Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

- Где? А, это конюшни. - Чьи они? - Нашего знакомого фермера. Когда-то отчим владел ими, но потом решил продать. Цена для фермера оказалась слишком высокой, и мы договорились отдать ему конюшни за меньшую плату, но с некоторыми условиями. - А сама равнина не принадлежит никому? - Нет, эта территория ничья, и она, слава богу, никак не используется. - Почему "слава богу"? - Ну, здесь тихо и красиво, никаких вскопанных участков и уродливых лачуг. Правда, лошади из тех самых конюшен пасутся именно здесь. Вон, кстати, они. Видите, в той стороне равнины? - Вижу, - ответил я, оглядываясь и закрывая рукой глаза. - А вы любите верховую езду, мисс Лайджест? - Раньше очень любила, но теперь почти не езжу, разве только... Мистер Холмс! - Да? - Уж не хотите ли вы предложить конную прогулку? - Согласитесь, что конюшни, с которыми у вас есть взаимные условия, и равнина, которая к тому же "никак не используется", навевают подобные мысли. Кстати, верхом мы сможем осмотреть гораздо больше тех самых пейзажей, которыми вы меня сюда завлекли.
      Она рассмеялась: - Может, и вправду стоит попробовать! Что ж, идемте, только как бы вам не пришлось собирать мои бренные останки после того, как я сяду на лошадь.
      Она встала с камня, и мы пошли по направлению к видневшимся впереди конюшням. По мере того, как мы подходили ближе, стало возможно различить загоны для лошадей и подсобные помещения. На крыльце самого длинного здания сидел хмурый тучный субъект в высоких сапогах, с пышными бакенбардами и трубкой в зубах. Он подозрительно посматривал на нас, когда мы приближались, и давал указания мальчишке, чистившему седло. - Здравствуйте, - сказала мисс Лайджест, глядя в упор на этого человека, даже не сдвинувшегося с места при нашем появлении. - Мне нужно представиться?
      Тот вскочил и услужливо поклонился: - Простите, миледи, я не узнал вас сразу и принял за... Ах, неважно! Извините меня. Что вам угодно? - Мне и этому господину нужны две лошади для верховой езды. Сейчас. Это можно устроить? - Конечно, миледи. Для вас все что хотите! Я слышал о смерти несчастного сэра Джейкоба! Какая жалость, миледи!.. Вы будете выбирать?
      Мисс Лайджест повернулась ко мне: - Давайте выберем, мистер Холмс.
      Конюх засуетился и повел нас к большому крытому загону. Я выбрал стройную сильную гнедую кобылу, и мисс Лайджест одобрила мой выбор. Сама она долго переходила от лошади к лошади и, поглаживая коней по холкам, в каждой находила какие-нибудь недостатки. Конюх предлагал ей остановиться на рыжем скакуне, который сразу же ласково положил свою морду на ее ладонь, но мисс Лайджест отклонила предложение. Наконец она указала на красивого породистого коня черной масти: - Вот этот подойдет.
      Служащие конюшни уставились на мисс Лайджест как на женщину сомнительного психического здоровья. - Какой красавец, а? - сказала она, похлопывая жеребца по шее. Посмотрите только, мистер Холмс, какой красавец! - Миледи! Вы не можете взять его! - воскликнул толстый конюх. - Это же Черный Смолл! - Ну и что? - Как что?! Это он затоптал Герберта Кларка этой весной! - В самом деле? Он так красив и, по-моему, смирен. - Думайте, что хотите, миледи, но не садитесь на него. Ваша смерть будет на моей совести! - Успокойтесь, я не собираюсь умирать. И мне кажется, я ему нравлюсь, а, Смолл?
      Она дала знак оседлать коня, и конюх опустил руки. В глазах мисс Лайджест я увидел знакомый холодный азартный блеск и понял, что Wepmnls Смоллу придется носить ее на себе.
      Когда кони был оседланы, конюх принялся давать мисс Лайджест напутственные указания: - Главное - усидеть на нем первые несколько минут, а потом он успокоится. Ни в коем случае не бросайте поводья, миледи! Хорошо, что вы не в платье: дамское седло он бы терпеть не стал. Осторожней, миледи! Осторожней!
      Мисс Лайджест вставила ногу в стремя и вскочила. Жеребец стал перебирать ногами и крутить головой, а потом понесся вперед. Она, видимо, попыталась сдержать его бег, натянув поводья, но Смолл только выгнул шею и стал подпрыгивать, пытаясь сбросить наездницу. Когда это ему не удалось, он снова помчался по равнине, не разбирая дороги. Через несколько минут мисс Лайджест, сделав пару кругов, помахала мне рукой. Я сел на свою лошадь и пришпорил ее каблуками. - Каковы ощущения? - крикнул я, приближаясь к ней. - Неописуемо! - ответила она, остановившись и дожидаясь меня. Ее щеки порозовели от бега, напряжения и восторга. Она похлопала коня по лбу, и тот завертел головой, бешено водя глазами. - Но, пожалуй, конюх был прав: стоило взять кого-нибудь поспокойнее. Был момент, когда я здорово испугалась. Давайте пойдем легкой трусцой, мистер Холмс. - Я почему-то не сомневался, что вам удастся усидеть, - сказал я, - и поэтому не особенно волновался. - Я тоже не сомневалась, - усмехнулась она, - пока он ни начал скакать на одном месте. - Во всяком случае в вас чувствуется хорошая выучка. Почему, когда я спросил вас о лошадях, вы ответили так, будто ездили лишь пару раз? - Но я действительно ездила пару раз, и это было давно. Когда я училась в университете, я так иногда отдыхала после занятий, только и всего. Так что никакой выучки! - Тогда я не понимаю, как вы удержались в седле. - Я просто вцепилась в коня и держалась так, что пальцы посинели, улыбнулась она. - И, возможно, его буйный нрав несколько преувеличен. - Сильно в этом сомневаюсь. Даже сейчас он переступает, не оставляя попыток пуститься вскачь. - А вы, мистер Холмс, когда сидели на коне в последний раз? - Тоже во времена университета. Все мои приятели обожали ездить наперегонки, и я тоже иногда участвовал в их забегах. - Это видно: ваша лошадь идет ровнее и правильней. - Просто я еду по более ровной тропинке. - Ну а теперь, когда я тоже еду по тропинке? - Я взял объезженную, а вы - дикую лошадь, и мои таланты наездника тут ни при чем. - Возможно, вы правы, - рассмеялась она. - Впрочем, если хотите, это можно проверить. - Предлагаете наперегонки? Опять хотите пари на полсоверена? - Боже упаси! - рассмеялся я вслед за ней. - С вами нетрудно разориться, мисс Лайджест. Давайте просто доедем одним аллюром вон до той тени на дороге, которую отбрасывает холм, и посмотрим, у кого лучше лошадь, а у кого - таланты. - Замечательно, - согласилась она, - только отойдите подальше с вашей кобылой, а то мой Смолл не умещается с ней на одной дороге. Еще, чего доброго, переломает ноги. - Хорошо, - ответил я, перемещаясь на край, - вы готовы? Начинаем отсчет.
      Лошади рванули одновременно и некоторое время шли бок о бок, но потом я обогнал мисс Лайджест и первым доехал до условленного финиша. Обернувшись, я увидел, что мисс Лайджест ездит по кругу и пытается заставить своего коня идти прямо. - В чем дело? - спросил я, возвращаясь. - Ему в голову вдруг пришло добровольно сойти с дистанции! - ответила она, продолжая бороться с жеребцом. - Какого черта он не едет прямо?! Ну вот, наконец-то! Не удивлюсь, если он также внезапно решит бежать исключительно прямо.
      Смолл, словно поняв ее слова, рванулся вперед и помчался с оглушительной скоростью. Мисс Лайджест удалось остановить его только через несколько сот ярдов. Она крикнула мне, чтобы я ехал к ней. - Теперь мы с ним, кажется, лучше понимает друг друга, - сказала мисс Лайджест, направляя коня. - Перестаньте смеяться, мистер Холмс! Смолл больше так не будет. Правда, Смолл? Вот видите, он кивает. - Это еще ничего не значит. В прошлый раз он так кивал, когда собирался вас сбросить. - Ничего подобного, теперь он меня слушается. Замечательный конь!
      Мы находились в ложбине между холмами, и один из них загораживал мне вид на то, что было за ними. - Что за этими холмами, мисс Лайджест? - спросил я. - Еще одна равнина? - Совершенно верно, равнина. Не такая большая и глубокая, как эта, но тоже очень живописная. Кстати этот проход тоже очень неплох. Посмотрите, какие деревья там наверху! Они почти свешиваются вниз и держатся только кончиками корней.
      Мы неторопливо проехали ложбину, наслаждаясь тенью и прохладой. Было удивительно тихо, и только стук копыт легким эхом отдавался позади. Здесь, между двух холмов, чувствовалось движение воздуха, и иногда легкий ветер колыхал ветки висящих над тропинкой кустарников и деревьев. Пахло травами. Мисс Лайджест ехала впереди, и я видел, как несколько прядей ее волос выпали сзади из-под шляпы и покачивались в такт лошадиным шагам.
      Новая равнина действительно была меньше, но она была полна цветов. Я с удовольствием вдохнул их горячий аромат.
      Когда дорога стала шире, мы с мисс Лайджест вновь поехали рядом. - По-моему, - вдруг сказала она, - моему коню нужна пробежка. Я, пожалуй, проеду небольшой круг, а вы можете подождать в тени от этого вяза. Посмотрите, как вашей лошади понравились здешние цветы!
      Она толкнула Смолла в бока, и он, словно того и ожидая, помчался во весь опор. Я, по совету мисс Лайджест, отъехал в тень дерева, разрешил своей кобыле спокойно жевать траву и смотрел, как мисс Лайджест позволяла своему коню вытворять всякие фокусы и, совершенно не сдерживая его, носилась по равнине. Неожиданно я представил себе, как почтенные старушки стали бы комментировать эту сцену, и невольно улыбнулся. Однако эта улыбка быстро сошла с моего лица. Я подумал о тех нападках, которым мисс Лайджест всегда подвергалась со стороны недалеких обывателей, и мне было горько сознавать, что ее исключительность, призванная сделать ее жизнь легче и ярче, приносила ей неприятности и беды. Воистину, wir sind gemohnt, dass die Menschen verhonen was sie nicht vertehen*. Но я понимал ее! Я ощущал это каждую минуту, когда был с ней. Однако самым странным было то, что и она тонко чувствовала меня, легко понимала и принимала мой, надо признаться, весьма трудный характер. И вот именно в те самые моменты, когда все произносимые слова передавали больше, чем могут передать слова, когда наше понимание становилось почти осязаемым и когда я должен был бы радоваться этому редкому по своей прелести общению, гдето в глубине моего существа зарождалось нечто, что отдавалось тревогой в мозгу и тяжестью в сердце. Необъяснимость этого чувства тяготила меня, и я испытывал странное волнение, опасение за себя, за то, что происходило со мной, когда эта женщина вот так скакала по равнине... Ничего подобного со мной никогда не было, и ясность собственных эмоций была для меня так же естественна, как ясность рассудка. Теперь, когда мой рассудок был бессилен в том, что касалось моих чувств, я ощущал себя беспомощным... И что это за странный букет: неистощимый интерес, глубокая симпатия, какая-то внутренняя теплота и... нежность?.. Внезапное решение чуть не вышибло меня из седла - ведь это и называется любовью! Моя спина похолодела, а на лбу выступила испарина. Так неужели я влюблен? Эта мысль определенно не укладывалась в моем мозгу, и я чувствовал себя, как пойманный кролик... - Мистер Холмс, - голос мисс Лайджест вырвал меня из забытья, - мистер Холмс, что с вами?
      Она подъехала ко мне и остановила коня. - Абсолютно ничего. А в чем дело? - Ну, вы показались мне каким-то странным. - Тут нечему удивляться, Уотсон говорит, что вообще не знает никого более странного, чем я.
      Она улыбнулась, но явно поняла, что я просто отшутился. - Куда направимся теперь? - спросила она. - Я предлагаю вам продолжить свою экскурсию, а потом решим, на что стоит посмотреть в первую очередь. - Тогда вперед! Проедем по равнине, и я покажу вам удивительно красивый лес. Он как бы замыкает эту холмистую местность. Сама я была там около года назад, но, надеюсь, ничего не изменилось. - Вы добирались туда пешком, мисс Лайджест? - удивился я. - Да, а почему бы и нет? - Верховая прогулка уже заняла больше двух часов! - Разве не полезно иногда пройтись пешком и подумать о насущном? Мне некуда было спешить, а здесь так тихо, безлюдно и легко!
      Что-то в ее голосе подсказало мне, что насущное было не очень-то приятным. - А чем примечателен этот лес? - спросил я, подстегивая лошадь. - Он находится довольно далеко от деревень, и поэтому там полно редких трав и цветов. К тому же говорят, там водятся лисицы... Боже мой, до чего же жарко! Может быть, в лесу удастся найти какой-нибудь родник и попить! - Если хотите, можете попить прямо сейчас из моей фляги. - У вас с собой фляга? - переспросила она, резко останавливая коня. - Когда вы успели ее взять? - Ну, это же дорожный костюм, и в нем всегда есть фляга с водой. - Замечательно, я с удовольствием к ней приложусь. О, она даже не успела нагреться в вашем кармане!
      Она с наслаждением пила воду, а потом вернула мне флягу и вытерла струйку на подбородке.
      Когда мы снова двинулись вперед, мисс Лайджест вдруг вспомнила наш давний разговор: - Помните, мистер Холмс, вы говорили о том, что по личным вещам человека или по предметам его гардероба можно многое узнать о нем самом? Вы приводили множество примеров, но мне бы хотелось увидеть такой пример воочию. Не будет ли слишком назойливым, если я попрошу вас применить этот метод на мне? - Я буду только рад. Дайте мне что-нибудь. - Что же вам дать? - мисс Лайджест оглядела себя и похлопала по карманам, а потом сняла кольцо с пальца и подала его мне. - Подойдет?
      Я, выпустив поводья, осмотрел это кольцо. Оно было очень красивым: темно-красный рубин в оправе тонкой работы. - Думаю, что подойдет. Посмотрим. К сожалению, у меня нет с собой лупы, и поэтому сказать можно немного. Впрочем... Да, пожалуй, кое-что есть. Прежде всего, кольцо вам досталось от матери - женщины изящной, стройной и аккуратной. А ваша мать получила его в подарок от своего первого мужа, вашего родного отца, побывавшего в Индии и страстно любившего свою жену. Я склонен думать, что кольцо было преподнесено на годовщину свадьбы. Ваша мать очень дорожила подарком и носила его очень часто, а скорее всего, постоянно, но, выйдя замуж вторично, была вынуждена снять кольцо и хранить его в отдельной шкатулке. Вам оно перешло со всеми драгоценностями, и вы стали хранить его в общей шкатулке. Вот собственно и все, что можно увидеть невооруженным глазом.
      Я вернул мисс Лайджест кольцо. Она надела его на палец и с минуту не задавала вопросов, но вид у нее был озадаченный. - Из всего сказанного вами, - наконец заговорила она, - неточным было лишь утверждение о том, что кольцо было подарено на годовщину свадьбы. В действительности отец сделал этот подарок матери, когда родилась я, то есть через четыре года после их женитьбы. Он тогда как раз вернулся из Индии. - А остальное верно?
      - Абсолютно верно и точно. Я поняла, что послужило основой для некоторых ваших выводов, мистер Холмс, но многое осталось мне непонятным. Я буду рада, если вы объясните. - Что вы поняли? - Это индийская ювелирная работа - только в Индии мастера украшают оправы для камней таким ободком в задней части. Вы знали от меня, что мой отец много путешествовал по долгу службы, и потому вывод о том, что вещь привезена отцом, кажется совершенно естественным. Подарок мог предназначаться только матери, а раз кольцо на мне, значит перешло по наследству. Но почему вы решили, что отец привез подарок через несколько лет после свадьбы, а не раньше? - Очень просто, - улыбнулся я, - кольцо сделано по заказу (на внутренней стороне имя мастера), а мода на такие оправы была в Англии немного позже, чем могла быть свадьба ваших родителей. - Действительно просто, если углубиться в мелочи! Вы восхищаете меня, мистер Холмс!.. Так вот, далее: заключение о том, что моя мать была стройна и изящна, последовало из размеров кольца. Но почему вы исключили возможность, что она носила его на мизинце? - Ваш отец должен был постараться заказать кольцо по размеру, и, кроме того, большинство царапин на ободке находятся снизу. Если бы кольцо носилось на мизинце, царапин на боковой стороне было бы гораздо больше. - Да, вы правы. - Что еще вы поняли? - Ну, только страстно любящий человек при своем небольшом богатстве смог бы накопить денег на такой дорогой подарок. Только дорожащая этим подарком женщина перед тем, как убрать кольцо, сдала бы его в чистку...
      Хотел бы я посмотреть на лицо своего брата, если бы он услышал рассуждения этой женщины. Я и прежде не раз был свидетелем того, как она делала выводы на основе своих наблюдений, но не переставал удивляться. - Все остальное следует из поверхностей, - завершил я, - стоит приглядеться повнимательней, и можно заметить, что царапины на кольце разные: есть более глубокие, сделанные давно и теперь имеющие сглаженные края в силу этой давности и проведенной чистки, есть недавние и более мелкие, которые скорее всего сделали вы сами, положив кольцо в шкатулку вместе с другими украшениями. - И где только лежат пределы ваших возможностей, мистер Холмс? улыбнулась мисс Лайджест. - Спасибо за блестящую демонстрацию и исчерпывающие объяснения! - Не за что, мисс Лайджест. - Я поняла, что мне нужно усиленно тренироваться, если я хочу хотя бы приблизиться к вашему мастерству. - Простите меня, мисс Лайджест, но то, что вы говорите сейчас, полная чушь! Да я в жизни не встречал человека, который бы после пары моих уроков так овладел методом умозаключений! И, между прочим, эти самые уроки были вам не особенно нужны - вы и сами интуитивно освоили дедукцию, без всякой чужой помощи. - Я в этом не уверена, - ответила она, продолжая улыбаться, - если меня вздумает проверять кто-то менее снисходительный, чем вы, я окажусь не на высоте. - Проверять вас? Неплохая идея! Может быть, вы хотите что-нибудь сказать обо мне в качестве ответного хода. - Применить этот метод к вам? - Да, если захотите. Я могу облегчить вам задачу - сообщите обо мне что-нибудь такое, о чем я вам не говорил, просто ориентируясь на то, что вы уже обо мне знаете и без всякой отдельно взятой вещи. - Не думаю, что это будет проще. Хотя я, наверное, попытаюсь... Итак, она пристально взглянула на меня и улыбнулась сама себе в предвкушении того, что собиралась сказать, - вы, мистер Холмс, уравновешенный, аккуратный и внимательный человек. Вы энтузиаст своего дела и терпеть me можете все скучное, каждодневное, однообразное, поэтому тогда, когда в вашей жизни появляются периоды вынужденного бездействия, вы прибегаете к искусственным средствам стимуляции. Рискну сказать, что вы используете кокаин, и последний период, когда вы разнообразили свои ощущения таким образом, пришелся на конец июля и первые дни августа. Подождите, мистер Холмс, это еще не все! Кроме этой пагубной привычки, на досуге вы занимаетесь тем, что музицируете и ставите химические опыты. Инструмент, на котором вы играете, струнно-смычковый, наверное, скрипка, но за это я не могу поручиться, а последний опыт, которым вы занимались, был связан с ацетоном. - Как вам не стыдно, мисс Лайджест, - улыбнулся я, - я хотел самым серьезным образом подвергнуть вас испытанию, а вы просто воспользовались тем, что услышали от не в меру болтливого Уотсона!
      Она улыбнулась уголком рта: - Выходит, все, что я сказала, правда? Тогда вы напрасно ругаете доктора: он не говорил о вас ничего такого, что я сейчас могла бы использовать. - Хотите сказать, что обо всем этом вы узнали сами? - Разумеется, сама. - Тогда я жду объяснений. О некоторых вещах вы, пожалуй, могли догадаться, например, почувствовали запах ацетона, когда посетили меня в моей квартире, и заметили стол для опытов в углу, но что касается остального... - В основе моих выводов лежат не такие уж глобальные наблюдения, мистер Холмс. В тот день, когда вы рулеткой замеряли следы убийцы в парке Голдентрила, вы закатали рукава сорочки, и заметить ранки от уколов было нетрудно. Вы производите впечатление здорового человека, а следы на руках были свежие. Отсюда, как вы понимаете, следует двойной вывод: о сроках ваших последних инъекций и о том, что вы сами делали их себе. Поскольку теперь, временно находясь в моем доме и проводя со мной много времени, вы не нуждаетесь в наркотике, я делаю вывод, что он вам нужен в периоды вынужденного безделья. Остается вспомнить, какое вещество можно применять для достижения состояния собранности, концентрации сил и яркости ощущений - раствор кокаина. Теперь о том, что касается скрипки. О том, что вы любите скрипичную музыку, догадаться было нетрудно: вы выказали в ней широкие познания и не скрывали своего восхищения. И, хотя вы не говорили, что сами неплохо играете, я заметила, что многие тонкие предметы, подобные смычку, вы держите особенным образом, и я сделала рискованный, хотя и, как выяснилось, правильный вывод.
      Я не знал, что ей ответить. Она окончательно поразила мое воображение, и никакие слова восторга и похвалы не могли бы выразить то, что мне хотелось, и то, что я чувствовал. - У меня нет слов, мисс Лайджест, - сказал я, - вы не нуждаетесь ни в каких уроках и испытаниях и сами можете учить дедукции, кого угодно.
      Ее щеки снова порозовели. - Спасибо, мистер Холмс, - сказала она несколько смущенно, - спасибо.
      В Грегори-Пейдж мы вернулись около девяти часов, усталые, испачканные дорожной пылью, но в прекрасном настроении. Когда мы привели себя в порядок, поели и выпили чаю, было уже довольно поздно. Я встал и, пожелав мисс Лайджест спокойной ночи, собрался уходить, но она остановила меня: - У меня уже очень давно не было такого прекрасного дня, - сказала она, глядя на меня своим глубоким взглядом, - и я благодарна вам за него, мистер Холмс.
      Я учтиво поклонился и вышел, понимая, что навсегда потерял свободу...
      _______________________________ * Мы привыкли, что люди издеваются над тем, чего они не понимают (нем.).
      14
      Всю свою жизнь я считал себя неспособным испытывать любовь. Даже в дни моей юности, когда для моих сверстников сердечные увлечения были самым обычным делом, мои интересы были направлены на другие вещи. Не то чтобы я старался подавить интерес к женщинам усиленной учебой или спортом, просто никогда ни одна даже самая привлекательная из них не была для меня интересна в той степени, какая нужна для равноправного общения. На протяжении всей последующей жизни я все больше убеждался, что женщины чаще всего не более чем украшения, требующие постоянного внимания и галантного обращения, но не способные стать мне ни настоящими друзьями, ни тем более возлюбленными. Когда я открыл свое истинное призвание и приобрел привычки, ставшие неотъемлемой частью моей жизни, то окончательно понял, что ни одна женщина на всем свете не заставит меня от всего этого отказаться ради сомнительного семейного счастья и многочисленных неудобств, способных кого угодно довести до сумасшествия. Я изучил женщин, еще в юности познал все стороны отношений с ними, но мое сердце ни разу не дрогнуло перед чьим-то хорошеньким личиком. Я смирился с этим и отнюдь не чувствовал себя обделенным. Ne quid ratio detrimenti capiat* - таков был мой непреложный девиз. Я не только не ждал любви, но и вообще не думал о ней иначе как о предмете для наблюдения и анализа. Для нее не было места в моей жизни, и без того полной разнообразных интересов, дел и ощущений. И вот теперь мисс Элен Лайджест заставила меня усомниться во всем, в чем раньше сомнений не было. Мое сердце забилось быстрее, а мысли утратили свой неизменный порядок, и я не мог просто так смириться с этим, даже не попытавшись понять, где я совершил ошибку.
      Теперь мне было ясно, что стоило прислушаться к своим ощущениям уже тогда, когда я начал признавать за мисс Лайджест ее исключительность и уникальность, когда она оставила в моем сознании всех других женщин далеко позади. Однако мне было решительно непонятно, почему, воздавая должное ее знаниям, достижениям, манерам и красоте, я чувствовал еще что-то, лежащее за их пределами. Да, я всегда признавал, что она яркая индивидуальность, живая и глубокая натура, острый и проницательный ум! Но почему все эти ее достоинства не просто вызывают восхищение, а выводят меня из равновесия? Почему мне недостаточно просто изучить эту женщину и занести ее в свой внутренний блокнот под заголовком "исключение"?.. Да именно потому, что она для меня больше, чем просто список достоинств! Ее притягательность не исчерпывается суммой удивительных черт и качеств! Проводя с ней вечера, гуляя по парку и беседуя о самых разных вещах, я вдруг увидел в ней то, что делало ее собой, а не просто красивой женщиной, увлеченным ученым, тактичным и остроумным человеком... Наверное, я полюбил именно эту глубину, эту идущую откуда-то изнутри нее силу, не имевшую названия и не предполагавшую объяснения. Это нечто просто захватило меня с ног до головы, а я испугался, что не знаю слов, которыми можно было бы это описать...
      Так, может быть, мне не нужно считать, что моя теория о женщинах и чувствах разрушена? Возможно, встретившаяся мне женщина стала счастливым исключением, позволившим лучше понять истину и самого себя?.. Я был уверен, что никогда больше не узнаю другой, которая сможет хотя бы приблизиться к мисс Лайджест в своих достоинствах, и потому моя встреча с
      mei - несомненно, подношение судьбы. Но как теперь распорядиться этим подношением, как узнать, что это: ловушка, испытание или такой подарок, который дается лишь раз и который надо хватать, пока не стало поздно? И что требуется от меня взамен: положиться на свой разум или откинуть все, когда-то казавшееся важным, ради шанса получить неведомое?..
      Размышления о произошедших во мне переменах теперь занимали меня и днем и ночью. Я бродил по парку, будучи не в силах спокойно спать, а потом возвращался в свою комнату и впадал в тяжелый, беспокойный сон, не приносивший успокоения. Я выходил в парк по утрам, когда солнце только вставало, и подолгу сидел где-нибудь в тени. Однако, к моему удивлению, я совсем не чувствовал себя усталым. Напротив, меня переполняло новое чувство, и от этого все вокруг казалось иным, более живым и ярким. Мое восприятие обострилось, и иногда я ловил себя на том, что иногда занят не размышлениями, а тем, что просто наслаждаюсь необыкновенным приливом сил, идущих изнутри и наполняющих каждую частицу души и тела теплом и энергией.
      Я почти принял свою любовь и смирился с ней как с новым опытом, новым жизненным уроком. Я понял, что был слишком самоуверен в отношении собственной неуязвимости и слишком ограничен в объяснениях своих чувств.
      Мое относительное спокойствие и не изменившая мне и теперь выдержка позволили оценить силу моего чувства. Я пришел к неутешительному выводу о том, что безнадежен. Я всегда очень живо ощущал жизнь и по опыту знал - то, что хотя бы единожды задело меня, навсегда становилось предметом самых глубоких чувств, а я уже потерял счет тому, сколько раз мисс Лайджест задела мою душу, сердце и разум. Я отчетливо понял, что моя любовь явилась плодом именно моего скепсиса и моей мнимой холодности, что она прорвала завесу моих заблуждений относительно меня самого и от этого стала еще более сильной. И потому это была не мальчишеская влюбленность, а настоящая страсть, посланная мне Богом в наказание за строптивость и гордыню.
      Я лежал на диване и курил, когда вдруг понял, что двигаю пальцами в такт доносящейся откуда-то издалека музыке. Кто-то играл на рояле в глубине дома, и я не сомневался, кто именно. Я встал, надел пиджак и вышел в коридор - звуки стали отчетливее. Полагаясь только на собственный слух, я пошел в дальнюю часть дома, где никогда прежде не был. Звучала одна из знаменитых бетховенских сонат. Даже не зная о том, что, кроме мисс Лайджест, в доме играть некому, теперь не пришлось бы сомневаться, что это она: через клавиши инструменты вырывались легкость, глубина и изящество, присущие только ей одной.
      Я остановился у самой дальней двери коридора и прислушался: звуки музыки действительно доносились отсюда. Я приоткрыл дверь и тихо вошел в комнату.
      Это был небольшой овальный зал, сильно затененный из-за густых деревьев за окнами и почти лишенный мебели: у входа стояли два стула, немного дальше - кресло и черный рояль с поднятой крышкой. За этим роялем спиной ко мне сидела мисс Лайджест - воплощение бетховенской страсти... Рукава платья закатаны до локтей, пряди темных волос разметались по плечам, а все ее тело, казалось, было частью огромного инструмента: она не видела и не слышала ничего, кроме музыки, которую сама творила.
      Я сел на стул, скинув с него пыльный чехол, и продолжал внимать прекрасной мелодии.
      Последний штрих, аккорд - и новый отрывок зазвучал стремительно и вдохновенно. Бурные восходящие пассажи, исполненные безукоризненно, перешли в волнительную мелодию, полную трепетной тревоги. Потом опять дикая безудержная страсть и опять смирение. Гениально и просто! Просто и прекрасно, как жизнь, как любовь! Настроения менялись, перемешивались, перемежались, опять вставали на свои места, взрывы сменялись покоем, но и он летел куда-то, превращаясь в призыв, в мечту и в страсть, страсть... Все так или иначе сходилось в одну точку, и она, обрастая мириадами аккордов, перерастала в прекрасную, неудержимую стихию, настойчиво и просто заявлявшую о своей непобедимости.
      Я любовался тонкими белыми запястьями, длинными сильными пальцами, властно бегавшими по клавишам инструмента, и понимал, что глубина этой женщины лишь приоткрылась мне, что я никогда не узнаю ее до конца, не смогу представить ей цены...
      Мисс Лайджест уже собиралась окончить, но в какой-то момент ее руки соскользнули и замерли, очевидно, от незнания текста. Мелодия прервалась лишь на долю секунды - в следующее мгновение, тряхнув головой и пропустив полтакта, мисс Лайджест продолжила играть, не снижая темпа. Несколько последних взлетов, финальный аккорд - и она тут же схватила с рояля ноты и принялась листать их... - Фа-диез, - подсказал я, вставая.
      Мисс Лайджест чуть вздрогнула, повернулась в мою сторону и улыбнулась: - Вы уверены? - Абсолютно уверен. - Не судите меня слишком строго, ведь я не садилась за рояль больше полугода, - она отложила ноты и кивком указала на пыльное покрывало от инструмента на полу, - в этой комнате даже не убирают. - Вы играли великолепно, мисс Лайджест: вдохновенно, пламенно и технично. - Вы, мистер Холмс, как всегда, слишком снисходительны ко мне. - Ничуть. Я говорю то, что думаю. - Благодарю вас. Присаживайтесь здесь, только снимите чехол с кресла. - Надеюсь, я не слишком грубо нарушил ваше уединение, мисс Лайджест? - спросил я, усаживаясь напротив нее. - Когда я услышал звуки музыки, то уже не мог оставаться в своей комнате, не удовлетворив любопытства. - Вы мне совсем не помешали, мистер Холмс, - ответила она, расправляя рукава и застегивая манжеты, - вы же знаете, что я всегда рада вашему обществу. - А я не устаю удивляться тому, как много вы умеете. Почему вы не сказали, что замечательно играете, когда мы с вами беседовали о музыке и спорили о вкусах? - Это было бы не слишком скромно с моей стороны, усмехнулась она, - и, кроме того, вы ведь тогда тоже не сказали, что играете на скрипке, и я вынуждена была позже разоблачить вас. Помните? - Мне этого не забыть.