— Чего-чего ты нашу ауру? — насупился генерал. — Подмога — добро, а на ауру не зарься! У нас свой такой есть, что только отвернешься, и глядь — нету ни колбасы, ни ауры. Да и на снаряжение ты не смотри, вот разве что у орка в мешке мало-мальски приличное, а общий наш уровень обыкновенно куда выше, это мы поиздержались по дороге, что бесспорно не повод таскать нас по мирам, где кольчуги не знают!

— Будут вам кольчуги. Готовы? Смотрите — ваш ли мир?

Снова поднялись и почти сразу осыпались полупрозрачные стенки вокруг круга. Густой травой проросла возникшая под ногами твердь, звезды стали крупнее и словно бы ближе, а роскошные деревья устремили к ним свои раскидистые кроны. Ночь лежала над миром теплым бархатным шатром, приглашая влиться, пуститься в танец, не касаясь земли ногами, и Зембус сразу заявил:

— Не наш. У нас ночь не такая.

— А какая? — бог извлек из воздуха роскошное перо, смахивающее на павлинье, и лихим росчерком что-то замарал в своем списке. — Конкретнее давайте, чем больше информации, тем скорее найдем ваш мир. Чем это ваша ночь отличается? Светлее она? Темнее? Холоднее? Звезд не видать или деревьев?

Друид помялся секунду.

— Да вроде все так же. Только у нас ночью хочется взять кистень или там дубину и выйти погулять. В чисто поле, а лучше в темный лес. Подойти к одинокому путнику и завести беседу о причудливом устройстве мироздания…

— Тебе тоже? — воодушевился Хастред. — А я думал, только мне.

— Не, это он прав, это всем, — поддержал друида генерал. — Да вон ребята какие-то. Чумп, сбе… нет, ты стой на месте. Потом хлопот не оберешься. Сбегай ты, грамотей, спроси насчет Хундертауэра, чтоб уж точно не ошибиться.

Хастред тоже разглядел поодаль несколько фигур, выписывающих замысловатые па вокруг большого дуба, наскоро пригладил космы и легкой рысцой припустился к танцорам, на ходу придумывая обращение поэлегантнее. Незаурядный интеллект подсказывал ему, что к существам, танцующим ночью по лесам, подход нужен подчеркнуто деликатный и нежный. А то либо разбегутся со счастливым переливчатым смехом, либо так отоварят, что никакое ударопрочное происхождение не спасет.

— Распугает, — предположил наивный Вово. — Вона мир какой тут добрый и благой, даже икота прошла. Куда нам с нашими гномобойными интересами…

— Этих не особо распугаешь, — возразил остроглазый Чумп. — Такие из себя крепкие ребята, даром что разупыханные… в смысле одухотворенные. Если только не догадается стихами орудовать — сам вернется перепуганный.

— А мне тут нравится, — стесненно признался генерал. — Не то чтобы я уклонялся от долга и отказывался квитаться как положено с Тиффиусом, но скажу как боевой офицер — такой вот благой мир всяко приятен. Прокатиться по нему с должной армией, строя таких беспечных плясунов в надлежащие боевые порядки и воспитуя в них воинский дух — это ж карьера моей детской мечты!

— Все бы тебе ерундой маяться, — отмахнулась эльфийка. — Ну какое тебе дело до их духа? Опять же, танцоры они плохие, не иначе мешает что-то. Какие еще воины получатся?…

— Это они не танцоры плохие, — мрачно засвидетельствовал Чумп. — Это они Хастреда метелить собираются.

— Он же еще не сказал ничего! — поразился генерал. — Даже не подошел близко!

— Да у него на роже написана вся дипломатия. Особенно учитывая, что среди них две бабы, чудно уже то, что прямо оттуда не обстреляли. Не иначе как свершилось чудо и мы нашли мир, где он наконец-то начал у баб вызывать какие-то иные чувства, помимо желания унести ноги. В таком разе отсюда нам его и на аркане не вытащить.

Хастред размашисто приблизился на сотню футов, приветливо замахал рукой и слегка сбавил скорость, очевидно тоже заподозрив, что ему тут не рады. Танцоров, которые завидев его прервали свой хоровод, он теперь разглядел получше — высокие, элегантные, тонкие в кости, но не производящие впечатления слабосильных; волосы их отливали платиной, лица, от природы миловидные, при виде посетителя застыли в суровые надменные маски. Двое из них неспешно и практически естественно отступили к большому дереву, вокруг которого вился их хоровод.

— Привет, — гаркнул Хастред как мог оптимистично. — Как пройти в вивлиофилику?

…Сказал бы кто, что книжники умеют так быстро бегать, так даже наивный Вово не поверил бы.

Топор черного рыцаря, закинутый по походному обыкновению за спину, очень кстати отразил первые две стрелы широкой лопастью лезвия, а потом Тайанне, чертыхнувшись, махнула в сторону стремительно несущегося к компании Хастреда рукой, и следующие стрелы уже испепелились прежде, чем клюнуть гоблина свирепо блестящими наконечниками.

— Сваливаем отсюда! Не наш мир! — проорал книжник, сгоряча магической поддержки не заметивший, и стремительным броском, как голкипер в файтболле бросается на летящий в ворота мяч, вбросился в круг, растянувшись в нем на пузе.

— Ладно, — согласно вздохнул бог, и вновь взвихрились вокруг компании хрустальные стены, а за ними замелькала катавасия миров; слишком быстро, чтобы различить конкретные образы, да и хорошо что быстро, ибо сцены порою проносились те еще, даже для матерых гоблинов. Впрочем, те и не увлекались оглядыванием — изучали тяжко дышащего Хастреда, который так и валялся навзничь посреди круга, тяжело дыша и отирая пот со взмокшей рожи.

— Я ж учил: сперва надо поздороваться с дамой, и только потом предложить раздеваться, — напомнил Чумп. — И ни в коем случае не упоминать в приветствии такие сомнительные аргументы, как кепка, бурка и кинжал. Помню я, как ты с гзуреками поздоровался, мне потом пришлось для обоих новые сапоги воровать, ибо у старых подошвы расплавились.

— Гзуреки обиделись не на приветствие, а на то, что у тебя на шее висел амулет их вождя, кем-то намедни ограбленного, — Хастред с кряхтением уселся. — А я ныне проявил дивную деликатность и даже, если угодно, хороший тон. Ничего-то они не понимают в куртуазности, даром что модные. Кстати, никто не знает, что такое «урук-хай»?

— Попрошу внимания, — раздалось откуда-то из-за стенки, и снова она бесшумно осыпалась незримыми осколками, явив взорам путешественников новую картину.

Бескрайняя пустыня. Лениво ползущие барханы. Смертной сухостью и ночным холодом несет с них; и знается откуда-то, что днем выползет низкое и непременно темное солнце, а в пронизывающем ветерке скрыто столько жестокой, злобной магии, что волосы встают дыбом, руки машинально тянутся к оружию, сходятся, жестко переламываясь над глазами, брови, а отрядная эльфийка обескуражено тянет:

— Нет, блин, всем боги как боги, а нам трехнутый какой-то подвернулся. Ты, мороз-воевода, свои владения потом будешь дозором обходить. Неужели можно подумать, что я — вот я! — живу в таком гадюшнике?

Бог сделал вид, что не расслышал, будучи увлечен созерцанием особо роскошной дюны. Похоже, и сам заподозрил, что лопухнулся.

— Живешь не живешь, а подышать свежим воздухом сюда явно выходишь, — уличил генерал. — Вона, прямо разит со всех сторон таким, какое только ты и можешь наколдовать. Это у нас что? Это, вполне вероятно, Дэмаль. Или не он? Песок вроде такой, как там обещали. Единственно, не вижу жирных орков на вербл… не при детях бы и особенно не при этой женщине, а то ведь запомнит и ввернет в приличном обществе, сраму не оберешься.

— Давайте еще раз Хастреда сгоняем? — предложил Чумп ангельским голоском. — С его куртуазностью он мигом найдет новых друзей. Заодно и узнает, что такое «урук-хай».

Хастред ожесточенно показал ему кукиш и решительно уселся самым что ни на есть оркским образом, скрестив ноги и подперев голову ладонью. Идти он никуда не собирался, зато собирался предаваться переживаниям. Из двух девиц, участвовавших в вождении хоровода в том, прошлом мире, ему понравились сразу обе, ибо статями отличались самыми нешуточными. Тем обиднее было отторжение, особенно сопряженное с обстрелом из луков и обзыванием урук-хаем. Особенно уязвляло это самое слово, тем более обидное, что вовсе непонятное: Хастред полагал, что все слова, произносимые таким тоном, ему уже ведомы.

— Тут уж орка лучше, — рассудил Панк. — Если что, он скорее за своего сойдет. Правда, все равно зашибут, дэмальские орки уважают только дородность, а где у него шейхское брюхо? Чумп, сходи таки ты. Тут как раз добычливость пригодится, чтоб из ничего найти что-то.

Зембус меланхолично добыл веточку, переломил, пошептал.

— Вон за тем холмом кто-то есть, — сообщил он Чумпу, который с досадливым фырканьем снялся с места и вышел из круга. — Но вообще, опять же, не наш мир. Хоть песку и можно где угодно насыпать, но кабы у нас такие ветры дули — хумансы бы особо не расплодились. И вообще едва ли выжили бы…

Чумп опасливо поскреб вокруг своего пучка волос и двинулся было в указанном друидом направлении, но тут прямо по курсу его самолично обозначилась предсказанная жизнь, лихим скачком выпрыгнув из-за дюны и приземлившись на ее верхушку. Страннющая оказалась жизнь, генерал озадаченно закашлялся, эльфийка распахнула глаза так, что они перекрыли весь ее остальной лицевой ландшафт, и даже бог покаянно промямлил что-то вроде «да, это я, кажется, промахнулся». Ибо было у жизни четыре руки, длинные усы-щупы, растущие из треугольной головы, выпученные фасеточные глазища, а в одной из передних — рук? лап? — она сжимала странное оружие — что-то типа клевца с клювами на все четыре стороны от древка, похоже что каменное. И вообще больше всего походила на гигантское насекомое, нежели на существо разумное, обремененное пониманием и знающее, где тут в окрестностях Хундертауэр.

От такого соседства Чумп в восторг не пришел и порхнул обратно в круг так проворно, что Хастред взял на заметку поучиться — в жизни все пригождается.

— Поехали отсюда! — потребовал ущельник, нервно передергиваясь. — Покажут же такое — до конца жизни будешь просыпаться в слезах. Чтоб мне столько рук! Ух я бы наработал! Вы бы все у меня… и не только вы!…

— Сделать? — обрадовалась эльфийка и энергично потерла ладошки. Пучки искр радостно брызнули из-под тонких пальцев. — Хвост еще могу прирастить… или из чего-нибудь трансформировать. А глаза такие у вас, гоблюков, вечно становятся, едва пиво завидите.

— Не надо, — испугался Чумп и спешно шмыгнул за широкую спину паладина. — Я лучше буду в слезах просыпаться. Я такой нытик, такой сентиментальный!

Генерал же, вытянувшись во фрунт, четким движением метнул ладонь к голове — и, чудное дело, страшила на дюне ответствовала похожим жестом.

— Свой пельмень, военнообязанный, даром что стрекузнечик, — снисходительно сообщил Панк. — Но все-таки не наш мир. В нашем я всяку тварь, способную за топор ухватиться, безо всякой монстер мануалы распознаю. Тем более таких видных, многолапых… Эх, бывай, таракашка! Жми дальше, штурман, у меня уже брюхо подводит, а на колбасу, как погляжу, рассчитывать до самого Хундертауэра не приходится.

— Ну и переборчивые вы, — скривился Бандерлог, и прозрачные стены вновь сомкнулись вокруг гоблинов.

Вновь понеслась звездная круговерть, на каком-то лихом вираже мелькнула, слегка искаженная переливами кокона, громадная драконья башка, разинула пасть, дохнула огнем, бессильно разбившимся о хрустальную стенку, даже не заставив ее запотеть…

— Стой, проехали! — завопил генерал, едва чудовище осталось позади. — Наш дракон, родной, узнаю по прикусу! Вертайся!

Сообщество однако дружно возроптало. Генерал узнал, что совсем не наш дракон, и близко не похож, наши самые здоровые от силы вполовину этой зверюги. Что даже если и наш, то на хрен такое счастье, лучше уж к тем, которые урук-хаями ругаются, тех и бить как-то очевиднее, и бабы у них приятные («…Ах ты мерзавец! Все о бабах!…»). Что, надо полагать, тут еще междумирье, а не мир, так что ежели правда вытряхнет тут, и окажется что еще не доехали — то даже прибив дракона как-то еще дальше выбираться, не каждый же божий день в бога баклажкой попадешь, к тому же наливка кончилась, и баклажки с ней вместе, а пустыми бурдюками не больно-то пошвыряешься… А орк ничего конструктивного не возразил, зато просто завыл в неподдельном отчаянии. В общем, никакого почтения к авторитету! Панк надулся было, как мышь на крупу, и хотел было разразиться возмущенной речью о том, что ему-де виднее, поскольку он идейный вдохновитель всего предприятия, а впридачу еще и мир повидал и лучше всех знает… но тут кокон опять разлетелся в клочья, и выяснение пришлось отложить до лучших времен.

На сей раз во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулась бескрайняя степь, с одного боку багрово подсвеченная восходящим солнцем. Подсвеченная оной иллюминацией, к посетителям неспешно приближалась троица верховых. То ли зрелище выпадающих из межмирья гоблинов было им не в новинку, то ли удивить их вообще чем-либо было трудно, но ни один из них не дрогнул, не запнулся и курса не сменил.

— Вот, эти уж совсем ваши! — радостно заявил бог, по всему уже замаявшийся таскать генеральскую братию по мирам. — Точно как вы, вон тот, что по центру, прямо вылитый ты, генерал Панк. И кольчуги, кольчуги! Ты кольчуги просил, вот они.

Троица всадников, признанная богом за своих, вернее гоблинских, быстро, но без суеты приблизилась. Надо отдать должное божественной наблюдательности — некоторое свойство с правильными, реальными, душевными гоблинами в них и правда присутствовало. Правда, двое из них были украшены бородами на зависть любому хумансу и даже большинству практикующих магов, которым, как известно, такими мелочами как бритье заниматься обломно и некогда. У третьего бороды не водилось, и сам он был, хоть и отменно крепок, но все же не столь массивен в кости. Видимо, он сильно комплексовал по поводу безбородости, потому что прикрывал облитым боевой рукавицей кулаком подбородок и беспрерывно хихикал в тую варежку несколько жеманным образом. Все трое и впрямь были затянуты в добрые кольчуги, увенчаны островерхими шлемами, а везомого ими оружия хватило бы, чтобы задавить насмерть печально известного Тиффиуса.

— Где-то я их уже видел, — раздумчиво протянул за генеральским плечом Кижинга. — Или не их? Но каких-то совсем таких же.

Трое подъехали вплотную, остановив коней в трех шагах. Генерал демонстративно сложил на груди ручищи и огляделся по сторонам. Справа унылой жердью торчал Хастред, опираясь на рукоять черного топора; похоже, великим своим умом книжник смекнул, что о книгах ему тут беседовать не с кем. За ним маячила эльфийка, надменно вскинувшая голову, и равнодушный ко всему на свете Зембус. Слева нарисовались Кижинга и Вово, и генерал с удовлетворением заметил, что в плечах его штатный бугай таки существенно пошире самого кряжистого из конников. В общем, было о чем пообщаться. И чем. И кем.

Центральный всадник, самый плечистый и бородатый, а также обладающий солидным брюхом, распирающим кольчугу изнутри, некоторое время присматривался к вышедшим из леса, обдавая с высоты плотным ароматом жареного лука, наконец с сомнением шмыгнул носом, утерся кольчужным рукавом и проревел гулким пропитым басом:

— Ой вы гой еси!

— Чего? — озадачился генерал и пихнул локтем Хастреда. — Как он нас?… Кем он нас?… Может, сразу в рыло, для ясности?

Книжник окинул тоскливым взором предлагаемое рыло, вполне сравнимое габаритами с тем, коим природа оделила Вово, и ясности не возжелал ну вот совсем.

— Сами вы… такие, — ответил он дипломатично.

Бородач озадачился ничуть не меньше, переглянулся с соседом справа (тот неудержимо нахмурился и покачал головой то ли с неодобрением, то ли отрицая, что он в ряду прочих еси гой), с соседом слева (тот издал кокетливый хихик в кулачок — впрочем, в кулачок размером с детскую голову) и продолжил свою речь воззванием:

— …Добры молодцы!

— Это точно нам, — пояснил Хастред генералу с немалым облегчением.

— И красна девица, — звонким голосом добавил безбородый по левую руку от главного, бросая призывный взор из-под длинных ресниц на эльфийку. Тайанне ошарашенно повела плечами и даже не нашла, чем с толком обругаться.

— И идолище поганое! — сурово подвел итог правофланговый верзила, сверля недобрым взглядом мрачного орка.

— Совсем нам, — окончательно успокоился книжник. — Не иначе как братья Древние, в темноте лучше нас видят! И что девица красная, разглядели, хотя я бы сказал оранжевая, но это частности, и даже в душу паладину заглянули.

— Чего это я поганое? — возмутился Кижинга. — Не нравится — не ешь, а если язык во рту не помещается, так я и без обзывательства подрежу!

— Он, наверно, имел в виду «похабное», — успокоил Хастред. — Примитивный язык, бедный лексикон, неразвитая диалектика. Чего с них взять, вон каким мхом обросли.

— Вы ответьте мне, калики перехожие! — воззвал центральный, похоже существенно уязвленный столь легким к нему отношением. — Отчего ж по степи вы блуждаете?

— Словно тати! — обрекающее громыхнул недоброжелательный правый.

— В нощи, — внес окончательную ясность в ситуацию левый и заливисто захихикал.

— Как опять назвал? — генерал начал терять терпение, и то сказать, слишком долго являл собою образец покладистости. — Ты это, борода мочальная, выбирай выражения! А то пойдут калЕ ки переезжие. Что же до степи, то чего бы мы по ней блуждать стали? Мы не блуждаем, мы нарочито навстречу вышли. Чтоб так сказать уважение выразить и ежели вам, скажем, нужна какая подмога — умело отмазаться.

Конники дружно заскрежетали мозгами.

— Неужто волхвы? — выдавил с величайшим недоверием основной, пузатый и плечистый.

Панк озадаченно пожал плечами и покосился на Хастреда в ожидании пояснений. Слова, не относящиеся к военному делу, он вообще воспринимал туговато и в основном в пики.

— Волх-мы, — меланхолично перевел книжник. — Это ничего. Меня и хуже обзывали. Зато не поганые. Эй, дядька, волх-мы и есть! И еще эти… партизаны.

— Партизан, иначе протазан, суть копье короткое, наконечником откровенно режущего свойства увенчанное, и с клинковым полумесяцем, для всеразличного боевого использования предназначенным! — гневно возразил на это Панк. — Что ж ты поперек офицера умничаешь? Да ты еще пешком под конским брюхом шмыгал, когда я с этими протазанами уже знался!

— Протазан говоришь? — внезапно расцвел дотоле насупленный правофланговый. — Как не знать! Басурмане?!

— Басурман ты, генерал, тоже знаешь?

— Басурмана я знаю, — подал голос Чумп. — Замечательный торговый гном в Южной Нейтральной. Не иначе как правда попали по адресу. Ты как, шаман, пресловутое желание выйти на большую дорогу с дубиной ощущаешь?

— Еще как, — сумрачно признал Зембус, недобро кося на хихикающего конника. — Больше чем обычно.

— Ага. И Хастреда кажись за своего приняли, урук-хаем не ругают.

— Рад за вас, — окликнул бог, притулившийся за гоблинами. — Всегда готов помочь. Ну, давай, расскажи, как свести это безобразие, и успехов вам.

— Погоди, порядок нужен, — генерал решительно выступил вперед. — Эгей, мужики! Два вопроса. Где тут Хундертауэр и есть ли выпить?

— С басурма… — начал было правый и даже за меч ухватился, но центральный к нему поворотился суровой осадной башней и загудел осуждающе:

— Ты окстись, окстись, Добрынюшка! Отчего ж басурманом совестишь добра молодца?! Нешто видел басурмана, каковой допрежь учинения правоверным каверзы на чарку зелена вина набивается?

— Дык а кто ж ему нальет опосля каверзы? — возразил Добрынюшка в общем-то резонно. — Да к тому ж поперву испросил он непотребства великого, Перун знает что под словом препохабным имеючи!

— Я слыхал то словечко иноземное, — прихвастнул безбородый, хотя по тому как залился краской очевидно стало — врет как сивый мерин. — В богатырских своих путешествиях нахватался я всяких премудростей! Кабы ты не хватил меня каверзно на пиру у князя Владимира той резною скамьею, Илюшенька, мне бы верно служила мемория. Ну а так в моей бедной головушке происходит одно мельтешение: то ли тот Хундертауэр в Аглии, то ль в норманнской земле, что за Ладогой…

— Я б тебя и не трогал скамейкою, кабы ты не щипался за задницу!…

— Тоже, что ли, проклятые? — опасливо уточнила эльфийка. — Это ж как нам везет на стукнутых! Вообще, конечно, мир на наш похож, где еще таких охламонов потерпят, но давайте все-таки получше поищем?..

— А не будет ли вам?… — нахмурился бог. — От добра, знаете ли… И кольчуги, и Басурман знакомый, и вообще! Такие совпадения раз на раз не приходятся. Даже и этот самый ваш Хундер-как-там-его в норманнской земле, что за Ладогой!… Ваш мир, ваш, нечего мне!…

Центральный бугай отцепил наконец от седла тугой бурдюк и с нежностью, словно родное дитя, протянул генералу.

— Знатно зелено вино, — предупредил таким тоном, что ясно стало: охаешь — убьет. — Из подвалов самого Владимира Красно Солнышко, добыто с великими тратами под угрозой расправы нешуточной! Ты отведай, случайный наш встречный, и скажи: ведь умеют же ключники на Руси Красной вина настаивать?!

— На чем настаивать? — насторожился Хастред. — Э нет, постойте. У нас такого точно нет, я рецепты собирал! На можжевельнике, на крабьих клешнях, на отравленном кинжале, на зубе дракона, на вопле баньши, на черном лотосе, на желчи трупожора — но чтоб на Красной Руси? Э нет, куда-то опять не туда завез!

Генерал выдернул из бурдючной деревянной горловины пробку, нюхнул оттуда, морда расплылась в ухмылке, и щедро ливанул прямо в глотку.

— Ну а ты говоришь «басурманин», Добрынюшка, — восторженно взвыл обладатель бурдюка. — Да видал ли хоть раз басурманина, так до царской водки охочего?

— Постоянно таких наблюдаю я! — не сбился с бдительности Добрыня. — Да и ты должон помнить Тугарина! Как дорвался собака-змей до стола княжьего, задарма даже уксус весь скушамши!

— А генерал-то и правда басурман, собака-змей! — тихонько отметил Чумп, пихая локтем Хастреда под ребра. — Вот не знал, что слухи о его подвигах у гноллов так быстро по миру пойдут. Или мы просто недалеко улетели? А кто там, к слову, был князь?

Генерал тем временем вдохновенно лил в глотку подношение, да так, что угощающий его даже заволновался и нервно заерзал в седле. Панк краем глаза это заметил и, опустив бурдюк, задушевно крякнул.

— Вот уж это, спасибо, уважили. А где таки искать Хундертауэр?

— Эвон вона она где, Ладога, — получив обратно изрядно похудевший бурдюк, бородач повеселел и с готовностью потыркал рукавицей в горизонт. — Далековато, конечно, отседова, ну да и сами вы, чую, не местные. Проводить бы вас, как положено, да дела — не взыщите — геройские… Не вернемся в срок в стольный Киев-град с данью собранной со жмуди примученной — светлый князь Владимир Красно Солнышко так ославит на всю Русь-матушку — никакой жизни не захочется…

— А жмудян противных по лесам ловить вовсе нерадостно, — тоненьким голоском пожаловался безбородый и горестно шмыгнул носом. — Разбегутся себе за деревьями и оттуда насмешливо дразнятся!

— Да и злата собрать с них — задача та еще, — сокрушенно признался и Добрыня, видимо таки решивший, что питейные способности генерала более соответствуют классическому добру молодцу, нежели абстрактному басурманину. — Не имеют они злата-серебра, разве шкурки какие дичиные…

Генерал перевел взгляд с одной удрученной физиономии на другую. Покосился в небо. В отблеске последних угасающих звезд тени на его физиономию легли самые причудливые, словно бы нарисовавшие на ней гримасу хитроумца, более приставшую гному-бизнесмену, нежели кондовому гоблину.

— Злата-серебра, говорите? — переспросил он задумчиво. — А чего ж… А можно.

И снова полыхнули незримым пламенем стенки кокона.

— Так как же ты все-таки понял, что не наш мир? — уточнил Зембус у генерала.

Панк деликатно рыгнул в рукав.

— Да ты ж их сам видел.

— Ну и видел. Вполне себе герои. Я и похуже видал…

— Я похуже не видал, — признался Вово честно. — То есть получше. В общем мало ли на свете всяких дядек?

— Эх вы, наблюдатели… Впрочем, вы их пойла не пробовали. А в общем суть в том, что это самые натуральные гзуры! Вон тот, лысомордый, его ж за лигу видать по повадкам. В мире же победившего гзуризма нам, истинным дупоглотам, делать однозначно нечего. А так — хоть какая польза! А?

И любовно похлопал по кольчуге старшего гзура, которую так и держал прижав к груди, будто опасаясь хоть на мгновение выпустить.

— Воистину гзуры, — согласился Хастред. — Я б даже сказал гномы, когда б не размеры недетские. Пятьсот монет за три кольчуги ни один нормальный гоблин в жизни бы не сумел выторговать.

Впрочем, особо он не возражал. Ему тоже перепала кольчуга — подходящая по размеру Добрынина. Бдительный и настороженный богатырь торговался и упирался дольше всех, по подозрению Хастреда — тянул время, чтобы по врожденной вредности успеть напустить в кольчугу побольше блох и вшей, наверняка гнездящихся в его паклевой бороде. Последняя железная рубашка, судя по размеру, должна была отойти Зембусу, но друид отнесся к ней без воодушевления, более того, подозрительно втянул носом исходящий от нее слабый дух каких-то совсем не мужских благовоний и отошел в сторонку, насколько позволяли размеры транспортного круга.

— Ни один нормальный гоблин и не стал бы кольчугу продавать незнамо кому, — значимо заметил генерал. — Это я к тому, чтоб и ты не мечтал.

— Да я и не мечтаю. Что ж я, гзур, как эти — перед возможным противником задницу заголять?

Стенки осыпались вновь, яркий утренний свет веселой волной окатил гоблинов, и открылась им очередная картина…

На этот раз притомившийся бог, похоже, плохо прицелился, потому что занес кокон не абы куда, а прямо в центр города, уже пробудившегося от ночной дремы. А может, наоборот понадеялся, что здесь гоблинам либо объяснят уже дорогу к Хундертауэру, либо прибьют, избавив его от опрометчиво взятого обязательства.

Город был чист и красив, хотя не сказать, что воздушен, как иные случавшиеся на памяти генерала руины брулазийских эльфийских поселений. По площади, на которой круг материализовался, неспешно двигались группки самых разномастных персон — были бы они похожи на собственно генеральский отряд, кабы не были куда более разномастны. Хумансы в каждой из них бескомплексно шагали плечом к плечу с эльфами, коротышками-дварфами и даже какими-то зелеными гоблинообразными особями! На взявшихся ни пойми откуда гоблинов внимания обратили возмутительно мало.

— Не иначе в загробное царство занес, — предположил Хастред севшим голосом. — Да где ж это видано, чтобы наши да с этими всеми не передрались? Вон тот — вы гляньте! — вовсе с гномом под ручку!

Глянули. Могучий, почти что генеральских статей зеленокожий малый в потрепанном кожаном доспехе, с возложенной на плечо массивной булавой и правда шествовал себе, совершенно мирно перебрасываясь неслышимыми издалека репликами с маленьким лысым и бородатым существом, несомненно имеющим родовое сходство с печально памятным Панку Тиффиусом.

— Утопия, — прошелестел потерявший над собой контроль генерал. — Абстракция! Нонсенс!

Чумп крупно вздрогнул, но взял себя в руки и, приподнявшись на носках, со всего маху ввалил ему локтем под затылок. Вспомнилось: таким ударом с гоблинской-то дури иного хлипкого хуманса и убить недолго!…

— Хренота, я ж и говорю! — опомнился Панк. — Не могет такого быть! Не ранее чем… чем… Никак не ранее!

— Что опять не так? — совсем уж раздраженно осведомился бог. — Вон, смотрите, тот, тот и этот — прямо ваши братья. А вон и девочкин родственник, даже палка у него такая же! Чего же боле? Какого вам еще рожна?

— Это ты его грубостью заразила, — обвинил эльфийку Хастред. — Как тебе сказать… опять не наш мир. Рожи вроде те. Дубина вон, словно из нашего же Злого Леса выломана. Но совсем не верится… Пойду спрошу.

— Стоять! — цыкнула Тайанне. — Вижу, кого и о чем ты намерен спрашивать. Я тебе и сама скажу — нет, не настоящие. Магией и не такое надуть можно. Я сама пойду спрошу… Вон того например дяденьку, он с виду умный.

Она снялась с места и легко, почти не касаясь мощеной мостовой, перебежала площадь, выбрав мишенью седовласого благообразного мужичка, что восседал на скамейке на краю площади и перекатывал в длани несколько фигурно ограненных камушков.

— Прекрасное утро, мой благородный сэр, — пропела эльфийка голоском столь нежным, что Хастред, расслышь его, непременно зарубил бы дядьку в пароксизме ревности. — Будет ли мне позволено задать вам пару вопросов?

Дяденька немедля вскочил и ответствовал, демонстрируя пусть своеобразное, но все же несомненное знание этикета:

— Привет! Я Аксиус, маг десятого уровня. Куда пойдем?

На изящном эльфийском личике недобро раздулись тонкие ноздри, однако от опрометчивых выводов Тайанне решила во благо концессии воздержаться и предприняла еще один заход:

— Почтенный маг не так меня понял. Я… гм… я не по этой части. Я… мы с друзьями… А, Стремгод забей тебе в задницу свое черное копыто, видишь вон тех зеленых? Не будешь отвечать, копытом дело не обойдется! Говори немедля, есть ли в окрестностях город-замок Хундертауэр?

— Эээ, — озадачился маг, потирая благородные седины. — Затрудняюсь ответить, я знание истории не прокачивал, у меня только аркана и география…

— Да я ж и спрашиваю про географию, кретин!

— Ничего подобного! Нахождение городов — это история!

— Да я ж тебя не про бывшие , а про действующие города спрашиваю!

— Все равно — история! География только про земли, ландшафты, природные объекты…

— Ладно, Гзур с тобой, я уже начинаю привыкать к долбанутикам. Где тут Железные Горы? Или они тоже — история?

— Горы, безусловно, география. Один момент…

И подбросил один из своих камушков.

— Ну? — напряженно уточнила эльфийка.

— Не пробросил, — тоскливо пояснил маг.

— И что это значит?

— Что не знаю, где эти твои горы.

— Вот те на. А если бы пробросил?

— А как бы я пробросил, когда этих гор в мире нет? Такой уровень сложности ни при каком раскладе не перекинуть!

— Точно нет?

— Конечно нет! Я ж карту мира видел в атласе!

— А чего ж ты юродствуешь, их ищешь?

— Ты ж спросила где, а не есть ли! А вдруг бы знал!