Тайны Англии

Королева спешно послала за своим советником по таким вопросам Фрэнсисом Бэконом. Нельзя ли начать преследование этого Хейуорда, обвинив его в государственной измене? Будущий лорд-канцлер и знаменитый философ сначала попытался отделаться шуткой: Хейуорда следует преследовать не за измену, а за грабеж, он совершенно обокрал Тацита. Но раздраженная Елизавета не сразу дала себя успокоить, раздумывая, не подвергнуть ли пытке наглого писаку, чтобы дознаться до его намерений. Хейуорд мог благодарить счастливую звезду, что отделался лишь заключением в Тауэр, где он оставался до смерти королевы. Сочинение Хейуорда, понятно, было сразу запрещено…

В Ирландии Эссекс не добился успехов и приписал неудачу тайным проискам врагов. В разговорах со своими приближенными он обсуждал стоявшую перед ним альтернативу — продолжать ирландскую войну в надежде стяжать лавры или вернуться с армией в Лондон, чтобы, подавив оппозицию, стать фактическим правителем Англии. С характерной для него слабостью, овладевавшей им как раз в самые критические моменты, Эссекс не решился ни на то, ни на другое. Вместо этого он, оставив армию, прибыл 28 сентября 1599 года в Лондон. Нарушая все придворные приличия, он в запыленной дорожной одежде ворвался в апартаменты королевы. Скрыв негодование, Елизавета произнесла несколько благожелательных фраз, но, как только Эссекс удалился, дала волю своему гневу. Граф был немедленно отстранен от всех должностей и взят под арест, который длился почти целый год.

Взамен Эссекса лорд-наместником Ирландии Елизавета назначила его друга Маунтжоя. Тот отправился к месту назначения, договорившись с Эссексом возобновить начатую несколько лет назад переписку с шотландским королем. Целью ее было убедить сына Марии Стюарт, что партия Сесила настроена против плана возведения Якова на английский престол после смерти Елизаветы и что шотландский король, объединив свои силы с войсками Маунтжоя, должен двинуться на Лондон и заставить Елизавету вручить Эссексу бразды правления. Осторожный и недоверчивый Яков не одобрил столь отчаянного проекта. Весной 1600 года Саутгемптон снова отправился в Ирландию с письмом от Эссекса, предлагавшего высадить армию Маунтжоя в Англии, даже если Яков предпочтет остаться в стороне. Однако к этому времени изменились взгляды самого Маунтжоя. Добившись известных успехов, он, думая о своей военной карьере, решил отделить свою судьбу от участи бывшего друга и союзника. «Для удовлетворения личного честолюбия Эссекса, — заявил Маунтжой Саутгемптону, — я не намерен вступать в подобное предприятие». А в Дондоне наряду с Сесилом ярым врагом Эссекса стал Уолтер Ралей. Суровый солдат и придворный, не брезгливый в средствах, когда дело шло о личном продвижении, Уолтер Ралей вместе с тем был искренним поклонником литературы, любителем философии, проявлял горячий, неподдельный интерес к науке.

Ралею приписывали создание тайной «Школы тьмы» — кружка друзей, которому его враги или просто суеверные горожане приписывали едва ли не характер сборища адептов черной магии и последователей дьявола. Глава английских иезуитов Роберт Парсонс со злобой писал, что в «школе атеизма, основанной сэром Уолтером Ралеем… Моисей и наш Спаситель (Христос), Старый и Новый завет подвергались осмеянию, и ученых обучают произносить имя господа наоборот». В кружок Ралея, по различным сведениям, входили известный математик Томас Гарриот, оксфордский ученый и мореплаватель Доуренс Кеймис, Кристофер Марло и другой поэт, Джордж Чэпнэн, видные аристократы, такие, как увлекавшийся астрологией и алхимией граф Нортумберленд, Фердинанд лорд Дерби. В их числе был и Джордж лорд Гуд-сон; он, а еще ранее его отец в качестве лорд-камергера являлись официальными покровителями труппы актеров, участником и драматургом которой был Уильям Шекспир. Возможно, что в его пьесе «Потерянные усилия любви» осмеяна «Школа тьмы» Ралея.

…В марте 1600 года, когда Эссексу разрешили вернуться в свой лондонский дворец, где он формально ещё оставался под домашним арестом, его враги сочли, что настало время нанести новый удар. ещё в феврале Ралей писал Роберту Сесилу: «Если Вы послушаетесь разных добрых советов проявить снисходительность к этому тирану, Вы раскаетесь, но будет поздно… Не теряйте своего преимущества, иначе я предвижу Вашу судьбу». В своем письме Ралей, делая вежливую оговорку, что он не считает себя «достаточно мудрым» для советов Роберту Сесилу, нечаянно высказал самую несомненную истину. Даже этому опытному солдату, соединявшему в себе способности придворного и блестящего ученого, было далеко до такого виртуоза, как Роберт Сесил. Сын лорда Берли отлично видел, что любая попытка ускорить события, оказывая нажим на Елизавету, может лишь нарушить постепенно укреплявшуюся у нее решимость отделаться от ставшего опасным ее бывшего фаворита. А пока к такому выводу королеву осторожно подталкивал постоянно повторявший о неизменности своих чувств к прежнему благодетелю Эссексу Фрэнсис Бэкон (в это время по трезвому расчету перешедший в лагерь Сесила).

В июне 1600 года Эссекса вызвали на заседание Звездной палаты, где ему было предъявлено много обвинений, в том числе принятие посвящения, которое Хейуорд предпослал своей книге. Вердикт судилища гласил: заключение в Тауэре, выплата огромного штрафа. Королева не утвердила приговора, а 26 августа графу было объявлено о монаршей милости. Он был освобожден из-под домашнего ареста, но ему запрещалось появляться при дворе. Бывший фаворит говорил о желании удалиться от треволнений столичной жизни, о прелести сельского уединения, о стремлении уехать куда-нибудь подальше от Лондона. Но тут последовал еще один удар.

В октябре Эссекса лишили права сбора таможенных пошлин с импортных вин — той статьи дохода, которая только и позволяла ему содержать огромный штат пажей, слуг и приближенных, включая авантюристов всех мастей. Эссекс разом отбросил все мысли о сельском уединении. Сесил, осведомленный через своих шпионов, вскоре сообщил королеве об обидных высказываниях графа по ее адресу. Вокруг Эссекса сгруппировались недовольные, честолюбцы, искатели приключений, поднявшие громкий крик об оскорблениях, наносимых английскому герою тайными сторонниками «испанца». Эссекс убедил себя, что Сесил и Ралей составили заговор, чтобы убить его и сделать преемницей Елизаветы испанскую инфанту, дочь Филиппа II. Граф, вероятно, еще рассчитывал на поддержку Якова и совершенно напрасно. А когда (уже после провала заговора) посланцы шотландского короля прибыли в Лондон, Роберт Сесил сумел быстро договориться с ними, вступить в тайную переписку с Яковом и обеспечить свое положение после вступления его на английский престол.

Программа Эссекса, видимо, включала возведение на трон Якова, изменение состава тайного совета, реформу государственной англиканской церкви в более радикальном — пресвитерианском — духе и вместе с тем известную терпимость в отношении католиков.

Во вторник, 3 февраля, заговорщики выработали план: неожиданно захватить правительственное здание Уайт-холл, арестовать Сесила и Ралея, созвать парламент и публично осудить их. Королева, по мысли сторонников Эссекса, была бы вынуждена санкционировать действия победителей. В пятницу, 6 февраля, и последовала просьба сэра Чарльза Денверса, сэра Джоселина Перси и сэра Джелли Меррика труппе лорд-камергера сыграть пьесу Шекспира «Ричард II». Они не могли не учитывать, что память о свержении и убийстве Ричарда II была оживлена не только представлением этой пьесы несколько лет назад, но и недавним изданием книги Хейуорда, посвященной той же, теперь запретной теме.

Конечно, столь явная политическая демонстрация немедленно стала известна тайному совету. Вернее, благодаря своим лазутчикам члены его были вполне в курсе приготовлений заговорщиков. Еще утром в субботу Эссексу было передано королевское повеление немедленно прибыть на заседание совета. Граф отказался, сославшись на тяжелую болезнь. Ранним утром в воскресенье во дворец графа Эссекс-хауз явились четверо высших сановников, посланных тайным советом. Их встретила возбужденная толпа заговорщиков. Лорды заявили, что пришли выяснить, чем вызвано это беспорядочное сборище. В ответ посыпались угрозы. Спасая посланцев совета от расправы на месте, Эссекс увел их в свою библиотеку, где предложил оставаться до того, как он проведет консультации с лондонским лорд-мэром и шерифами. К двери были приставлены часовые.

Заговорщики поняли, что дальнейшее промедление лишит их всяких шансов на успех. Более 200 молодых дворян со своими слугами, вооруженных большей частью лишь шпагами, шумной толпой двинулись вдоль одной из центральных улиц — Стренда, а потом Флит-стрит в направлении Сити, рассчитывая найти там поддержку. Однако даже шериф Смит, на которого заговорщики возлагали особые надежды, поспешил ретироваться; его примеру последовал и лорд-мэр. Призывы сторонников Эссекса натолкнулись на пассивность и смущенное молчание. Тем временем пришло известие, что лорд Берли, сводный брат Роберта Сесила, тут же, в Сити, объявил Эссекса изменником и мятежником, что приближается лорд-адмирал Ноттингем с большим военным отрядом, что путь к Уайт-холлу забаррикадирован и хорошо охраняется. Действительно, лондонский епископ и граф Кэмберленд, прибыв с вооруженной свитой, остановили проезжего офицера сэра Джона Ливсона и убедили его принять командование над их людьми. Опытный военный быстро организовал нечто подобное правильной обороне улиц. Эссекс и его друзья, потеряв надежду на поддержку Сити, сами двинулись к Уайт-холлу. Тщетные попытки убедить Ливсона перейти на сторону заговорщиков, вооруженные стычки, стоившие нескольких человеческих жизней, — и заговорщики, ряды которых заметно поредели, отступили, укрывшись в своем последнем убежище — Эссекс-хаузе. Там они узнали, что находившиеся в качестве заложников лорды — представители тайного совета — освобождены. Вскоре дворец Эссекса был окружен со всех сторон королевскими войсками. Возникла перестрелка. Нечего было думать о том, что удастся выдержать сколько-нибудь длительную осаду, если только королевские войска подтянут артиллерию. К тому же в Эссекс-хаузе находились жена и сестра графа и другие женщины. Хозяин дворца в сопровождении нескольких друзей появился на крыше. Саутгемптон вступил в переговоры с осаждавшими, среди которых был его кузен Роберт Сидней, убеждая их, что Эссекс не имел никаких дурных намерений против королевы, он лишь хотел защитить свою жизнь от врагов, а сдаться означает для обитателей замка попасть в руки Сесила.

В конечном счете совсем упавший духом Эссекс согласился сложить оружие при условии, что он и его друзья будут рассматриваться как благородные пленники, что лорд-адмирал точно передаст королеве все сказанное ими, что их будут судить честным судом и во время пребывания в тюрьме разрешат беседовать с их капелланами. Против всего этого у лорд-адмирала не нашлось возражений; Эссекс сдался королевским солдатам, предварительно уничтожив свои секретные бумаги, включая переписку с шотландским королем. Было арестовано свыше 100 человек. Власти в течение некоторого времени опасались повторной попытки мятежа со стороны сторонников Эссекса. Через четыре дня после восстания приближенный Эссекса капитан Томас Ли составил план захвата королевы, чтобы заставить ее подписать приказ об освобождении арестованных заговорщиков. Ли был предан теми, с кем он поделился своими намерениями, схвачен и спустя трое суток приговорен к смерти. Незадолго до начала суда над Эссексом священники повсеместно в соответствии с инструкцией, полученной от начальства, читали проповеди, осуждавшие мятеж, проводя при этом параллель с заговором против Ричарда II.

Суд над Эссексом и Саутгемптоном, по желанию королевы, настаивавшей на скорейшем разбирательстве дела, был назначен на 18 февраля. При этом было решено не упоминать о связях Эссекса ни с Маунтжоем, услуги которого в Ирландии оказались столь ценными для правительства, ни с шотландским королем. Членами суда должны были быть лица, равные Эссексу по титулу. Это нисколько не облегчало положение обвиняемого, поскольку он не имел права отводить никого из состава суда, а для вынесения приговора было достаточно не единодушного решения, а простого большинства.

В отличие от многих других политических процессов, когда власти стремились убедить население в виновности подсудимых, здесь в таком доказательстве не было нужды. Действия Эссекса и его последователей в воскресенье 8 февраля, безусловно, являлись по тогдашним законам государственной изменой вне зависимости от намерений графа. В свидетелях не было недостатка. В их числе был и лорд верховный судья Попем, задержанный в начале мятежа в доме Эссекса. Один из заговорщиков, сэр Фердинандо Горгес, ещё ранее выдавший их секреты, подтвердил на суде мятежные намерения Эссекса. Показания других арестованных выявили многое из его планов. Утверждение Эссекса, что признания были сделаны из страха перед пытками, не опровергало того, что в этих признаниях излагались действительные намерения конспираторов.

Обвинение стремилось доказать наличие заранее подготовленного заговора, хотя при этом пришлось отказаться от наиболее веских доказательств — изменнических связей с ирландским наместником и королем Шотландии. Проводя эту линию, генеральный прокурор Эдвард Кок совершил обычную для него тактическую ошибку. Грубые оскорбления, которыми он осыпал Эссекса, могли послужить лишь на пользу обвиняемому. Воспользовавшись промахами Кока, Эссекс заставил вызвать в качестве свидетеля Ралея, которого обвинял в покушении на его жизнь. Позднее в ходе заседания Эссекс публично уличал Сесила в намерении за взятки передать престол после смерти Елизаветы испанской инфанте. Сесил, скрытый за занавесом и наблюдавший за ходом процесса, поспешил выступить вперед, и, опустившись на колени, попросил у суда разрешения «очиститься от возведенного на него обвинения». Эссекс должен был назвать имя того, кто сообщил ему об измене Сесила. Это был дядя подсудимого сэр Уильям Ноллис, который, будучи вызванным в суд, поспешил дать показания в пользу министра. По словам Ноллиса, Сесил лишь показал ему книгу, где говорилось о преимущественных правах инфанты на английский престол. Однако этот эпизод не прошел бесследно. Сесил, конечно, не собирался совершать такую глупость, как передавать корону в руки испанцев: он давно решил, что наследовать Елизавете должен шотландский король. Не могли и судьи тогда предполагать, что пройдет всего четыре года, и уже после воцарения Якова почтенный министр найдет разумным получать ежегодную пенсию от Мадридского двора. Но и не обладая вешим даром, не стоило труда догадаться, что от хитроумного Сесила можно было ждать чего угодно.

Кузен министр Фрэнсис Бэкон поспешил выправить неудобное положение, в котором оказалось обвинение. Для доказательства преступных намерений Эссекса Бэкон сравнил его с афинским тираном Пизистратом и, главное, с герцогом Гизом, который всего за какое-нибудь десятилетие до этого поднял парижскую толпу против короля Генриха III. То была поистине по достоинству оцененная Елизаветой и Сесилом убийственная для Эссекса параллель, аналогия, опровергавшая главный довод подсудимого. Ведь Эссекс уверял, будто собирался лишь свести счеты с личными врагами, иначе ему нетрудно было бы собрать большие силы. Напрасно обвиняемый ссылался на то, что сам Бэкон по его, Эссекса, просьбе и от его имени писал письма королеве. «Письма были совершенно невинного содержания», — парировал этот выпад Бэкон. «Я потратил больше времени на тщетные попытки изыскать способ сделать графа хорошим слугой королевы и государства, чем на что-либо другое», — добавил он.

Утверждение Саутгемптона, которого судили вместе с Эссексом, что они не собирались причинять вреда королеве, послужило Коку удобным поводом для риторического вопроса: «Долго ли оставался в живых король Ричард II после того, как его захватили врасплох таким же образом?»

После вынесения обычного приговора — «квалифицированная» казнь — Эссекс был отведен обратно в Тауэр. Там долго не изменявшая ему выдержка покинула его. Пуританский исповедник, воспользовавшись его страхом перед адом, усилил в нем покаянное настроение. Эссекс объявил о намерении сделать полное признание перед членами тайного совета. Он обвинял всех: своих приближенных, Маунтжоя, даже сестру, что они подстрекали его и превратили в самого гнусного и неблагодарного изменника. Если Эссекс рассчитывал как-то разжалобить свою бывшую коронованную любовницу, то это была еще одна, последняя, ошибка.

19 февраля был вынесен приговор, на 25-е назначена казнь. Кажется, это был едва ли не единственный случай, когда при принятии важного решения Елизавета почти не колебалась. Почти — потому что 23 февраля все же последовал приказ об отсрочке казни, отмененный уже на следующий день. В этот день актеры труппы лорд-камергера дали спектакль в правительственном дворце Уайт-холле. Неизвестно, ставилась ли пьеса Шекспира, но это во всяком случае была не драма «Ричард II». Эссекса избавили от «квалифицированной» казни и разрешили ему сложить голову на лужайке в Тауэре, а не на лобном месте среди шумной городской толпы. На эшафоте Эссекс снова повторял, что не собирался причинять вред королеве. Палач отрубил ему голову «тремя ударами, уже первый из которых оказался смертельным, совершенно лишив сознания и движения», — сообщалось в докладе Сесилу. Среди представителей властей, наблюдавших за казнью, находился в качестве капитана гвардии и Ралей. Вначале он стоял совсем близко, ожидая, что осужденный обратится к нему в своей предсмертной речи. Однако вскоре, брезгливо отстранившись от других присутствовавших, которые всячески старались доказать свою лояльность бранью по адресу осужденного, ушел в здание Белого Тауэра. Оттуда из окна он следил за окончанием кровавого зрелища. Вряд ли ему при этом предвиделась собственная, не менее страшная участь. Ралей ведь и позднее не догадывался, что, напуганный ростом его влияния, Сесил поспешил, завязав переписку с Яковом, представить своего друга ярым противником передачи престола шотландскому королю. Министру удалось добиться желанной цели — вложить в душу Якова страх и ненависть к Ралею, которые принесли потом свои плоды. После казни Эссекса Фрэнсис Бэкон получил за свои заслуги 1200 ф. ст. Придворные забрасывали Сесила просьбами о передаче им части, пусть самой малой, имущества, оставшегося после мятежника и шестерых его приближенных, включая сэра Джелли Меррика, которые также сложили головы на плахе.

Саутгемптон держался мужественно и даже не последовал совету Эссекса полностью признаться и раскаяться. Его процесс, как и процесс Эссекса, мог считаться по тем временам проводившимся без нарушения законности. Это связано прежде всего с тем, что у правительства имелось достаточно доказательств виновности подсудимого и не было нужды прибегать к явным подтасовкам фактов. Саутгемптону был вынесен смертный приговор, который королева по предложению Сесила заменила пожизненным заключением в Тауэре. В глазах закона осужденный считался мертвым, документы упоминают о нем как о «покойном графе». Саутгемптон оставался в Тауэре до воцарения Якова, другие знатные заговорщики были выпущены из тюрьмы после уплаты огромных разорительных штрафов.

Труппа Шекспира имела давние связи с Эссексом, начиная с того времени, когда ей покровительствовал его отец граф Лейстер. Возвышение Эссекса совпало с расцветом шекспировского гения. С падением Эссекса начинается период, в который были созданы самые мрачные пьесы великого драматурга. Исследователи выдвинули немало различных объяснений этого бросающегося в глаза совпадения. Ни одно из них не является вполне доказательным. Столь же спорны попытки найти отражение характера и судьбы Эссекса в образах Гамлета и Отелло, в трагедиях «Юлий Цезарь» и «Король Лир».

ЛОРД БЕРЛИ, ГЕЗЫ И ИЕЗУИТЫ

Даже после раскрытия «заговора Ридольфи» было очевидно, что ни сам Филипп II, ни его наместник в Нидерландах герцог Альба не проявляли склонности к полному разрыву с правительством Елизаветы и к оказанию значительной военной поддержки возможному католическому мятежу в Англии. Несомненно, что скованность войск Альбы в Нидерландах играла важную роль в определении позиции Филиппа, но были и другие веские причины — прежде всего давнишнее соперничество с Францией, в борьбе против которой было важно обеспечить хотя бы нейтралитет, а в лучшем случае — даже поддержку Елизаветы. С другой стороны, большинство членов английского тайного совета и, прежде всего, конечно, сам Берли склонялись к мысли, что вовсе не следует вести дело к открытому противоборству протестантизма и католической контрреформации, которое могло бы объединить Испанию и Францию против Англии. Вместе с тем усиление освободительной борьбы в Нидерландах против Испании поставило английское правительство перед необходимостью принятия важных политических решений. Разрешая добровольцам из Англии вступать в ряды голландских повстанцев — «Морских гезов» и в войска Вильгельма Оранского, в Лондоне спаслись, что их успехи будут способствовать вторжению французских войск в южные провинции Нидерландов, во Фландрию. А захват ее французами считался английским правительством ещё более нежелательным, чем даже победы герцога Альбы.

В начале июня 1572 года Берли составил меморандум по фландрскому вопросу, возможно, предназначенный для его коллег по тайному совету. Этот меморандум показывает, между прочим, насколько прямо разведка ставилась на службу текущим задачам дипломатии. В меморандуме предусматривались такие меры, как засылка агентов во Флессинген и Бриль для выяснения настроений населения и обследования оборонных сооружений, направление доверенных людей к графу Людвигу Нассаусскому и в Кёльн для определения намерений немецких князей. Одновременно фиксировалась задача определить, в состоянии ли Альба противиться натиску французов. Если да — то нужно представить обеим сторонам право самим решать свои споры, если нет, то для избежания перехода во французские руки фландрских портов надлежит секретно сообщить испанскому наместнику о намерении Англии прийти к нему на помощь. От «кровавого герцога» следует лишь попросить заверения, что он предполагает освободить жителей Фландрии от непереносимого угнетения и не вводить там инквизицию.

Вскоре затем пришло известие о кровавой Варфоломеевской ночи в Париже, вызвавшее большое возбуждение среди английских протестантов. Разъяснения французского посла Ламота Фенелона, что гугеноты понесли наказание за заговор против законной власти, а не за свою веру, призывавшего к сохранению союзных отношений, встречались очень холодно Елизаветой и лордом Берли. Фенелон протестовал против тайной английской помощи бунтовщикам — протестантам Ла-Рошели. В этих условиях, по-видимому, Французский двор задумал какую-то сложную каверзу, не вполне учитывая эффективность тайной службы лорда Берли. В октябре 1574 года к Берли прибыли секретные агенты герцога Алансонского, который, питая честолюбивые планы, заигрывал с вождями гугенотов. Герцог, по словам его посланца, предлагал Елизавете оказать помощь ларошельцам, обещая за это передачу ей всей Гаскони и других французских территорий, некогда принадлежавших Англии. Английская дипломатия навела справки и выяснила, что, по-видимому, эти агенты были действительно посланы герцогом Алансонским. Они утверждали, что герцог собирается бежать в Англию, и по их просьбе был отправлен специальный корабль к гавани Сен-Валери. Однако посланное судно напрасно ожидало брата короля, курсируя около этого нормандского порта. В конечном счете в Лондоне пришли к выводу, что речь идет об обманном маневре с целью получить доказательства враждебных действий английского правительства против интересов французского короля.

Осенью 1572 года Берли явно стал считать желательным частичное соглашение с Филиппом II. Еще в 1568 году английские пираты захватили много испанских кораблей, груженных драгоценными металлами. Испанцы ответили конфискацией британского имущества в Нидерландах, а правительство Елизаветы, в свою очередь, присвоило испанскую собственность в Англии. Баланс этих обоюдных мероприятий был сведен с большим дефицитом для Испании, даже если не причислять к нему «дополнительный» захват британскими пиратами в Ла-Манше и Па-де-Кале еще немало других испанских судов. За счет всей этой добычи Елизавета могла возместить ущерб, понесенный английскими купцами, товары которых были утрачены в Нидерландах, притом отнюдь не забывая о собственном кармане. Альба, вечно нуждавшийся в деньгах для оплаты своих наемных войск, распродал изъятые британские товары. Короче говоря, в результате всех этих операций в убытке остались лишь испанские купцы, а обе высокие грабящие стороны не видели причин для особого неудовольствия. Англичане просто не спешили с соглашением, которое могло бы помешать дальнейшему прибыльнейшему промыслу их пиратских судов, однако в конце концов желание восстановить прерванную традиционную торговлю с Нидерландами взяло верх и привело к подписанию Нимвегенской конвенции об этом в апреле 1573 года. Замена Альбы на посту наместника более осторожным Рекесенсом еще больше ослабила напряженность в англо-испанских отношениях, правда, только временно — слишком непримиримы были цели политики обеих держав.

Все же после заключения Нимвегенской конвенции казалось, что английская политика приобретает явно происпанс-кий крен. В июле 1574 года в Лондон прибыл в качестве посланца доброй воли испанский дипломат Бернандино де Мендоса. (Нам еще придется не раз столкнуться с ним, когда он позднее займет пост постоянного посла в Англии.) Мендосу ожидал пышный прием, он вел долгие переговоры с главными советниками королевы — Берли, Лейстером, Хэттоном, его одаривали богатыми подарками — золотыми цепями, лошадьми и охотничьими собаками.

Но тайная война против Испании не прекращалась. Лорд Берли, несмотря на участившиеся припадки подагры, продолжал даже лично руководить английскими разведчиками, посланными за рубеж. Среди них заслуживает особого упоминания некий Джон Ли, отчеты которого сохранились в английском государственном архиве. Если верить свидетельству самого Ли, то он был выходцем из джентри, солидным купцом, эмигрировавшим в Антверпен в конце 60-х годов после какого-то скандального столкновения с родственниками жены. Ли был католиком и именно поэтому был избран для «работы» среди английской католической эмиграции в Нидерландах. Там находились вожди недавнего католического восстания граф Уэстморленд, Френсис Нортон и другие, которые легко могли стать орудием испанской интервенции против Англии. Ли принимал самое деятельное участие в похищении доктора Стори (двойник которого, как мы помним, столь ловко провел злополучного Шарля Байи) .

Однако главным заданием, полученным Джоном Ли, было убедить наиболее влиятельных людей среди эмигрантов просить прощение у Елизаветы и вернуться на родину. Разумеется, это все не могло прийтись по вкусу испанским властям, которые, по мнению самого Ли, были поставлены в известность о его усилиях женой того же доктора Стори. В октябре 1572 года разведчик был схвачен, но успел в последний момент перед арестом уничтожить наиболее компрометирующие бумаги. В апреле 1573 года Ли предстал перед судом, в качестве доказательства его шпионских занятий фигурировали копии писем к Берли. Английское правительство проявило на этот раз большое рвение, чтобы спасти своего агента, воспользовавшись благоприятным поворотом в отношениях с Испанией. Лейстер написал личное письмо герцогу Альбе, в результате чего Ли был освобожден. Дальнейшая судьба разведчика неизвестна — молчание архивов может означать, что Берли потерял интерес к своему агенту после его разоблачения. Не исключено, что в последующие годы Ли фигурировал в секретных бумагах под вымышленным именем.

Действия своей агентуры Берли дополнял установлением личной переписки с графом Уэстморлендом, лордом Генри Морли, Френсисом Энглфилдом, Томасом Копли, с помощью которой и отдельных услуг хитроумный министр Елизаветы пытался убедить своих корреспондентов, что он их лучший друг среди приближенных королевы.

Этим отнюдь не ограничивалась активность английской разведки. Восстановление внешне нормальных, если не дружественных, отношений с Испанией очень затрудняло связи Англии с голландцами. Были отозваны английские добровольцы, сражавшиеся на стороне гезов. Елизавета даже обещала, что, если Альба вышлет английских эмигрантов, она прикажет голландским «мятежникам» покинуть Англию. Королева неоднократно предлагала свое посредничество с целью добиться прекращения вооруженной борьбы в Нидерландах, соглашаясь на восстановление там власти Филиппа II при условии признания им старинных вольностей этой страны. Аналогичное посредничество германского императора привело к созыву конференции в Бреда (март 1575 года), которая окончилась неудачей и вряд ли могла завершиться иначе, а от английских услуг испанские власти вообще вежливо отказались. Война продолжалась, и положение повстанцев, казалось, становилось критическим. Поэтому в случае отказа Елизаветы от помощи восставшим возникла почти в равной степени неприятная для Англии перспектива — либо установление абсолютной власти Филиппа II над всеми Нидерландами, либо призыв голландцами на помощь французов.

Между тем поддерживать контакты с гезами через обычные дипломатические каналы было сложно — английский посол при испанском наместнике Томас Вильсон сообщал Берли, что постоянно находится под «бдительным оком» Рекесенса.

Оставались поэтому только методы тайной дипломатии и секретной службы. Еще не были поставлены подписи под Нимвегенским соглашением, как в Голландии появился подвижник католической веры Уильям Герли, сменивший пост тюремного провокатора на должность тайного дипломатического агента. В мае 1575 года Герли вернулся с письмом Вильгельма Оранского к лорду Берли, содержавшим просьбу о финансовой помощи. Одним из активных агентов Берли в лагере повстанцев в 1574 году был некий капитан Честер, который ранее командовал группой английских волонтеров.

В конце января 1576 года в Лондон прибыл посол Рекесенса де Шампаньи, губернатор Антверпена. Его целью было настоять на прекращении помощи голландцам. Шампаньи вел долгие переговоры с Берли, каждый раз меняя мнение о намерениях Англии. Посла приняла сама королева, неожиданно разразившаяся тирадой против голландских кальвинистов, стремившихся упразднить монархию, и добавившая, что Филипп II — старый друг и что она не забыла его заступничество за нее во время правления королевы Марии. После этой аудиенции Шампаньи уже не знал, что думать, — это, видимо, и было целью его царственной собеседницы. В марте он уехал с пустыми руками.