Тихая сатана

      Виктор взорвался:
      – Трепач ты. Понимаешь, что у меня безвыходное положение…
      Гурам поспешил изобразить шутливую улыбку.
      – В безвыходном положении стреляются… Разочарование в человеке иногда наступает внезапно.
      Бывает, от одного жеста, взгляда, фразы, поступка… Так случилось и с Виктором. Эти минуты разрушили его веру в Гурама.
      – Выходит, ты еще в гостинице обманывал меня. А я верил.
      Слова нисколько не удивили Гурама, но все же, поморщившись от досады, сказал:
      – Ты замечательный парень, Виктор. Честное слово! – И растянул в улыбке губы. – Пойми – деньги вечером будут, кончай мелкие придирки. – Он похлопал его по колену. – Давай будем правильными людьми, не станем говорить о глупых вещах. За деньгами вечером поедем. И будет все по первому разряду. Это я, Гурам, говорю!
      – Я не поеду! – в голосе прозвучала неуверенность.
      – Поедешь! Раз съездил, съездишь и второй!
      Вечером к поезду они привезли новый объемистый сверток. До вагона, как и утром, его нес Виктор.
      В купе к Анзору вошел один Гурам. Минут через пятнадцать он соскочил на платформу радостный.
      – Ну вот и все, а ты боялся. Поехали по домам.
      Они сели в машину. Гурам включил зажигание и стал прогревать мотор.
      – Ты хорошо поработал. Получи двести. Матери на пальто, – деловито проговорил он, вытаскивая из бумажника деньги. – Остальные – завтра. Небось такую сумму первый раз в своей жизни получаешь?
      Виктор взял новенькие купюры и положил их в карман куртки.
      – Мудришь по-прежнему. Обещал же все. Чего мелочишься?
      – Уникальный человек! Моря и реки мельчают, не только люди… Но это ко мне не относится. Сказал – завтра получишь остальное. Мне до утра одно дело прокрутить надо. На учете каждый рубль. Обещали фирменное устроить. Такие «подарки» раз в год дают. Упускать нельзя… – Гурам тронул машину, давая понять, что его решение твердо.
      Виктор молчал, невесело глядя перед собой. Вдруг он задал совершенно неожиданный вопрос:
      – Ты слышал когда-нибудь про кентавров?
      – В школе учили. Потом как-то не до них было. А что? – полюбопытствовал Гурам.
      – В том-то и дело, что не до них было, – умиротворенно проговорил Виктор. – Это из мифологии. Наполовину человек, наполовину лошадь…
      – Это как понимать? На что намекаешь? По-твоему, я тоже наполовину, – хмыкнул Гурам. – Ты это хочешь сказать?
      – А выходит, – ответил ему Виктор без улыбки, – что ты наполовину во власти желания помочь человеку, а наполовину во власти привычки держать в зависимости людей и получать от этого удовольствие. У тебя явное раздвоение – говоришь одно, делаешь другое. А в общем, живи как знаешь…
      Гурам слушал молча, поджав пухлые губы.
      – Смотри-ка, не знал, что ты такой бойкий на язык. Говоришь красиво, но несправедливо. Выходит, обидчивый ты, раз до сих пор в себя не придешь, – уже совсем весело отозвался он.
      По ночной улице торопливо шли редкие пешеходы.
      – Может, я не очень хороший человек, но в отношении тебя я честен. Запомни это. – Гурам резко затормозил машину, увидев перебегавшую на красный свет женщину. – Я одно скажу. Не кто другой, а я пришел к тебе на помощь. Разберись хоть в этом. Извини, я не привык напоминать о таких вещах, но приходится, – он сделал паузу. – Хорошо! Утром свезу тебя к приятелю и купим пальто для матери. Настоящую фирму. Это тебя устраивает? И разойдемся на этом, как в Черном море корабли. Память о прекрасных встречах навсегда сохранится в наших сердцах. Годится?
      – Годится. Лишь бы не было так, что за сегодняшним обещанием будет завтрашнее, потом – послезавтрашнее. – В голосе Виктора звучало сомнение. – Судя по сегодняшнему, я чувствую…
      – Один тоже чувствовал, потом перестал, – оборвал его Гурам. – В таких вопросах я своему слову хозяин. Это мой принцип. Поэтому никогда перед другими виноватым не был. И перед тобой вины не чувствую. Ты поступаешь как человек, и я поступаю так же. Уяснил? Плюнь на свои сомнения, – подрулив к гостинице, он протянул руку. – Часам к десяти будь готов. До встречи!
      Гурам лихо тронул с места. «Жигули», фыркнув отработанным бензином, скрылись за углом.
      Гостиница спала. Стеклянные двери были заперты на металлическую скобу. В вестибюле пусто, свет притушен. Швейцар встретил Виктора неприветливым взглядом. Вызвав лифт, Виктор поднялся на свой этаж.
      – Поздновато, молодой человек, – проговорила сердито дежурная. – Половина второго. Людей беспокоите.
      Осторожно ступая по цветной линолеумовой дорожке, он подошел к номеру. Тихо открыл дверь. В тамбур из комнаты пробивался свет. Куприянов не спал. Оторвавшись от газеты, он сказал с укоризной:
      – Тамару огорчаешь. Обыскалась тебя. Тревожится… Зазвонил телефон. Куприянов снял трубку.
      – Тебя!
      Виктор подбежал к столику.
      – Ты где пропадаешь? – По вопросу Тамары понял: она сердилась всерьез.
      – Послушай, Тамара. У меня получилось так. Не обижайся…
      – Зря тратишь время…
      – Я утром зайду к тебе.
      – Нет! Я буду занята. – Раздались короткие гудки.

* * *

      Утром Тамары в номере не было. В мрачном расположении духа Виктор поднялся в буфет. В этот час там было малолюдно. Командированные уже уехали на работу, туристы – на экскурсию.
      Гурам появился ровно в десять. Перекинув на руку пальто, он плечом приоткрыл дверь и, отыскав взглядом Виктора, подсел к нему. От него пахло перегаром и маринованным чесноком, лицо – серовато-землистое. Но все же он был, как всегда, тщательно выбрит.
      Виктор мельком взглянул на него.
      – Явился – не запылился…
      В ответ на это Гурам рассмеялся.
      – Надеюсь, сосиски и сметану заказывать не будешь? Внизу такси ждет. Давай не тяни. У нас впереди важные дела. – Хитро подмигнув, он достал из пиджака какие-то бумажки и отложил одну из них в карман пальто. – За товаром по-быстрому съездим.
      Виктор не спеша помешивал ложечкой кофе.
      – Слушай, а ты кошмарный тип. Потом допьешь!
      – Еще чего? – резковато ответил Виктор. – Мне эти подвиги надоели.
      – Ты отсталый человек, – с сожалением проговорил Гурам. – Ты знаешь, какой товар? Роскошь, а не товар! Давай быстрее! Мы ужасно много теряем.
      – Я ничего не теряю, – ответил Виктор.
      – Слушай, дорогой, ты что, недоразвитый? Честное слово, в мире нет такого второго непонятливого акселерата. От тебя психическое расстройство получишь. – Увидев, что Виктор распечатывает пачку печенья, он в нетерпении цокнул языком. – Прошу, будь человеком… Очень прошу! У меня со временем туго.
      – А у меня – с пальто туго. Может, с этого и начнем? Гурам улыбнулся.
      – А ты становишься деловым человеком. Далеко пойдешь.
      Они поднялись в номер. Гурам, подставив ладошку, напился воды прямо из-под крана. О вчерашнем обещании не произнес ни слова, будто и не было такого разговора. Виктор потерял терпение.
      – Скажи, зачем мне нужно мчаться куда другие хотят? Я в твоем штате Пятницей не значусь. Сначала поедем за пальто, а потом видно будет… Ты и так впряг меня как следует…
      Гурам удивленно поднял бровь.
      – Не капризничай. Зачем эти разногласия? Сначала мое дело, с твоим управимся. Могу поклясться. А здесь нельзя упускать. Ты можешь мыслить масштабно? – спросил он напористо. – Что я тебя уговариваю? Отвечай – да? Поедем – да?
      У Виктора пропало желание спорить. О предстоящей поездке он думал ночью и думал утром, сидя в буфете. Свыкся, как с решенным делом. Было одно желание – поскорее покончить с ним, опять жить как раньше, по-человечески.
      – Чего убеждаешь? Я из понятливых. Съезжу. Но это в последний раз. И деньги отдашь сразу. Такое мое условие. Для меня пока один риск, а толку никакого.
      Гурам вытер ладонью вспотевший лоб.
      – Какой риск? Выброси это из головы. Ты уже съездил – и ничего, живешь не кашляешь. – И все же слова Виктора задели его. Нахмурившись, он сказал: – Насчет риску и толку… Почему каждый хочет поменьше работать, а получать побольше… И не отвечать. Да ладно! Зачем между нами такой разговор? Сегодня будет последняя ездка и будет расчет. Клянусь на своих детей!
      – Их у тебя нет.
      – На тех, которые будут. – Глаза Гурама лукаво засветились.
      Виктор снял телефонную трубку.
      – Я позвоню Тамаре.
      – Стоп! Стоп! – остановил Гурам. – Мы быстро вернемся. Наши дела ее не должны касаться. – Помолчав какое-то время, сказал: – Дай что-нибудь, чтоб голова не болела.
      – У дежурной есть анальгин…
      – Что значит молодой, необученный! Мне бы сто граммов коньяка принять. Я бы сразу в себя пришел! До половины четвертого с друзьями причащался…
      – Так бы и сказал. Я в буфете попрошу… Может, заодно таксиста предупредить?
      – Предупреди. Пусть подождет.
      Виктор вернулся быстро. Со стаканом и бутербродами. Понюхав коньяк и зачем-то подув на него, Гурам, поморщившись, выпил до дна.
      – Принял норму, и опять жить хочется.
      На улице все белело. Снег припушил искрящимися хлопьями ветки деревьев. Такси, гудя натруженным мотором, катило ходко. Стрелка на спидометре покачивалась у отметки семьдесят. Остались позади Колхозная площадь, Комсомольский проспект. Пожилой шофер поначалу поглядывал на пассажиров с интересом, но потом, вписав машину в движущийся поток, уже больше не отрывал взгляда от дороги. Время близилось к одиннадцати. Ровная лента магистрали тянулась вдоль нового жилого массива. Они свернули влево, на параллельную улицу. Здесь было свободно, автотранспорта почти никакого.
      Гурам похлопал шофера по руке. Тот затормозил и сбросил показания счетчика. Не считая деньги, он сунул их в боковой карман и мягко захлопнул дверцу.
      – Вон в том магазине к тебе подойдут, – Гурам указал на продмаг. Его инструктаж был прост и краток – взять два спортивных баула и с ними опять на магистраль.
      Виктор огляделся. Утренний мороз сковал вчерашние лужи. На просторной площадке – груда консервных ящиков и коробок. По накатанной горке съезжали мальчишки. В доме напротив – кафе и пирожковая, но они были закрыты. Сунув руки в карманы куртки, он вошел в магазин. Народу немного. У прилавка в кондитерском отделе Виктор почувствовал, что кто-то остановился совсем рядом с ним. Он обернулся. Полноватая женщина в шубе под черный каракуль смотрела на него. Они поздоровались. Отошли к окну.
      – Такой молоденький и уже при деле.
      – Как это понять, при деле?
      – Куда пошлют, значит…
      – Я сам кого угодно пошлю, – фраза прозвучала двусмысленно. Виктор смутился. – Почему вы так решили?
      – Курточка на тебе так себе. Модной не обзавелся, – взгляд женщины посерьезнел. – Ты опоздал и стоишь не там, где сказано.
      Виктор вспомнил, что стоять он должен был в молочном отделе.
      – Я приехал раньше. Заждался, вот и пошел от прилавка к прилавку…
      – Больше так не делай. Должно быть все точно, – сказала она глуховато. – Подожди минут десяток и иди вон в тот подъезд, – улыбнувшись зелеными глазами, указала на высокую четырнадцатиэтажную башню и добавила: – Вон в тот, в левый…
      Женщина шла по заснеженной дорожке спокойно, не спеша. Можно было подумать, что возвращалась домой с прогулки.
      Задача была ясной. Только, наверное, от этой ясности Виктор почувствовал мелкую нервную дрожь на спине. В подъезде он взял две большие спортивные сумки.
      – Ты бы мне шерсти на одеяло прислал, – сказала женщина. – У вас там баранов много…
      – Самый крупный – перед вами, – с откровенной усмешкой проговорил Виктор.
      Женщина хитроватым взглядом скользнула по его лицу.
      – В шерсти я ничего не понимаю. Но постараюсь. Куда прислать-то?
      – Теперь адрес не спрашивают. Гураму скажи, он знает куда. С сумками поаккуратней будь. – Она озабоченно кивнула на них. – Не попадись…
      – Не за что!
      – За эти вещи статья найдется. Сейчас по новому закону очень строго.
      – Мне этих статей хоть и тысячу и одну. Ко мне не прилипнут, – ответил Виктор излишне торопливо и вновь ощутил замершее было чувство тревоги.
      Должно быть, всерьез говорит бабуся, решил он. Выходит, Гурам на мне тренируется. Руки свои сумками не занял. И успокоил себя: ничего, дело на десять минут, а там я свободен. Перетерплю!
      Нести сумки пришлось недалеко. Метров сто. Между корпусами домов, а не на магистрали, в светлой «Волге» сидел Гурам. Он окликнул его. Домой возвращались другим маршрутом. Шофер высадил их у Белорусского вокзала.
      – Может, до места подбросить?
      – Не надо, – ответил Гурам. – Доберемся…
      Виктор шагал по улице, настороженно ловя взгляды прохожих. Чувствовал себя глубоко задетым и все отчетливее понимал неразумность своих поступков. При всей своей фантазии еще неделю назад не мог предположить, что с ним случится такое.
      – Давай, дорогой, не сбавляй темп, – поторапливал Гурам. – Или шефство над тобой взять? На двух конечностях стоишь, а не уяснил, что с товаром идешь.
      – Перестань. Надоело… – отрывисто выпалил Виктор и сильнее сжал ручку сумок. Обида на Гурама нарастала. Он шагал сейчас как посторонний, метрах в десяти от него. Выходит, его слова о дружбе, о заботе не что иное, как игра. Он за себя боится. Виктор неожиданно понял, почему на обратном пути Гурам остановил машину недалеко от магазина и попросил его передать заведующему секцией пачку денег и бутылку коньяка. Коньяк, конечно, не в подарок, решил он, а на случай, если задержат с вещами. На бутылке мои, не его отпечатки пальцев. Виктор гнал эту мысль, но она овладевала им все упорнее.
      «Ну и пусть задержат, пусть даже автомашина сшибет», – в отчаянии думал он. Но никто его не задерживал, автомашины аккуратно объезжали или, затормаживали ход, уступали дорогу. Виктор остановился и поставил сумку у витрины обувного магазина. Ногой придвинул вплотную к стене.
      – Надорвался? Тайм-аут взял? – подойдя сбоку, спросил Гурам. – Чего встал? Простынешь!
      – Слушай, ты, возьми тоном ниже! – Виктор рывком повернулся. – Если будешь понукать, я милиционера крикну и отдам ему эти сумки.
      – Ты что, сдурел? – Гурам нервно поправил шарф. Он говорил почти шепотом. – Для неразумных самое главное – свою бестолковость показать. Забыл о правиле: нужно умно молчать, а не глупо кричать. Впрочем, кричи! Ты мальчик бойкий. Но знай, я кричать не стану. Тихо скажу, что вещи твои. За них в магазине я не платил.
      – Я твоими деньгами расплачивался.
      – Ну и что дальше? Разве в этом суть? Об этом ты да я знаем, а там доказать надо, что они мои. Против тебя пяток свидетелей. Тебя в магазине запомнили. Так что давай, ори, герой! – хрипло и зло прошипел Гурам. – Впрочем, ты до этого не поспел. Духу не хватит. Но знай, меня так не возьмешь, – слова прозвучали предостережением.
      – Сволочь ты! – рвущимся полушепотом прокричал Виктор. – Чего смеешься? Я тоже посмеюсь, когда тебя посадят…
      – Посмейся. Невелика радость, – уже буднично сказал Гурам. – А теперь забирай барахло и ковыляй. Мне очень не терпится с тобой по душам поговорить. – Его пухлая щека нервно дернулась. – Ты больно раздухарился. Дотронулся до дела, а теперь вильнуть хочешь?
      Виктор вскинул голову.
      – И шагу не сделаю. Хватит. Я на тебя поишачил… Лицо Гурама так резко изменилось, что Виктор замолчал.
      – Чего в небо орешь? Чужим знать не надо наш разговор. Не психуй, приди в себя…
      – Я уже пришел и понял, что ты негодяй. – Виктор повернулся, чтобы уйти.
      – Скажи, пожалуйста, ты даже умеешь хамить. Очень современный человек. Только запомни, я таких слов не прощаю. Ты… Ты еще будешь извиняться! – Гурам ногой пододвинул сумки и, взяв их, зашагал по улице.
      Виктор остановил его.
      – Как же ты живешь на свете? От тебя зло и своим и чужим!
      Гурам, уверенный в своей правоте, сказал:
      – Сначала разберись с собой, а потом меня касайся. Давай двигай, парень!
      – Хотел ведь по душам поговорить. Чего бежишь как вор?
      – Пошел ты знаешь куда? – взорвался Гурам и, словно поняв что-то, проговорил: – Выходит, вор, я? А ты разве лучше? Ты от меня деньги принял, значит, со мной сравнялся, – сказал словно давно решенное.
      – Я никогда не сравняюсь с тобой! – сдавленно выкрикнул Виктор. – Вещи возить ты меня просил…
      – Просил, не заставлял же… Ты таскал, я перепродавал. Куда теперь пятишься? Так что сравнялся! – Гурам недобро усмехнулся. – И даже обошел. Да, я фирму толкаю втридорога, но тем, кто на зарплату не живет. И осуждать меня за это нечего. Ты ничего тяжелее ложки в руках не держал, а чужие деньги берешь запросто. Даже у матери. И тратишь как свои. Тебя и сытость проверила на прочность. Ты лихо скачешь по жизни. Скажу честно, я так не начинал. Так кто же из нас хуже?
      Виктор не ответил. Слова Гурама прозвучали обличительно и словно окатили его холодной водой. Он понял, что его грехи крупнее, чем предполагал.
      – Я думал, ты ребенок тихий. О благородстве бренчал. А получилось глупо. Совесть на деньги сменял. А так любил о ней поговорить! Чего вздрагиваешь? Интересно мне очень, как дальше жить станешь. В милицию исповедоваться пойдешь? Только от этого лучше не станешь. И чище тоже. Ты теперь человек в жизни – ноль. За пару сотен разменялся. Знай, если про меня лишнее слово скажешь – тебя не пожалею. Мы посылками повязаны. – И пригрозил: – В полный рост по делу пойдешь.
      – Что из этого вытекает?
      – Соучастие в спекуляции вытекает. Со-у-час-ти-е, – с откровенной усмешкой медленно повторил Гурам. – Запомни это слово.
      – Запомню, – ответил Виктор. – А ты, оказывается, порядочная дрянь…
      – Чего ж об этом раньше молчал? Когда деньги брал? Щеки Виктора горели. Он подошел к Гураму и сунул в его карман деньги. Гурам усмехнулся.
      – То, что вернул, еще ничего не значит. Знай – расчет будет потом.
      – Грозишь?
      – Зачем грозить? Ты вкус дармовых денег попробовал, он дальше потянет. Давай вали отсюда, – захлебываясь от злобы, почти выкрикнул Гурам. Повернувшись, зашагал прочь.
      Он был доволен. Последнее слово за ним осталось. Не дал посмеяться над собой. Самому над собой смеяться можно, другому – нельзя. Разница большая. Свой смех забудется скоро. Чужой – точит годами. Гурам понял, что с Виктором расстался навсегда. Может, и увидит при случае, но для него он уже существовать больше не будет, точно так же, как людям, шедшим мимо, были безразличны его невеселые раздумья. И родилась обида на то, что ему не было так хорошо и спокойно, как этим людям, а им не было так плохо, как ему сейчас. Но ничего, не у него одного так по-дурацки сложилась жизнь. И это утешило. Зачем ворошить прошлое, если оно делает жизнь дерганой. Сдуть бы накопившуюся тоску и сомнения, как пух с одуванчика. И зажить! Не ссорясь с самим собой из-за нахлынувших сомнений…
      Было около часа дня, когда Виктор вышел из метро «Щербаковская». Проспект Мира жил обычной, давно заведенной жизнью. Предупредительно тренькали звонками трамваи. Во всю ширь просторных мостовых с глухим шорохом, разбрызгивая тяжелую снежную жижу, мчались автомашины. За домами-новостройками были слышны ребячьи голоса.
      Ртутный столбик на фасаде большого серого здания показывал минус пять. Виктор постоял в раздумье у перил пешеходного ограждения и зашагал по проспекту. Он еще не остыл от ссоры с Гурамом. В душе сжатой пружиной жила обида. И все же сейчас он чувствовал, как вязкая тревога постепенно покидала его.
      Проспект малолюден. Лишь на троллейбусных остановках да у магазинов небольшие молчаливые толпы.
      Виктор, купив мороженое, постоял у зеркальной витрины универмага. Потом, свернув в небольшой переулок, шагнул в будку телефона-автомата, притулившуюся за табачным киоском. Покрутив тугой диск, позвонил Тамаре. Трубку долго не снимали. Наконец деловито-строгий голос ответил, что Тамары в номере нет.
      …Виктор поймал себя на мысли, что ехать в гостиницу расхотелось. Он вернулся в универмаг. Теплый упругий воздух приятно дунул в лицо. Он прошелся по этажам. Надолго задержался у высокой стойки-вешалки с женским пальто. Ему понравилось синее, на бежевой из искусственного меха подкладке. «Вот такое и хотела мама», – вспомнил он и посмотрел на ценник.
      По дороге в гостиницу Виктор зашел в кафе «Незабудка». Взял на раздаче поджарку с макаронами и компот. За его столиком оказались мужчина и женщина. Мужчина нетерпеливо сдирал вилкой нашлепку с бутылки красного вина. Справившись с этим нехитрым делом, он украдкой наполнил стаканы и насмешливо проговорил:
      – Бутылки, как и женщины, чем ярче, тем дороже обходятся. – И подмигнул Виктору: – Налить? Чего в сухомятку-то…
      – Спасибо. Налейте чуть-чуть.
      Гурам приехал в гостиницу около пяти. Он постучал в дверь и, подождав несколько секунд, вошел в номер. Тамара сидела в кресле, кутаясь в шерстяной платок. Она чуть повернула голову в его сторону.
      – Как дела, детка? – вместо приветствия сказал он. – О, да ты, похоже, не в духе!
      – Ты один? – в свою очередь, торопливо спросила Тамара.
      – Один. А ты кого ждешь? – подошел к ней и, обняв за плечи, чмокнул в щеку.
      – Где Виктор? Я не вижу его второй день. – В голосе звучало беспокойство.
      На губах Гурама мелькнула усмешка.
      – Что может случиться с молодым, здоровым парнем? Хотя…
      – Хотя?
      – В большом городе тысяча удовольствий. Может, и ему захотелось веселой жизни, – взглянул с любопытством. – Увлекся, закрутило, завертело…
      Тамара спросила, глуша волнение:
      – Что имеешь в виду?
      – Может, загулял…
      – Не говори глупостей.
      – Неужели ни разу не позвонил? – с деланным удивлением поинтересовался Гурам.
      Тамара отвернулась и, нахмурившись, стала смотреть в окно. Она чувствовала, что Гурам говорит так вовсе не для того, чтобы ее подзадорить. Его тон, слова предназначались для чего-то другого. Но для чего?
      – Не понимаю, что ты нашла в этом акселерате? – горячо говорил Гурам. – Я еще тогда, на своем дне рождения, понял, что он собой представляет.
      Тамара широко открытыми глазами удивленно смотрела на него.
      – Ты запуталась, девочка. Жила зажмурившись, не разглядела, что он думал только о себе. – Помолчав, добавил: – Невероятный эгоист! За что же он с тобой так?
      – Хватит, Гурам! – перебила Тамара возбужденно. – Я не верю ни одному твоему слову. Почему так говоришь о Викторе? – Она заходила по номеру и остановилась у зеркала.
      – Я о тебе думаю. Ты пойми. Ему свои интересы важнее всего. Важнее любви, дружбы. – В словах Гурама была такая уверенность, что Тамара сникла. – Много он принес радости? Это, конечно, не мое дело… Еще неизвестно, что выкинет завтра.
      Самолюбие Тамары было уязвлено. И все же она сказала:
      – Виктор хороший парень…
      – Брось! Это ты его придумала хорошим…
      Тамаре эти слова показались нарочитыми. Она проговорила сдержанно:
      – Злой ты! – Она чувствовала, что Гурам хочет безжалостно разорвать нити, которые связывали ее с Виктором.
      – Я? – недовольно поморщился.
      – Ты! Ты ко всем злой!
      Повернувшись на каблуках, Гурам вышел, хлопнув дверью.
      Прошло полчаса. Тамара сидела расстроенная. Она пыталась разобраться в происшедшем, но чувствовала только досаду и обиду. Слова Гурама выбили ее из колеи. И как-то незаметно отдаляли от нее Виктора. Будто и не было сегодняшнего яркого солнца, бодрящей прогулки по утреннему чистому парку. От жалости к самой себе казалось, что ее радужный мир разрушен, что не было недавних счастливых дней, радостной поездки, самого слова «любовь». Она чувствовала, что прежняя теплота к Виктору исчезла. «Почему он так поступил?» – думала она.
      В дверь постучали. Это был Виктор. Он вошел нерешительно и остановился в прихожей.
      – Здравствуй!
      – Здравствуй, – ответила Тамара сдержанно. – Ты где пропадаешь?
      – Понимаешь, Тамара…
      – Скажи, где ты был сегодня? И вчера до самой ночи? Виктор опустил глаза.
      – Ты можешь объяснить?
      Виктор молчал. Не мог он сказать ей прямо, что был занят Гурамовскими посылками. Лихорадочно обдумывал ответ.
      – Молчишь? Значит, я права…
      Он шагнул к ней ближе и взял за руку.
      – Мне обидно не за себя, а за тебя, – сказала Тамара натянуто.
      Виктор тихим голосом произнес:
      – Пойми меня…
      – Я стараюсь тебя понять, – заставила себя рассмеяться. – Только что я должна понять?
      – Я ни в чем не виноват перед тобой! Может быть, только в том, что не могу сказать сейчас, где был. – Виктор понимал, что его слова еще больше все запутывали, сбивали с толку Тамару.
      – Если не виноват – почему оправдываешься? – спросила с укором. – Не ломай комедию.
      – Я все объясню тебе дома. Такого ответа она не ждала.
      – Почему не сейчас? Ты обманываешь меня. Виктор смотрел виноватыми глазами.
      – Ты не веришь мне?
      – Я начинаю догадываться… Хорошие отношения между людьми не могут быть без порядочности… Когда один обманывает другого… – Тамара готова была расплакаться.
      – Ты не права. – Виктор попытался обнять ее, но она рванулась в сторону.
      – Не трогай меня! Уходи! И больше здесь не появляйся! Я ошиблась в тебе! – Тамаре казалось, что говорит шепотом, но голос ее звенел.
      – Да ты права! Я должен уйти… если ты перестала мне верить…
      Он с отчаянием взглянул на Тамару и тихо закрыл за собой дверь.

ГЛАВА 9

      – Дежурный Бутрименко пунктуален, как дотошный бухгалтер, – со вздохом сказал Арсентьев, положив трубку.
      Савин с откровенным любопытством посмотрел на него.
      – Понимаешь, он звонит и информирует о происшествиях, как правило, тогда, когда я заканчиваю работу и собираюсь домой. – Арсентьев с досадой поднялся из-за стола, подошел к вешалке и снял пальто.
      Встал и Савин.
      – А ты сделай правильный вывод. В день его дежурства уходи пораньше или походатайствуй о продвижении Бутрименко по службе.
      – Придется, – буркнул Арсентьев. Он достал из шкафа аккуратный следственный чемодан, набитый мудреными принадлежностями, предназначенными для выявления и закрепления следов при осмотре мест происшествий. Когда уже был в пальто, повернулся к Савину и сказал: – Ты сегодня не очень замотался? Поедем со мной? В гостинице кража.
      – Вообще-то уже десятый час… Но можно, – без особого энтузиазма ответил Савин. – Только вряд ли чем помогу. Такие кражи для меня всегда темный лес. Начало есть, конца не видно. В гостиницах проходной двор. – Он тщательно затушил сигарету в пепельнице и легко поднялся со стула.
      – Теперь понятно, почему не пошел в сыщики. – Арсентьев похлопал его по спине.
      – А я равнодушен к славе и не завистлив.
      – Не раскрыть кражу там, где посторонних негусто, где на этажах дежурные, – это талант надо иметь, – подтрунивал Арсентьев. – Но не расстраивайся, зато ты лучше других допрашиваешь.
      До гостиницы доехали быстро. Шофер, приминая рыхлый снег, приткнул «газик» против входа и выключил мигалку.
      Арсентьев распахнул тяжелую стеклянную дверь. В вестибюле у окошка регистрации толпились люди, на этажах пахло кофе и лаком. В уютном холле деловито хозяйничала дежурная – миловидная женщина лет сорока пяти в коричневом костюме. Она указала им нужный номер.
      Потерпевший, мужчина лет пятидесяти, широколицый блондин, в голубой рубашке и синих брюках сидел в кресле, закинув руки за голову. Форменный китель летчика гражданской авиации аккуратно лежал на постели.
      Савин поставил следственный чемодан на деревянную подставку, стоявшую у двери.
      Потерпевший представился:
      – Куприянов Виталий Николаевич. – Несмотря на свои годы, он выглядел молодо.
      – Расскажите, что случилось? – спросил Арсентьев, сразу же приступая к делу.
      Куприянов слегка замялся.
      – Не столько у меня, сколько у дежурной. – Он встал, надел китель и, застегнув его на все пуговицы, одернул полы.
      – Почему у дежурной? – вопрос требовал разъяснения.
      – Она больше меня переживает, – пояснил Куприянов. – А зря. По-моему, побеспокоили вас из-за ерунды. – По тону, каким были произнесены слова, можно было понять, что он не очень расстроен.
      – Расскажите все по порядку, – настойчиво попросил Арсентьев.
      – Что сказать? Я плохой рассказчик. Пропажу обнаружил час назад. Деньги лежали вот тут. – Он открыл дверцу шкафа и приподнял стопку рубашек. – Было двести пятьдесят, осталось девяносто…
      – Странная кража. Вор взял бы все. Может, потеряли?
      – Нет! Деньги я специально оставил…
      Арсентьева передернуло, но он подавил невольное желание пристыдить Куприянова за беззаботность.
      – Мне не хочется напоминать об элементарных вещах, но вынужден. Беспечность облегчает путь преступникам, – получилось совсем не обидно, и фраза оказалась к месту.
      – И дает вам работу, – ответил, ничуть не смущаясь, Куприянов. – Резонно сказали. С трудовой копейкой нельзя легко обращаться. Но обстоятельства выше нас. Я не мог поступить иначе. – Он натянуто улыбнулся.
      – Соблазн можно подтолкнуть… Соблазн человека портит.
      – Честный денег не возьмет, а жулику – замки не преграда.
      – Какие же обстоятельства?
      – Самые житейские. Деньги я другу оставил. За транзистор. Он должен завтра прийти. А я сегодня в Вильнюс собрался, но быстрый и удобный способ передвижения отказал. Не было погоды. Самолеты на прикол поставили. Вот и вернулся.
      Арсентьев приоткрыл балконную дверь и выглянул наружу. На заснеженной бетонной плите виднелись следы ног.
      – Скажите, Виталий Николаевич, вы выходили на балкон?
      – Когда вернулся, проветривал номер.
      Арсентьев взял стакан, указательный палец сверху, большой под донышко, и, наклонив его, стал смотреть на свет, отыскивая следы пальцев рук. Краем глаза успел заметить, что Савин заинтересовался обстановкой в номере. Он понял его и спросил, как бы между прочим:
      – Виталий Николаевич, кто ваш сосед?
      С Куприяновым произошла мгновенная перемена. Он протестующе взглянул на Арсентьева.
      – Вот это уж напрасно! У вас сложная работа, я понимаю. Но здесь вы допускаете ошибку. Я за соседа ручаюсь. Пушкарев – отличный парень.
      – Ну а если оставить первые впечатления?.. Он мог взять? – полюбопытствовал Савин.