяжелом состоянии,-не смог сказать всей правды Олег.- Его нельзя тревожить, ты спи...
      С Таней было, пожалуй, хуже. Она все время бредила, бормоча что-то несвязное. Ее часто тошнило до судорог, и тогда, сжимаясь вся в комок, она тихо и надрывно стонала. Правая нога ее возле колена сильно посинела и опухла. Синева расползалась и вверх, и вниз вместе с опухолью. Олег делал ей то успокаивающие примочки на ногу, то компрессы на горячий лоб, то пытался напоить витаминизированным бульоном.
      Однажды, когда он снова наклонился к ней с лекарством в руках, Таня вдруг ясно взглянула на него и отвела его руку в сторону.
      - Не надо, милый... Нельзя ему...
      - Кому? - не понял Олег.
      - У нас будет ребенок.
      И она снова впала в беспамятство.
      Его охватило отчаяние. Каждые пять минут Олег осматривал синеву на ее ноге - не поднимается ли выше? - и с тоской отмечал, что синева ширится все больше.
      Он боялся возможного возникновения гангрены и просто не знал, что ему делать, как поступить, чем помочь. Это ведь не вывих, который теперь умеет вправить каждый начинающий автомобилист. Здесь нужен врач, возможно опытный хирург. Но как вызвать его, как дать о себе знать? Рация дальней связи, их знаменитый радиовидеофон превратился в груду разбитого стекла и искореженного металла.
      Спустившись в рубку, он за четверть часа выпустил в воздух все сигнальные ракеты и, уже поднимаясь по трапу к люку, неожиданно услышал тихий голос Винденко.
      - Вижу вас, друзья. Как слышите меня? Я - под вами...
      Работала аварийная станция ближней связи в жилете. Олег быстро набросил его на себя.
      - Александр Павлович, родной вы мой, как я рад!
      - Я тоже,- просто ответил Винденко.-Рассказывайте, как там у вас. У меня все в норме. Только горючее на нуле. Почти сутки искал вас вокруг, а дальнюю рацию, как назло, разбило... Вы сообщили на "Фестиваль" свои координаты?
      Олег коротко рассказал об их положении. Только про Андрея Ивановича умолчал.
      - Оставайтесь под нами,- добавил.- Наблюдайте за морем. Если заметите какое-нибудь судно, пускайте ракеты, а я пойду к своим пациентам. Ровно через час вернусь в рубку.
      Сережа стоял в дальнем углу площадки.
      - Ты почему поднялся?
      - Олег Викторович, идите сюда,- вместо ответа тихо позвал мальчик.Здесь вход в какой-то склеп или грот. И он такой... Не природный... Кто-то сделал его давно...
      Подойдя к Сереже, Олег с удивлением увидел, что за плавным изгибом скалы площадка расширялась еще больше, приобретая четкие формы искусственно сделанной террасы с толстой мертвой баллюстрадой, за которой открывался широкий обзор на водную гладь океана.
      В стене напротив баллюстрады была пробита правильной формы округлая вверху и довольно широкая ниша, за пятиметровым пролетом которой на них смотрела темнота.
      - Когда вы ушли, что-то вдруг зашумело, затрещало там...
      -Отойди за поворот, я сейчас.
      Он принес большой нагрудный фонарь, свой пистолет и бластер, который накануне утром отдал ему Александр Павлович, уверенный, что грозное оружие защиты больше не понадобится экипажу "Семена Гарькавого".
      - Стрелять умеешь? - тихо спросил у мальчика Олег.
      - Конечно,- кивнул тот.- Отец давно научил.
      - Тогда держи,- протянул Олег пистолет.- Оставайся у входа. И если что случится со мной, не промахнись. Я забыл тебе сказать. Внизу, под нами, во втором поплавк" Александр Павлович. Он нашел нас только сейчас. Связь с ним по рациям, что в жилетах. Нерез сорок пять минут...
      На него сразу дохнуло пещерным холодом. Включив фонарь, Олег направил его яркий луч в настороженную темноту подземелья и, пораженный, застыл на месте.
      Сотни сталагмитов и сталактитов причудливой формы, словно беломраморный ветвистый лес с опавшими листьями, заполняли довольно большое пространство, поднимаясь от ровного пола вверх к высокому своду или спускаясь от него вниз. Но еще больше поражало Олега то, что свод подземного грота начинался от черного полированного цоколя примерно метровой высоты и устремлялся вверх, сохраняя, по-видимому, строгую сферическую форму. Сам он отливал синевой. Неясные блестки виднелись на его гладкой поверхности.
      Олег дотянулся до одной тускло мерцавшей точки, потер пальцем, и она вспыхнула, заискрилась вдруг ясными изумрудными вспышками. Он потер рядом с ней вторую, третью, четвертую - и каждая заиграла в луче фонаря то красным, то белым, то голубым сиянием, словно в этот странный свод были вкраплены драгоценные камни.
      - Сережа, иди сюда,- позвал он.- Спрячь пистолет и подержи фонарь. Я хочу рассмотреть их поближе. Мальчик зачарованно глядел на сказочный лес.
      - Какая красота... Просто сказка... Жаль, что у некоторых верхушки разбились.
      - Где? Какие верхушки? - не понял Олег.
      - Да вон, и с краю, и в центре.
      Мальчик осторожно протиснулся между нескольких стволов и, подняв с пола известковый осколок, подал его Олегу. Тонкий кончик его был желтоватым, а тот, что потолще, явно отломан. Причем совсем недавно.
      Сережа подобрал еще с десяток таких отломанных отростков. Олег положил их на цоколь, достал из кармана платок.
      - Давай протрем еще несколько. Посвети.
      Он потянулся, к краю свода и с изумлением увидел, что уже не может дотянуться рукой до ярко сверкающих в луче фонаря точек.
      Это было невероятным!
      С лихорадочной поспешностью он стал протирать платком тускло мерцавшие блестки у самого цоколя. Еще, еще, еще! И вот уже целое созвездие засверкало, искрясь, на синем фоне свода, а затем медленно, почти незаметно стало отдаляться от края цоколя.
      Всякие сомнения исчезли: свод этого странного зала двигался! И начало этого движения совпало с их появлением здесь. И даже не с появлением, а с моментом включения их малой ультракоротковолновой рации.
      Он взглянул на часы и заторопился.
      - Идем, Сережа. Идем к Тане и к Александру Павловичу. Через пять минут у нас с ним разговор по радио.
      - Можно мне взглянуть на папу?
      В глазах у мальчика боль и отчаяние.
      - Нет,- Твердо ответил Олег,- сейчас нельзя.
      Всю свою волю и выдержку призвал он себе на помoщь в этот момент.
      - Нет, Сережа. Твой папа сильно контужен. Удар в голову. Ты помнишь, еще при первой волне у него разбило шлем. А потом был еще сильный удар... Андрей Иванович сейчас не видит, не слышит, не чувствует. Так бывало и на войне. Шок называется. Мне дедушка рассказывал, Захар Карпович; Ты его знаешь. Нельзя человека ничем тревожить в таком состоянии. Я сделал Андрею Ивановичу нужные уколы. А теперь- только абсолютный покой. Малейшее внешнее раздражение может привести к непоправимому.
      Он посмотрел мальчику в глаза и увидел - Сережа поверил.
      - А вот Тане надо делать свинцовые примочки на ногу и уксусные - на лоб.
      - Хорошо,- кивнул Сережа.- Я справлюсь. Вы идите на связь с дядей Сашей.
      Александр Павлович только покашливал, слушая рассказ Олега.
      - Ты срежь бластером все эти. сталагмиты. Картина, думаю, станет яснее. Как бы мне поскорее подняться к вам?
      - Пока следите за морем, Александр Павлович. Я очень боюсь за Таню, ей нужен врач. А потом что-нибудь придумаем. Можно будет использовать такелаж "Гарькавого". За ночь сделаем вместе с юнгой. Молодец парнишка, не хнычет.
      Убедившись, что Сережа отлично справляется с ролью сиделки, он направился в подземный зал. Протертые звездочки поднялись от цоколя метра на два.
      Олег достал бластер. Аккуратно подрезая каменные деревья, он бережно опускал их на пол, стараясь не сломать, не причинить вреда этим удивительным творениям природы. В центре зала желтоватые стволы достигали метров десяти. Он подумал с улыбкой, что по всем канонам специалистов им должно быть более. пяти миллионов лет.
      "Вот удивятся в ученом мире, когда увидят это чудо. Десятиметровые сталагмиты выросли за какие-нибудь полвека..."
      Он не сомневался, что зал этот создали не раньше чем в годы второй мировой войны, а потом просто забыли о нем. Или не осталось никого из тех, кто его создавал. .
      Олег аккуратно положил на пол последнюю двухметровую ветку и поднял голову. Посмотрел - и замер, пораженный. В проем посылало лучи спустившееся к горизонту солнце. А здесь, в зале, над его головой, сверкало звездной россыпью знакомое ночное небо - милое, родное и такое далекое сейчас небо его Родины.
      Вот там, чуть правее от центра - Полярная звезда. Слабо, но четко просвечивает из синевы Млечный, Путь. А вокруг-знакомые созвездия, звезды, планеты...
      Но что это? Неясная мелодия, непонятная, никогда им не слышанная, но удивительно волнующая, все больше и больше наполняет его сознание. И вдруг так же неожиданно обрывается.
      Далекий непонятный гул прошел по огромному подземному залу. Качнулось, поплыло быстрее - в десятки раз быстрее!-звездное небо над головой...
      "Неужели снова обморок?" - подумал он.
      Нет, звезды остановились. А потом быстро помчались в противоположную сторону. Ушла вниз часть черного отполированного цоколя, а на ее место выплыла белоснежная ниша. На гладкой ее стене - серебристый диск с вкрапленными сверкающими камнями.
      Белая стена ниши, словно занавес в театре, поползла вверх, открывая широкий, хорошо освещенный проход, из которого в зал шагнул стройный высокий юноша в странном одеянии, прикрывая ладонью глаза от солнца.
      Услышав изумленное "Ой, кто это?!", он повернулся к Олегу и стал снимать с себя поочередно широкий кожаный пояс с тяжелым обоюдоострым мечом, роскошный головной убор из розовых перьев фламинго, украшенных тонкими золотистыми блестками, сверкающую кирасу и темный остроконечный шлем. Положив всe это у своих ног, он протянул вперед обе руки ладонями вверх.
      - Здравствуйте, друг мой и брат! - заговорил он почти на. чистом русском языке, шагнув навстречу Олегу.- Меня зовут Роберто... А это мой дедушка Фредерико,- сделал он широкий жест рукой в сторону стоящего в проеме седоголового индейца.-Мы из древнего племени аймара, которое более пяти веков хранило ключ к великой тайне грозных Анд. Теперь тайны нет... Почти нет, потому что мы с дедом очень многого не можем понять... Но кое-что мы поняли, и я без промедления должен сказать тебе главное, брат мой. Нашей Земле, чудесной нашей планете грозит страшная беда. Об этом знает Вион. Он расскажет тебе... Это он направил нас сюда...
      Он говорил: "Ваши русские братья очень нуждаются в помощи".
      Что мы можем сделать для вас? Чем помочь? Говори скорей! Потому что всем нам надо спешить к Виону. Быстро-быстро! Он нас ждет-землянин иной, далекой цивилизации. Он должен все объяснить тебе, а у него остались считанные дни или даже часы жизни. Он говорил, что ему так много надо рассказать людям Земли, людям Долга и Разума... Мы не все понимали в его словах, но главное он нам сумел разъяснить. Здесь, глубоко под Андами, спрятаны величайшие сокровища Разума других, далеких землян: Вион один из них, каким-то чудом доживший до наших дней.
      И он должен успеть рассказать и объяснить тебе все...
      Конец первой книги