Не выдержав, Гурам спросил ее однажды:
– Ты что ведешь себя как не жена? Она ответила, сдерживая рыдания:
– У тебя была жена, а теперь ее не стало. Чувства не «Жигули», их не ремонтируют…
– Если не стало – то уходи! – в нервном срыве заорал Гурам.
Уже потом понял, что это была его самая большая ошибка, которую уже не поправишь. Он снова занялся своими делами. Только теперь не от стремления обогатиться – от одиночества и… тоски.
– Ты словно дипломат, приготовившийся к необычайно важному приему, – сказал Лева, неся из кухни кофейник. – Что может сделать женщина! Ты, пожалуй, увлекся Викторией всерьез.
– Разве похоже? – спросил Гурам, застегивая тонкую модную рубашку. – Я четко знаю свой маршрут и не теряю голову от женщин. Они все похожи друг на друга. Тянут в скучное, монотонное бытие. А это – прозябание…
Лева усмехнулся.
– Вот с этим я не согласен. У тебя такие взгляды по инерции. Пожалуй, все мужчины находят свое счастье в монотонной, как ты сказал, семейной жизни. Я ведь тоже люблю повеселиться не меньше твоего. Но, откровенно говоря, это пустая суета. Иногда задумаюсь – хочется жить иначе. Не могу без умиления смотреть на стариков, которые, идя по улице, бережно поддерживают друг друга. Начинает тянуть к чистому, тихому счастью.
Гурам похлопал Леву по плечу и подтянул галстук:
– Ты у врачей давно был?
– А что?
– К психиатру сходи! Стареешь, брат. Тебя бы на пленку записать и передавать по радио. К чистому, к тихому… Запомни, мужчина всегда должен держать власть над женщиной, а она, если, конечно, умна – оставаться загадкой…
– Виктория, видно, для тебя загадка?
– Кажется, уже разгаданная…
– Чего же мчишься к ней? Может, жениться собрался?
– Она для замужества слишком деловая. Здесь другой интерес.
– Умолкаю, – Лева поднял руки вверх. – Не обижайся, но, по-моему, Викторию ты не разгадал. Не суди о ней примитивно. Под ее каблучком многие вертятся. Цену себе знает.
– Все ясно! – охладил его Гурам. Глаза его стали колючими. – Под каблучок меня не пихай, маэстро!
– Насчет ума, возможно, убедишься сам. Всему свое время, – возразил Лева.
Гурам смотрел уже не сердито. Он был сейчас спокоен. Ему показалось, что Лева разыгрывает его, и, чтобы проверить, спросил:
– Может, лучше к ней не ездить? Как думаешь?
– Спрашивают – отвечаем! Обязательно съезди, – весело отозвался Лева. – Уверен, тебе у нее будет интересно. Не проиграешь, это точно. Возможно, и выиграешь, – Лева произнес это так, словно доказывал свое расположение к Гураму.
– Уговорил, – рассмеялся Гурам. Он надел пальто и, остановившись в коридоре, положил Леве руку на плечо. – Прошу, позвони Тамаре с Виктором. Организуй что-нибудь. Займи их вечер.
– Все будет в порядке, – с готовностью заверил Лева.
Гурам не предполагал, что минут через пять Лева позвонит Виктории и передаст этот разговор почти слово в слово, а она будет уточнять, расспрашивать, интересоваться финансовыми возможностями Гурама.
ГЛАВА 6
Из докладной инспектора инспекции по делам несовершеннолетних.
«Никифоров Сергей – сын Школьниковой О. А. от первого брака. Развод оформлен, когда Сергею было девять лет. Четыре года назад Никифорова О. А. вышла замуж за гр-на Школьникова Василия Николаевича. При расторжении брака решением народного суда сын был оставлен на воспитание матери.
Оксана Артемьевна имеет высшее образование, работает бухгалтером в научно-исследовательском институте. После второго замужества неоднократно обращалась с просьбой направить сына в колонию. Она характеризовала его «трудным» мальчиком. Ей было разъяснено, что для удовлетворения просьбы нет законных оснований, т. к. в колонию направляются несовершеннолетние преступники, осужденные к лишению свободы Никифоров Сергей по месту жительства ни в чем предосудительном замечен не был. Характеризуется положительно. В беседе с ним выяснено, что, когда ему исполнилось 16 лет и он получил паспорт, мать категорически возражала против прописки, не пускала его в квартиру.
В комиссии по делам несовершеннолетних Оксана Артемьевна и ее муж заверили, что Сергей будет проживать в их семье. Однако в тот же день они не разрешили ему остаться дома, и он ночевал у соседей.
Об этом была поставлена в известность администрация учреждений, где работали супруги Школьниковы. После этого Оксана Артемьевна вновь заверила, что Сергей будет проживать совместно с ними. Однако в квартиру она его по-прежнему не пускала, и он был вынужден обратиться в народный суд о вселении его на жительство к матери.
Суд вынес решение в пользу Сергея Никифорова, но оно Оксаной Артемьевной было обжаловано. До вторичного рассмотрения дела Никифоров Сергей жил у общественников ДЭЗа и в г. Дмитрове у родителей родного отца.
В августе прошлого года Никифоров был принят в профессионально-техническое училище. Зарекомендовал себя с лучшей стороны. Характеризуется скромным, застенчивым подростком. Ноябрьские и новогодние праздники находился в общежитии ПТУ. Последние два месяца вел себя замкнуто. После приезда Школьникова В. Н. в общежитие и объяснений с ним возмущался его несправедливостью. Решил оставить училище и уехать к родителям отца.
28 февраля Никифоров Сергей с диагнозом легкого отравления был направлен в городскую больницу. В его тумбочке был обнаружен лист бумаги с написанным словом «убийца». В настоящее время, в результате принятых мер, состояние его здоровья не вызывает опасений…»
Школьникова в отделение милиции пришла без опоздания. Ровно в пять. Перед Арсентьевым стояла довольно привлекательная женщина с добрыми голубыми глазами. Кивнув и прошелестев шубой под норку, она не спеша опустилась на стул. Пышные каштановые волосы широкими волнами легли на воротник. Школьникова попыталась улыбнуться, словно хотела убедить Арсентьева в своем прямодушии. Коротко взглянув на нее, он не проронил ни слова.
– К вам было трудно добираться. Попала в самый час «пик».
– Сейчас уже все позади, – сказал Арсентьев. – Но будем беречь время. Ответьте не скрывая. Вы допускаете, что ценности взял сын?
Школьникова выпрямилась.
– Нет. Он не мог этого сделать.
– Тогда почему ваш муж ездил в общежитие, обвинил его в краже? Может, были основания?..
– Василий Николаевич не терпит моего сына, и тот платит тем же. Отсюда и подозрения. Я была против поездки. Он поступил неразумно…
– Не терпит? – удивленно спросил Арсентьев. – Он же знал, что у вас ребенок!
– До свадьбы мы об этом не задумывались. Уже потом, перед женитьбой, Василий Николаевич поставил условия. И я… – Глаза Школьниковой наполнились слезами.
– Мне бы не хотелось это обсуждать, – избегая резких слов, проговорил Арсентьев и перевел разговор в другое русло.
– Кто знал, где хранятся ценности?
– Никто.
– А из знакомых мужа?
– Тоже никто.
– Когда вы их видели в последний раз? Школьникова сосредоточенно посмотрела на свои ухоженные руки.
– Первого января. Я надевала серьги и кольца на Новый год.
– Почему вы решили, что кража совершена позавчера? – Арсентьев с нетерпением ждал ответа.
– Я этого не утверждаю. Позавчера я их просто не обнаружила.
– Мне бы хотелось знать более точную дату. Школьникова задумалась.
– В январе муж был в командировке. Возможно, в этот период. Я ведь днем на работе. В феврале десять дней болела гриппом. Это время полностью исключено. Из дома не уходила.
Зазвонил телефон. Арсентьев говорил сдержанно:
– Я в курсе дела. Помощи не нужно, – и вновь обратился к Школьниковой: – Извините. Больше ничего не вспомнили?
– Нет! – ответила она глухим голосом. – А вам не удалось напасть на след?
Арсентьев покачал головой. Школьникова сделала скорбное лицо.
– Прошу, не оставляйте меня с сомнениями. Ответьте всего лишь на один вопрос.
Арсентьев подумал, что Школьникову больше интересует розыск похищенных вещей. Неужели для нее они важнее судьбы сына? – и взглянул на нее. Она глаз не опустила.
Спросила напрямик:
– Скажите, что будет мне из-за нелепой истории с сыном? Все настроены против меня! Я ни от кого не вижу сочувствия.
Школьникова стала говорить о своей привязанности к нему, о своих переживаниях… И пожалуй, все это было непритворно. Но Арсентьев понимал, что для искренней любви одних слов мало. Он постарался заглушить желание высказать все, что думал о ней. И не потому, что был во власти докладной записки инспектора. И не оттого, что с парнем получилось нескладно. Понял, что Школьникова в первую очередь думала сейчас только о себе, не о сыне. Перехватив ее короткий взгляд, сказал подчеркнуто четко:
– Дело ведет следователь. Я уверен, вы заинтересованы в истине, в точном соблюдении закона. Не правда ли?
Когда она ушла, Арсентьев еще раз прочитал докладную и задумался. Было обидно за парня и за поступки взрослых. Обычно отношения между людьми бывают ровными, разумными. Но в определенных ситуациях они проявляются с особой силой, с потерей чувства меры. Говорят, родительские чувства безграничны. Но бывает родительская любовь, бывает родительская ненависть. Так получилось и у Школьниковых. Наверное, Оксана Артемьевна знала, что Сергей, похожий на отца, которому она отдала свое первое чувство, раздражал Василия Николаевича. А тот не понял, что мальчишке нужна не только материнская ласка, но и мужское воспитание. Разве женитьба на женщине с ребенком не порождает обязанности по отношению к нему? И Оксана Артемьевна не только жена, но и мать. Дав жизнь, не должна же она забывать великий закон материнства – быть матерью. Арсентьев вспомнил вопрос Школьниковой: «Что будет мне?..» И не стал осуждать себя за сухой, резковатый ответ: «Следствие начато. Но в независимости от результатов будут направлены письма о случившемся по месту вашей и вашего мужа работы. Это я гарантирую».
Его огорчила юношеская опрометчивость Сергея. В шестнадцать лет бывает много обид, обоснованных и необоснованных. Но покушаться на жизнь, когда жизни-то по-настоящему еще не было, – непростительное легкомыслие. Конечно, у парня сложились непростые обстоятельства. Но значило ли это, что нужно поступать так?..
В дверь кабинета Арсентьева стучали только посторонние. Он поднял голову и взглянул на часы. Было около восьми.
Не снимая искристую ондатровую шапку, Школьников порывисто подошел к столу. Он был взволнован. Арсентьев вопросительно поднял голову.
– Слушаю вас, – сказал он, закрывая папку с бумагами.
– Мне бы хотелось послушать вас! – атакующим тоном начал Школьников.
– Я не вызывал…
– Я счел полезным для нас обоих прийти самому. Советую, не делайте опрометчивых шагов, – сказал Школьников и многозначительно посмотрел на Арсентьева.
Арсентьев выпрямился в кресле, давая понять, что готов слушать внимательно.
– Что вы знаете о моих шагах? – спросил он, чувствуя, что Школьников пришел неспроста.
– Я знаю, о чем говорю. Вы намерены направить письмо моему руководству о недоразумении с приемным сыном. Не делайте этого.
– Почему же? Речь идет не о недоразумении, а о более серьезных фактах!
– Не усложняйте! Ваше намерение с точки зрения нравственности аморально. Это вторжение в чужую жизнь.
– Но вы же вторглись…
– Молодежь полна эмоций. И это не причина портить жизнь их родителям. Сейчас решается вопрос о моем назначении…
– Тем более! Писать самое время, – сказал Арсентьев.
– Вольному воля! Но, как говорится, долг всегда платежом красен, – зло бросил Школьников.
Арсентьеву удалось справиться с раздражением.
– Уж не намерены ли написать жалобу на меня?
– Это вопрос или просьба? – по-деловому спросил Школьников. – Лично я не сторонник нервотрепки… Я, со своей стороны, гарантирую… Но не беспокойте и мое руководство ненужными письмами. Они производят сильное впечатление, – попытался пошутить он. – Родители оказываются в идиотском положении: воспитанием детей не занимаются, не понимают задач подрастающего поколения, не готовят полноценных граждан страны, растят пьяниц, тунеядцев, – такие ведь у нас формулировки? А кто желает зла своему ребенку? Даже закоренелый преступник не желает вырастить себе подобного.
– Вы с такими письмами знакомы? – серьезно спросил Арсентьев.
– В каком смысле? Впрочем, приходилось обсуждать!
– И что же?
Школьников не уловил подвоха в вопросе.
– Реагировал строго, принципиально!
– Не сомневаюсь! Не себя же, других критиковали, – Арсентьев не смог скрыть некоторой иронии.
Школьников покраснел от досады.
– Вы убедили меня в правильности моего решения. Я напишу на вас куда следует. Вы хозяин лишь в этом кабинете, но есть и другие. Поэтому умерьте свой пыл. Мне искренне жаль вас, – жестко ухмыльнувшись, он поспешно встал и, не попрощавшись, направился к двери.
«Ну и начальник, – с досадой подумал Арсентьев. – Хотя чему удивляться? Должность не всякому прибавляет воспитанности и ума…»
ГЛАВА 7
Гурам на Центральном рынке купил охапку роз. В такси подумал: «Не много ли?» Но решил, что лучше больше, чем меньше.
Виктория, приветливо улыбаясь, встретила его в коридоре. Без видимой причины задержала у вешалки и лишь через минуту-две пригласила в комнату. Гурам сразу же почувствовал себя обескураженным. За столом без пиджака сидел Робик. Он был лет на пять старше Гурама и своей хорошей фигурой, умным лицом производил приятное впечатление.
«Какого черта его принесло сюда?» – Гурам был расстроен, но радушной улыбкой скрыл досаду. Справившись с собой, он, широко распахнув руки для объятий, двинулся навстречу. Гурама покоробила манера Робика протягивать ладонь тыльной стороной: дескать, я тебе ее протягиваю, а ты пожимай. Тот и вправду вел себя высокомерно.
«Вот гусь, все барина из себя корчит», – раздраженно подумал Гурам.
– Никак не ждал сегодня этой встречи, – машинально произнес он и тут же пожалел об этой невольно сорвавшейся фразе. Ладонь пожал вполне дружелюбно, крепко, даже прихлопнул сверху своей.
– Почему же? – улыбнулся Робик. – У Виктории дом гостеприимный. – Его большие, слегка навыкате, серые глаза смотрели с неприкрытой иронией. – Садитесь, Гурам. Разделите со мной… как это говорится? Хлеб-соль? Да-да, хлеб-соль.
– Одну минуту! Я кое-что отнесу на кухню. Разные там апельсины-мапельсины.
Робик с подчеркнутым пониманием кивнул.
– Я ехал к тебе не для того, чтобы смотреть на этого надутого индюка. – В глазах Гурама бился упрек.
– Знаешь, я не люблю выговоров, – Виктория сразу уняла его обиженный тон. И уже примиряюще добавила: – Он приехал без звонка, что я могла поделать? Мне и в голову не приходило…
– А я по звонку! С этим считаться надо. У меня свой принцип – не брать то, что навязывают другие.
– Не гнать же его теперь. Посидит и уйдет.
Гурам только мотнул головой, давая этим понять, что, дескать, поживем – увидим.
Виктория принесла из кухни аккуратно приготовленные бутерброды с паштетом, сыром.
– Ешьте. У меня еще дела на кухне.
– Рассказывайте, Гурам, как ваши успехи в Москве? Скоро ли обратно в Тбилиси? Хороший город! Прямо скажу, очень, очень… Особенно проспект, старые улочки…
Гурама раздражал его разговор. Захотелось сказать Робику прямо, чтобы он надел свою «фирмовую» дубленку и смылся из этой квартиры. Но не сказал. Не мог ставить в неловкое положение Викторию. В конце концов, это ее забота выпроводить Робика, решил он. Пусть докажет, что его приход случаен. Он стал рассказывать о тбилисских новостях, о суровой зиме, о снеге, покрывшем фруктовые сады. Говорил о заботах владельцев автомашин: за ремонт мастера, не стесняясь, берут двойную плату, а в магазинах запчасти исчезают неизвестно куда. Ну а в общем все прекрасно.
– Я много слышал о вас. Вы производите впечатление вполне делового, практичного человека.
Гурам, смакуя косточку оливки, снисходительно улыбнулся.
– Как говорится, со стороны виднее…
– Но мне кажется, вы занимаетесь делами второстепенными.
– Слушай, уважаемый, – как можно сдержаннее проговорил Гурам, – кому какая забота, каким делом я занимаюсь? Второстепенным или первостепенным? – Ему действовал на нервы этот человек, который чувствовал себя здесь хозяином и покровительственно поучал его. – Зачем интересуетесь моими делами? Вы для меня фигура не очень известная…
– Спокойно, Гурам, спокойно. Я не люблю, когда на меня покрикивают. Могу и сдачи дать.
– К вашей сдаче свою добавлю.
– Это, конечно, грандиозно. Однако не портьте о себе моего мнения. Оно вам может пригодиться. Вы же интеллигентный человек, должны знать: сейчас главный аргумент не бицепсы, а здравый рассудок. Теперь очень ценится сила ума. И еще… И еще… – он подбирал подходящее слово, – деловой подход. – Лицо Робика было серьезным, сосредоточенным. – Успокоились? Так вот. Мы, подумав, решили…
Гурам спросил:
– Не понял, кто это мы?
– Об этом говорить еще рано. Разговор у нас, так сказать, предварительный! Пред-ва-ри-тель-ный, учтите! Риска меньше в серьезном деле. – Лицо Робика было непроницаемым.
– Пой, ласточка, пой! – резко сказал Гурам. – Не тратьте времени. Что хотите сказать? – Он почувствовал, что Виктория на кухне замерла.
Робик посмотрел внимательно и, словно отбросив сомнения, проговорил:
– Я человек прямой, люблю открытые разговоры. Короче, у меня для вас есть выгодное предложение. – Он отхлебнул из фужера минеральной воды, пододвинул соседний стул, на котором висела бежевая кофта крупной английской вязки и, положив на нее руку, спросил: – Скажите, Гурам, такой товар вас устраивает?
– Вполне, – сразу же ответил Гурам. Он понимал, что выручка от продажи таких кофт будет солидной.
– Сколько можете взять?
– Все зависит от предложений…
– А предложения – от количества денег в вашем кармане, – бросил Робик. У него была привычка говорить знакомым «вы». Это, как он заметил, невольно вызывало к нему большее уважение.
Гурам нервно заходил по комнате. На какое-то мгновение остановился у полукруглой горки, сделал вид, что рассматривает старинный фарфор. И тут он ощутил на себе взгляд Робика. «А не попытка ли это узнать, сколько у меня денег, чтобы потом…» – его охватил вихрь тревожных чувств.
Для начала решил сыграть в поддавки:
– Интересуетесь моими наличными? – в глазах ирония.
– Ого! – с обидой воскликнул Робик. – У вас способности по части подозрений.
Гурам остановился у двери и как бы невзначай заглянул в коридор. Робик уловил его взгляд.
– Не беспокойтесь. Виктория нас не подслушивает… Гурам был раздосадован своей промашкой.
– От вас не будет секретов. Но прежде один вопрос. Скажите, Гурам, почему вы стремитесь к деньгам? Я бы сказал – к большим деньгам. В ваши годы обычно стремятся приобрести положение, должность, признание…
– Странный вопрос.
– Дорогой Гурам, от ответа зависит многое. У нас должна быть полная уверенность, что ваше необычное хобби не привлекает внимания милиции.
Гурам настороженно посмотрел на Робика.
– Хорошо, я отвечу! Дипломаты, должности – это тоже из-за денег, как я полагаю. Поэтому и стремятся. Но, добившись, бывает, и лишаются. Выходит, они не так уж прочны. Самое надежное – деньги. Над ними нет законов. Иначе люди не торговали бы совестью, честью, порядочностью… – Он заметил насмешливое выражение лица Робика и замолчал.
– Не будьте наивным, Гурам! Деньги в жизни – это еще не все. На них совесть и честь не купишь. А деньги, добытые нашим «трудом», быстро окунают людей в грязь. И нужны годы, чтоб отскрестись, очиститься, и хорошо еще, если не за решеткой. Камеры, следователи, оперативники, казенные харчи делают жизнь неуютной.
Гурам помолчал и сказал:
– Вы спросили, я ответил. – Он понял, что вопрос Робик задал неспроста. – Кончим этот разговор. Сегодня не вечер вопросов и ответов. Для ясности скажу: деньги хороши в молодости. В старости покой нужен да кефир. С годами потребности падают.
– Интересная мысль, хотя и спорная, но она ближе к теме нашего разговора. Конечно, в молодости люди больше заняты собственным «я». Но с годами появляются заботы другого качества. Хотя бы о здоровье, лекарствах, детях… Внимание к этому возрастает очень активно. Так что одним кефиром в старости не обойдешься.
Гурам беззаботно рассмеялся и недвусмысленно взглянул на часы.
– Слушай, дорогой, мне надоел твой ликбез. Давай ближе к делу. Чего ходишь вокруг да около? – В волнении он не заметил, как в обращении к Робику перешел на «ты». – Чего предлагаешь? Банк грабить? Инкассатора убить? Я – пас. Без этого моя молодость обойдется.
– Вы очень старательно убеждаете меня в своей непрактичности, – с оттенком сожаления проговорил Робик. – Не обижайтесь, вас хватает только на куплю-перепродажу кружевных штанишек да кофточек. Но это мелко. Я, по наивности своей, хотел вас сделать, притом очень быстро сделать, достаточно денежным человеком.
– Скажи какой сердешный! С чего бы? Что предлагаешь?
– Превосходные камушки, золото. И будете жить в молодости до самой старости…
Слова были неожиданными. Гурам давно мечтал о таком деле, но сделал над собой усилие, чтобы не показать излишнюю заинтересованность.
– Давайте поговорим спокойно, – Гурам опять перешел на «вы». – На какую сумму товар?
– Я давно призываю к спокойствию, – устало растянул фразу Робик. – Золото на двадцать, может, на тридцать тысяч, – сказал так, словно не придавал никакого значения этой сумме. – Есть у вас такие деньги? Мне без вашей помощи на этот вопрос не ответить.
Наступило томительное молчание. Было слышно, как Виктория хозяйничает на кухне.
– Будут, – осторожничая, Гурам не сказал, что половину этой суммы он привез с собой. – Только бы шею не сломать на этом дельце.
Робик усмехнулся.
– Шея будет цела. Но от барыша надорваться сможете. Ценности продают намного ниже их фактической стоимости. Ваша выручка – два к одному.
Гурам посмотрел недоверчиво.
– Что ж сами-то от выгоды бежите? Робик ответил моментально:
– Я свое возьму. Я не бескорыстный. Тридцать процентов отдадите мне. Это моя доля!
– Слушай! Такие проценты? Это не по-мужски. Робик назидательно проговорил:
– По-мужски, Гурам. Сейчас по-мужски – не упустить своего. – Он, словно утверждая сказанное, положил руку на плечо Гурама.
– А я, дорогой, разве похож на бабу? Вы не хотите упустить, а я должен?
– Мы оба не упускаем.
– Оба? – рассмеялся Гурам. – Вы умнейший человек, но почему вы сдираете с меня шкуру. Я плачу деньги, я рискую, я ищу покупателей. Что делаете вы? Подсчитываете-обсчитываете?
– Даю хорошо заработать.
– И все?
– И все! Другого предложить не могу. Почему все любят брать, но не любят отдавать? За вами тоже числится такой грешок.
Предложение устраивало Гурама, но условия Робика сбивали с толку. Пятнадцать процентов куда ни шло, но тридцать…
– Что вас смущает? Попробую объяснить непонимающему человеку. Берите ручку и пишите, – прищурившись, цедил Робик. – Не забыли сложение-вычитание? Пишите… За ценности вы заплатите… Проставили сумму? Теперь их фактическая стоимость… Пишите, пишите, – он заметил удивленный взгляд Гурама и снисходительно улыбнулся. – А теперь – сумму, которую получите при продаже. Старинные вещи теперь весьма прилично ценятся.
Гурам отложил в сторону ручку, вытащил из кармана платок и вытер лоб.
– Разобрались? – спросил терпеливо. – Ну а теперь вычтите из последней цифры первую. Сколько получилось? И еще одно маленькое арифметическое действие – мои тридцать процентов с того, что заплатите… Правильно! Слева ваше, справа мое. Довольны? Вот так-то, Гурамчик! – Робик смотрел на собеседника покровительственно.
Гурама результат подсчета ошеломил. Он машинально обвел жирным квадратом итог. Разница в его пользу оказалась значительной.
Робик против квадрата поставил крестообразный знак:
– Это ваш плюс…
– Он смахивает и на крест… Робик хмыкнул:
– Не ожидали? Благодарить должны за такую возможность! Что вас затрясло как в лихорадке? За сколько сумеете продать, это уж ваше дело. Думаю, свое не упустите! Ну а теперь подписи, каждый под своей суммой, – быстро сказал он.
– Это еще зачем? – насторожился Гурам.
– Не побежим же мы заключать наше соглашение в нотариальную контору, – рассмеялся Робик.
Гурама охватили сомнения.
– Ну, ну! Подписывайте! – Робик всем своим видом показал нетерпение.
Гурам нехотя взял ручку и расписался против своей цифры.
Робик сложил лист вчетверо и спрятал в пиджачный карман. Лицо расплылось в довольной улыбке.
– Не возражаете?
– Зачем взяли бумагу?
– Гурам, вы слишком осторожны, а значит, пугливы. Нельзя жить одними сомнениями. Это не мудро. Я, как и вы, не люблю зыбких отношений. Вдруг вам придет в голову зажать мою долю? А на этой бумажке подсчет. С вас спрос будет. Видите, я откровенен. – Робик облокотился на стол и сказал: – А если уж прямо: бумажка – подтверждение того, что вы вошли в дело. И не так, как говорят, вход рубль, выход два. Здесь сложнее…
– Занятно получается! Все это напоминает гоголевские «Мертвые души», – перебил его Гурам. – Вы пускаете красивые мыльные пузыри, а я даю расписку. Какая у меня гарантия? – Он интуитивно не доверял ему.
Робик выпрямился, прошелся по комнате и вновь вернулся на свое место.
– Послушайте, Гурам, разве одного того, о чем я сказал, недостаточно? Или мы партнеры – тогда полное доверие, или… В конце концов, и у меня должна быть гарантия. Скажу откровенно, на ценности есть покупатели. За двадцать пачек такой товар возьмут не задумываясь. Но нас устраивает вариант с вами. Вы из другого города. И не ищите каверз в этой бумажке. Она залог. Если что – по ней предъявят.
Гурам взглянул с обидой.
– Угрожаете?
– Нет! Это для памяти. Теперь мы в одной упряжке.
– Я не лайка, на привязь не возьмешь. Когда получу камушки?
– В четверг дам знать. Прошу, своим попутчикам ни слова.
– Что они мне? Приехали – уехали. У нас такие отношения.
– Не упрощайте. Они не из недоразвитых. Эти ребята наблюдательны, все понимают. Я сразу заметил. Поставьте их в зависимость на всякий случай.
– Каким образом?
– Самым простым, – усмехнулся Робик. – Дайте подзаработать на дефиците. И будете держать на поводке. В зависимости и молчании…
– Они на это не пойдут!
Робик с деланным удивлением уставился на него.
– Ах, какой эмоциональный всплеск, – протянул Робик разочарованно. – Не мне вас учить, Гурам. Конечно, сейчас даже дуракам не говорят: давай, мол, спекульнем, пойдем на дело. Втягивают незаметно. Незаметно. Уяснили? Создайте ситуацию. Не отбрасывайте и такой возвышенный фактор, как влюбленность. Да, да! Любовь заставляла людей совершать не только великие дела, но и великие преступления. Разумеется, великих преступников из этих птенчиков не получится, но и они хотят красивой, беззаботной жизни – стало быть, нужны денежки, – резюмировал он.
– У парня денег почти не осталось, – сказал Гурам. Робик расхохотался:
– Любопытная подробность. Так сделайте его совсем безденежным, а уж потом выручите. Век благодарен будет.
Гурам даже привстал. «Цепкий тип, – подумал он. – Сначала обезденежить, а потом протянуть руку. Видно, у него эта схема хорошо отработана. Такой и меня проведет». И заволновался. Тщательно подбирая слова, спросил:
– А вы не допускаете мысли, что они совершенно честные люди?
– Допускаю. Но и честные при определенных обстоятельствах могут вползать в сделки, даже в преступления, сами того не замечая. Вползать, понимаете?
– Я много чего понимаю, – Гурам остановился у стола и, покачиваясь на высоких каблуках, проговорил: – Не будем тянуть. Предложение меня устраивает. Камушки возьму на неделю, – сказал по-деловому сухо.
– Срок принимается, – удовлетворенно ответил Робик. – Рекламаций не будет. Считайте, что вытянули счастливый билет. Везунчик вы, Гурам!
Гурам засмеялся.
Словно угадав окончание разговора, в комнату вошла Виктория.
– А я вам, мальчики, приготовила сюрприз. Утку с яблоками. – Разрезав ее, она разложила сочные куски мяса по тарелкам. – Пальчики оближете.
– Под такую закусь не грех и по чарочке! – потирая руки, воскликнул Робик. – Не возражаете? – И широко улыбнулся.
Гурам смотрел на него вполне дружески.
– Есть предложение – нет возражения. Что налить? Вино, коньяк, водку? – спросил он Викторию.
– Что ты! – Она шутливо вытаращила глаза. – Эту отраву я не пью. Налей пепси.
– Давно не пьешь? – спросил Гурам. Он понимал, что говорит обидное, но сдержаться не мог. Досада на нее не прошла.
– Гурам, ты нехорошо со мной говоришь, – Виктория сердито посмотрела на него.
– Прекратите ссориться! Утка стынет, – по-хозяйски сказал Робик. – Виктория, давайте за наше здоровье.
…Падал тяжелый мокрый снег. Гурам вышел из подъезда и в нерешительности остановился. Холодный ветер растрепал волосы. Слизнув с губы снежинку, он поднял воротник. Настроение было хорошее. Не ожидал он, что этот серый неуютный день окажется таким удачным. Гурам шел быстрой, пружинистой походкой по самому краю тротуара. Вспоминая Робика, усмехнулся: судя по всему, он тоже остался чрезвычайно доволен. Не случайно, прощаясь, дважды по-приятельски пожал ему руку.
С Викторией Гурам раскланялся как ни в чем не бывало. Уже в дверях сказал: «Разреши – позволь ручку поцеловать». Теперь же подумал: ей-то зачем нужна была эта игра? Для кого старалась? Кому хотела помочь? Мне? Себе? Ему? Салфеточки, рюмочки, бокальчики… Хитрит она. О разговоре наверняка заранее знала. Вовремя ушла, вовремя пришла. И я хорош… Поманила как осла морковкой: приходи, буду дома одна. Вприпрыжку поскакал. А в итоге…
Выйдя из полосы света, разрывавшей вечернюю темноту, он остановился, и, согнувшись, как официант в ресторане, протянул ладони перед собой и с усмешкой сказал:
