ЛЕГЕНДА О ГИНЕЯХ

Летом и осенью 1789 года во Франции как среди роялистов, так и в широких кругах буржуазии были широко распространены слухи о том, что Англия тратит крупные суммы денег на разжигание «беспорядков». Из переписки французского министра иностранных дел Монморена с французским послом в Лондоне Лялюзерной явствует, что, хотя оба дипломата признавали отсутствие доказательств английского участия в подстрекательстве к «анархии», оно казалось им более чем вероятным. Обоим сановникам, видимо, не приходила в голову мысль о том, насколько не подходил британский посол лорд Дорсет к роли вдохновителя революций («адских козней», по выражению Лялюзерны). Монморен рекомендовал Лялюзерне следить за подозрительными лицами в Лондоне, особенно за Дантоном и его секретарем Паре. (Это письмо Монморена широко использовал знаменитый историк А. Матьез, считавший, что Дантон был подкуплен британской разведкой.)

Почти через два года, 24-го и 27 апреля 1791 г., французское министерство направило Лялюзерне два письма, в которых перечислялись действия английской агентуры во Франции. Посол на этот раз был более осторожен, подчеркивая в своем ответе, что, хотя английское правительство, по его убеждению, использует все доступные ему средства, чтобы поддерживать внутренние беспорядки во Франции, оно вряд ли открыто оказывает помощь недовольным. Посол далее подверг анализу присланную ему информацию. Во-первых, писал он, сведения о том, что известный английский разведчик времен войны против колонистов Пол Уэнтворт действовал на юге Франции, неверны. Лялюзерна считал, что Уэнтворт находится в Голландии, так как если бы он действительно проник во Францию, то, конечно, не остался бы без дела. Дипломат, вероятно, был прав — нет сведений, что Уэнтворт в 1791 году был во Франции. Во-вторых, подвергались сомнению утверждения, что английские заводчики посылают во Францию ружья, пушки и порох, — посол не смог обнаружить никаких доказательств этих поставок. Аналогично обстояло дело и с другой подобной информацией. Представитель Версальского двора добавлял, что ему уже передал такие же сведения некий Браун-Дигнем: возможно, он не сообщал эти сведения в Париж. Браун-Дигнем ранее служил шпионом в Голландии и был рассчитан своими нанимателями.

После смерти Лялюзерны временным поверенным в делах Франции в Лондоне стал известный французский дипломат и разведчик Франсуа Бартелеми (впоследствии член правительства Директории, крупный сановник в эпоху Первой империи и Реставрации). В депешах, посылавшихся в Париж, а потом в своих известных мемуарах Бартелеми обвинял британский кабинет в «вероломнейшем макиавеллизме», в стремлении любой ценой не допустить восстановления «порядка» во Франции. С другой стороны, Камилл Демулен в разгар французской революции утверждал, что Уильям Питт играет в ней такую же роль, какую кардинал Ришелье (добавим, конечно, по распространенной легенде, а не в действительности. — Е. Ч.) — в революции английской. Кроме того, Питт якобы решил взять реванш за помощь, оказанную французами колонистам в Северной Америке. Демулен добавлял: «Наша революция в 1789 году была делом, устроенным британским правительством и частью меньшинства дворянства». Если так мог писать один из активных участников революции, что же говорить о роялистах, которые по свежим следам и много позднее твердили, что Питт вызвал финансовый кризис во Франции в 1788 году, добился созыва Генеральных штатов, организовывал все революционные выступления, не жалея миллионов.

Однако, прежде чем продолжить рассказ о небезынтересных превращениях, которые претерпела эта легенда, отметим, что британский (притом весьма консервативный) историк А. Коббен опубликовал в «Английском историческом обозрении» результаты своего изучения архивных материалов о деятельности разведки Питта во Франции с 1784-го по 1792 год (т. е. до вступления Англии в войну).

Надо ли говорить, что британский кабинет с самого начала решительно отрицал какое-либо участие в начавшихся во Франции событиях. Герцог Дорсет уже 29 июля 1789 года, то есть через две недели после взятия Бастилии, опровергал утверждения об этом. Конечно, подобные заявления стоят мало, но они приобретают полную правдоподобность в устах такой великосветской никчемности, как Дорсет, к слову, в это время больше всего думавшего о собственной безопасности в революционном Париже.

Дорсет для доказательства, что Англия не имеет ничего общего с начавшимися волнениями и отнюдь не пытается использовать их и что она не мобилизовала свой флот, напомнил Монморену их разговор в начале июня 1789 года. Дорсет тогда сообщил министру о существовании заговора с целью захвата Бреста. Судя по всему, еще в конце мая 1789 года к Дорсету обратился какой-то аббат, но посол не пожелал его выслушать и даже узнать его фамилию и адрес. Аббат тем не менее пришел во второй раз и на этот раз был принят. Узнав о предложениях аббата, министр иностранных дел Кармартен заподозрил провокацию. Он предписал Дорсету поставить в известность французское правительство, но при этом сослаться лишь на слухи, циркулирующие в Лондоне, с тем чтобы не поставить под угрозу лиц, которые обращаются в британское посольство. В результате, однако, Монморен вообще не поверил Дорсету и счел его сообщение не заслуживающим внимания. С другой стороны, участники этого туманного «брестского заговора» сочли себя преданными английским правительством. Других доказательств английского подстрекательства (кроме ничем не подтвержденных слухов и их столь же голословных опровержений) не имеется вовсе.

Для установления истины полезно выяснить, каковы были затраты на английскую секретную службу министерств иностранных дел, внутренних дел и адмиралтейства. Если исключить расходы на точно известные цели (например, на миссию Гарриса), остаются весьма скромные суммы, никак не свидетельствующие об активности, выходящей за рамки рутинного шпионажа во французских гаванях. В инструкциях Дорсету, когда его посылали в 1784 году в Париж, рекомендовалось приложить крайние усилия, чтобы выяснить намерения Франции в Вест-Индии и условия договоров, которые Версальский двор предполагал заключить с другими европейскими странами. Британское посольство использовало для этой цели всего нескольких, и притом не очень ловких, агентов. Одним из них был некий Сен-Марк, обещавший в 1785 году доставлять копии всех депеш, направлявшихся французским правительством в Индию, и сведения о числе и расположении судов в гавани Рошфор. Через несколько месяцев секретарь посольства Хейлс стал жаловаться на скудость информации, получаемой от Сен-Марка, и предложил рассчитать его. Осенью 1787 года английским шпионом был некий артиллерийский капитан де ля Фонд, знакомый с военным и морским министрами. Он представил сведения о дислокации войск в районе Атлантического побережья и Ла-Манша и другие сведения, за которые ему было выплачено 6 тыс. ливров. Были и другие шпионы. В марте 1785 года Дорсет заплатил 200 фунтов стерлингов за сведения о Тулоне и надеялся за меньшую сумму получить такие же сведения о Бресте, но агент попросту сбежал. В это время английское правительство очень интересовал ход строительства военного порта Шербур. Преемник Дорсета лорд Роберт Фитцджеральд сообщил в апреле 1790 года, что лучше будет воздержаться от затрат на получение информации, которая вряд ли при тогдашнем положении дел во Франции может иметь большое значение для английского правительства. Лорд Гауэр, сменивший Фитцджеральда, кажется, вполне разделял это мнение.

В соседней Бельгии (австрийских Нидерландах) послом был лорд Торрингтон — полнейшее ничтожество, пользовавшийся услугами некоего Ллойда, которого из Лондона еще в 1785 году приказали рассчитать за ненадобностью. В 1791 году и в последующие годы Ллойд присылал отдельные письма Питту из Франции, но так и не был снова принят на службу.

В июле 1789 году Торрингтон покинул Брюссель, а находившийся там с 1789-го по 1792 год полковник Гардинер занимался сбором информации о самой Бельгии. В его бумагах не сохранилось никаких сведений о Франции. Вообще Брюссель стал важным источником сведений о французских делах только после отзыва в августе 1792 года английского посла из Парижа. Донесения британских дипломатов из других, соседних с Францией стран свидетельствуют о скромных тратах на секретную службу.

Британское адмиралтейство посылало с разведывательными целями офицеров в различные французские гавани. Расходы оплачивало министерство внутренних дел. Наиболее активным из таких офицеров был Ричард Окс, занимавшийся шпионажем еще в годы войны против американских колонистов. В 1787 году он сообщил из Брюсселя о французских кораблях, отправлявшихся в Индию. В 1790 году Окс был в Париже, добывая информацию о франко-испанских отношениях. (В это время возникли споры между Лондоном и Мадридом, и поэтому было важно знать, считает ли себя Франция связанной союзным договором с Испанией.) Другим разведчиком был генерал-майор Дэлримпл, сообщавший в 1787—1788 годах сведения о состоянии французского флота и воинских частях, которые предполагалось послать в Индию.

К числу разведчиков относился Филипп д'Овернь родом с острова Джерси. Он начал карьеру в качестве протеже адмирала Гоу. В 1779 году корабль «Аретуза», где д'Овернь служил первым помощником капитана, потерпел крушение, и он очутился во французском плену. Министр морского флота де Сартен обратил внимание герцога Булонского на то, что военнопленный носит ту же родовую фамилию д'Овернь, что и сам герцог, а единственный наследник этого знатнейшего вельможи не имел шансов прожить долго. С ним должен был прекратиться герцогский род. Вернувшись в Англию после обмена пленными, д'Овернь продолжал морскую службу. В 1784 году в Лондон приехал герцог Булонский. Он пригласил, капитана д'Оверня во Францию и вскоре усыновил его. Тогда же, в 1784 году, д'Овернь объехал районы, прилегающие к Ла-Маншу; командуя в 1787—1788 годах фрегатом «Нарцисс», д'Овернь разведывал Французское побережье между Сен-Мало и Гавром, работы в Шербуре и составлял отчеты для адмирала Гоу. В 1792 году д'Овернь посетил французские порты. Помимо выяснения состояния военного флота, он занимался насаждением там британской агентуры.

В предреволюционные и первые революционные годы еще несколько офицеров — капитан Дюмареск, капитан Фил-липе, капитан Генри Уорр, лейтенант Монк и др. — посылали в Лондон разведывательные донесения о французском флоте и военных портах. Целый ряд военных кораблей занимался наблюдением за французскими гаванями. Министерство внутренних дел финансировало и действия противников французского господства на Корсике.

Упорно повторявшиеся слухи о связях с Лондоном орлеанской партии, то есть сторонников герцога Орлеанского, не имели никакого основания, даже по мнению Лялюзерны. На начальных стадиях революции в ней действительно принимало участие небольшое число английских подданных. Это были, как правило, английские и ирландские демократы, участники революционнной войны в Америке. Об их жизни и деятельности известно немного. Ясно только, что они не имели никаких связей с британской секретной службой.

ГИНЕИ И ПОРОХ

В XVIII веке Англия, по известному выражению, использовала другие европейские государства как «хорошую пехоту». Поэтому наблюдение за тем, как использовались английские субсидии, составляло одну из задач британской разведки. В одних случаях «товар» с готовностью поставлялся — известно, что немецкие князья, когда они не могли торговать изделиями своих подданных, научились бойко торговать их кровью, продавая своих солдат, чтобы те умирали, сражаясь за Англию. Но в других случаях субсидии приходилось навязывать и, главное, опасаться, пойдут ли они по назначению. Стремление воевать чужими руками сопровождалось у Лондона ревнивым желанием видеть своими глазами, как воюет закупленное пушечное мясо.

До вступления Англии в войну шпионаж, как уже говорилось, носил рутинный характер и заключался преимущественно в наблюдении за французскими гаванями. Это отражало и близорукое мнение в Лондоне, что потрясаемая революционными бурями Франция на долгое время перестала быть опасным соперником, и существовавшее отсюда нежелание британского кабинета связывать себя поддержкой одной из враждующих французских партий.

Положение стало круто меняться только с осени 1792 года, то есть со времени падения монархии во Франции и подъема демократического движения в самой Великобритании (а также ряда действий, предпринятых французским правительством под влиянием жирондистов, особенно в отношении Бельгии, которые заведомо вели к столкновению с Англией). До этого же времени колебания «коварного Альбиона» ограничивали размах активности британской секретной службы.

Много неясного остается в связях английской разведки с известным роялистским заговорщиком бароном де Батцем. Во всяком случае, Батц получал от англичан значительную часть тех миллионов — считая, правда, не падающие в цене бумажные ассигнации, которые он затратил на попытки сначала спасти Людовика XVI, а позднее — организовать бегство королевы Марии-Антуанетты. В апреле 1793 года в Париж прибыла англичанка Аткинс, поддерживавшая переписку с самим премьер-министром Уильямом Питтом и другими членами британского правительства. По некоторым сведениям, она передала Батцу 20 млн. ливров. Впрочем, большие деньги Батц мог добывать и с помощью финансовых спекуляций, участвуя через подставных лиц в поставках для армии, и другими подобными способами.

С помощью роялистского подполья английская разведка получала подробную информацию о заседаниях высшего органа революционного правительства — Комитета общественного спасения. Сведения из Парижа поступали к главе роялистской секретной службы графу д'Антрегу, а от него — к английскому посланнику в Генуе Фрэнсису Дрейку, направлявшему их в Лондон. Надо лишь оговориться, что оборотистый д'Антрег ухитрялся одновременно продавать свои бюллетени также в столицы других европейских государств, участвовавших в антифранцузской коалиции. Вероятно, в данном случае британская секретная служба и не претендовала на монополию, поскольку поступавшая в Мадрид, Вену или Петербург шпионская информация служила полезной — с точки зрения Лондона — цели нанесения максимального ущерба революционной Франции (да и расходы на оплату агентуры д'Антрега можно было поделить между всеми заинтересованными сторонами). Что же касается вреда, который мог быть причинен Франции, его поистине трудно измерить. На заседаниях Комитета общественного спасения утверждались военные планы, то, есть речь шла о военных кампаниях, о жизни десятков тысяч солдат, о судьбах самой республики.

В конце 1793 года Комитет общественного спасения случайно узнал об утечке информации. На одном из его заседаний был подвергнут критике французский поверенный в делах в Константинополе Энен. Об этом обвинении из бюллетеней д'Антрега стало известно в Мадриде, и испанский дипломат Симон Лас Казас уведомил своего давнего приятеля Энена о выдвинутых против него обвинениях. Француз немедленно написал негодующее письмо в Париж, оправдывая свои действия, и таким образом Комитет общественного спасения узнал, что сведения о его секретных заседаниях поступают во вражеские столицы. Члены комитета были убеждены, что предателем мог быть только кто-то из их среды, а не один из служащих. У комитета не было постоянного секретаря, который присутствовал бы на всех заседаниях. Подозрения пали на члена комитета дантониста Эро де Сешеля, и когда тот через несколько месяцев был арестован в числе других лидеров дантонистов, ему было предъявлено обвинение в передаче сведений о заседаниях комитета за границу. Однако вне зависимости от того, был ли вообще связан Эро с иностранными разведками, информация о Комитете общественного спасения исходила от какого-то другого лица. Она продолжала регулярно поступать и после казни Эро в апреле 1794 года.

Историки подвергли внимательному анализу бюллетени д'Антрега. Выявилось, что в них содержатся порой неправдоподобные сведения. А. Матьез, изучая архив Людовика XVIII, который во время революции находился в эмиграции и был главой роялистов, выяснил, что д'Антрег существенно менял содержание донесений, получаемых от своих агентов, с целью подстрекнуть иностранные державы к усилению борьбы против якобинцев. Тем не менее основу этих бюллетеней нельзя считать продуктом фантазии самого графа или даже его парижской агентуры. Некоторые сведения, вначале казавшиеся выдумкой, при проверке их другими документами неожиданно находили полное подтверждение. Можно предположить, что источником информации был все же кто-либо из служащих Комитета общественного спасения, который на некоторых заседаниях присутствовал сам в качестве секретаря, а о других выспрашивал у коллег. В одной из депеш, посланных в Лондон, Фрэнсис Дрейк намекает, что роялистским разведчиком являлся один из секретарей комитета. Однако эта депеша была отправлена до личной встречи Дрейка с д'Антрегом, и вряд ли осторожный шеф роялистской разведки доверил бы бумаге, несмотря ни на какие шифры, столь решающую для него тайну. Но нельзя сбрасывать со счетов и того, что члены Комитета общественного спасения, конечно, лучше других осведомленные об обстановке, в которой проходили заседания, считали, что изменником мог быть только кто-то из их среды. Отталкиваясь от этого немаловажного факта, отдельные историки пытались методом исключения определить имя предателя. Учитывалось, что большинство членов Комитета не раз находились в командировках, другие часто не присутствовали на заседаниях или не могли располагать такой детальной информацией о состоянии революционных армий, какой обладал корреспондент д'Антрега. Единственным из членов комитета, который несомненно имел все эти сведения, был Лазарь Карно. На Карно как на источник своей осведомленности указывал позднее в конфиденциальной переписке д'Антрег. Однако граф слишком часто был не в ладах с правдой, ему было слишком выгодно представить своим агентом одного из руководителей республики, чтобы это утверждение д'Антрега имело особый вес. Подозрения, высказанные в исторической литературе в отношении Карно — «великого Карно», «организатора победы», — вызвали негодование среди влиятельных буржуазных ученых во Франции. Они правы в том, что эти подозрения никак не доказаны. Тем не менее нельзя не учитывать политической позиции Карно, явно не верившего в прочность революционного правительства и 9 термидора бывшего в рядах тех, кто участвовал в его свержении, а впоследствии установившего связи с роялистами. Загадка остается пока неразгаданной, несмотря на все старания исследователей…

В первые месяцы после начала войны в Лондоне были весьма слабо осведомлены о вандейском восстании. Весной 1793 года были сделаны попытки наладить контакты с одним из главарей вандейцев, неким Гастоном, численность его отрядов преувеличивалась при этом в десятки раз. В мае с этой целью по поручению голландского и английского правительств в Вандею отправился известный авантюрист полковнике д'Анжели. Он мог лишь сообщить, что «генерал Гастон давно мертв» (вандеец действительно был взят в плен и расстрелян, вероятно, еще 15 апреля 1793 года в Сен-Жерве). Д'Анжели в августе послал подробный отчет о шуанах и их руководителях, который позволил в Лондоне составить представление о ходе вандейского мятежа. Другим британским агентом, направленным для связи с шуанами, был некий шевалье де Тинтениак. Он был послан командующим войсками на острове Джерси полковником Крейгом. Тинтениак в августе переслал Крейгу подробный перечень нужд вандейцев, в удовлетворении которых они надеялись на английскую помощь. В июне некий Гамелен по поручению того же Крейга вел в Сен-Мало переговоры с местными властями о сдаче города англичанам. Переговоры затянулись вследствие инертности английского правительства, медлившего с ответом на запросы Крейга. В октябре 1793 года роялистам было послано предложение совместно занять Сен-Мало. Из этого ничего не вышло. Однако контакты с вандейцами, установленные Тинтениаком, сохранялись. В ноябре 1793 года вандейцы пытались, по согласованию с англичанами, занять Гранвиль, но были отбиты, а британский десант прибыл лишь 2 декабря, после их отступления. Нерасторопность английских военных властей сводила на нет то немногое, что удавалось добиться разведке. Причиной была не только халатность. Медлительность порождалась и недоверием в Лондоне к «чистым роялистам», вернее, к их способности добиться поставленной ими цели — полного восстановления старого режима. К тому же возникали постоянные столкновения между Крейгом и губернатором Джерси Филиппом Фоллом, руководившими разведывательными операциями.

Поэтому в октябре 1793 года Крейга перевели с Джерси на другой остров — Гернси и через два месяца вообще удалили из этого района, а руководство разведкой в Джерси было поручено новому командующему войсками лорду Бэлкерсу. При нем начала создаваться широкая разведывательная сеть, получившая название «Корреспонданс».

Уже в письмах Крейга в апреле 1793 года впервые появляется фамилия одного из ее наиболее активных агентов — Прижана. Он родился в Сен-Мало в 1768 году в купеческой семье. В первые же месяцы своей шпионской службы Прижан успел зарекомендовать себя ловким агентом, отлично знакомым с прибрежными районами, где ему приходилось действовать (достаточно сказать, что за его действия в это время он позднее — в 1798 году — получил от английской секретной службы 500 фунтов стерлингов). Впрочем, этому предшествовал провал. В ночь с 30-го на 31 декабря 1794 года Прижан был арестован республиканцами. Он поспешил выдать все, что знал о «Корреспонданс», и не скупился на уверения в своей любви к республике. В результате его освободили 20 апреля 1795 года по обшей амнистии, и Прижан снова стал агентом «Корреспонданс». Этот эпизод вызвал недоверие к Прижану со стороны части роялистов, но ему оказывал поддержку их лидер, граф Пюизе, являвшийся представителем графа Прованского (будущего Дюдовика XVIII). Долгое время шпионом-двойником считал Прижана и Филипп д'Овернь. Этот английский разведчик в ноябре 1794 года сменил лорда Бэлкерса на посту руководителя «Корреспонданс». (Позднее, во время кратковременного Амьенского мира, д'Овернь приехал в Париж хлопотать о возвращении отцовского достояния. Власти поспешили упрятать в тюрьму докучливого просителя — ему следовало знать, что земли, на которые он зарился, уже перешли в руки самого первого консула — Наполеона Бонапарта.) С 1794 года «Корреспонданс» быстро превратилась в разветвленную шпионскую организацию.

В числе наиболее опасных для республики форм активности «Корреспонданс» была заброска во Францию фальшивых ассигнаций, которые еще с 1791 года стали печатать на специальных фабриках в Дондоне. В роли фальшивомонетчиков подвизались, в частности, эмигранты-священники. Тюки с фальшивыми ассигнациями переправлялись во Францию для снабжения деньгами роялистов и для того, чтобы вызвать финансовый хаос в стране.