* * *
      Вечером чуть отдохнув, взяв с собой несколько воинов-дружинников (из товарищей, - одев их свахами), отправился за Радуней. Есей начал прибирать свой дом, готовиться к свадьбе сотника... Но на следующий день Третьяк вернулся без невестки; изменившийся, суровый, злой - на лбу прорезались глубокие борозды...
       * * *
      Князь Всеволод Юрьевич с боярином Семионом Ювиналиечем разговаривал со Страшко.
      - Ты, сотский (боярин приподнял кустистые брови, недовольно посмотрел на князя), Страшко Суздальский, поедешь вместе с суздальцами, которые сегодня будут отпущены... Денег дадим... У тебя там и родня и родители?..
      - Нет... Но знакомые есть, знаю Суздаль...
      - Поди знакомые-то одни милашки-женки?.. - боярин прищурил глаза.
      - А как же, - вновь названный сотский ничуть не смутился. - Я люблю женок и они меня...
      - Еще бы!.. - боярин хохотнул. - Кобыла моя, и та еще не оправилась от испуга...
      Всеволод не сдержался - улыбнулся, продолжил:
      - Переговори там с кем надо, - купи, если нужно... Суздальцы должны послать к нам с Михалком с повинной выборных людей и чтоб были они готовы дать роту верности с крестным целованьем. Слышишь, как можно скорее!.. И - женись: солидность, вера к тебе будет - хватит блудить - ты теперь сотский, а не бродник какой.
      Страшко низко поклонился и, весело скаля зубы, вышел.
      Боярин Семион вновь приподнял брови и - назидательно:
      - Из таких, как он - не будет тебе верных, порядочных... Не верю, что такой вертиголова сможет со временем стать боярином...
      - С каких же мне делать тогда? - Не из зажиревших, обленившихся боярских сынков же?!..
      - Из трудовых, умных, толковых, серьезных и боголюбивых - истинно верящих - Бог православный русских заставляет быть честным, добрым, порядочным!..
      Всеволод встал.
      - Знаю я!.. Пойду поднимусь к брату - поговорю с ним. Хоть он и устал от тяжких трудов своих вчерашних (полдня молился и еще полдня делил-возвращал обратно церковную утварь, земли, села, деревни, леса и луга с озерами и дичью церковному клиру).
      На следующий день Михалко и Всеволод Юрьевичи провожали домой и благодарили Владимира Святославича "за учиненную к ним от отца его и от него помочь и, одаря его пребогато, его бояр и все войско отпустили к отцу с честью великою".
      Владимирско-суздальские князья послали к Святославу Черниговскому и своих бояр с охранной сотней во главе с Третьяком Овсюговичем (сам напросился), чтобы привезти княгинь с детьми.
 
       4
 
      Четвертый день, как они на острове - ближе к левому берегу Вятки - отдыхают, залечивают раны, чинят суда. Протас Назарыч и дед Ведун по вечерам подолгу сидели и о чем-то говорили.
      Воины-ушкуйники чувствовали себя как дома: речной пресный ветер отдувал комаров и гнус; краснотал, увитый ежевикой, синел от ягод; отъедались, благо рыболовные снасти были у них всегда при себе, отсыпались; ушибы и раны начали заживать. Еще пару деньков и можно будет тронуться вверх по реке.
       * * *
      В километре от Вятки, на правом высоком берегу был Рож (с марийско-мерянского языка (м.-м. яз.) - дословно: "Дыра"). Вход в рудник охранялся двумя воинами, - сами охранники никогда не были под землей, поэтому со страхом и суеверием смотрели на тех, кто уходил вглубь каменисто-глинистой земли и спустя несколько часов выползали (мокрые, грязные), волоча в плетеных корзинах коричнево-зеленую медную руду.
      Пятеро сивушей и трое слуг, которые вместе с Фотием и его женой пришли в селение Рож, построили на окраине, на краю заросшего глубокого широкого оврага времянки-шалаши - для себя и для хозяев.
      Здесь много было приезжих: кузнецов, рудокопов и медеплавщиков, торговцев-перекупщиков - всем нужна была красная медь.
      Пока Фотий не передал от имени Родо Кугужак подарка местной родоплеменной знати, к ним относились недоверчиво, недружелюбно. После - смягчились, разрешили свободно ходить, работать; при встрече на широкоскулых лицах изображали улыбку.
      Фотий еще не все помнил из той (как будто потусторонней) жизни, но свое умение не забыл. Он даже иногда сам себе удивлялся, когда вдруг получалось удивительно хорошо то или иное украшение, изделие... - руки, пальцы не разучились: знали что и как делать.
      Он скупал медь, добавляя олово в той или иной пропорции получал бронзу: то ярко-золотистую, похожую на золото, то путем добавок железного порошка - "бронзовое железо".
      Вчера он, по форме, которую изготовил по образцу огромной бронзовой бляхи (главный племенной савуш дал, чтобы Фотий припаял сломанную дужку), вылил бляху - подчистил и отдал вместе со старой отремонтированной Куго Савушу. Главный савуш - он одновременно являлся и главным племенным воеводой - онемел; молча встал и в сопровождение слуги-воина ушел из летней кузни, то и дело разглядывая золотом сверкающую бляху.
      Вечером к Фотию пришли два воина и пригласили в гости к Куго Савуш. Отказаться - значит обидеть. Пришлось идти.
      Летний рубленный дом главного воеводы был заполнен гостями. Многие были уже пьяны.
      - Кто пришел!.. - Куго Савуш, коренастый, потный в праздничной белой рубахе с красной вышивкой во всю грудь, широко расставив ноги, раскрыл руки и ждал в свои объятия Фотия. Кто-то из гостей ехидно спросил: "Кто это такой Желтоголовый?.."
      На него хозяин зло оскалил зубы:
      - Мой Первый гость!..
      Поили п юре (медовуха), кормили дичью, рыбой, заедали ягодами и снова - п юре...
      Фотий за последние недели окреп, подрос, он с аппетитом ел все, что было на столе.
      - Останься у нас: будешь Первым гостем всегда за моим столом, жить будешь у меня... Построю тебе зимний дом двухэтажный - рядом кузню... - говорил главный воевода так, как будто он уже согласился работать на него. Не понравилось это Фотию. Но, собрав остатки разума и воли он еле сдержался: знал, что скажи сейчас он что-нибудь не так, не выпустят его живым...
      Что-то случилось. Стало тихо, только из самых пьяных продолжали иногда выкрикивать-говорить. К Савушу подошли двое. Впереди - постарше мужчина: лет 30-35, c черной бородкой, - коричневые глазки его испуганно поблескивали. Он заговорил, Фотий первые слова не понял, потом, разобрал...
      ... - Видать, богаты они; видать, булгар грабили и теперь отдыхают, - сзади стоящий жадно смотрел на стол, собрав морщины на черном от загара лбу, шумно сглотнул слюну.
      - Где они?.. Вы к ним близко подплывали?.. Сколько их?..
      Когда рыбак закончил ответ, все вновь зашумели, - захотели тут же идти на Вятку и брать русских купцов (а может разбойников: какая между ними разница!) Но хозяин приказал:
      - Идите проспитесь! А завтра днем пойдем.
      Послышался и трезвый голос: "Как днем?!.."
      - Еще раз говорю: "Днем нужно... Они в это время не ждут - после обеда спят!.."
      Когда все ушли, вызвал охранников-сторожей своих и троих послал разведать.
       * * *
      Медовый напиток ослабил тело, члены, но голова - ясная. Пришел домой, лег рядом с женой и сыном (она в последний момент отъезда вдруг отказалось без Антая ехать), в первое время впал в забытье, но потом: "Ведь они же убьют их, русских, моих соплеменников!.. - мороз по спине, проснулся окончательно: - Вот тот самый случай, не зря шел сюда, сердцем чувствовал, что Бог дает мне возможность уйти к своим... Во сне зачмокал Антай, жена пошевелилась, повернулась, обняла мужа... Фотий вдруг закаменел: - А как же они?!.."
      Йымыж проснулась, приоткрыла глаза - благо уже светло (коротка летняя ночь) - смотрела удивленно, как молится муж своему Белому Богу; прислушалась к словам и, хотя не понимала, интуитивно, по тревоге в его голосе заподозрила беду. Она не бросилась расспрашивать, а затаившись ждала - мужчина сам должен все, что надо сказать - так приучена. Кончил молитву. Вышел, где-то долго ходил. Пришел - вся исподняя одежда мокрая. Она села и, широко открыв глаза (теперь, уже в шалаше можно было различить лицо), смотрела на своего любимого мужа. Но Потяй вел себя не по-мужски: он волновался, суетился, жалобно смотрел на нее.
      Самой себе удивлялась: "Как я его люблю?.. За что?!.. Кажется, в последнее время начал расти... Какие остальные, русские, если он среди них самый маленький, как он говорит, самый хилый?.. Все равно его люблю, хоть ведет он себя женоподобно..."
      - Слышь, - он погладил ее по плечу, - я не могу... Они нападут, перебьют их...
      - Кто, кого?! - перепугалась Йымыж (не за "их", а за мужа).
      Фотий, волнуясь, рассказал.
      Жена облегченно вздохнула.
      - О духи! А я уж подумала...
      - Надо предупредить их.
      - Предупредить?!.. Не ты ли это собираешься сделать? Сощурилась: - Да тебя поймают, не пустят к русским - убьют! - последнее слово выкрикнула в истерике. Сторож-савуш, подслушивающий их разговор, отпрыгнул от шалаша. (Йымыж услышала). Выскочила, босоногая, волосы черные распущены, как упырь накинулась на своего слугу-савуша:
      - Ты что делаешь?! Подслушиваешь, подглядываешь! Я вот все скажу отцу...
      - Не надо, не говори! Я ничего не слышал и не видел: вот тебе клятва, - и савуш, наклонив голову, руками изобразил клятвенный знак.
      Йымыж была в ярости. Фотий никогда ее такой не видел.
      - Хочешь меня бросить?! Никому не отдам! Никуда не пущу!..
      Успокоилась, взяла себя в руки, в упор стала смотреть своими большими глазами на него, смотрела неотрывно...
      - Возьми меня с собой... с сыном... Хочу быть с тобой... Меня тянет к русским - что-то зовет изнутри... Один ты туда не доберешься, а я помогу...
      - Со мной!.. - Фотий задохнулся от радости.
      "Смотри-ко, обрадовался! Значит любит, - только русские могут так, у наших кобелей нет больших чувств к женщине - им бы только опорожниться..."
      - Я хотя женщина, но не хуже любого воина-охотника - ты меня еще не знаешь!..
      Позвала сторожа. Фотию приказала: "Бери на руки спящего сына и иди вдоль того оврага - выйдешь на берег Вятки, жди - мы вас догоним.
      - Ты, что, Ямыж!.. На самом деле?..
      - Конечно, давай, давай!.. У нас нет времени, иначе не успеем, они скоро выступят к реке и будут готовиться к нападению на русских. Кто знает, может Куго Савуш решит раньше напасть.
      Подошли савуш-соколы и трое слуг. Некоторые сонно позевывали, ласково щурясь на молодою жену Фотия. (Он с ребенком скрылся за густым ельником, который рос на краю оврага).
      - Иди ко мне - дело есть, - позвала Йымыж главного своего савуша Вюдвия.
      Коренастый, обросший темно-бурой бородой, савуш подошел к Йымыж и уставился своими коричневыми медвежьими нагловатыми глазками на нее.
      - Мне нужна твоя помощь, Вюдвий (савуш не шевельнулся, лишь в глазах вспыхнули искорки), - надо достать лодку и нас с мужем перевести на тот берег... На остров, где русские... Прямо счас...
      - Помнишь?.. Просил, не дала...
      У женщины на миг на лице - растерянность, глупая улыбка, но тут же озлилась и - сдержанно-гневно - сквозь зубы:
      - Я же тебе тогда пояснила, что я жена русского. У них не принято женам, как у нас, блуд творить, все они, кроме тех язычников, как и мы живущих в лесах, имеют по одной женщине...
      Савуш прервал зло, грубо:
      - Ты и твой Потяй никуда не пойдете - я послан твоим отцом, чтобы следить за вами, охранять... И отвечаю за вас. - И, повернувшись, хотел что-то крикнуть-приказать своим савушам и слугам, но Йымыж, как рысь, бросилась на него, прижалась, обняла.
      - Помоги, умоляю тебя!.. Пошли... - взяв его за руку, повела за шалаш, в кусты; сама обломала ветви, обтоптала место, встала на коленки и локти, задрала подол шовура - открыла широкий белый зад...
      Когда до ушей оставшихся стали долетать возбуждающие непритворные сладострастные женские стоны и всхлипывания, то их затрясло - вмиг одичавших глазах у них загорелась животная страсть...
      Вюдвий такого ни с одной женщиной еще не испытывал... Он тоже обезумел... Только после третьего разу у него хватило сил оторваться от нее: так она была хороша и желанна...
      Когда Йымыж с Вюдвием и еще с двумя савушами догнали мужа с Антаем, то она бросилась к Фотию, обняла руками и, впившись губами в губы, прижавшись к нему, со стоном, извиваясь, затрепетала...
      Фотий с восхищением глядя на ее прекрасное раскрасневшееся лицо, подумал: "Во как любит!.."
      Она раскрыла свои прекрасные опухшие губы: прошептала:
      - Потяй, помни, я только тебя люблю!..
      Савуши положили на землю котомки и мешок с кузнечными и литейными инструментами.
      - Ждите нас, - и, оставив Фотия о женой и сыном, спустились к самой воде, где на берегу лежала перевернутая лодка-долбленка, но - из-за мыса появились вооруженные мари.
      - Ложись! - шепотом - Вюдвий, хотя те были далеко. - Отползаем обратно...
      Фотию и Йымыж он объяснял, показывая рукой направо (вниз по течению) - в сторону мыса:
      - Там должны идти основные приготовления к нападению. Остров, где русские, ниже по течению - отсюда не видать - ближе к левому луговому берегу.
      К ним бесшумно метнулся посланный на разведку:
      - Весь берег занят енотами - готовят лодки...
      Вюдвий взял в руки дротик, вынул длинный нож.
      - Сидите, ждите меня! - Мягко поднялся, бесследно исчез... Вернулся, дротик дрожал в его руке: - Не смочь уже, не успели...
      Глаза Фотия гневно вспыхнули, лоб, лицо покрылись бисеринками пота. Йымыж взглянула на мужа, потемнела лицом:
      - Я сама!..
      К ней кинулись муж и Вюдвий.
      - Что "сама"?..
      - Я сама перейду на остров и предупрежу! Я женщина, меня не остановят, возьму с собой сына, - и презрительно посмотрела на Вюдвия: "Эх ты!.."
      Савуш положил руку на плечо женщины:
      - Пойду я!.. Мы теперь всегда будем вместе - даже там - в Мире Предков, - и уже другим голосом: - Возьми своего теленка-мужа, савушей и идите вверх - на 2-3 дня пути... Будьте осторожны, обходите людей, стоянки. Я через 3-4 дня поднимусь с русскими и заберу... Мы не сразу пойдем вверх: вначале собьем со следа енотов - уйдем вниз, отсидимся, а потом поднимем паруса - благо сейчас ветра южные - я знаю толк, как по реке ходить. - Он нежно погладил черные волосы Йымыж, на миг прижал к себе стоящего у ног матери Антая, шагнул в кусты - за ельник...
      Вюдвий решил дойти до берега напротив острова и переплыть там реку - воины-еноты сосредотачивались выше по течению... Прокрался вдоль берега, далеко уйдя от воды, осторожно спустился с крутого, обросшего кустарником берега к воде; прислушался, пригляделся. Напротив - левый берег, остров были хорошо видны. Солнце скоро должно было выйти из-под Земли - Утренняя Заря уже расчистила дорогу в Небе: развеяла дымку над лугами, проложила красную дорожку по синему Небесному Своду.
      Он снял с себя верхнюю одежду, спрятал в кустах - остался в коротких портках, на поясе кожаный ремень с длинным ножом в ножнах. Попробовал воду, ноги приятно обдало прохладой...
      - Эй, одо!..
      Вюдвий не оглянувшись, прыгнул. И еще брызги, поднятые им, висели в воздухе, а он уже, напрягшись в единый тугой жилисто-мышечный ком, летел-плыл - только руки мелькали, да ноги, помогая плыть, взбуравливали воду...
      Несколько дротиков жжукнули рядом, последний с хрустом вошел в спину...
      Раненого догнали на лодке и добили, - бросили на корм рыбам...
       * * *
      Протаса Назарыча - только что под утро заснувшего - затрясли, закричали басом в ухо:
      - Вставай! Кажись, на нас напасти хотят...
      - А, что?.. Уф!.. - Страшно колотилось сердце. - Ты дурень, разве можно так!..
      - Вставай, пошли быстрее, смотри!..
      Протас протер глаза, взглянул из-за куста: на правом высоком берегу розовели верхушки могучих елей; внизу, около воды, копошились темные фигурки местных дикарей-аборигенов, которые садились на лодки.
      Сторож-ушкуйник пояснял:
      - Я слышу - вроде бы на том берегу крик и шум, выглянул, - вижу: от берега отошла лодка (на ней - двое), один на корме гребет, а второй, когда догнали кого-то - я потом только заметил мелькающую в воде голову - тыкал копьем, а та, захлебываясь, дико орала...
      - Надо поднимать ветрила и уходить!..
       * * *
      Десять дней и ночей ждали, но так и не дождались. Фотий и Йымыж с сыном решили подняться по Вятке до Кокшары. С ними увязались два молодых савушей - они боялись вернуться домой: Родо Кугужак наказал бы их - он их послал со своей дочерью охранять ее, помогать...
 
       5
 
      Всеволод и Михалко Юрьевич наконец-то дождались приезда своих княгинь с детьми
      - Сегодня же отпустите мать и жен с детьми Ростиславичей... Вместе с ними освободи ихних слуг, а с боярами поговори: может, кто к нам на службу перейдет, - говорил Всеволод Юрьевич.
      - Ладно, мотнул тяжелой седой головой Семион Ювиналиевич.
      - А ты, - обратился князь к Осакию Туру, - возьми наших и Михалковых бояр (Михалко Юрьевич занемог - отлеживался) и осмотри стены, ворота града; где что нужно починить, укрепить.
      Сам Всеволод в тот день занялся дружинами: пополнить - принять новых, назначить сотских, воевод из бояр; в Михалковой дружине он заменил неугодных себе старших, заменил их своими...
      Забежал к жене, вновь захотелось увидеть ее, поговорить с ней, поласкать... Вдруг черные его глазища начали косить, радостно заблестели: Мария беременна, - "Теперь, Бог даст, будет сын! Не можно без наследника!.."
      Вечером прискакал "о двуконь" гонец от Олега Святославича (сын Святослава Всеволодовича Черниговского) - до Москвы он сопроводил с дружиной своей семьи князей Юрьевичей. Оказывается, на обратном пути из Москвы в Чернигов Олег с дружиной остановился в своей волости: в Лопасне. Хорошо отдохнув, попив медовухи, решил зайти на рязанские земли и взял Свирельск, "который прежде был их же области". Глеб Рязанский собрал многолюдную дружину и пошел на своего шурина.
      Олег просил помощи.
      У Всеволода расширились ноздри, бешеными глазами уставился на молодого гонца, который сжался от испуга.
      - Олег что?!.. Нельзя трогать Глеба! Мы еще не управились с делами, не укрепились, и, если Глеб побьет, то и на нас рязанский князь пойдет... И кто знает, как вновь поведут Ростов и Суздаль?!.. Мстислав (Ростиславич) сидит в Новом Граде и ждет только случая, чтобы вновь кинуться на нас...
      Отослал гонца. Велел ему и пятерым его сопровождающим заменить лошадей, накормить и велел скакать обратно, обещав помощь.
      Когда Всеволод остался один, подошел к иконам - перед которыми горели лампадки - и, встав на колени, стал молиться...
      Утром на помощь черниговцам выехала конная дружина, набранная из молодых, выносливых. Вел полк "о двуконь" воевода Есей.
      Перед самым отъездом (собрались "не стряпая") к Есею Непровскому подошел боярин княгини Марии Ратша:
      - Воевода, возьми с собой и моего сына Кузьму, он хочет помочь князю Олегу... Вон он сидит на коне и с ними еще два десять пасынков. Не подведет тебя ни он, ни его дружина...
      Всеволод сам проводил воеводу Есея с его войском. Все были бодры, воины улыбались, махали руками, когда выезжали с княжеского двора. Как только они вышли из Золотых ворот - сразу перешли на рысь.
      Михалку вновь стало плохо. Всеволод велел своему лекарю не отходить от больного. Дворецкому приказал:
      - Пока мой брат не поправится не пускать к нему ни знахарей, ни попов - пусть они молятся в церквях, соборах - там их лучше Бог услышит.
       * * *
      "Олег победил Глеба... многих побил и пленил, едва сам князь ушел".
       * * *
      На следующий день во Владимир к Михалку прибыли послы от суздальцев.
      Всеволод Юрьевич от имени брата велел послам ждать до "после обеда". Суздальцы понимающе переглянулись, почесали бороды: "Могло быть и хуже", - и стали терпеливо ждать напротив княжеского крыльца.
      Всеволод поспешил к брату. Радостно посверкивая темно-карими глазами, сообщил Михалку. Михалко задергался в постели, засобирался - хотел встать.
      - Лежи, лежи пока, брате!.. Пусть постоят, подумают; дома расскажут, как по-княжески по заслугам приняли, а то чести не будут знать...
      Поднялся в светлицу к жене. Выгнал бабок-знахарок, повитух: "Оставьте нас одних и пошлите-ко ко мне моего лекаря". Открыл слюдяные окошки - свежий утренний летний ветер вмиг выдул затхлый воздух. Подошел к Марии, она присела в постели, повела синими очами, черные волосы свесились по смуглым щекам, продолговатые разрезы ноздрей призывно зашевелились - видны мелкие темные курчавые волосенки... Ополоумевшие от страсти, они вцепились глазами, а потам и губами...
      Грек-лекарь кашлянул. Молодой князь скосил любовной негою затуманенные глаза, увидел его. Лицо лекаря улыбалось, но его миндалевидные глаза смотрели строго: "Нельзя!.."
      Всеволод взглядом поласкал опухшие губы Марии, обеими руками попридержав божественную головку на длинной шее, - с трудом пересиливая себя, отодвинулся от жены, сел на край кровати.
      Нет, теперь Всеволод точно знал, что "это" между ними не любовь в простом обычном понимании, а какая-то всесильная всемогущая неодолимая любовная страсть!.. Мария дохаживает последние недели - "Нельзя!" - но он хочет только ее - остальные женщины не нужны ему!..
      - Ей нужно двигаться, нужно правильное питание, воздух, - лекарь говорил по-своему. - Надо отвлечение, точнее, развлечение в виде прогулок на природе...
      Всеволод переводил.
      - Слышала?.. Вот так вот теперь и будешь делать: что он скажет... А брат мой поправится и так - вон сколько "лекарей" прибыло из Суздаля - во дворе ждут, когда их позовут к князю, - Всеволод улыбнулся. (Действительно - это была радостная победа!) - Ну, я пошел, не скучай, я к тебе вечером забегу, а завтра, может быть, буде собираться в Суздаль, Ростов Великий... Давай к моему приезду выходи и встречай меня с сыном. Я правильно говорю? - обратился вновь к своему лекарю. Тот потупил глаза. - Ну, ну - правду: твой бог Эскулап, а не бог торговли Меркурий - первый плут и мошенник...
      - Девочка будет, мой господин...
      Князь метнул взгляд:
      - Что ты сказал?!
      - Правду сказал. Я не гадальщик, который так и эдак нагадает; по медицинским законам всегда бывает так, как бывает, как должно быть...
      - Не верю тебе, грек! Ошибаешься: все предсказывают, что - сын...
      - Дай Бог, дай Бог, чтобы я ошибся, мой господин, но ребенок уже есть - девочка и она живет в утробе своей матери, - маленький грек склонился, как бы извиняясь и прося прощения, но потом выпрямился, выставил вперед бородку. - Прости меня, мой господин, но я врачеватель и не могу под тебя подстраиваться, - для того у тебя есть другие... Всеволод Юрьевич чуть смутился, но тут же, как будто ничего не было, встал и сказал:
      - Давай, пока милая, до вечера, - поцеловал ее и повернулся к греку-лекарю: - А ты теперь будь здесь хозяином: распоряжайся, делай как надо, кого не нужно не пускай... Я скажу боярину Ратше - он тебе поможет.
       * * *
      После обедни суздальцы льстивыми лицами низко кланялись Михалку и Всеволоду: "Мы не воевали против вас с Мстиславом, а были с ними одни наши бояре: так не сердитесь на нас и приезжайте к нам". - И преподнесли немалые дары князьям, собранные миром.
       * * *
      Юрьевичи поехали в Суздаль, оттуда в Ростов Великий, где устроили "наряд людям", утвердились с ними крестным целованием. Взяли много даров у ростовцев и, "посадивши брата своего Всеволода в Переяславль, сам (Михалко) возвратился во Владимир".
      Братья уговорились, что долго не пребудет Всеволод в Переяславле: как только уладит дела там, усилит свою дружину, набрав молодых воев из местных, сразу же он должен вновь соединиться во Владимире с Михалком, чтобы совместно пойти на Рязань: хватит Глебу мутить бояр ростовских и суздальских, тайно натравливая их против братьев Юрьевичей; помогать шурьям-Ростиславичам - тем более, Ярополк так и остался в Рязани со всем награбленным - в том числе в плену у них была икона Святой Богородицы Владимирской, меч Борисов. В любое время можно было ожидать от Глеба вместе с Ростиславичами новый поход на Владимир.
       * * *
      Всеволод Юрьевич привел в Москву огромное войско. Кроме своей многочисленной дружины, набранной из владимирцев, переяславльцев, из свободных и холопов, обученных, одетых, хорошо вооруженных и сытых, было много беглого люда - князь не спрашивал: "Откуда, чей?" - а смотрел, сможет ли быть воином; давал пищу, одежду, оружие: копье, лук... "Меч добудешь в бою!.."
      Пока двое суток на берегу Москвы-реки (на месте впадения Яузы) ждали Михалко, все время шло обучение.
      Москвичи, которые ходили смотреть, а некоторые - проситься к нему в войско (князь Всеволод хорошо платил, но не каждого теперь уже принимал), потом, вернувшись домой, восторженно рассказывали:
      - Како много воев-то! Как он столько смог набрать?.. Вся почти дружина комонна, а пехи на телеги садятся. (В то время в Залесской Руси вне населенных пунктов дорог в нынешнем понимании не было - ездили по тропам, грузы перевозились не на телегах, а на вьючных лошадях или на себе; основные сообщения и перевозки осуществлялись по рекам, озерам.) Некоторые уверяли, что видели вделанные в телеги небольшие камнеметы...
      Но в этот раз воевать не пришлось: к Михалку и Всеволоду в Москву прибыли послы Глебовы, которым велено было сказать: "Князь Глеб кланяется тебе, князь Михалко Юрьевич, и поздравляет с восседанием на Ростово-Суздальско-Владимирский золотокняжеский стол и просит прощения у вас, князей, за то, что натворили его шурья; он отобрал у них награбленное: золото и серебро, ружье и протчее, особливо образ Святой Богоматери, книги и меч Святого Бориса... И обязуется Глеб впредь своих шурьев противо вас не помогать".
       * * *
      ...Родилась дочь - Верхуслава...
 
       6
 
      Так и не зашли князья - Юрьевичи в Москву в гости к боярам. Москва не Владимир, но все-таки...
      На второй день после приезда Глебовых послов владимирские войска засобирались. Часть их была отпущена по домам; других - молодых сильных пригласили в дружины. Еще никогда у князей-братьев не было таких сильных дружин - объединившись они могли, если нужно было, покорить любое русское княжество, дать отпор любому врагу.
      Боярин Яким Кучка, братья Брястяне с дружинниками-пасынками и сотский Ефрем со своей, набранной, обученной полусотней тоже отошли уже от лагеря Владимирцев, как их догнали полутора десятка комонных. Впереди скакал рослый синеглазый - судя по одежде, доспехам и оружию - сотский. Он поискал глазами, к кому обратиться, нашел:
      - Боярин, светлый князь володимерский просит вас поехать с ним во Володимер. Просит приехать и сыновца своего Юрика, и его мать, княгиню Андрееву... Велел сказать, что с ворогами покончено, надо теперь и их обустроить...
      Яким и братья удивленно посмотрели друг на друга, поклонились в пояс посланнику.
      - Благодарим Бога и его за приглашенье - соберемся и приедем вместе с княжичем и княгиней...
      Едва отъехал сотский владимирский, как на бояр налетел Ефрем. Он коренаст, сухощав, с горящими синими глазами:
      - Какой покой и обустроение княжича и княгини будет в Володимере?!.. Вы же знаете, что на Руси - снова война: Святослав Всеволодович, Рюрик, Роман Смоленский, Мстислав Ростиславич с новгородцами воют за Киевский стол. Кто бы не победил из них, будут потом драться с Володимерской землей!.. Какой покой будет!.. Да и я не верю, чтобы Михалко забыл и простил смерть своего брата. У русских хоть крест на шее висит, но они всё ещё как язычники-дикари мстят за кровь.. - Он повернулся к своей полусотне, показал на них рукой (Саухал все-таки сумел в Рязани набрать осетинов): - Вот они и я не пустим, не отдадим княжича и княгиню в руки Михалка!.. (Ефремовские головорезы, отпустив тяжелые копья к земле, смотрели из-под мохнатых шапок затаенно-зло - они произвели впечатление на бояр.)
      Сотский Ефрем развернулся и галопом поскакал - за ним - его джигиты.
      Ефрем встретился с Джани. Волна эйфории и любовного экстаза все захлестнула, смыла все мысли деловые, подозрения... Оставленные в покое, они уже открыто встречались: то у братьев Брястян, то у него - он выстроил усадьбу, где жил с Саухалом и со своей дружиной - рядом с Кучковым. Не раз он говорил:
      - Джани, давай уедем!.. Возьмем Юрика - его нельзя оставлять здесь.
      - Нет, я ни куда не поеду - эта земля принадлежит ему и он будет им владеть...
      - Неужели ты не видишь, что тут делается?! - Ведь на смерть идут: друг на друга, брат на брата, дядя на племянника - князья ли, бояре ли - все помешались на имении!..
      Южные люди тоже любят золото, серебро (еще как любят!), но у них хоть есть уважение к старшим, священные чувства к своей земле, народу; а эти, русские, как только вылезут из грязи, холопства - сразу за богатство!.. Даже не будут наслаждаться волей - а воля, свобода в ихнем понимании - разбой, делай что хочешь... Господи, да как же ты создал такой народ, который живет только ради денег, и думает о них день и ночь: как их (не заработать, не в честном бою взять!) украсть, добыть!..
      - Хватит!.. Ты обозлен, не знаешь русский народ; ты и свой не знаешь, и бросил его...
      - Не я бросил свой народ, а Бог позабыл про нас - разбросал: часть живет на Северном Кавказе, другая, большая - растеклась по Руси: только в Рязанской земле сколько... Но мы не потеряли человеческое достоинство и оно у нас выше и дороже любой драгоценности и мы, осетины-аланы, не меняем свою Честь и Достоинство на кусок желтого жирного металла...
       * * *
      Ближние бояре восьмилетнего Юрика (Андреевича) решили ехать, но не во Владимир, а в его отцово Боголюбово. Княгине посоветовали ехать с ними.
      Всю дорогу Ефрем и Саухал о чем-то говорили, спорили между собой. В Боголюбово они не зашли...
 
       7
 
      Ох, хорошо пели дружинники - молодые, синеглазые; одни свесив золотоволосые головы над дубовыми столами, другие, сидя на лавках, запрокинулись на стенку гридни, полузакрыв глаза, выводили грустную, языческую русскую песню.